2015-05-30
225
Трансцендентная или культовая технология (символическая прототехнология). Длительное время, тем более на начальном этапе истории, телесно-технологическое в экзистенции не являлось самодовлеющей субстанцией, изначально оно было полностью соотнесено с жизнью человека в Духе. Да и в нашу сугубо технологизированную эпоху, высшие формы рационального дискурса все еще находятся по ту сторону технологии - в культе, культуре и цивилизации. Однако уже первичное развертывание трансцендентного Ничто в феноменальное Нечто сопровождалось процессом отелеснения мира, его относительной субстанциализацией.
В рамках единого креативного акта, акта творения первичных форм Сущего, один за другим возниками телесные праформы. Не случайно уже в рамках мифологического сознания наряду с мистикой, выступавшей системой трансцендентных знаний о Духе, складывается и магия, в качестве некоей совокупности способов воздействия на Тело, в целях достижения определенных целей по его целенаправленному преобразованию. Но так как на этом метаисторическом этапе телесная организация мира выступала овнешненной и обмирщвленной частью Духа, то магия тем самым воздействуя на телесную субстанцию пыталась изменить и ее духовный модус. Таким образом магия может рассматриваться в качестве первичной формы рационального дискурса, прародительницы науки и техники. «Наука родилась из магии. - пишет Н.А.Бердяев. - Знанию присущ характер овладения, мужественной активности. Современная техника есть современная магия, как первобытная магия была первобытной техникой. Но магия есть активность через объективацию, она предполагает отчуждение и овладение, она носит натуралистический характер. Этим она отличается от мистики, которая носит характер духовный»[688]. Если посредством мистики человек с Духом вступал в сокровенные отношения внутренней благо-дати, то магией пользовался, в основном, в целях одностороннего присвоения внешних благ, в натуральном виде содержавшихся во внешнем мире. Благо-дарение и благо-приобретение изначально различались между собой своей соотнесенностью к мистико-магической основе существования, в которой Дух и Тело составляли трансцендентное единство человеческого существа. Однако магическая технология как трансцедентная проекция человеческого тела на мир телесных сущностей еще не обладала своим имманентным объектным самоизмерением – рациональным дискурсом - в ней неявно присутствовали духовно-космологические мерки и масштабы.
Сакральная предопределенность первичной формы технологии вряд-ли вызывает сомнения, если подходить к ее истории субъектно. Основная цель технологии как магии, в основном, заключалась в монументальной фиксации сверхприродного в природном и лишь в качестве попутного процесса духовной самотрансценденции она выполняла функцию средства воспроизводства благ, необходимых и достаточных для поддержания человеческой витальности. Гармония души и тела основывалась на виртуальных способностях, а не иррациональных потребностях. Первичная технология выступала объективацией трансценденции, а потому способствовала воспроизведению сакральносоразмерного внешнего мира. В начальный период метаистории технология являлась магической инфраструктурой мистики, эпифеноменом неявного категорического императива - «телесность ради духовности» - которому непреклонно, хотя и неосознанно, следовал Микрокосм=Демиург. К неявной трансцендентной технологии можно отнести все то, что составляло сверхприродного в природе - трансрационально превращенные формы субъективного, составлявшие собой ментальную основу субстанциальных структур Неиного в Сущем. Не случайно метафизический персонализм наделяет ментальными свойствами все без исключения прафеномены сущего. Технологию как магию можно понимать в качестве перманентного процесса самосубстанциализации Культа, процесса первичного овнешнения внутреннего, отелеснения духовного. Она, если можно так выразиться, выступала средством расширенного воспроизводства элементов первичного мира, перманентно порождаемого креативностью Предсущего. Первичная технология являлась неким способом трансляции естественного во всеобщих духовных координатах, способом развертывания исходной живой монады в универсум форм жизни, в совокупный сакральносоразмерный организм, в котором, говоря сциентистским новоязом, био-технология призвана была служить подстилающей структурой процессу становления Человека в качестве Микрокосма. Сакральная форма технологии возникает на стыке теогонии и космогонии в качестве инструментальной функции креационистской активности Абсолюта. Между прателесностью, свернутой в Ничто и универсумом развернутых ее форм – телесной организацией Нечто сохранялся трансрациональный гомоморфизм. Технология как состояние первичной проявленности природных сущностных сил вполне гармонировала с неявной цивилизацией, неявно предсуществовавшей в культовой культуре. Ей изначально отводилась «инструментальная функция», обусловленная перманентным переводом неявной несубстанциальной телесности в телесность проявленную и субстанциальную, служившей «твердью» для Духа. Телесная Полнота Бытия Неиного - есть не что иное как Технология, достигшая своих предельных рациональных форм.
