Азарт и игра. Пресыщение

Утрачивая чувство праздничности, человек вновь и вновь стремится защититься от скуки азартом. Он надевает огненную маску азарта в надежде, что она станет лицом. Но эта маска вновь и вновь спадает с лица — она слишком горяча, чтобы стать кожей.

Азарт — это состояние обостренного ожидания подарка судьбы.

Ожидание в азарте не растягивает время, а парадоксально ускоряет его. Более того, азарт устраняет чувство времени. Время, бесконечно длящееся в состоянии скуки, теперь проходит незаметно. Но очень часто это время, которое утрачено, убитое время.

Состояние азарта может быть сколь угодно деятельным, но от этого не перестает быть ожиданием. Деятельность в состоянии азарта — это бег на месте. В этом принципиальное различие азарта и вдохновения, в котором ожидание даров судьбы вырастает в творение судьбы.

Действие в состоянии азарта — это лишь оправа ожидания. Наиболее ярко это проявляется в азартных играх. В их пространстве человек действует, не владея исходом действия. Ему кажется, что он проник к таинственному источнику удачи, ибо отказался от гордыни своего Эго и отдался потоку судьбы. Но на самом деле он зацикливается на своем Эго и утрачивает судьбу. Пребывая в болезненно-радостном нетерпении, которое описывает пара слов «повезет — не повезет», он усыпляет глубинные интуиции своей личности. И выигрыш его может быть лишь случайностью, даже если он владеет технологией выигрыша.

Не все в состоянии выдержать риск, сопровождающий азартные игры. Но обыденность, забирая полноту жизни, постоянно требует азарта, поэтому азарт игры заменяется азартом созерцания игры. Это объясняет массовое увлечение спортивными зрелищами. Созерцающий спортивную игру, не вынужден платить риском. Но за отсутствие риска тоже нужно платить. Человек утрачивает возможность своей игры. Ему остается лишь болезненно переживать за исход чужой игры. Человек становится болельщиком. Если же ему хочется игрушечного риска — он может заключать пари на победителя.

Игра всегда сопровождает азарт и всегда нуждается в азарте. Азарт — это эрекция игры. Однако присутствие азарта в игре сверх определенной меры превращает игру в охоту. В огне чрезмерного азарта игра и охота начинают плавиться и проникают друг в друга. Охота становится откровенной игрой, игра — скрытой охотой. Играющая охота и охотящаяся игра оскаливаются в человеческом бытии. Их взаимопроникновение глубоко неслучайно, ибо сам азарт — это состояние охоты за удачей. Это роднит азарт со страстью, которая тоже есть состояние охоты, и в то же время разделяет с ней: страсть — это охота за конкретным субъектом или успехом, а не за таинственной удачей.

Чрезмерный азарт — это бессознательное стремление покинуть обыденность, оставаясь в обыденности. Это азарт, замкнутый на себя. Если человек пытается покинуть обыденность, не совершая духовного усилия, азарт почти всегда замыкается на себя, становится болезненно-самодостаточным. Неизменно сопровождая игру, такой азарт насыщает ее хаосом. Поэтому в обыденности слово «игра» наполнено бессознательным презрением и противостоит словам «жизнь», «разум», «мудрость».

Чрезмерный азарт — это отрицание свободы, наркотическая зависимость от удачи, приходящей извне. Подлинная игра, где игрок не только подчиняется правилам, но и творит их, всегда наполняет свободой. Поэтому чрезмерный азарт и игра являются противоположностями. Если же они соединяются, игра меняет свою природу. Она становится действом, в котором игрок начинает расправляться с конкурентами — охотой на «чужих». И тогда она приобретает смертельный характер.

Именно смертельный характер игры гипнотически завораживает мужчин и женщин определенного типа. И их достаточного много — об этом свидетельствует широкое распространение на рубеже тысячелетий компьютерных игр, в которых нужно с «риском для жизни» уничтожать разнообразного противника, — так называемых «стрелялок», «мочилок», «бродилок». В эпоху уснувшего героизма возникновение таких игр неизбежно. Человек вырывается из рационально расчерченной обыденности в иррациональность подземелий и ландшафтов кошмарных планет. Наполненное адреналином тело сидит у монитора, а дух, стиснутый до размеров руки с пистолетом, путешествует по лабиринтам, встречаясь с монстрами, рожденными подсознанием создателя игр...

Увлекаемая чрезмерным азартом все дальше и дальше, смертельная игра может стать некрофильной игрой. Чрезмерный азарт в игре демонизирует ее. Смерть становится ритуалом и смыслом, мертвое перестает вызывать отвращение. Некрофильная игра выбрасывает человека за пределы обыденности, но она и гасит азарт. Вместо азарта приходит гордыня. Человек начинает воспринимать себя как судьбу других. Но на самом деле он замораживает судьбу других. Холод входит в бытие некрофильно играющего, делая его бесчувственным к своей душе и искушая его дух стремлением манипулировать живым как мертвым.

Не удивительно, что игра в обыденности требует постоянного контроля и очень жесткой системы правил. Азарт постоянно деформирует ее, угрожая спокойствию и самому существованию обыденности. Но правила игры защищают от азарта скорее общество, а не отдельного человека. В пределах обыденности единственным механизмом защиты для него становится пресыщение. Именно пресыщение постоянно спасает человека обыденности от демонического могущества азарта.

Пресыщение возвращает человека обыденности в мир скуки. Азарт покидает его. Вместе с ним уходит играющая полнота жизни.

Только наполняясь творчеством и покидая обыденность, человек удерживается в этой полноте. Он освобождается от разрушительной силы азарта и открывается подлинной Игре.

§ 11