Амурная болезнь

Недавно в нашу клинику обратилась Наташа К., жизнерадостная женщина

девяноста лет от роду. Она рассказала, что чуть больше года назад с ней

произошла "перемена".

-- Какая перемена? -- поинтересовался я.

-- Восхитительная! Сплошное наслаждение! -- воскликнула она. -- Я стала

более энергичной и живой, я снова была молода. Меня даже начали интересовать

мужчины. Я стала игривой, да-да, совсем как котенок.

-- И это вас обеспокоило?

-- Сначала все было в порядке. Я чувствовала себя великолепно -- чего

же тут было волноваться?

-- А потом?

-- Потом друзья забили тревогу. Поначалу они удивлялись: "Ты просто

сияешь -- настоящий фонтан жизненных сил!", но затем посчитали, что это не

совсем... пристойно, что ли. "Ты всегда была такая тихоня, -- говорили они,

-- а теперь флиртуешь, хихикаешь, рассказываешь анекдоты -- ну можно ли так,

в твоем-то возрасте?"

-- А вам самой как казалось?

-- Я была сбита с толку -- так захвачена происходящим, что ни о чем не

задумывалась. Но в конце концов пришлось. Я сказала себе: "Наташа, тебе

восемьдесят девять, и это тянется уже целый год. Ты всегда была сдержанна в

чувствах -- а тут так разошлась! Ты пожилая женщина, жизнь клонится к

закату. Чем объяснить эту неожиданную эйфорию?" И как только я подумала об

эйфории, дело приняло другой оборот... "Дорогая моя, ты нездорова, --

сказала я себе. -- Тебе <i>слишком</i> хорошо, ты, должно быть, больна!"

-- В каком смысле? Эмоционально, психически?

-- Нет, не эмоционально -- физически больна. Что-то в организме, в

мозгу приводит меня в такое возбуждение. И тогда я подумала: боже мой, да

это же амурная болезнь!

-- Амурная болезнь? -- переспросил я в недоумении.

-- Никогда о такой не слышал.

-- Сифилис, голубчик. Почти семьдесят лет назад я зарабатывала на жизнь

в борделе в Салониках, там его и подцепила. Он был тогда у многих, и мы

прозвали его амурной болезнью. Спас меня будущий муж -- вытащил оттуда и

вылечил. Это случилось, конечно, задолго до пенициллина.

Но может ли болезнь вернуться через столько лет?

Между первоначальным заражением и развитием нейросифилиса возможен

длительный инкубационный период, особенно если первичная инфекция подавлена,

но не уничтожена полностью. У меня однажды был пациент, которого еще сам

Эрлих^* лечил сальварсаном, затем в течение пятидесяти лет все

было нормально, и вдруг обнаружилась сухотка спинного мозга -- одна из форм

нейросифилиса.

^* Пауль Эрлих (1854--1915) -- немецкий врач, бактериолог и

биохимик, лауреат Нобелевской премии, создатель сальварсана-606, первого

лекарства от сифилиса.

И все же я никогда не сталкивался ни с интервалом в <i>семьдесят</i> лет, ни с

самостоятельно поставленным диагнозом церебрального сифилиса, высказанным

так спокойно и четко.

-- Это поразительное предположение, -- сказал я, подумав. -- Мне бы

никогда не пришло такое в голову -- но, возможно, вы правы.

Она и в самом деле оказалась права. Анализ спинномозговой жидкости

подтвердил нейросифилис: спирохеты раздражали ее палеокортекс, древние

отделы коры головного мозга. Встал вопрос о лечении -- и тут возникла новая

дилемма, с характерной прямотой высказанная самой миссис К.:

-- Я не уверена, хочу ли вообще лечиться. Конечно, я больна, но мне так

<i>хорошо</i>. Чего уж скрывать, это очень приятная болезнь. Я уже двадцать лет не

была такой живой и веселой. На моей улице праздник. Хотя праздник может

зайти слишком далеко... У меня бывают такие мысли, такие поползновения, что

и не рассказать, -- в общем, глупые и гадкие, даже думать неловко. Сначала

ты как бы слегка под мухой, жу-жу-жу да зю-зю-зю, но еще чуть-чуть, еще один

шажок -- и все... -- Она изобразила слюнявого, дергающегося маразматика. --

Я как поняла, что это амурная болезнь, так сама к вам и пришла. Если станет

хуже, будет, конечно, ужасно, но и полностью вылечиться -- тоже кошмар. Пока

бледненькие не проснулись, я не жила, а только тупо прозябала. Не могли бы

вы оставить все как есть?

Совещались мы недолго, так как курс лечения был, к счастью, очевиден.

Миссис К. назначили пенициллин, который, уничтожив спирохет, никак не

затронул вызванные ими растормаживающие изменения в мозгу.

В результате миссис К. убила двух зайцев. С одной стороны, она

наслаждается умеренной свободой от сдерживающих импульсов, чудесной

вольностью мысли и чувства, с другой -- ей не угрожает больше потеря

самоконтроля и дальнейшее разрушение коры головного мозга. Волшебно

воскреснув и омолодившись, она надеется прожить до ста лет.

-- Как забавно, -- говорит она, -- подарок от Амура.

