Тут псалтирь рифмотворная 13 страница

И ради печатанья тех отпускных писем всякий воевода исчислил бы, сколько в уезде его сотских и пятидесятских и сколько в коем урочище их будет, велел бы добрым мастерам на всякого сотского и пятидесятского по печати, чтобы всякая печать значила, коего уезду и коего урочища, и чтоб печать с печатью сходна не была. И те печати разослать ко всем сотским и пятидесятским.

И когда кой сотский напишет отпуск, то и печать бы свою, коя ему дана, в конце того письма припечатал, а буде пятидесятский отпуск напишет, то он бы свою и печать приложил. И когда признаются, то все будут знать те печати и обманом никто пройти не сможет, потому что хотя сотские погодно будут и переменяться, а печати всегда одни будут.

Глава седьмая

О КРЕСТЬЯНСТВЕ

Крестьянское житие скудостно ни от чего иного, токмо от своей их лености, а потом от нерассмотрения правителей и от помещичьего насилия и от небрежения их. А если бы царского величества поборы расположены были по владению земли их, сколько какой крестьянин на себя пашет, и поборы бы собирали бы с них в удобное время, а помещики их излишнего ничего с них не брали. работы бы излишние не накладывали, но токмо и подать свою и работу налагали по владению земли их и смотрели бы за крестьянами своими, чтоб они, кроме недельных и праздничных дней, не гуляли, но всегда б были в работе, то никогда крестьянин весьма не оскудеет.

А буде какой крестьянин станет лежебочить, то бы таковых жестоко наказывали, понеже какой крестьянин изгуляется*, в том уже пути не будет, но токмо уклонится в разбой и во иные воровства.

Крестьянину надлежит летом землю управлять без упущений, а зимою в лесу работать, что надлежит для домашнего обихода или на людей, отчего бы какой себе прибыток получить.

А если при дворе своем никакой работы пожиточной* нет, то шел бы в такие места, где из найма люди работают, дабы даром времени своего не теряли, и так творя, никакой крестьянин не оскудеет.

И к таковому крестьянского жития охранению надлежит добавить и то, чтобы и дворы их перестроить, дабы им свободнее и покойнее было жить, понеже от тесноты селитебной крестьянство вельми разоряется, потому что в тесноте, если у кого одного загорится двор, то вся деревня выгорит и иногда и одного двора не останется. И так погорают, что у иного ни хлеба, ни скота не останется, и оттого в конечную скудность приходят, а если бы селитьбою их не теснили, то бы гибели такой им не было.

И от такова их разорения надлежит им учинить охранение, дворы им велеть строить пространнее и не сплошь двор подле двора, но с пропусками, гнездами, и улицы сделать широкие на пространных местах сажень* по тридцати шириною, а где и тесно место, то тут бы меньше двадцати сажен улиц не делать, того ради, если у кого загорится, то все бы соседи бежали отнимать*. И когда меж дворов будут промежки свободные, то со всех сторон отнимать будет свободно и тем двум дворам вовсе сгореть не дадут, потому что соседи по-прежнему не кинутся за убором домов своих, но все будут отнимать у того, у кого загорелось.

А в нынешнем селении никаким образом во время запаления соседям помощи подать не можно, понеже все мечутся за своими уборами, однако не все убраться могут, но у всех не без погибели бывает. И так все погибают, и оттого в самую нищету приходят.

И если великий наш государь, сожалея о крестьянстве, повелит дворы крестьянские в селах и в деревнях построить гнездами, то надлежит всем помещикам указ сказать, чтобы они как можно, хотя не вдруг, но помаленьку, а все бы дворы перестроили по два двора вместе, да два промежка меж дворами порожние таковым манером.

И если так построено будет, то отнимать во время пожара со всей стороны свободно будет и никакому двору вовсе сгореть не дадут.

