Леша Каренкин

—Да вон он, твой Балинский! Чего с ним сделается? Таких бугаев еще в больнице держать!

Нянечка с ворчанием отступает в сторону, и из-за ее плеча появляется Леша Каренкин. Прорвался с боем, чуть ли не силой, а прорвавшись, постоял, повздыхал, мрачно посверкал очками, которые стал, к великому своему неудо­вольствию, носить, и отбыл. Очень сдержанный собесед­ник мастер участка бетонно-опалубочных работ Леша Каренкин. Только и сказал:

— Мы ждали, ждали вас, а вы так и не пришли. По­том говорят, ты спину сломал... А я думал, не может быть, ведь вы вернулись с гор, все в порядке было!..

— Все нормально, Леха, спасибо. Ире привет переда­вай. Написала она курсовую?

Это — друг. Их свел створ, на створе народ быстро сортируется, сразу видно, кто есть кто. Правда, первое время, не без того, и сам Каренкин и ребята его нет-нет да и поглядывали искоса на Балинского: вот, дескать, еще одного альпиниста принесло, тоже небось «права ка­чать» будет. Ио потом, и особенно при монтаже левобе­режной ЛЭП, где не то что опору, ногу иной раз негде поставить, они присмотрелись, притерлись друг к другу, а там и сдружились. И если Балинский с Элей в гости снаряжались, то чаще всего оказывались у Каренкиных, а если Леша с Ирой надумывали выбраться куда-то, то ноги приводили их на Седьмую площадку, к Балинскому с Насоновой, на крепкий чай, на плов, на новую ленту песен про горы, присланную друзьями то ли из Фрунзе, то ли из Москвы, то ли просто позаим­ствованную у кого-то на вечер-другой.

А мы ночуем в облаке,

Прижав к друг другу спины...

Нет, Леша Каренкин на восхождения не ходок. Не очень-то он тоскует по резко расчлененному рельефу, а если и соскучится, глянет из окна, или по дороге на створ оглянется вокруг, или в котловане из блока кинет взгляд на каменную западню каньона, и сыт. Другое де­ло — в отпуск куда-нибудь съездить, это по душе. Купил туристскую путевку — в ореховых лесах Арслан-Боба побродил, в Иссык-Куль обмакнулся. Купил другую — Александрийский столп рукой потрогал, у «Авроры» на память снялся. Так посмотрел Ульяновск, Куйбышевскую ГЭС. Гид про великие стройки рассказывает, а Каренкин сзади идет, слушает. А мог бы и сам рассказать. Два года в этом котловане бетон укладывал, представление имеет. А теперь вот экскурсант. Автобус мягкий следом катит. Поезд на вокзале стоит, его, Каренкина, дожидается. Нет, если уж путешествовать, то только таким образом. Всеми прочими способами Каренкин напутешествовался. Вполне.

Тем более что еще в командировки ездить надо. Толя знает. На Зею, в Чиркей вместе летали, Хантайку, Ат-Баши посмотреть довелось. То Дальний Восток, то Кавказ, то Центральный Тянь-Шань — неблизкие концы. Да это ладно, добраться можно куда угодно, другое заботило. У тех, кого ты учишь, глаза ревнивые, по первой промаш­ке судят, так это, скажут, и есть «каракульские профес­сора»? Ну-ну!

Не думал никогда Каренкин, что ему занятия прово­дить придется, своей профессии учить. Летал. Учил. Да и сам работал, поглядел, какой в изломе камешек, и сибирский и дагестанский. Только разве сравнить скалы тех створов с нарынскими? На Хантайке выпивох приходи­лось видеть. Прямо на створе. Во время работы. На скалах Токтогульского створа Каренкин смельчаков с бутылкой что-то не замечал. Хочется людям жить!

А в общем, расспросов о себе не любит. Потому обыч­но отвечает коротко — детдомовский, из-под Челябинска. Каким ветром в Кара-Куль занесло? Надо ли об этом?..

В детдом попал в сорок втором году. Крыша над голо­вой была, и, худо ли, бедно, кормили. Одевали. И учили... Сначала в школе. Потом в ремесленном. Мучиться не пришлось над проблемой, кем быть, жизнь решила эту проблему, не спрашивая. Училище при магнезитовом за­воде находилось, так что сразу после училища на завод. Слесарем. Рабочих рук не хватало, скидок на возраст не было, ну а если ростом не вышел да станок не по росту оказался — не беда, ящик под ноги всегда найдется, была б голова на плечах.

Голова была, да мальчишечья. Однажды взрослые ве­лели пронести на завод бутылку водки. Понес. И в про­ходной попался. Благо еще, что отделался общественным судом, увольнением, записью в трудовой книжке. До сих пор помнит эту запись. Статья 47-я, пункт «г». Долго пороги обивал. Кому такой нужен?

Завербовался в леспромхоз, там к анкетам не очень приглядывались. Валил лес, заработав на дорогу, подался на Волгу, в Куйбышев, пока не призвали в армию. Попал в железнодорожные войска. Снова строил, но теперь доро­ги, все три года, сколько было положено.

Отслужил, вернулся в родные места, куда же еще? Женился. Ира, жена, воспитательницей в детском саду работала, сам на бокситовом руднике стволовым, проход­чиком. В их Межевом Логу только эта работа и была для мужчин — на шахте, так что, когда рудник пошел на убыль и начались сокращения, пришлось сниматься с места. Кое-кто раньше уехал на Кадамжайский рудник в Киргизию — потянулся следом. Попал неудачно, в январе, когда набора не было, обратился в местный шахтострой — там тоже ничего не смогли предложить. Тогда устроился в Найманское СМУ, благо ехать далеко не пришлось.

В Наймане строилось водохранилище. Каренкин оде­вал в бетонную одежду канал и водовыпуски, глотал фев­ральскую пыль, привыкал к синему небу над красными горами, к зеленому чаю, к еде, в основном состоящей из лука и перца, а в свободное от работы время искал квар­тиру. Найман — поселок небольшой, народу прибавилось, так что с жильем дело обстояло неважно. Как-то слушал радио, узнал о Токтогульской ГЭС. Подумали с Ирой, порассуждали, решили рискнуть. Да и какой риск? Стройка большая, только начинается, глядишь, через год квартиру получить можно... Конечно, мог бы и он, навер­ное, сказать, что, дескать, ветер странствий поманил или, как там, романтика первых палаток. Не было, к сожале­нию, ничего такого. Просто жить надоело без своего уг­ла. С прорабом посоветовался. Прораб поддержал. Ска­зал, что дело стоящее, что жалеть не придется, чтоб передал при случае привет Казбеку от Вани Афанасьева.

— Какому Казбеку?

— В Шамалды-Сае узнаешь.