Боб Муллан 23 страница

— Получается, Ассаджиоли опередил Маслоу?

— Да, во многом. Это в определенном смысле фрустрация, потому что новые книги, которые я читаю (например, Томас Мур “Забота о душе”, “Забота о душе в отношениях” и т.д., Станислав Гроф, да и некоторые другие) использовали теорию психосинтеза, при этом не оказывая ей должного уважения. Это не беспокоило Ассаджиоли. Он очень точно выразился в конце своей книги: “По этому поводу должно проводиться больше исследований. Яйцо само по себе не имеет четких линий, линии открыты, так что все может входить и выходить, втекать и вытекать”.

Вам, вероятно, известно, как Юнг однажды заметил: “Слава Богу, что я Юнг, а не последователь Юнга”. Это было сказано о конкретизации его идей. И Ассаджиоли настаивал на том, что подобное не должно произойти. Это и сила психосинтеза, и его слабость, потому что в данной области не слишком много литературы, и его не так-то легко определить конкретнее, чем определяю я. Просто потому, что для этого должно быть проведено так много работы, и изменения входят как новое осмысление.

— Полагаю, когнитивно-бихевиоральный подход для Ваших клиентов не очень полезен?

— Иногда очень полезен. Как и нейро-лингвистическое программирование. Это зависит от того, что каждый человек настолько индивидуален, что чем большими способностями вы обладаете, тем больше вам доступно, чтобы помогать своим клиентам.

— Дотрагиваетесь ли Вы до пациентов?

— Опять же, все зависит от клиента. Я никогда не дотронусь до клиента без его разрешения. Но я, конечно, обнимала и буду часто обнимать клиентов в конце сеанса, потому что я такая. Я родом из Южных штатов США, и я тактильный человек. (Смеется.) И все мои клиенты знают это. Я предупреждаю их заранее. Есть люди, до которых я никогда не дотронусь. Это клиенты, чьи границы нужно очень аккуратно соблюдать, особенно работая с человеком, который пережил насилие. Я очень осторожна.

Я использую много гештальт-техник. Когда людям нужно выразить гнев, они могут колотить какие-то вещи. Я также советую клиентам дома избивать матрацы. Или вот прополка сорняков в саду — это здорово. Особенно это рекомендуется тинэйджерам, которым надо выразить гнев.

С бизнесменами я часто выхожу играть в игры с ракетками, например, в сквош, чтобы их гнев находил физический выход. Мы не используем телесные техники как самостоятельные, но проводим телесный тренинг с нашими студентами и с некоторыми клиентами, которые должны были пройти регрессию и затем двинуться вперед. И я держала людей в своих объятиях. Но когда я обучаю людей, то всегда говорю, что очень важно осознавать: вы делаете это не для себя, а для блага клиентов. Так что я очень осторожно отношусь к физическому контакту, если чувствую, что это только для меня, а не для клиентов.

— Существуют определенные типы клиентов, с которым Вы особенно хорошо работаете?

— Когда я начинала, то обычно работала с анорексиями и булимиями. Теперь у меня есть специалисты, с которыми я провожу супервизию и к ним направляю таких клиентов. В данный момент я работаю всего с двумя клиентами с анорексией. Работа идет очень тяжело, я устаю. В некотором смысле, она разрушает душу и может быть очень болезненной. Необходимо постоянно отключаться от самой себя. Мой собственный процесс, связанный как с возрастом, так и с опытом работы, я могу описать сейчас больше как “прогулки с людьми”. Иногда я впереди них, иногда рядом с ними, изредка они впереди меня. Я как бы пускаюсь с клиентами в их путешествие. Сейчас больше, чем когда-либо. И чаще работаю с мужчинами, чем с женщинами, причем с пожилыми. Нет, это не вполне верно, я и с молодыми людьми много работаю. По мере того как я восстанавливаю свое собственное тело, разум, чувства, опыт, возраст и жизненный опыт, люди, приходящие ко мне, некоторым образом соответствуют этому.

