От технологии к Хаосу 8 страница

Объектоцентристская мировоззренческая концептуализация ориентирует человечество на «рационалистический прорыв», на сознательное построение «царства разума», которое должно стать земным эквивалентом небесному раю. Однако что же ожидает человека в случае, если этот проект хоть в какой-то степени будет воплощен в «жизнь»? Естественно, тотальная смерть, и уже не только в теле, но и в духе. Конечным «продуктом разложения» внутрисубъектных отношений Абсолютного Субъекта являются «внутриобъектные отношения», или внутренние отношения Абсолютного Объекта, каковым и выступает Вселенский Хаос. Вселенский Хаос есть «конечный продукт» процесса гиперрационализации Человека и его Мира. В пределах квазирациональных внутриобъектных отношений человек предстает перед Иллюзорной Действительностью ее собственной Обезличенной Голограммой. «В силу своей имманентной логики, — писал Г.С. Батищев, — выбор чистого бытия благодаря и только благодаря миру, на деле оказывается выбирающим не только самоотрицание креативности, а и вообще самоликвидацию субъектности»100. Результатом последовательного рациогенезиса человека должно стать возникновение чистой Мыслеосновы для чистой Онтологии, синтез которых вполне укладывается в мистическое понимание Иллюзии или Майи. Майя есть результат последнего «диалектического снятия», осуществленного Разумом, посредством которого Мир окончательно преодолевает не только свою субъектность, но и объектность. Экзистенция, утратившая свою субстанциальность, превращается в энергетический эквивалент Бытия, в квант плоти, полная энтропия которого и есть Небытие или «бытие» Хаоса. Не случайно во всех без исключениях рациональных проектах будущего человек модифицируется в некую несубстанциальную субстанцию, что-то вроде «лучистой энергии». И даже здесь, при построении всеобъемлющей идеологемы идеального будущего, не обошлось без плагиата. Если в первомифе экзистенциальной предтечей субстанциальному миру является свет, а потому «мир» и «свет» в живом разговорном языке синонимичны, то в радикальной утопии свет выступает последней формой «диалектического снятия», посредством которого окончательно упраздняется «темный» мир. Таким образом в объектоцентристской идеологеме конца мира именно свет становится следствием экзистенциальной аннигиляции темного мира. Мир и свет в абсолютной идеологеме экзистенциально несовместимы.

Принцип «выворачивания вывернутого», которым пользуется идеология падшего мира, и здесь оказался тем испытанным приемом, посредством которого Рацио пытается присвоить себе статус не только Логоса, но и Реальности. Процедура наделения Мысли статусом Реальности называется реификацией. Майя, или Иллюзия, и есть результат квазиреификации Реальности. Реифицированная Реальность составляет онтологический модус Ничтожества. В онтологическое Ничтожество свертываются все формы ложного бытия и их рациональные реификации.

Порой Ничтожество так искусно мимикрирует под Ничто, что они становятся неразличимыми в философском дискурсе. Однако континуум онтологических форм развертывается лишь из Ничто и в него же свертывается. Ничтожество всего лишь совокупность распавшихся форм бытия, не подлежащих более упорядочению. Ничтожество лишь внешним образом мимикрирует под Ничто, как это видно на примере «света», обладающего совершенно противоположными онтологическими статусами в символическом мифе и рациональной утопии. Искусная реификация Ничтожества под Предвечное Ничто подвела многих крупных мыслителей. Так, Лев Шестов в своей апологетике Предсущего во всем обвинял Ничто, из материала которого Богу пришлось творить Мир, изначально соблазненный и опороченный этим же самим Ничто. «Человек, — писал Шестов, — отдавшийся во власть Ничто, считает себя знающим, считает себя праведным и не подозревает даже, что чем больше крепнет его уверенность в своем знании и в своей праведности, тем прочнее и нерасторжимее становятся цепи, которыми его сковало Ничто»101. Шестов, может быть сам того не желая, осуществил редукцию божественного Ничто к дьявольскому Ничтожеству. Это ли не пример того, как процедура реификации проникла в основы мистического постижения апофатической целостности сущего? Согласно субъектоцентристской концепции сущего, в полной своей «красе» Ничтожество появляется не в Начале, а в Конце истории, хотя его злой гений — Дьявол во плоти возникает с момента вселенского грехопадения. Проблема соотношения Ничто и Ничтожества так и не была корректно поставлена мистикой и столь же корректно интерпретирована философским дискурсом. Пока что мы введением в философский дискурс универсалии Ничтожества пытаемся лишь заострить эту проблему для тех, кто продолжит попытку несколько «прояснить» предельные основы философствования..

