На пути к створу. Насонова

В ту пору, когда Леша Каренкин еще зарабатывал в Межевом Логу подземный стаж и они с Ирой только на­чинали думать-гадать, ехать или не ехать им вслед за земляками в Среднюю Азию, Толя Балинский тоже за­собирался сняться с места, но, конечно, не в Южную Кир­гизию, поскольку и так в ней находился, а чуточку подальше — к барьеру Росса.

В Ошском геолгородке свирепствовал острый очаг за­болевания Антарктидой. При встречах, а встречались, живя рядом, по нескольку раз на дню, Владимир Яковле­вич аппетитно басил только про дизель-электроход «Обь», мыс Доброй Надежды и Кейптаун, про санные поезда, про пик Эребус — трехтысячник ледового конти­нента... Фрейфельд говорил, что это вполне реальное дело — попасть в антарктическую экспедицию, своими глазами увидеть южную макушку земли.

— Вам-то, конечно, — говорил Балинский, — инженер-геолог, статьи о ледниках, о лавинах в ежегоднике печатаете!

— Чудак! Таких, как я, сотни. А вот ты вне конкурса, тебе в сто раз легче попасть, стоит только захотеть...

— Ну вы скажете!

— Пари! Уникальная личность! Здоров, молод, инструктор альпинизма, токарь-универсал, служил во фло­те, водолаз, первый разряд по шлюпке, что там еще? Редкое сочетание! Дизели освой, и с гарантией. Такие нарасхват!

...Подумал, а что, если?.. Перевелся в слесари на ре­монт двигателей, стал изучать вождение трактора. Что еще может понадобиться в Антарктиде, в такой экспедиции, как антарктическая? Рация? Конечно, рация! Записался на курсы радистов, стал посещать занятия. Теперь мож­но хоть куда, даже на Эребус. Однако стало не до Эребуса, не до Антарктиды, он без всякого сожаления отказался от столь сильно занимавшей его мечты и ни разу о своем решении не пожалел. Даже потом, слушая рассказы Вла­димира Яковлевича, все-таки пробившегося в экспедицию на шестой материк...

...Весной 1962 года в Ошской области, в 80 километрах от шахтерского городка Таш-Кумыр, началось строитель­ство Токтогульской ГЭС...

Честно говоря, Толя не очень верил тем экзотическим подробностям, которыми запестрели газетные репортажи в связи с началом большой стройки в горах. Ему не раз приходилось убеждаться в том, что «бездны», «пропа­сти», «недоступные обрывы», которые человеку с равнины мерещатся в горах на каждом шагу, оказываются на самом деле не такими уж и безднами, а недоступных обрывов вовсе не приходилось встречать — везде можно пройти! Тем не менее думать о большой стройке в горах было интересно, и, не будь некоторых семейных обстоятельств, Толя давно оказался бы в Кара-Куле. Но лето 1962 года он просидел в городе, разве что иногда выбираясь в Киргиз-Ату на безымянные вершины, на которых еще никто не был. Да и для Киргиз-Аты время находил с трудом: начал строить дом, все делая своими руками, начиная от самана и кончая столяркой. И опять-таки не только в строительных хлопотах было дело: тяжелей стало выры­ваться из дому еще и потому, что, едва начинал собирать рюкзак, жена молча хлопала дверью, уходила, и сынишка оставался с ним. Какие уж тут восхождения, если иногда он не мог пойти даже на Сулейманку, на обычную тре­нировку...

Строил дом, но радости от этого не испытывал. Нужно, вот и все. Жизнь не получалась, хотя от него требовали самую малость: вовремя прийти с работы, вовремя сесть за стол и чтоб никого лишних за столом, ни гостей, ни товарищей. Потом за дела. По хозяйству. Вместе, рука об руку. Пусть даже ничего не делает, она согласна все делать сама, слава богу, не белоручка, лишь бы никуда не уходил, не уезжал, а всегда был дома. При ней.

Вечером сходить в кино. Во всем чистом, новом, рука об руку. Чтоб все видели. Чтобы все было как у людей. Он и выпить может, если хочет, какой мужик без этого, но чтоб только по-людски, по праздникам, когда не пьют только больные да чокнутые, которые что-то ставят и?, себя, будто умней всех...

Толя по праздникам не пил. Потому что праздник — это два, три, а то и четыре свободных дня, которые мож­но провести в горах. Сначала приглашал и ее, но безре­зультатно; из дому ухлодил один. Она работала на шелкокомбинате, была, как и он, простым рабочим чело­веком, он думал, когда женились, что будут легко нахо­дить общий язык — из одного теста! Ан нет. Люди раз­нятся не потому, что один окончил ФЗО, а другой — уни­верситет. Вовсе не потому!

Не уехал Толя в Кара-Куль и на будущий год. Ошские альпинисты задумали высотную экспедицию на Памир, в верховья ледника Корженевского, руководство брал на се­бя преподаватель Ошского пединститута, мастер спорта по альпинизму Александр Николаевич Еропунов. Легкий на подъем, человек этот все свободное время проводил в го­рах, будь то скалы Чиль-Устуна или арчевые леса Киргиз-Аты, работал инструктором в альпинистских лагерях. Так что знал район, людей, а поскольку была у него и хозяй­ственная струнка, то все устроилось наилучшим образом.