Я очень забочусь о своей квалификации, так что я аккредитованный консультант Британской ассоциации консультирования (БАК), а также являюсь членом Британского совета по психотерапии. Кроме того, я член различных других профессиональных организаций. Полагаю, уважать эти организации важно. С глубоким сожалением и почти смущением я отказываю пяти-семи клиентам в неделю. Все они узнают обо мне друг от друга, из уст в уста. Как я сказала сегодня утром своему мужу, я почти боюсь идти куда-либо и говорить что-то, поскольку каждый раз все больше желающих прийти. У меня все заполнено. При этом всегда есть кто-то, кто прорвется ко мне, и если ему это удается, я точно понимаю: мне нужно увидеть этого человека.

А мой муж говорит: “Тебе стоит работать с тремя клиентами в день и оставить один выходной”. Но я боюсь, что не придерживаюсь данного правила: обычно у меня от четырех до шести клиентов в день. Я стараюсь, чтобы их было не больше четырех, но иногда не получается. И я сейчас начала создавать систему работы с детьми и провожу супервизию группы молодых терапевтов, работающих с детьми, так что детям отказывать я не могу.

—... Фрейдистские 50 минут?

— Нет, я начинала с полутора часов. Я работаю час, иногда 1 час 15 минут, иногда немного меньше. Но почти всегда не меньше.

— Как Вы понимаете, что Ваша работа эффективна?

— Я сразу вспомнила одну молодую женщину, с которой работала. Она была из семьи, где никто не мог построить длительных отношений. И она испытывала глубокое сожаление и печаль. Женщина хотела иметь отношения. Полагаю, мы работали около трех месяцев, когда моя пациентка сказала, что чувствует себя более уверенно относительно некоторых важных жизненных моментов и была готова прекратить работу, зная, что может вернуться в любой момент. Следующее, что я о ней слышала, это то, что она нашла мужчину, сейчас замужем и вполне счастлива. Я люблю хэппи-энды. С тех пор она несколько раз звонила мне и спрашивала: “Не поработаете ли вы с этим человеком, с тем человеком, не встретитесь ли вы с таким-то?” С ними, вероятно, не будет таких хэппи-эндов, но это очень простая жизненная история, которая приятна для меня. Я знаю, что работу, которую мы сделали вместе, моя пациентка не смогла бы проделать одна, просто потому, что многое в работе касалось моделей поведения, связанных с ее семьей.

Один из лучших примеров работы, которую я делала, состоял в помощи одинокой женщине. Она согласилась взять двух кошек, и кроме того, мы поговорили о бихевиоральной терапии. У нас была “Кухня для одного” и “Кухня для двоих”Делии Смит, и в конце пролонгированной терапии мы обсудили покупку бокалов для вина, как покупать черри, как развлекаться и что стоит говорить людям, когда они приходят, и т.п. Это для меня была очень трогательная работа. Теперь моя бывшая пациентка очень хорошо справляется с жизненными ситуациями.

Я работала с одной молодой женщиной, архитектором, которая была очень несчастна и начала заниматься свободным рисованием (это еще одна техника, которую я иногда использую). Теперь она художник, больше не занимается архитектурой. И вполне хороший художник. Ее жизнь изменилась, потому что она решила покончить с делом, которым занималась только ради удовольствия своих родителей, и стала более свободной.

— А неудачи?

— Конечно, они бывают. Одна женщина, с которой я работала и смогла вытащить ее из ситуации замкнутости в своем одиночестве, она начала выходить из него. Возникла возможность пойти посидеть в кафе и выпить чашечку кофе, появились друзья, а затем она очень испугалась и снова вернулась к старому поведению. Это разочаровало, расстроило и очень опечалило меня. Но тогда это был ее выбор.

Вот что я имею в виду, говоря о необходимости отсоединяться от результата. Поскольку женщина могла увидеть, что нужно было сделать и какие шаги следовало предпринять, она просто решила не делать этого, вернулась к старому: “Это не страх неизвестности, это страх выйти за пределы известного”. Так что она предпочла остаться с известным, хотя и в тупике.

— Вы хотите сказать, психическое здоровье касается автономии?

— Выбор, это касается выбора.

— А психически нездоровые люди...

— Продолжают реагировать. Работа начинается с точки, в которой нет выбора, и мы все начинаем работать с точки, в которой нет выбора, потому что ни один из нас не совершенен, и мы не можем сделать выбор без осознания. Суть терапии как раз в том, чтобы все больше и больше осознавать, кто я есть, почему я веду себя так, когда и как делаю это, и затем выбрать, хочу ли я поступать таким образом.

