2015-05-26
450
Гениальность поэтому выступает утратой телесного героизма как непосредственно проявленной мужественности. Она становится героизмом одухотворения. Героизм одухотворения возвышен над телесным героизмом душевностью-женственностью. В этом смысле интересна мысль И. Ефремова, высказанная в романе «Таис Афинская». «Часто боги, одаряя художника даром видения..., вкладывают ему нежную, чувствительную душу, отнимая за это часть мужества... — говорит один из его персонажей и добавляет: — Я не хочу обвинить художников в малой мужественности в сравнении со средним обычным человеком. Я говорю о геракловом мужестве в гневной душе, наполняющем героев и людей выдающихся»[78].
Героизм одухотворения означает усиление влияния Гения на мир по сравнению с Героем и в то же время ослабление этого влияния.
Ибо героизм одухотворения часто замыкается в произведениях Гения, преобразуя лишь его героев. Мир же воспринимает этих героев как иллюзию, прекрасную и недостижимую.
С другой стороны, освобождаясь от собственной воли к власти над телесностью, Гений становится зависимым от воли к власти над телесностью, внешней по отношению к нему. Гений попадает в зависимость от «сильных мира сего».
И наконец, одухотворенные и одушевленные персонажи Гения не всегда и не до конца меняют его жизнь... Его творчество еще не до конца превращается в познание Истины своей жизни и саму эту жизнь...
Таким образом, мы вновь приходим к мысли о том, что Гений как мифотворец еще не есть Богочеловек.
То же самое мы можем сказать о Герое и Святом, жизни которых далеки от творчества как одухотворения себя и мира.
§ 99
Трагизм триединства гениальности, святости
и героизма в истории
Итак, мы утверждаемся в идее о том, что трагическая триада: дух — душа — тело, открывающаяся в экзистенции детства, соответствует трагической триаде зрелости: Гений — Святой — Герой. Отсюда понятно, что святость выступает связующим звеном между героизмом и гениальностью. При этом она не разрешает противоречия между ними, а лишь становится формой конструктивного взаимоперехода. Святость выступает синтезом героизма и гениальности ровно настолько, насколько душевность является единством тела и духа. Точно так же и героизм, и гениальность не могут претендовать на универсальность и снятие в себе остальных двух начал.
Мы можем говорить только о триединстве гениальности, святости и героизма. И это триединство глубоко трагично, потому что постоянно разрывается в человеческой истории. Преодоление трагизма триединства гениальности, святости и героизма приводит нас к тому, что эти начала должны породить нечто четвертое.
§ 100