Итак, история технологии как универсума объективаций выступает составной частью метаистории Человека и первая ее праформа связана со всеобщей космодинамикой Абсолюта. Технология есть онтологическая форма познания, а познание - гносеологическая форма технологии и в этом их «чистом» соотношении они выступают феноменами новейшей истории. В прежние же времена это их соотношение вписывалось в более высокие и универсальные онтолого-гносеологические измерения. В рамках космического универсума, о котором идет речь, оно опосредовалось трансцендентным соотношением магии и мистики. Если мистика была первичной формой человеческого познания мира, то магия – первичной совокупностью средств технологического воздействия на мир. Лишь в новое время из мистики выделяется наука, а из магии – техника, которые соединяясь уже на дескриптивной основе, составляют основу объектной формы движения человеческой экзистенции, существо научно-технического прогресса. Однако в ветхозаветные времена пратехнология и пранаука в своем трансцендентальном синтезе выступали имманентным средством нисхождения Духа в Мир. Реликтом такого именно понимания сакральной функции науки и техники явилось учение Н.Ф.Федорова о воскресении предков, которое он называл общим делом. В отличие от других представителей русского космизма, отрицавших продуктивную функцию современных им науки и техники, именно в них он видел чуть ли не единственное средство реализации своего вселенского духовного проекта. Философема Н.Ф.Федорова интересна не столько утопическим проектом физического воскрешения прежних поколений и их расселения в космическом пространстве, а тем, что содержит в себе современную реконструкцию древнейшего понимания технологии в качестве совокупности магических действий, выявляет в ней конструктивную онтологическую функцию по отношению к духовной организации человеческой экзистенции.
Современная технология в своей магической прародительнице может обнаружить лишь свою изначальную принадлежность к сакральной креации, которую в ходе своего исторического развития, увы, утратила. «Даже если допустить, - пишет Тойнби, - что древняя техника предвосхитила появление машин, будучи изобретена в каком-то одном пространственно-временном отрезке, нам все равно не удастся построить диаграмму единого движения по прямой линии”[689]. Да, действительно, редуцировать современную технологию к древнейшей магии, это значит сводить низшее к высшему, рациональность к самотрансценденции. Магия не только содержала в себе зародыш современной технологии, но и была органически связана с культом, культовыми праформами культуры и цивилизации, т.е. входила в систему тех трансцендентальных связей с мирозданием, которые современная технология давно утратила. И все же именно на этом первоначальном этапе метаистории складывается первичная форма технологии.
Итак, трансцендентальная технология изначально выступала неким эпифеноменальным “средством”, “способом” всеобщего креативного процесса, позволявшим “магме Духа” затвердевать в форме первичных объективаций - субстанций, из которых на протяжении всей последующей истории человечества складывался и расширялся “внешний мир” как некая онтологическая производная от “внутреннего мира” Абсолютного и Бесконечного Субъекта. Лишь ближе к Концу Истории технология становится универсальным инструментом расширенного воспроизводства телесной организации мира, превращаясь из функций креативной активности Неиного в средство покорения мира Иным.
Эвалюативная или культурно опосредованная технология (ценностная прототехнология). Выделившаяся из культа культура содержала в себе уже совершенно иную праформу технологии, нежели та, которая была в культе. Ее основу составляли уже не трансцендентные, а эвалюативные знания, т.е. дескрипции, имманентно и неявно содержавшиеся в ценностных значениях. В пределах человеческого, родового универсума технология все еще продолжает оставаться эпифеноменом, побочным явлением вне- и над-технологической процессуальности, не имеющей своей особой онтологической самобытности и имманентности. Но здесь она уже выступает не производной от всеобщего креативного процесса самотрансцендирующегося астрального субъекта, а неявной составной частью культуро-творческого процесса, осуществляемогосамоактуализирующимся антропным субъектом. Эвалюативная (ценностная) технология есть не что иное, как внешняя сторона культуро-творческого процесса, связанная с преобразованием внешней среды обитания антропного субъекта. «Специфически “технические ценности”, - писал Шелер, - также суть подлинные производные ценности. Среди них “полезное” представляет собой (подлинную) ценность, производную от самостоятельной ценности “приятного”. Но и более высокие ценности распадаются на самостоятельные и технические; для каждого вида высших ценностей также существует своя особая область технических ценностей»[690]. Хотя эвалюативная технология структурно принадлежит культуре, однако генетически она продолжает быть связанной с трансцендентальной технологией, выступает атропологически проявленной стороной вселенского креативного процесса.