Одним из новомодных направлений в современной философии является неорационализм, претендующий на статус всеобъемлющей онтологии. Он пытается не только прояснить суть мироздания, но и вполне рационально объяснить, что такое Дух и как он «устроен». Согласно неорационалистическим откровениям, Дух есть онтологическая производная от объективного Мира. В аннотации к книге одного из адептов неореализма без лишней скромности отмечается, что она является «попыткой решить проблему, за которую философия до сих пор не бралась — включения духа в рационалистические модели»102. Вот как высоко оценивается рационалистическая редукция Духа уже даже не к Рацио, а всего лишь к одной из многочисленных моделей рациональности. Это ли не свидетельство той предельной степени рационалистической реификации Реальности, наделения ее предикатами Духа, до которой опустился современный философский объектоцентризм! То, что «не по плечу» было магии, оказалось весьма «легким делом» для логики. Включив Дух в свои рационалистические модели, Рацио тем самым стал не только над Реальностью, но и над Духом. Это ли не высшая форма на- силия формальной сило -гистики?

Рационалистическое снятие реальности осуществляется за счет десимволизации символов и последующей их трансференции в термины, причем в рамках такого рода псевдодискурса термины реифицируются под символы, и ими начинают оперировать не столько как со знаками, фиксирующими отношения реальности, сколько с самой реальностью, ибо эти знаки и есть реальность, что позволяет радикально замещать природные комплексы комплексами искусственными и даже объявлять первые онтологическими производными от вторых. Так, Г. Башляр в своей книге, посвященной психоанализу огня, весьма убедительно демонстрирует процедуру рационалистического выворачивания в принципе невыворачиваемого — того символического содержания, которое содержится в мифе об огне, отыскивая в огне как в первостихие некую прарациональность, которой своим генезисом обязана современная технологическая рациональность, за что и удосужился похвалы со стороны отечественного неорационалиста. «Теоретические доктрины, подобные квантовой механике, — пишет А.Ф. Зотов в предисловии к книге Г. Башляра «Новый рационализм», — выводят человека науки в сферу «технической реализации», позволяя ему сознательно создавать искусственные реальности (частным случаем области которых, кстати, выступает сама естественная реальность). Это значит, что на место традиционной темы объективного знания (имеющей сильный привкус созерцательности) в новой философии науки приходит тема объективации. Духовная активность современной науки начинает конструировать мир по образу разума»103. Как верно подметил В.А. Кутырев, рациональное начинает приравниваться к реальному, к сущему как таковому. Внутренний механизм этого процесса примерно таков: все считается рациональным, «типом рациональности: рационально то, что целесообразно (общепринятый критерий рационального); целесообразно то, что необходимо в какой-либо системе — реально; таким образом, мир системен и с необходимостью рационален. Отношение реального и рационального становится транзитным: все рациональное реально, все реальное рационально. По аналогичной схеме естественное вытесняется искусственным»104. В этом странном рацио-реальном симбиозе, который неореализм делает своей предметностью, искусственный мир становится реальностью, а естественный мир неким оптическим обманом зрения, иллюзией, Майей, избавиться от которого можно лишь обустраивая мир рациональных реальностей или реальных рациональностей. Несомненно, что по мере дальнейшей рационализации мира человек все больше будет утрачивать реальную его картину и пользоваться лишь свидетельствами, подчерпнутыми из виртуальной реальности формируемой квазирациональным дискурсом.