А когда отправлены будут валовые писцы* или межевщики, и тогда одним разом все дворы перестроить и землю им разверстать надлежит крестьянину на целый двор и сколько на полдвора и на четверть двора. И по той земле располагать им и подати, надлежащие в казну царского величества, и прочие поборы по расположению, дабы всякому крестьянину сносно было, и обид убогому перед богатым не было, но всем бы уравнение было определенное по владению их.

Еще крестьянству чинится великое разорение от разбойников, ибо, если в коей деревне дворов десятка два-три или и гораздо больше, а разбойников хотя и не великое число придет к кому на двор и станут его мучить и огнем жечь и пожитки его явно на возы класть, а соседи все слышат и видят, а из дворов своих вон не выдут и соседа своего от разбойников не выручают. И такова ради порядка разбойники по своей воле чинят и многих крестьян и до смерти замучивают и того ради не можно никакому крестьянину богатым быть.

И ради охранения от такова их разорения надлежит во всех селах и деревнях указ сказать крепкий, что если к кому приедут разбойники, а соседи того села иль деревни на выручку соседа своего и на поимку разбойников не пойдут, то всех тех соседей бить кнутом, а что пограбят разбойники за их невыручкою, то взыскать на них, соседях, вдвойне.

А буде разбойников приедет много и им своею деревнею не удержать их, то тем соседям добежать в окольные деревни и повестить, чтобы шли все поголовно мужики взрослые с ружьем и с крючьем и с дубьем на поимку тех разбойников.

А буде из коей деревни крестьяне не пойдут, то и тех бить кнутом и пограбленного пожитка в платеже той деревне, в коей разбой был, им помогать.

А буде за их невыручкою до смерти кого замучат, то за голову пятьдесят рублей или и больше, сколько уложено будет, взыскать на всех тех, кои на выручку не пошли.

А если бы крестьяне жили все в одну душу, друг друга берегли бы и друг за друга стояли бы, то бы разбойникам на них и помыслить нельзя было, не то чтобы их, нагло приехав, разбить и огнем жечь. И если бы и между собою крестьяне жили союзно и друг другу обид не чинили, то бы все крестьяне были сыты и было б житие их святое.

Еще немалая пакость крестьянам чинится и оттого, что грамотных людей у них нет. Ежели в коей деревне дворов двадцать или и тридцать, а грамотного человека ни единого у них нет и какой человек к ним ни приедет с каким указом или без указу, да скажет, что указ у него есть, то тому и верят и оттого приемлют себе излишние убытки, потому что все они, яко слепые, ничего не видят, не разумеют. И того ради многие, и без указа приехав, пакости им чинят великие, а они оспорить не могут, а и в поборах много с них излишних денег берут, и оттого даровой приемлют себе убыток.

И ради охранения от таковых напрасных убытков, видится, не худо б крестьян и поневолить, чтоб они детей своих, кои десяти лет и ниже, отдавали дьячкам в научение грамоты и, научив грамоте, научили бы их и писать. И чаю, не худо бы так учинить, чтобы не было и в малой деревне безграмотного человека. И положить им крепкое определение, чтобы безотложно детей своих отдавали учить грамоте, и положить им срок года на три или на четыре, а буде в четыре года детей своих не научат, також, кои ребята и впредь подрастут, а учить их не будут, то какое ни есть положить на них и наказание.

А когда грамоте и писать научатся, то они удобнее будут не токмо помещиков своих дела править, но и к государственным делам угодны будут. Особенно же в сотские и в пятидесятские весьма будут пригодны и никто уже их не обидит и ничего с них напрасно не возьмет.

А чаю, не худо указ послать и в низовые города, чтобы и у мордвы детей брать и грамоте учить отдавать, хотя бы и насильно. А когда научатся, то и самим им слюбится, потому что к ним более русских деревень приезжают солдаты и приставы и подьячие, то с указом, то ж и без указу, и чинят, что хотят, потому что они люди безграмотные и беззащитные. И того ради всяк их обижает и чего никогда в указе не бывало, того на них спрашивают и правежом правят.