Видимо, локальные культуры отличаются друг от друга не только ценностной модальностью, способом фиксации человеческого в человеке, но и способом инструментального воздействия на феноменальный мир человека, т.е. особым типом культуротворческой технологией. Не случайно культуру еще определяют как способ обработки естественных форм с целью придания им человекосоразмерных функций. Не это ли обстоятельство ввело в заблуждение Э.С.Маркаряна, когда он пытался редуцировать культуру к технологии, утверждая, что культура обладает технологической природой. Несомненно, что при таком подходе мы обнаруживаем не только редукцию культурного к технологическому, но и напоминание о том, что культура в известном смысле является более что ли технологичной нежели естественные природные комплексы, которые воспроизводятся трансцендентально, трансэвалюативно. Эвалюативная технология имманентна ценностям культуры, а не законам естественной необходимости, в ней содержатся проекции антропной формы телесности, а не телесности как чистой природной данности.
Эвалюативная технология позволяет формировать так называемую «вторую природу», «родовое именитство», в котором человек в состоянии актуализировать свой самопроект, воплощать потенции антропного Я в универсум ценностных объективаций. Эвалюативная технология вне общекультурного контекста не имела собственно дескриптивного предна- значения, она выступала “средством” фиксации в человеке сверхдескриптивного, сверхрационального начала в ценностной форме человеческой экзистенции. Эвалюативные знания способствовали человеку укореняться в мире ценностных феноменов, продуцируемых его же собственной культурой. В пределах культуры технология выступала всего лишь ее инструментальной инфраструктурой, позволявшей человеку активно осваивать, а затем и целенаправленно присваивать свои родовые сущностные силы. Эвалюативная технология есть не что иное как инструментальная сторона родовых сущностных сил, а потому оказывается своеобразным местом встречи окультуренного мира и мира, который еще предстоит культурации. Эвалюативная технология есть как бы "тело культуры" или совокупность ее субъективированных субъективаций нашедшая свое человекосоразмерное объектное воплощение. Эвалюативная технология формировала и развертывала в субъекте не собственно телесное, а сверхтелесное начало, подчиненное антропному принципу организации родовой экзистенции. Своими сверхдескриптивными значениями она фиксировала отношения между прателесными формами родовых половинок, позволяя им соединиться в единое общеродовое тело - человечество. Органически вписываясь своими инструментальными возможностями в совокупность способностей, технология служила важнейшим средством реализации человеком своего гуманистического самопроекта. Скорее всего здесь мы имеем дело с неким технологическим инвариантом гуманистического проекта, позволявшим телесносности обретать ценностную форму, а ценностному бытию - телесную выраженность. Если и следует употреблять не вполне корректное словосочетание «материальная культура», то лишь имея в виду то, что культуры в качестве сугубо духовного феномена, порождаемого самотрансценденцией обладает способностью содержать в себе неявную технологичность, позволяющую человеку ценностно самоактуализироваться в неценностных структурах сущего. Неявная эвалюативная технология выступает как бы внутренним «средством» самоактуализирующейся культуры, субъектом и объектом которой является родовой человек. Человеческая телесность на этапе онтологического восхождения культуры, являлась экзистенциальным средоточием эвалюативной технологии, в ней его родовые функции обретали свою систематическую повторяемость и транслируемость.
Эвалюативная форма технологии свою позитивную онтологическую функцию осуществляла лишь в качестве удвоенной экзистенциальной вложенности, она была телесной вложенностью неявной эвалюативной цивилизации, которая в свою очередь выступала вложенностью культуры. Это придавало дополнительную устойчивость существованию антропно-социального субъекта. Процессы рационализации человека и его телесности были подчинены приоритетности человеческого над социальным. Технология в качестве воплощенной формы ценностно означенной телесности способствовала развертыванию витальных потребностей человека в той мере, в какой они обеспечивали развитие родовых свойств человека, т.е. работали на развитие его виртуальных способностей. Одним словом технологические процессы, коррелируя с культуротворческими процессами, подчинялись общей идее человечности. В те гуманистически-гуманитарные времена, в век высокой культуры, технология не могла существовать и развиваться лишь как объективация чистой рациональной идеи, оторванной от идеи всестороннего и гармонического развития человека. Своей человекосоразмерностью эвалюативная технология позволяла человеку корректировать уровень своего инструментального присутствия в мире таким образом, чтобы не вызывать негативных онтологических последствий, ведь дом, который он обустраивал в том числе и техническими средствами предназначался для него самого.