Как только реальность становится рациональной, а рациональность — реальной, граница между бытием и небытием оказывается столь условной, что рациональный субъект начинает с трудом отличать явь от сна и сон от яви. Примерно такое же состояние было и у астрального субъекта в связи с тем, что онтологическая грань, отделявшая микрокосм от макрокосма, была весьма проницаемой. Однако в той первичной онтологической ситуации творящим началом обладал «внутренний», а не «внешний» человек, ведь онтологическую основу космического универсума составляли внутрисубъектные отношения. В квазирациональной онтологической ситуации, напротив, внешний мир обладает статусом реальности, а внутренний человек реален лишь в той мере, в какой структура его ментальности выступает интериоризацией внутриобъектных отношений. Он должен принимать как данность любые экстенции, исходящие из его собственного объективизированного и реифицированного Рацио. Один из героев повести В. Ерофеева «Москва—Петушки» свое отношение к этому рационально-иррациональному миру определяет весьма характерной фразой: «Я если захочу понять, то все вмещу. У меня не голова, а дом терпимости».

Если энтропия в технологических структурах обусловлена активным вытеснением из экзистенции надтелесных феноменов, то энтропия в природном комплексе осуществляется за счет вытеснения структур natura naturata и замещения их структурами natura morte. Происходит все более радикальный процесс замены естественного на искусственное в отелесненной Вселенной или вселенской Телесности, которая становится все более рациосоразмерной. «У экологов, — пишет Ф.И. Гиренок, — возникла смутная догадка о том, что когда-то были другие проблемы, но отсчитывались они от феномена человека, а не от расположения планет в Солнечной системе. Последнее обстоятельство заставляет нас искать квазиантропологический подход к экологии»105. Так как негэнтропия в мироздании поддерживается лишь за счет укорененности в нем естественного и живого, то с расширением в нем сферы присутствия искусственного и мертвого энтропийные процессы начинают приобретать поистине апокалиптический характер и размах. Чем более рациосоразмерной становится экзистенция, тем менее устойчивыми и живучими оказываются ее формы. И как только естественная человеческая телесность окончательно трансформируется в искусственную плоть, способную существовать в автономном от человека режиме, так сразу же отпадет необходимость в каком-либо функциональном присутствии человеческого естества. Отпадет и необходимость историческому разуму в целях ускорения Прогресса провоцировать развертывание иррелевантной его темпам структуры потребностей «живого человека». Bo- плот -ив онтологические свойства и способности человека в реифицированную реальность, превратив их в плоть «искусственного интеллекта», т.е. в свою собственную «интеллектуальную плоть», Рацио наконец-то навсегда избавится от требований телесной плоти. Одной из целей рациогенезиса является полная и окончательная замена витальных потребностей потребностями эволюции — требованиями законов самодвижения. Отчужденный от человека мир, подобно улыбке кота, блуждавшей в кэрроловском Зазеркалье сама по себе, начнет свое «автономное» существование. Перманентно деградируя по законам энтропии, чистое бытие чистого разума в конце концов превратится в черную экзистенциальную дыру. Кэррол в «Алисе в Зазеркалье» по сути открыл еще один закон мироздания, согласно которому в мире Иллюзий или иллюзорном Мире в состоянии существовать отнюдь не целостности, а их распавшиеся части, ибо Зазеркальем реального мира является Хаос.

Итак, последней формой онтологической укорененности Субъекта в Объекте является его телесно-рациональное Я или рационализированное Оно, и как только его внешняя проекция — вселенское Оно, аннигилирует в чистый Абсолютный разум, завершится и метаистория Абсолютного Неиного в качестве развернутостей всех развернутостей, с окончательным свертыванием естественной гармонии в изначальное Ничто. Но вместе с завершением метаистории завершится и псевдоистория (историцизм) — процесс свертывания ложных и репрессивных структур Сущего в Ничтожество. Онтологическая смерть человека во вселенских масштабах, видимо, может рассматриваться не столько как следствие тотального вырабатывания «внутреннего человека», сколько как полное и окончательное растворение его телесности в телесной организации мира с последующей ее аннигиляцией в некую разновидность дьявольской энергии. В этом заключительном историцистском акте, по всей вероятности, найдет свою реализацию последняя потребность человека — потребность ухода в небытие, как следствие «усталости от жизни» или, точнее, «экзистенциальной усталости», явные признаки которой обнаруживаются в некрофильской ориентации современного человека, существенно подорвавшей основы его естественной жизни. Превратить свою многомерную Экзистенцию в одномерную Рационализацию, способную реифицировать все Мироздание — таково подспудное желание «последнего человека», которое может реализоваться разве что за счет окончательного исхода из мира реальных сущностей в мир ирреальных иллюзий, имя которому — Смерть. В крайней форме неореализма Смерть и есть реифицированная Жизнь.