— Осознаете ли Вы, как изменения в Ваших клиентах могут повлиять на их партнеров?

— Таково мое убеждение, и я говорю моим клиентам: “Да, по мере того как вы меняетесь, это будет оказывать влияние на всех людей, окружающих вас. Изменяясь, вы предоставляете им возможность изменяться. Но тот период, когда вы меняетесь, не будет для них приятным временем. Если между вами и ними существует хорошее соответствие, а потом вы начинаете меняться, им это не понравится — будь это ваш муж, дети или кто-либо другой”.

Я убедилась в этом на своем личном опыте. Когда я начала переобучение, моему мужу, прагматику, спортсмену и бизнесмену, было очень трудно. Ему вообще это не нравилось, и у нас были довольно трудные времена, когда он был так несчастлив со мной. Я должна была придерживаться идеи, что такова правда, и у нас появилась такая шутка: он обычно говорил всем, что я учусь на физиотерапевта. Его хороший друг, натуралист Питер Скотт, как-то пришел к нам, и Бичер сказал: “Нан учится на физиотерапевта”. Питер обрадовался: “О, а у меня болит шея!” Бичер успокоил его: “Она работает только с головами”... (Смеется.)

Вскоре после этого, на вечеринке, кто-то подошел ко мне: “Если ты действительно занимаешься тем, что сказал твой муж, то мне нужно встретиться с тобой”. И я спросила: “Да, а что он сказал?” Но этот человек упорствовал: “Нет, ты скажи мне, что ты делаешь?” И я ответила: “Нет уж, скажи мне, что он тебе рассказал”. И он изрек: “Что ты работаешь с людьми в кризисе и помогаешь им обрести устойчивость”. Так что некоторым образом — я никогда ему этого не говорила — мой муж сам дорос до этого. Он и теперь точно не знает, чем я занимаюсь.

— Кто-то сказал, что терапия — это духовное занятие...

— Я уважительно отношусь к этим словам. Полагаю, относясь к каждому человеку как к божественному созданию, я сохраняю в вас и солнце, и тень. Так что я не могу выносить морального суждения, потому что иногда тень сильнее солнца.

— Как проявляется в Вашей работе “трансперсональное”?

— Когда я работаю с человеком, то стараюсь выяснить, что пытается проникнуть к нему из его трансперсонального. Какое качество сейчас проявляется в его жизни. Это может быть доверие, власть, любовь — разные вещи. И как клиент блокирует их. Например, я работала с человеком, который начинал соприкасаться с собственным ощущением силы. Он был сильно привязан к состоянию маленького мальчика. И это служило ему: пока ты ребенок, не нужно быть взрослым. Вдруг в его жизни произошел перелом, и ему пришлось брать на себя ответственность как взрослому, а это означало соприкоснуться со своей силой. Работая со мной, он вдруг впервые почувствовал ее. Для меня это трансперсональное Это значит смотреть, как человек борется неделями и находит 38 способов не делать этого, но в конце концов, встретившись с данным обстоятельством лицом к лицу, он говорит: “Да, мне нужно сделать и усвоить это”. Изменения в клиенте происходят даже физически. Вот в чем состоит для меня трансперсональная часть работы — сделать скрытое явным.

— Во что должны верить студенты-терапевты, если они утверждают, что верят в трансперсональное?

— Они должны верить в то, что человек — нечто большее, чем просто тело, чувства и разум. Если вы верите, что человек — всего лишь примат и состоит только из тела, чувств и разума, вы исключаете транспернальное. Юнг, конечно, шел в данном направлении и во многом отразил подобные взгляды в своей собственной системе убеждений. Некоторые последователи Юнга согласны с ним, а другие этого не принимают. Последователи Кляйн и фрейдисты, а также многие бихевиористы не верят, что человек есть нечто большее.

— Можем ли мы поговорить об этических проблемах?