Прескриптивная или социальная технология (нормативная прототехнология). Технология на прежних этапах своего развертывания соотносилась с культом и культурой опосредованно, в качестве «своего иного» неявных форм цивилизации, в них содержавшихся. С обособлением цивилизации технология становится весьма явным ее «онтологическим фундаментом», обретает свою ярко выраженную системность. Каждая локальная цивилизация обладает своей особой прексриптивной технологией, посредством которой реализуются основные социальные проекты и утопии. Если, согласно Шпенглеру, цивилизация есть неизбежная судьба культуры, то технология есть судьба самой цивилизации. Если культ и культура особо не зависили от степени развитости технологии, то цивлизация вынуждена была всемерно развивать технологию как главное средство своего прогрессивного развития.
Цивилизационно опосредованная праформа технологии является ее третьей неявной исторической формой. Выделившаяся из культуры цивилизация содержала в себе уже социосоразмерную технологию, основу которой составляли прескриптивные знания, т.е. знания неявно содержавшиеся в нормах долженствования, а потому ее целесообразно обозначать термином прескриптивная технология. На этапе онтологического восхождения цивилизации технология оказывается уже не производной от культуро-творческого процесса, а составной частью социальной процессуальности. На этом метаисторическом этапе прескриптивная технология не имела какого-либо самостоятельного значения вне социальной предопределенности. В основном она выступала “средством” поддержания социальных процессов и институций, их подстилающей инфраструктурой. Скорее всего прескриптивную технологию можно рассматривать в качестве разновидности социальной процессуальности, ее проекции на складывавшийся универсум объективаций внутри социальной формы экзистенции. Основной ее задачей являлось не столько производство чистых телесных сущностей, сколько воспрозводство так называемых «социальных вещей», «социальных тел», придававшим общественным отношениям необходимые субстанциальность и устойчивость. Любые технологические проекты в этой онтологической ситуации разрабатываются не иначе как под социальную идею, примером чему могут служить так называемые «великие стройки». Их социальная значимость порой существенно превышала собственно технологическую эффективность. Прескриптивные знания социально ориентированной технологии способствовали поддержанию органической встроенности инструментальных способов воздействия на внешнюю среду обитания в универсум социальных статусов. Нормативное измерение технологии позволяло удерживать ее в общем русле социальной процессуальности. На этапе метаисторического восхождения цивилизации технология была всего лишь ее онтологической инфраструктурой, если продолжить образную аналогию Сервера А. Эспиноза, общество было «душой», а технология «телом» цивилизации. Процессы социализации технологии и технологизации социума подчинялись единой цели – прогрессу цивилизации.
Прескриптивная технология выступает в качестве объективации той части социального процесса, который поддается рационализации. По сути своей технологические функции своим генезисом обязаны функциям социальным. Так к примеру, в снятом виде социальные функции всегда присутствуют в автоматизированных системах. Прескриптивные технология и техника есть не что иное, как кладбище изжитых, вытесненных цивилизацией социальных ролей, или их функционально-технологическое инобытие. Систематически низшие элементарнейшие формы социального поведения размываются и оседают в функциональных структурах чистой технологии. Социальная технология, рождающаяся в недрах социального взаимодействия в своей превращенной форме, становится собственно технологией, позиции в которой уже замещают не люди, а объективации природных процессов. В современном социальном мире человек постепенно вытесняется из деятельностного процесса и замещается информационно-технологическими системами. Грядущая информационно-технологическая цивилизация непременно втянет в онтологию автоматизированных систем огромное количество окончательно объективировавшихся социальных функций человека. Таким образом на этапе онтологического восхождения цивилизации, технология представляет собой некую систему онтологических снятий с общей структуры ее социальных функций.
В предельно широком смысле технологический процесс, оставаясь экзистенциальной производной от процесса объективации социального, есть процесс перманентного развертывания телесного в социальном и социального в телесном. Однако и здесь технология все еще остается эпифеноменом внетехнологической процессуальности. Но именно в рамках социального универсума технология впервые обретает необходимые системные признаки и свойства, дающие ей возможность при благоприятных метаисторических условиях полностью обособиться в качестве относительно целостной и универсальной системы, то есть превратиться в особый онтологический универсум.