Если укрепляется рациональная вера в то, что естественное есть всего лишь момент развития искусственного, то, несомненно, этим естественным стоит поступиться во имя Прогресса. «Сколько бы разум ни прославлял свободу, — писал Лев Шестов, — он все же хочет и должен вправлять ее в рамки необходимости»106. Объектоцентристское мировоззрение оперирует орруэловским новоязом, в котором «свобода — есть рабство», а «смерть — есть жизнь», а потому все внимание человека центрирует не на его возрождении в трансцендентном Духе, а на всесторонней рационализации его Тела, которая в случае успеха может обеспечить человеку вечное голографическое присутствие в мире искусственных сущностей. Уже современное поколение является свидетелем того, как социальная утопия, еще недавно выступавшая путеводной звездой прогресса, все решительнее вытесняется тотальным рационалистическим проектом, целью которого является стремление все сущее расчеловечить якобы во благо самого человека. Объектоцентристское мировоззрение совершенно игнорирует тот факт, что рацио не в состоянии экзистировать вне тела, так как не рацио, а тело является последним вместилищем духа. Как только из него будет вытеснена последняя субъективация, оно превратится в мертвую плоть и распадется на дурную бесконечность объективации, именуемую хаосом. Отчужденное не может существовать без отчуждаемого, они должны всегда составлять некую экзистенциальную пару в этом «прекрасном и яростном» мире. В ментальном плане это выражается в том, что вытесненное из сферы сознания продолжает свое существование в сфере бессознательного, что и позволяет искаженному и ложному бытию выполнять свои экзистенциальные функции и достигать некоторой псевдоцелостности. Как только рациональное сознание попытается окончательно обособиться от негэнтропийного бессознательного, оно лопнет подобно мыльному пузырю, пытавшемуся вобрать в себя весь воздух, содержащийся в атмосфере. В сфере многомерного бытия отчужденные онтологические формы в состоянии не только существовать, но даже и развиваться, лишь при условии, что на заднем плане бытия все еще продолжают существовать их высшие праформы.

С окончательным устранением человека из универсума объективаций в качестве его субъекта мир искусственный обретет способность к неограниченному «прогрессивному развитию», в расчеловеченной системе «человек—машина» место человека займет отчужденный от него разум и уже эта «рацио-машина» не будет нуждаться в каких-либо сдерживающих тормозах — ей под силу будут любые ускорения. Однако прогресс внешнего объективированного мира иррелевантен регрессу внутреннего субъективированного мира; при субъектности, стремящейся к нулю, объектность уходит в бесконечность. Но эта формула прогресса работает лишь при условии, если онтологическое взаимодействие все же не выходит за рамки объектно-объектных отношений при всей его системной гипертрофии. Как только субъект превращается в ментальный нуль, объект также оказывается онтологическим нулем, и как только исчезают последние признаки присутствия Субъекта как Неиного в Сущем, Объект как Иное мгновенно распадается на дурную бесконечность мельчайших квазиобъективаций. В это же самое метаисторическое мгновение Субъект, оказавшийся почти низведенным до нуля и почти у самого перигея своей инволюции, вновь инверсирует в субъективированную Бесконечность или бесконечную Субъективность — в «ментальную пустоту» — каким является вечно Предсущий Бесконечный Субъект. Так что с полным вытеснением Субъекта Объект окончательно прекращает свое «существование», которым он обязан был отнюдь не действиям законов эволюции, а эманационным всплескам Субъекта. Элементы объективной реальности — всего лишь онтологические сгущения, посредством которых метаисторически фиксируется процесс расширения человеческой экзистенции, вне субъективной реальности они оказываются всего лишь экзистенциальными фикциями, фикциями рационального сознания.