— Я очень хорошо знакома с этическим кодексом. В психосинтезе мы учим и принимаем этический кодекс БАК, также как и этический кодекс БСП. И они очень похожи. Я иногда выступаю в роли судьи в этических спорах. Я полагаю, здесь вступают в силу мои собственные убеждения. Я действительно считаю, что трудно понимать и прощать людей, которые предают этический кодекс. Уважение к клиенту крайне важно.

— Может ли регистрация повлиять на творчество?

— Я вполне понимаю, что такое творчество, и в своей работе нередко использую игрушки и игровую терапию, клиенты слушают юмористические записи, я рекомендую различные книги — от Джеральда Даррела до Платона, провожу всякую библиотерапию, но наступает момент, когда уважение к человеку крайне важно. И опять, я думаю, если терапевт делает что-либо для своей собственной выгоды, а не ради клиента, это уже злоупотребление. Конечно, мы все совершаем ошибки, все периодически принимаем не очень умные решения, но между этим и этическим кодексом есть разница.

— “Сгорают” ли терапевты?

— Я с предубеждением отношусь к сгоранию. Думаю, терапевты, которые сгорают, безответственны. Это глупо. Вот почему я говорю, что нельзя быть зашоренным. Один из важнейших уроков, которые я получила, состоит в следующем: когда я прекращаю работу, я читаю детективы и дурацкие романы, смотрю бестолковое телевидение, хожу смотреть тупые фильмы, потому что у меня возникает психическое несварение, если я этого не делаю. Известна фраза Джонатана Миллера из книги “ За чертой”: “Я хожу в театр не для того, чтобы смотреть насилие, инцест и убийство, это я достаточно получаю дома”. Просто невозможно работать и полностью быть с человеком, даже четыре часа в день, и после этого не уставать.

Когда я отдыхаю, то занимаюсь различными вещами. Я довольно много преподаю за границей — в Швеции и Голландии; это для меня отдых. Потому что я люблю аэропорты, где можно посидеть и помечтать или уставиться в пространство. Нет телефонных звонков, никто ничего не делает. Мне нравится оставаться одной в гостинице. Это отдых, и кроме того, я веду групповую работу. Так что я работаю на различных энергетических уровнях. Один раз в неделю я стараюсь ходить в детскую остеопатическую клинику. Во вторник во второй половине дня я работаю с остеопатом по имени Стюарт Корт, который учит других молодых остеопатов. Они приглашают меня в основном для работы с аутичными детьми. Просто я пытаюсь разнообразить свою деятельность. Когда нет тренингов по выходным, я уезжаю в деревню со своим мужем — у меня муж, четверо детей и восемь внуков, и они помогают мне оставаться в здравом уме.

— Ваш взгляд на “синдром ложной памяти”?

— На это у меня есть определенный фрейдистский взгляд. Фрейд заметил: “Не бывает лжи”, и неважно, что говорит вам клиент: это его правда. И я придерживаюсь данной точки зрения, верю, что это правда. У меня были клиенты, которые говорили совершенно невероятные вещи, и я знала, что это неправда, но это была их правда, и не мне судить. Моя работа состоит в том, чтобы помочь им интегрировать и научить видеть, что за ними стоит.

Теперь конкретно о синдроме ложной памяти. Я не согласна, когда клиент общается с родителем, потому что в любом случае не говорят с реальным родителем. Когда вы работаете с человеком, который был подвергнут насилию — случилось насилие или не случилось, — он общается с внутренним родителем. Вот кто им нужен, чтобы разобраться с их проблемой. Так что я никогда не порекомендовала бы кому-либо пойти к родителям и обвинять их в чем-то.

— Думаете ли Вы, что британцы особенно настроены против те­рапии?

— Я из Южных штатов США и в Великобритании всегда чувствовала себя дома, потому что на Юге вы всегда говорите одно, а имеете в виду другое. У вас есть то, что я называю стилем жизни японской чайной церемонии. Но я помню, когда группа из Эсалена впервые приехала в Англию в 60-х, они пришли с предубеждением и предрассудками: “О, британцы так скованны, они ничего не поймут”. Я сказала: “Будьте осторожны: если вы влезете в это, кто будет заниматься дворецкими?” (У домов стояли дворецкие, потому что никто не знал, что собиралась делать эта сумасшедшая группа. Я спросила: “Кто будет заниматься ими?” Никто не подумал об этом, так что ими занялась я. Я говорила: “Теперь ложитесь на пол, мы немного займемся глубоким дыханием”. Все они ложились на пол. Я сказала: “Если попросить всех снять одежду, они сделают это. Они шокируют, потому что британцы очень открыты, если доверяют вам”.

