Воля к могуществу и всемогуществу

Могущество, в отличие от власти, отнимается только самой жизнью. Ибо могущество есть власть, не только абсолютно утвердившаяся в себе, но и вышедшая за свои пределы. В могуществе есть спокойное созерцание, которого недостает власти. Могущество больше принадлежит стихии Вечности, тогда как власть пребывает во времени. Воля к могуществу есть раздвижение границ воли к власти над собой. Это выход за пределы механического и рационального воле-к-властного порыва. Более того, это выход за пределы самодостаточного и саморазрушающего экстаза воли к власти.

Интересны рассуждения Мартина Бубера о сущности великого человека: «Великий человек, — говорит он, — постигаем ли мы его в интенсивнейшей деятельности над его произведением или в спокойном равновесии его сил, могуществен, непроизвольно и невозмутимо могущественен, но он не жаждет власти. Он жаждет осуществления своих намерений, воплощения духа. Для этого ему, разумеется, нужна и власть, ведь само понятие «власть», если убрать дифирамбическую патетику, которой обставил его Ницше, означает не что иное, как просто способность осуществить задуманное.

Но великий человек будет стремиться не к обладанию этой способностью, которая есть лишь само собой разумеющееся и необходимое условие деятельности, а к тому, на что он, смотря по обстоятельствам, считает себя способным... Встретив великого человека, жаждущего власти больше, чем осуществления истинной своей цели, мы вскоре поймем, что он, вернее, его отношение к своему делу страдает недугом. Он надорвался, его дело перестало ему повиноваться, его дух уже не находит воплощения, и он, спасаясь от надвигающегося безумия, хватается за голую власть...»[12]

Воля к могуществу, выходящая за пределы воли к власти, есть воля к все-могуществу. Воля к всемогуществу означает стремление человека к целостности. Это воля к тому, чтобы стать микрокосмом. Именно воля к всемогуществу действительно устремляет человека за его пределы. Но воля к всемогуществу, вбирающая в себя все возможные цели, может стать люцеферианским переворотом во внутреннем космосе личности, когда возникает желание единолично овладеть всеми возможными целями, достоинствами, отношениями. Под напором этого желания может произойти свержение идеи Бога. Вместо этой идеи возникает идея человека, владеющего высшими достоинствами Вселенной уже в силу самого факта существования.

Но человек, занявший место Бога на шкале ценностей, наполняется переживанием мира как абсурда. Более того, абсурдным становится собственное существование человека.

Действительно, если божественное совершенство примерить на эмпирического человека, что весьма хотелось таким мыслителям, как Фейербах, то этот человек станет шутом в театре абсурда. Он будет вызывать неудержимый смех и тоску, как говорил Ницше, будет «посмешищем или мучительным позором». Идею всемогущества человека без Бога можно спасти, придя к идее Сверхчеловека, в которой человеческое самопреодолевается и пытается вырасти до тех размеров, когда божественные атрибуты станут ему впору. Однако без идеи Бога всемогущество человека-как-Сверхчеловека теряет ориентир; ему суждено вечно двигаться по кругу Вечного Возвращения. И в движении по этому кругу сверхчеловеческое так тесно переплетается с человеческим, что становится комичным. Частичка «сверх» — оказывается сзади, она болтается, словно хвост в маскарадном костюме, изображающем когда-то хищное, но теперь смешное животное.

Лишенный идеи Бога — в принятии или противоборстве, — Сверхчеловек тоже становится шутом в театре абсурда и в лучшем случае заслуживает иронии. Эта ирония скрывает беспредельное одиночество и отчаяние. Философия постмодернизма глубинно отразила это.

Но для того, чтобы человеческая воля к всемогуществу не превратилась в абсурд, ее недостаточно ограничить идеей всемогущества Бога. В таком ограничении она тоже может выродиться в бессмысленную само-насмешку. Это ограничение должно иметь свои пределы — те пределы, которые допускают совершенствование человека.