Несомненно, что в качестве узловой темы философского дискурса должно стать экзистенциальное соотношение Человека и того Места в Универсуме, в котором, если использовать терминологию Хайдеггера, он осуществляет свое Присутствие. И прежде всего предстоит выяснить, почему в Конце Истории Человек оказался онтологически не-у- местен Миру, а Мир несов -местим с Рацио, который сначала реифицировался под Духа Места, а затем обернулся Духом Мести?

Ментальная составляющая природной катастрофы. Заключительной фазой Всемирной истории в ментальном плане является история формирования предельно ложной рациональной субличности. «Центр притяжения человеческого существа, — считает Маритен, — опустился настолько низко, что для нас нет более, собственно говоря, личности, а есть лишь фатальное движение полиморфных подземных личинок инстинкта и желания... и все упорядоченное достоинство нашего личного сознания оказывается ложной маской»107. Рациональный модус телесного субъекта сам пытается обособиться в качестве субъекта независимого тела, реифицируемого им в качестве объекта, модус пытается стать такой ментальной целостностью, которая не должна зависеть от субстанции, что позволило бы Рацио самореифицироваться под Мироздание путем его радикальной десубстанциализации при посредничестве соответствующих рациональных процедур. «Сущее, — проповедовал Иоанн Дамаскин, — есть общее имя всего, что есть, и оно подразделяется на субстанцию и акциденцию. Субстанция есть более важное начало, ибо имеет свое существование в себе самой, а не в другом. Акциденция же есть то, что не способно существовать в себе самом, а созерцается в субстанции... определение субстанции таково: субстанция есть вещь самосущая и не нуждающаяся для своего бытия в другом. Акциденция же есть то, что не может существовать в самом себе, а имеет свое бытие в другом. Бог и все его творения суть субстанция; впрочем, субстанция Бога сверхсубстанциальна»108.

В телесном субъекте субстанцией является тело, а акциденцией рацио, который не может существовать вне тела, стремление акциденциальной рациональности преодолеть свою собственную телесную субстанциальность есть не что иное, как попытка стать Сверхсубстанцией, Абсолютным Разумом и заместить собой Бога. Она стремится стать такой же вечной, какой является человеческая несубстантивная душа, принадлежащая отнюдь не Телу, а Духу, и по отношению к которой само тело выступает ее акциденцией, так как не в состоянии автономно от души существовать. «Душа, — писал Плотин, — участвуя в страдательных состояниях тела, имеет эти состояния только как акциденции, а сама пребывает в себе и не есть принадлежность ни вещества, ни тела; напротив, она во всей своей целости из себя изливает свет на целое мировое тело и его освещает»109. Однако Рацио стремится развоплотиться не только в теле, но и в душе, преодолеть в себе изначальную апофатическую связь с Субъективным Духом. Более того, он стремится, как это видно на примере неореалистического дискурса, превратить Дух в акциденцию своей собственной сверхсубстанциальности.

Итак, в «ментальной норме» тело есть акциденция несубстанциальной души, а разум является акциденцией субстанциального тела, и как только эта трансцендентная цепочка разрывается, прекращает свое существование не только телесная субстанция, но и рациональная акциденция. Не безгрешная душа зависит от рациональной телесности, а наоборот, с превращением тела в плоть, душа, согласно доктринам монотеизма, вновь возвращается в обитель Духа, а Рацио вместе с Плотью обращается в Прах.