Американцы — специалисты в области оказания первой помощи. Говорю это как американка. Они все делают быстро, им нравятся быстрые подъемы, не нравится спускаться на землю и всерьез заниматься реальными вещами. Британцы, напротив, все делают обстоятельно. И мне кажется, важно всегда иметь с собой своего циника в этой работе — так же, как и везде. Потому что циник помогает вам различать шарлатанов. Циник — тот, кто откровенно признается: “Это мне не подходит”.

— Стоит ли детям в школе обучаться “эмоциональной грамотности”?

— Да, и я расскажу вам про одну замечательную вещь, которая сейчас происходит. В Лондоне существует нечто, называемое “Место, чтобы быть”. Там есть замечательная женщина, которая придумала все это, ее зовут Камила Батманжелидж. Специалисты-терапевты ходят в школы, у них есть особая комната. Туда приводят различных консультантов для работы с детьми. Они находят в школе детей с эмоциональными нарушениями и отправляют их раз в неделю работать с этими консультантами. Таким образом медленно прививается эмоциональная грамотность, и это здорово. Я провожу супервизию с некоторыми молодыми консультантами, которые занимаются этим, и подобный способ введения в школе чего-либо не представляет опасности. Это необязательно должно входить в программу, но может стать частью наших действий. Полагаю, это важно.

— Что Вы думаете по поводу оплаты?

— У меня нефиксированная оплата, и причина, по которой я это делаю, состоит в следующем: я чувствую, что терапия не должна быть классово ориентирована. Так что я беру с десяти процентов моих клиентов очень низкую оплату. Под низкой оплатой я имею в виду 1—3 фунта. Я не хочу оказаться в ситуации, когда стану работать только с богатыми людьми и элитой. Откровенно говоря, это оскорбительно. Понимаю, почему люди делают это: если вы тратите 40 000 фунтов, чтобы получить образование, нужно же каким-то образом вернуть их.

Кроме того, я считаю (кстати, Мэссон тоже говорит об этом в своей книге), что есть люди, которые действительно очень верят в то, что делают, они очень честны и прямы, и я не хочу осуждать их: среди аналитиков очень много хороших людей. Но я не хочу, чтобы терапия стала привилегией белых англосаксонской расы высшего или среднего класса. Там, где я работаю (Траст психосинтеза и образования), наши ученики на последнем году обучения работают с клиентами за более низкую оплату. Они отправляются к пациентам в различные школы, ходят в Королевский колледж искусства, берут индивидуальных клиентов. Они очень хорошо обучены. У нас около 25—50 учеников каждый год, которые проводят недорогое консультирование. Я, как учитель, поощряю их к тому, чтобы, начав и продолжая практику, брать с десяти процентов своих клиентов низкую оплату.

— Всегда ли Вам нравится то, что Вы делаете?

— Всегда. Пока, конечно. У меня сложилась длинная неоднозначная история жизни, я испробовала много вариантов карьеры. Психосинтез — то, для чего я могу использовать себя всю целиком. Он доставляет огромную радость. Не собираюсь уходить в отставку и не хочу этого. И я думаю: это нечто, когда вы неизбежно становитесь лучше, если действительно любите свое дело.

Биоэнергетика

Джон Эндрю Миллер

Джон Эндрю Миллер ведет биоэнергетические семинары с 1982 г. Сооснователь Биоэнергетического партнерства (Лондон). Он также работает с индивидуальными клиен­тами.

——————————

— Как Вы попали в терапию?