Дескриптивная технология или собственно технология. Порождающим началом дескриптивной технологии, основу которой составляют законы необходимости, объектная детерминация, выступает прескриптивная цивилизация. В метаисторическом плане цивилизация по отношению к технологии столь же первична, сколь сама является вторичной по отношению к культуре. Имплицитно содержавшаяся в Цивилизации «прескриптивная» или «нормативная» технология является предтечей собственно «технологии» со своим отличным от нее онтологическим статусом – статусом универсума искусственных объективаций. Дескриптивная технология генетически восходит к прескриптивной, еще выше – к эвалюативной, а через нее и к трансцендентной технологии, которые в своей совокупности составляют последовательный ряд овнешненных форм человеческой телесности. Дескриптивную технологию необходимо рассматривать в качестве рациональной объективации прескриптивной технологии. Однако ее автономия могла быть обеспечена лишь ее органической связью с прескриптивной технологией, так как вне социального долженствования технологизм не имеет субъектной мотивированности, а потому весьма нежизнеспособен. «Этот центр человеческих актов опредмечивания мира, своего тела и своей Psyche, - писал Шелер, - не может быть сам “частью” именно этого мира, то есть не может иметь никакого определенного “где” и “когда” - он может находиться только в самом высшем основании бытия. Таким образом, человек - это существо, превосходящее само себя и мир» [691]. Производный характер дескриптивной технологии состоит в том, что она синтезирует собой не всю совокупность телесных функций, а лишь те из них, которые поддаются рационализации, а потому не может быть самодостаточной, каким является любой биологический организм в его органической встроенности в природную экологию.
Технология в рамках цивилизации развивается еще не на своей имманентной дескриптивной основе, она несет на себе печать «нормативной категоричности», к тому же вынуждена считаться и с физическими возможностями социальных субъектов, ею управляюющие. Более того, связь между цивилизацией и технологией в этой метаисторической ситуации является скорее функциональной, нежели экзистенциальной. Скорее всего технология в своем развитии зависела от уровня развитости цивилизации, которая в критические моменты своего существования могла функционировать и даже развиваться при минимуме технологической оснащенности. “Обзор ряда фактов и ситуаций, - пишет Тойнби, - выявит с неизбежностью случаи, когда техника совершенствовалась, а цивилизации при этом оставались статичными или даже приходили в упадок; будут и примеры противоположного свойства, когда техника не развивалась, а цивилизация между тем была весьма динамичной”[692]. Технология превращается в особый универсум объективированных связей, становится экзистенциально самодостаточной и функционально независящей от цивилизации как только начинает развиваться на своей собственной основе, на основе дескриптивного дискурса.
Если трансцендентная технология синтезировала неявные трансцендентные дескрипции и, в основном, в виде мистико-магических знаний и действий, эвалюативная технология – ценностно опосредованные дескриптивные структуры овнешненной телесности, а прескриптивная технология представляла собой нормативно заданное тело социума, то дескриптивная технология развертывает свои потенции на своем собственном дискурсивном основании, а потому может рассматриваться в качестве объективации дескриптивных знаний являющихся гносеологическим инвариантом законов необходимости. Причем не просто законов необходимости, а тех из них, которые сложились под воздействием человеческой экзистенции на естественную телесность, результатом чего и явились законы существования искусственных комплексов – законы, которыми человеческим Рацио естественная телесность была атрибутирована. Технология есть не что иное как Природа, подчинившаяся рациональному дискурсу, а технологические процессы – суть рационализированные естественные процессы. В онтологическом плане обособившаяся от цивилизации технология есть в некотором роде «удвоенная телесность».
Если социальный субъект в своей деятельностной активности вполне обходился неявными прескриптивными знаниями, то социально-телесный субъект уже не мог существовать без разветвленной системы дескриптивных, научных знаний, позволяющие распространять деятельность за пределы собственно социальных функций. Сложнопостроенная экзистенция социально-телесного субъекта требовала существенного расширения объема дескриптивных значений, за счет включения в них собственно научных знаний, вытекающих не из социальной предзаданности, а из ее имманентной логики деятельности. Если за «автономной культурой» была предтечей «автономной цивилизации», то за последней должна была последовать «автономная технология».