Душа в отличие от плотского Рацио не только транссубстанциальна, но и трансакциденциальна. «Душе, — писал Зиммель, — по крайней мере в принципе удается совершить то, что в обычных условиях совершить невозможно, быть целым и в то же время членом, составной частью целого, в русле полной индивидуальной свободы помогать создавать сверхиндивидуальный порядок»110. Но именно эту свою акциденциальность и тотальную зависимость от Тела, а следовательно, от Души, а через нее и Духа, Рацио и стремится преодолеть радикальным выворачиванием трансрациональных основ Неиного, модернизации его в Иное — в упорядоченный Хаос. Конечно же, этого Рацио свершить не дано по причинам, выясненным выше. Однако осуществляя свой проект, он все же весьма преуспевает в деформировании телесно-рациональной формы ментальности, превращая ее в маргинальную субличность, которую лишь условно можно обозначить термином «рациональный субъект», памятуя о том, что в его основании содержится хотя и онтологически ущербная, но все же телесная форма субъективности. К тому же, понятие «рациональный субъект» становится все более ключевым для неореалистов и нарицательным для гуманитариев. Научная рациональность, считает В.А. Кутырев, «превращает Homo sapiens в Homo Ratio, Homo sapientismus»111. Таким образом, ментальной сущностью заключительного этапа истории становится процесс трансформации человеческой субъективности в чистую рациональность, пытающуюся устранить... человеческое присутствие в сущем.

В качестве акциденции телесной субстанциальности Рацио имеет целую иерархию онтологических форм (схема 17), и все они являются имманентными онтологическим формам природы, о которых шла речь в предыдущем параграфе. Лишь превратившись в ложную и иллюзорную субстанцию, Рацио становится псевдоментальной акциденцией однако уже не Порядка, а Хаоса.

Схема 17. Онтологические формы рационального дискурса.

Неявные формы рациональности, синкретично связанные с сакральностью, человечностью, социальностью и телесностью, в Иерархическом Человеке и представляют собой те истинные праментальные формы, которые затем инверсируют в ложную рациональную субъективность, в Homo Ratio. Овладев природными сущностными силами, рациональная псевдоличность вступает в силовые отношения со своей собственной субстанцией — телесным субъектом. По мере того, как все более патологичным становится внешний искусственный мир, человек вынужден к нему адаптироваться своей более радикально саморационализирующейся ментальностью. Мы не будем анализировать формы рационального дискурса, так как это особая тема, которая будет рассматриваться в заключительной книге «Суммы» (она будет называться «Введение в антропологическую онтологию»). Здесь же мы привели эту схему, чтобы наглядно представить, как рациональный дискурс, подспудно развиваясь во внерациональных практиках человека, в конце концов выродился в дискурс сугубо иррациональный, что и повлекло за собой обособление квазирациональной субличности или персонифицированного Рацио. Абсолютно адаптироваться к универсуму искусственных квазифеноменов человек в состоянии, став лишь абсолютным ментальным Ничтожеством. Таким образом, еще одной стороной природной катастрофы становится возникновение ментального модуса Ничтожества.

В этой радикальной квазиментальной ситуации начинает наконец-то действовать идеальная бихевиористская интерактивная модель, не нуждающаяся более в пресловутом «черном ящике», под которым ранее подразумевалось кодирующее и декодирующее устройство, именовавшееся в старые добрые допозитивистские времена личностью. Отныне нет уже необходимости перерабатывать стимулы, поступающие на «вход» ментальной системы, в некую совокупность реакций — на ее выходе, так как функцию «посредующего звена» берет на себя уже «белый ящик» — логическая машина, все более обретающая свойства и функции естественного разума, искусственно вычлененного из многоуровневого человеческого Интеллекта, восходящего к Духу.

Постепенно начинает складываться и развиваться некий «всеобщий искусственный интеллект», регулирующий отношения как между искусственными, так и естественными объектами. Рациональный дискурс, «субъектом» которого становится реифицированная Реальность, все более оказывается особой формой «всеобщего мыслительного процесса», протекающего в основном за пределами индивидуальных человеческих душ и сознаний, однако оказывающегося сопряженным с теми рациональными интенциями, которые из них репрессивно этим дискурсом вытягиваются. Видимо, тотальная и абсолютная Иллюзия и есть не что иное, как полное взаимоналожение двух форм рациональностей, результатом которого оказывается Квазиреальность, экзистенциальный статус последней стремится к нулю, а гносеологический — к бесконечности. Там, где индивиды лишь иллюзорно проживают и переживают «ирреальную реальность», состояния «субъективного» и «объективного», «внутреннего» и «внешнего» сознаний как по структуре, так и по содержанию оказываются предельно гомоморфными. Срабатывает эффект голого короля, многократно усиленный слепой верой в чистую Логику; отныне индивиды видят лишь то, что порождено Иллюзией и совершенно не реагируют на то, что оказывается проявлением «реальной реальности». Такую квазиментальную ситуацию необходимо обозначить термином — предельно реифицированная субъективность.