— Я жил и работал в среде, в которой и так много терапии. Одна из моих стандартных шуток состоит в том, что первая взрослая книга, которую я запомнил ребенком, это “Толкование сновидений”Фрейда. Я проходил терапию в детстве. Она была для меня не просто спасением жизни — она была спасением моего рассудка. Когда я учился в средней школе, считалось, что мое будущее поприще — психотерапия. Когда я попал в университет, мне предложили стандартный курс психологии — возможность получить ученую степень, сводя с ума мышей. Я перекинулся на историю, думая, что она уведет меня от психотерапии. Только когда начал читать лекции — отчасти потому, что был не намного старше своих студентов, отчасти потому, что уже обладал всеми этими знаниями, — я обнаружил, что студенты тянулись ко мне, чтобы поговорить о своей личной истории. Мои коллеги, и особенно глава отделения, замечали и поощряли это. И я думал, что если буду заниматься психотерапией, тогда я, конечно, должен быть уверен, что у меня есть знания о ней.

Так что я вернулся в терапию уже взрослым, и тогда у меня появилась возможность пройти обучение. Мне, не имеющему медицинского образования и диплома по психологии, невозможно было проходить академическое обучение психотерапии. Я решил получить диплом магистра по психотерапии в Лондоне, который признавался моим Универстетом (Антиох, Йеллоу Спрингс, Огайо, США). Я получил этот диплом и работал шесть лет. За это время университет обанкротился, и нам перестали платить. Мне предложили другое преподавательское место, где требовались навыки обучения и консультирования, а затем желание работы стало настолько велико, что мой врач посоветовал мне уехать из Антиоха.

Я не знал, что делать, но появились клиенты. С этого момента я в основном занимался тем, что пытался, с одной стороны, найти способы сочетать терапию и академическую работу, и с другой — продолжать свое обучение.

— Не могли бы Вы рассказать о том, чем Ваш подход отличается от подхода Лоуэна?

— У Лоуэна сейчас трудный момент. По слухам, Фрейду удалось полностью опровергнуть самого себя в 23 томах, а затем Бион сделал это еще лучше, в рамках одной книги. И Лоуэн в своем преклонном возрасте проходит такой же цикл.

Я думаю, основное различие (если ставить вопрос подобным образом) состоит в том, что Лоуэн считает: он способен диагностировать человека по телу, и отношение между терапевтом и клиентом имеет не очень большое значение. Я полагаю, что отношения, развивающиеся между нами двумя, очень важны, и если я буду внимательно слушать, то смогу на основе слов, которые использует клиент (являющихся на самом-то деле словами тела), более точно понять и поставить диагноз происходящего в человеке — и психологически, и физически. В то время как Лоуэн очень хорошо владел своим мастерством, я знал других людей, пытавшихся повторять Лоуэна. Они твердили клиентам: “Видите это, видите то... Что вы видели?” Бедный клиент либо был ошарашен, либо воспринимал этот набор слов как нечто недостижимое, чувствуя, что у него нет необходимых навыков. Мне значительно интереснее основываться на навыках, которые уже есть у клиента, и пытаться (почти с первого же сеанса) находить способы помогать клиенту, открывать ресурсы, которые уже есть у него, придавать клиенту новые силы.

Одна женщина, с которой я работаю, утверждает, что не знает, на чем она стоит, и чувствует, что ноги некуда поставить. Хотя сначала женщина и отрицала тот факт, что может существовать какая-либо связь с проблемой, которую она хотела обрисовать, и ее жизнью в этом мире, она продолжала возвращаться к метафорам про ноги и к разговору о том, как ей страшно встать. Предположим, пациентка приходит на следующую сессию, или на сессию номер икс. Есть немалая вероятность, что много работы будет проделано по поводу вспоминания того времени, когда она училась ходить, но важнее вспомнить, в какое время ей было трудно встать — буквально или метафорически. В дальнейшем мы будем использовать упражнения, которые помогут ей укрепить ноги, и попытаемся отследить, какие изменения произойдут по мере того, как она начнет чувствовать большую силу и поймет, что может создавать место для себя. Пациентка вскоре, вероятно, почувствует, что в состоянии вставать, опускать ногу или стоять самостоятельно.

— Биоэнергетика уникальна в своем внимании к телу...