Постскриптум

Недавно (в январе 1985-го) я столкнулся с похожей дилеммой в связи с

еще одним пациентом. Мигель О. поступил к нам в клинику с диагнозом

"маниакальное состояние", но вскоре стало понятно, что причиной

перевозбуждения был нейросифилис. Простой пуэрториканец, работник с фермы,

из-за дефектов речи и слуха Мигель не мог внятно выразить свое состояние

словами, но ему удалось замечательно проиллюстрировать его с помощью

рисунков.

При первой нашей встрече он был очень разгорячен, и, когда я попросил

его скопировать простую фигуру <i>(рис. А),</i> с жаром произвел ее трехмерную

версию <i>(рис. Б).</i> Так, по крайней мере, я сначала подумал, но он заявил, что

это открытая коробка, и тут же стал дорисовывать в ней фрукты. Кипя

воображением, он проигнорировал кружок и крестик, но сохранил и

конкретизировал идею "вложенности". Открытая, полная апельсинов коробка --

не занимательнее, не живее, не естественнее ли это моего скучного рисунка?

Через несколько дней я снова с ним встретился. Его распирала энергия и

энтузиазм, он летел, парил на крыльях мыслей и чувств. Я попросил его

нарисовать ту же фигуру, но второй рисунок оказался совершенно не похож на

первый. Порывисто, ни на минуту не задумавшись, он переделал оригинал во

что-то вроде трапеции или ромба и пририсовал к нему нитку и мальчика<i>.</i>

-- Мальчик пускает воздушного змея, змей летит в воздухе! -- крикнул

Мигель возбужденно.

Еще через несколько дней я принял его в третий раз. Его поникшая фигура

и вялые движения наводили на мысль о паркинсонизме (в ожидании последних

анализов спинномозговой жидкости ему в качестве успокоительного давали

галоперидол). Я опять попросил его перерисовать ту же фигуру, но на этот раз

у него получилась просто точная и тусклая копия. Слегка уменьшив все в

размерах ("микрография", вызванная галоперидолом), он ничего не добавил и не

изменил <i>(рис. Г).</i> Не было ни живости, ни изобретательности предыдущих

рисунков.

-- Теперь уже не то, -- сказал он. -- Я вижу не так, как раньше. Тогда

все вокруг было реальным, <i>живым</i>... Что ж, вылечат меня -- и это умрет?

Рисунки "пробуждаемых" L-дофой пациентов с болезнью Паркинсона столь же

поучительны. Если попросить обычного больного Паркинсоном нарисовать дерево,

он изобразит чахлое, низкорослое, убогое, зимнее деревце без единого листка.

Но по мере того как его "разминает", "приводит в себя", оживляет L-дофа,

оживает и рисунок. Появляется энергия, воображение -- и листва. Если L-дофа

перевозбуждает пациента, дерево может расцвести буйным цветом, обрасти

извилистыми ветвями, покрыться пышной кроной со всевозможными завитками и

лиственными арабесками, пока его первоначальная форма не растворится без

остатка среди этих фантастических, барочных художеств. Такой стиль

характерен для синдрома Туретта, а также для произведений, созданных под

действием амфетамина, ускоряющего работу сознания, -- изначальная форма,

изначальная мысль теряется при этом в джунглях последующих украшений и

дополнений. Сначала воображение пробуждается, а затем возбуждается и

перевозбуждается, переходя все границы разумного.

Какой парадокс, какая жестокость и ирония в том, что внутренняя жизнь и

воображение человека могут так и не проснуться, если их не разбудит наркотик

или болезнь! Именно этот парадокс лежит в основе моей книги "Пробуждения";

он же отвечает и за искушения синдрома Туретта (см. главы 10 и 14), а также,

без сомнения, за особую двусмысленность, связанную с действием наркотиков

типа кокаина (который подобно L-дофе и Туретту повышает уровень дофамина в

мозгу). В связи с этим становится яснее поразительное замечание Фрейда о

том, что вызываемое кокаином ощущение благополучия и радости <i>"никоим образом

не отличается от нормальной эйфории здорового человека... Чувствуешь себя

нормально, и вскоре становится трудно поверить, что находишься под влиянием

наркотика".</i>

Подобной же парадоксальной привлекательностью может обладать

электростимуляция определенных участков мозга: некоторые виды эпилепсии

приводят к опьянению и порождают зависимость, так что больные сами начинают

регулярно вызывать припадки (крысы с вживленными в мозг электродами не могут

остановиться и непрерывно раздражают свои "центры удовольствия"). Правда,

существуют и разновидности эпилепсии, которые приносят истинный покой и

ощущение благополучия. Хорошее самочувствие может быть подлинным, даже если

оно есть результат болезни. Такое парадоксальное ощущение здоровья способно

приносить долговременную пользу, как в случае миссис О'К. с ее странными

навязчивыми "воспоминаниями" (глава 15).

Здесь мы вступаем на незнакомую территорию, где все привычные суждения

могут поменяться на противоположные, где болезнь может обернуться здоровьем,

а нормальное состояние -- болезнью, где нервное возбуждение может стать как

рабством, так и освобождением, а истина -- обойти трезвенника и открыться

сатиру. Это царство Амура и Диониса.