Дескриптивное содержание ментальности телесного субъекта оказывается всего лишь «индивидуализированной» калькой с рационального сознания. Редукция семантической неопределенности к собственно дескриптивному дискурсу делает проблему «понимания» индивидами друг друга предельно простой и тривиальной. Построение всеобщего текстового массива по законам формальной логики и логическая структурированность индивидуальных сознаний ведут к почти абсолютной аутентичности смыслов поступающих на «входы» всеобъемлющей когнитивной системы, что обусловливает однозначность и стереотипность реакций, которые поступают на ее «выход». Более того, «вход» и «выход» в этой когнитивной системе оказываются настолько закольцованными, что, по сути, в нее не может прорваться извне никакая иная информация, кроме той, которая циркулирует по логическим лабиринтам рационального дискурса. Когнитивное поле универсума объективаций и когнитивные поля рациональных субъектов будут настолько синхронизированными, что развертывающийся квазидескриптивный дискурс одновременно распространится на всю популяцию рациональных псевдосубъектов. Тело, — пишет Л.А. Мясникова, — является понимающим (и познающим) в той мере, в какой оно есть антенна, улавливающая жизненный поток, т.е. в какой само тело — жизнь»112. Потому-то Рацио и преодолевает свою телесность, дабы окончательно избавиться от приемной антенны, которая столь чувствительно реагирует на жизненные проявления, исходящие не только от рационализированной natura naturata, но и трансрациональной natura naturans.

Ментальность рационального субъекта при всей своей внешней «мощи» является столь хрупкой, что с трудом справляется с теми интенциями, которые исходят от интенциальных субъектов, вытесненных в бессознательное. «Понадобились столетия прогресса и привыкания, — пишет Маркузе, — прежде чем индустриальная цивилизация стала достаточно сильной, чтобы справиться с возвращением вытесненного. Но на ее поздней ступени ее рациональность, кажется, вновь готова лопнуть под натиском новой формы возвращения вытесненного»113. Возвращение вытесненного приобретает столь же вселенский размах, как и катастрофа во внешнем объективированном мире человека, можно даже сказать, что они являются взаимообусловленными переменными перманентного Апокалипсиса, идущего уже не одно тысячелетие.

Казалось бы, что за всю свою историю человечество впервые обрело реальную возможность окончательно упорядочить хаос своего бытия, ведь он уже одной ногой почти ступил в «царство разума», о котором столь страстно мечтал на протяжении последнего тысячелетия, разрабатывая все новые и новые утопки. Однако именно тогда, когда человек научился рационально и планомерно модернизировать устои своего существования, эти онтологические опоры оказались столь шаткими, что впору их укреплять какими-то иными, внерациональными способами. Высшие онтологии, в отличие от Оно, не поддаются столь однозначной и целенаправленной упорядоченности, мировой порядок организуется изнутри, а не извне. Он оказывается лишь в той мере онтологически упорядоченным и устойчивым, в какой в нем укоренена имманентная ему форма субъективности, восходящая к ментальной гармонии Бесконечного Субъекта. Кстати, и сам универсум объективаций в состоянии представлять собой именно органический и устойчивый универсум, а не искусственную систему объектов, связи и отношения между которыми подвержены энтропии и самораспаду, исключительно лишь в силу того, что в нем все еще продолжает инобытийствовать субъект. Однако именно это обстоятельство совершенно игнорируется объектоцентристским мировоззрением, пытающимся отыскать в мироздании некое «абсолютное тело», «абсолютный объект» и использовать его в качестве первокирпичика, пригодного для построения нового Здания Мира вместо старого и довольно ветхого Миро-Здания. Мир, составленный из этих «первокирпичиков», должен отличаться от старого мира своей особой устойчивостью. Таким миром, по замыслам неореалистов, должен стать искусственный мир, в котором человек будет присутствовать своим «искусственным интеллектом».