— Да, хотя гештальт в этом отношении тоже близок к биоэнергетике. И это неудивительно, учитывая, что Райх, основатель данного вида терапии, проводил анализ с Перлзом, основателем гештальта (по-моему, в 1929 г.). Вот еще один ответ на ваш предыдущий вопрос: я уделяю внимание тому, как человек привычно использует свое тело. Я помогаю человеку исследовать, что могут выражать движения тела. Некоторые скажут, что это является способом работы гештальт-терапевта, а биоэнергетики просто проделывают с человеком серию упражнений, которые описывает Лоуэн. На самом деле мы возвращаемся к вам, к движению вашей ноги и, преувеличивая, усиливая, пытаемся понять, о чем это может говорить. Пытаетесь ли вы таким образом организовать разговор? Находите ли вы это скучным и тянете время? Здесь может быть множество различных значений. Если прийти и сказать: “Вот каково значение” — это не поможет. Но по мере моих исследований нередко на поверхность выходит более ранний или, по крайней мере, более эмоционально значимый материал.

Вернемся к вашему вопросу. Биоэнергетика подчеркивает определенное главенство тела, что и обеспечило ей неплохую репутацию. Лоуэн и его последователи утверждают: “Вы — это ваше тело”. Хорошо известная книга называется “Тело проявляется”. Биоэнергетика уникальна в том смысле, что она ищет взаимосвязь между проблемой, с которой приходит клиент, и манерой его поведения. Она верит в то, что вы можете точно диагностировать историю человека и его психологические проблемы, правильно читая язык тела клиента. Биоэнергетический анализ, возможно, уникален в своем использовании разнообразных техник, разработанных в рамках биоэнергетики и взятых из других видов терапии, чтобы обеспечить выражение и разрешение проблемы в рамках терапевтического сеанса.

Но и многие другие терапии, кроме биоэнергетики, имеют телесную ориентацию. Последователи трансактного анализа советуют: “Думай сфинктером”, в то время как психодрама мобилизует тело. Психоанализ дал нам орально-анально-генитальную последовательность развития, которую расширил Лоуэн. Как и гештальт, элементы других видов терапии стали частью биоэнергетики, часто отражая интерес или опыт предыдущего тренинга практика биоэнергетики.

— Насколько точно Вы определяете связь “тело-разум”? Иными словами, где точно находится память?

— Я думаю, здесь заключены два вопроса. Как я определяю связь? И где находится память?

Нас учили, что травма остается в мускулатуре тела. Обычно сокращение мускулатуры служит телесной защитой от неприемлемых чувств. Иногда это запрещенные чувства, эротические чувства; иногда такие чувства — способ стирания, блокирования воспоминаний об унижении, вине или травме. Способ стирания неприемлемых чувств. Часто, занимаясь и забывая, клиент держит воспоминание и связанное с ним чувство раздельно. Но хотя я и могу иметь некоторое представление о том, в чем заключается слабость человека, сидящего передо мной, но не могу быть уверен, пока не исследую с моим клиентом процесс, через который, возможно, он проходит. И опять же, использую вас, поскольку вы зажаты. Делаете ли вы это неосознанно и что происходит, когда вы осознаете, что начинаете изменять свое состояние? Но если вы, напротив, прослеживаете, усиливаете его, что в итоге получается?

На меня оказал сильное влияние некий теоретик, один из первых коллег Лоуэна, Стэнли Келлерман. Он утверждает: “У нас есть разум, чтобы думать. И часто образ или слова делают происходящее осмысленным — воля должна пройти через разум, чтобы быть понятной изнутри, не говоря уже о ком-то другом”. Я надеюсь смоделировать использование моего разума, чтобы понять и осмыслить связь между телесными ощущениями и дилеммой развития, предполагая, каким может быть диалог или связь, и работая над интеграцией того, что может оказаться разделенным.

— Каково положение биоэнергетики в настоящий момент? Я знаю, Вы интересуетесь ее сочетанием с теорией объектных отношений...

— Биоэнергетика, мне кажется, разделяется на несколько частей, по мере того как она становится более зрелой. Несомненно, есть специалисты и в Европе, и на западном побережье Америки, которые очень хорошо сочетают теорию объектных отношений с биоэнергетикой и исследуют то, как зажимается человек при неудаче, в частности, при неудаче в отношениях с тем, кто заботился о них в раннем детстве. Такое знание используется для диагностики, а также применяется умение работать для раскрепощения, освобождения. Работать активно, быстро, с озарениями — это очень интересно.