Устойчивость технологических процессов обеспечивается их перманентной энергетической подпиткой со стороны процессов естественных, в конечном счете они зависят от того положительного баланса, который человек в состоянии поддерживать между естественной и искусственной природой и не иначе как энергетически насыщенными интенциями своего духа, которыми эманируют первоначала сущего. «Внутренний мир» человека должен быть настроен таким образом на отелесненный внешний его мир, чтобы тот продолжал оставаться некоей онтологической целостностью даже в условиях массированной его рационализации. Лишь при условии, если рациональное в технологии находится под благотворным воздействием трансрационального в человеческой субъективности, возникающие искусственные системы будут проявлять минимум онтологической репрессивности.
Далее развертывая метафору о любви мужчины к женщине, применительно к генезису технологии, можно утверждать, что последнюю мужчины выдумали для того, чтобы ставшая уж совсем земной Ева могла испытать иллюзию «райской жизни», чтобы любые ее желания могли автоматически восполняться благами вещественного мира, которые технология призвана репродуцировать. Конечно же это отнюдь не та благо-дать, которая разлита по всему духовному раю, а всего лишь «рог изобилия», однако современного человека он вполне устраивает. В смысловом контексте этой метафоры рациональная технологичность вполне может рассматриваться как унифицированная цивильность, в которой мужское и женское начала сливаются в некую единую ментальную Субстанцию или субстанциальную Ментальность, способную ощущать «райскую жизнь» в мире овеществленных сущностей, которые есть всего лишь их собственные овеществленные чувства друг к другу. Телесные субъекты настолько эмансипируются друг от друга, что оказываются ментально неразличимыми сущностями единого техносоразмерной жизнедеятельностности.
Технология как овнешненная человеческая телесность становится основой для формирования универсума объективаций. Именно в этом своем качестве она в дальнейшем модифицируется в развернутую систему объектно-объектных отношений, объективированной формой человеческой телесности, отчужденной от иерархического человека в пользу искусственного мира, в котором человек в состоянии присутствовать лишь в качестве элемента рационализированной биомассы. В автономной технологии все телесные формы возникают и функционируют в качестве самодостаточных феноменов, вне их отношений к Социуму, Человеку и Богу. Если культура по Шпенглеру рождается из прадушевного состояния младенческого человечества, а цивилизация есть проявления наступления вполне взрослого состояния, то технология – свидетельство его довольно преклонного возраста.
На первых порах отношения между прескриптивной и дескриптивной технологиями складывались вполне толерантные. Возникая в качестве производной от прескриптивной технологии, технология дескриптивная производила мир вещественных сущностей лишь на континууме объектно-объектных отношений, отношений между телесными субъектами, особо не вмешиваясь в воспроизводство социальных субъектно-объектных отношений. Между четырьмя метаисторическими формами технологии могло и не быть антагонистических противоречий, если бы неявные ее формы продолжали содержаться в Культе, Культуре и Цивилизации несмотря на относительное обособление дескриптивной технологии. Их органический синтез давал бы возможность иерархическому человеку осуществлять одновременное присутствие во всех без исключения онтологических формах телесности. Своими четырьмя онтологическими формами технология представляла представляла бы систему «сообщающихся сосудов» единого, хотя и иерархизированного Тела. Несмотря на рациональное разделение технологических фукций человека, он продолжал бы иметь возможность сохранять за собой социальные функции, быть как и прежде субъектом культуротворческого и креативного процесса, что несомненно придавало бы его многомерной телесности как овнутренной, так и овнешненной необходимую онтологическую стабильность. Ведь задача технологии изначально состояла в создании условий, при которых дух в состоянии был бы развертывать и актуализировать всю совокупность своих трансцендентных потенциальностей. Однако внутренний антагонизм между различными формами технологии оказался существенным образом обусловлен перманентным отпадением экзистенциальных комплексов друг от друга, в которых они были представлены своими праструктурами. Практика «снятий» и «преодолений» прошлых технологических комплексов, в конечном счете вела к радикальному «преодолению» неявных форм телесной субъективности, к нигилистическому отношению к технологическому опыту прошлых поколений, а вместе с ним и к их социо-культурному и культовому опыту. Основная причина раскола между четырьмя формами технологии лежит в смене одних дискурсов другими все более рациональными, последовательно отвергающих трансцендентальные, ценностные и нормативные интенции человека. Унификация и стандартизация совокупного технологического опыта становятся главными критериями рациональности при создании новейших технологических комплексов. Двойственная форма существования социально-телесного субъекта оказавшись интегрированной в мир дескриптивных объективаций не могла не привести к абсолютизации телесного и релятивизации социального в иерархическом человеке, к тому же утратившему свою антропность и астральность.