Намечалось совершить восхождение на несколько вер­шин Заалайского хребта, в том числе и на Кызыл-Агын. Шесть с половиной тысяч — высота солидная, готовиться надо было всерьез. Оповестили альпинистов. В назначен­ный день Толя отправился на Сулеймаику. Вместе с. Фрейфельдом.

Ребята опаздывали. Это была та необязательность, ко­торая всегда так раздражала в людях. У скал оказалась лишь незнакомая девушка, почти девчонка, невысокого росточка, голубоглазая, светловолосая, в плащике и туф­лях на каблуках, очень неподходящих для Сулейманки. Не раз пришла, бог с ней, не прогонять же! Походит с недельку, сама поймет, даже забудут, что появлялась такая, обычное дело!

— Вы Фрейфельд и Балинский? — неожиданно спро­сила новенькая. Получив утвердительный ответ, обрадо­валась, словно встретила близкую родню, перехватив их взгляд, извинилась за свой вид, поскольку не надеялась, что встретит кого-то «из своих», что тренировка состоит­ся. Но она сбегает в гостиницу, тут рядом, и мигом при­ведет себя в порядок. Звать ее Эля. Фамилия Насонова.

—Так вы откуда?

—Из Кочкор-Аты.

—Работаете там?

— Да, в Киргизнефти. Техником-геофизиком.

— А сюда что?

— Как что? На тренировку.

— За сто километров?

Пожала плечами, дескать, а что делать? Она приехала за сто, точно так же приехала бы и за двести. Знакомых в Оше у нее нет, сама в этих местах недавно. Где оста­навливается, когда нет мест в гостинице? Да здесь же, на Сулейманке. Мешок спальный с собой, а с наступлени­ем темноты здесь никого не бывает, да и кто ночью лазает по скалам?

На первом же занятии мягко, ничуть себя не затруд­няя, она прошла гладкое скальное «зеркало», едва касаясь редких и незаметных зацепов кончиками пальцев. Ребята пройти «зеркало» смогли не все. Под всякими предлога­ми они оставались после тренировок, чтобы украдкой, без всякого риска для самолюбия еще и еще раз попытаться пройти эти заколдованные два-три метра стены, непонят­но каким образом поддающиеся другим... Балинскому лад­но, это воспринималось как должное... Но какой-то девчонке!

Так Балинский познакомился с Элей Насоновой. Она рассказывала, а он улыбался тем совпадениям, которые от­крывал для себя в ее рассказах. Детство прошло в Крыму, в Алуште, маленькими чертенятами лазили в горы за цве­тами, прыгали со скал в море. Училась в геологоразведоч­ном техникуме, занималась гимнастикой. Однажды одно­курсники уговорили, сходила с ними в туристский поход. Дело было зимой, простудилась, но, отлежав предписан­ное врачом, решила сходить еще раз, чтобы разобраться, что же все-таки это такое — поход? Разобралась. Купила путевку в альпинистский лагерь, увидела Эльбрус. В ла­гере пели: «Хоть плачь, хоть кричи — попадешь на Гумачи». Гумачи — первая зачетная вершина, «единичка», большего программа подготовки начинающего альпиниста не предусматривала. Эле «единички» показалось мало. Но как задержаться в лагере еще на смену?

Устроилась на кухню раздатчицей. В дни отдыха меж­ду сменами выполнила третий разряд. Потом попала на сборы. Тут уж ей помогали вовсю. Второй разряд давал право заявить Насонову в соревнованиях по скалолазанию, а кто из девушек мог выступить лучше ее, привыкшей к скалам, как горожанин к тротуару?

Получила второй разряд. Ездила на соревнования. Домой привезла сорокаметровый конец веревки. Теперь ходила на скалы чуть ли не каждый день, прихватывая братишку, его друзей, всех, кому хотелось в горы. Она вспоминает об этих походах с невольным ужасом. А тогда...

Однажды на высоте шестиэтажного дома хрустнула и осталась в руке крошечная зацепка, до которой с таким трудом дотянулась. Даже разглядеть успела — ракушка. Отслоившаяся от материнской породы ракушка!.. Вжалась в камень, замерла, не отрывая щеки, мягко послала руку вперед, на ощупь отыскивая в отвесной плите хоть какую-нибудь спасительную неровность, трещинку, щербинку, чтобы хоть как-то поддержать равновесие! Страшно было срываться еще и оттого, что внизу стояли мальчишки и терпеливо ждали, когда им разрешат начать подъем. Не хотелось при них срываться. Они не должны это ви­деть. Не увидели. Ничего не заметили. Сбросила веревку, вытянула их наверх. Без страховки она никому не позво­ляла лазить. На себя правило не распространялось.

Она сорвалась только однажды, с Паруса. Это извест­ная крымская достопримечательность — торчащий из моря острый, как парус, утес. Повезло — упала в море. В горах такой исход исключен, в ее классификационном билете инструкторы то и дело сердито писали: «Не работает с веревкой», «Пренебрегает страховкой»... Но она не пре­небрегала страховкой. Просто для нее пока не существова­ло высоты...