А когда дети их научатся грамоте, то грамотные будут у них управителями и по-прежнему в обиду их уже не дадут, но будут свою братью от всяких напрасных нападок оберегать.

А иные, выучась грамоте, познают святую христианскую веру, возжелают и креститься, то те грамотные мало-помалу и иных своих братьев к христианской вере приводить будут.

И какая мордва иль чуваша или черемиса крестится, то тех уже воеводам и всяким правителем и приказным людям надлежит почитать и всячески их утешать и беречь их более некрещеных и во всем от некрещеных чинить им милостивое отличие, чтобы некрещеные крещеным завидовали.

Да крестьянам же и мордве указ великого государя сказать, чтобы между собою жили любовно, друг друга ничем бы не обижали и лес бы, кой годится в строение, на дрова отнюдь бы не рубили.

А при степных местах молодого леса на дрова и в своих лесах отнюдь бы не рубили, а рубили бы то дерево, кое выросло, а в строение хоромное непригодное. И кое дерево повалилось, то бы подбирали, а молодой лес, когда подрастет и будет толстиною в заборину, то тогда бы рубили на всякие домашние потребы.

А где в степных местах засядет лес молодой, то осенью выйдя тамошние жители травы б сажень на пять и шесть вкруг того леса по все б годы окашивали, чтоб вешнею порою степной пожар к нему не дошел и не выжег бы.

Видел я по степям много таких паросников*, иные в человека вышиною, а иные сажени и в две были, да все погорели и пропали. Если б не пожары, то и при степных местах леса б великие были.

Еще был я на Черни и во Мценске и видел там, что рубят на дрова самый молодой лес толщиною в гороховую тычину и на один воз срубят дерев сто и больше, а в том же лесу, видел я, лежит валежник. И стоячие деревья есть такие, что из одного дерева будет возов десять и больше, и пока старый лес стали б подбирать, а тот бы молодежник подрос и им же бы пригодился всем.

А какая степь гораздо гола и леса далеко, то тамошние жители всякий бы к своей деревне занял десятин десяток другой и, вспахав осенью, наметал бы семян лесных, березового и липового, и кленового, и осинового, и дубового, и вязового и орехов спелых сырых четверик другой тут же б разметал. И как тот сеяный лес взойдет, от пожара б берегли, и первой год надобно его и пополоть, чтоб степная трава не заглушила его и сеяные орехи лет в шесть иль в семь с плодом придут и в десять лет орехами обогатятся, на добрых землях вельми они плодовиты будут.

И так бы всяк у своей деревни так устроил, то бы и лесом и орехами все довольны были, хотя сперва и скучно покажется завести, а после и самим слюбится.

И о орехах не худо бы учинить и заповедь, чтоб никто прежде Семена дня* их не щипал, но дали бы им созреть, чтобы ядро наполнилось. И хотя где на пригорке и прежде Семена дня наполнятся ядром, однако прежде Семена дня никто б не дерзал их щипать, но щипали бы после Семена дня, в то время, когда они будут сыпаться. И щипали бы, согласясь и с совета своего сотского, чтоб как семейным, так и бессемейным безобидно было.

И таковых спелых орехов один четверик* лучше четверти недоспелых; ныне многие щиплют их в захват зеленые, а доспеть отнюдь не дадут и тем они прочих своих соседей обедняют, а себе хлеба от них не наживают, потому что было взять спелых орехов за четверик, а он и за четверть едва то возьмет. И тем царского величества интересу чинят урон, понеже спелых орехов четверик гривны по четыре и выше продают, а в зеленых и за четверть того не дадут. И где было за спелые орехи пошлины взять рубль, а с зеленых и гривны не придут, а кто и купит, не найдет в них пользы, потому что нет в них ни еды, ни масла. Только, купив, орешники мешают их с добрыми и людей обманывают, закрасят с лица спелыми и в том себе грех приемлют.

В спелых же орехах есть и царственная прибыль, понеже идут они во иные земли, в Персию и в Шведы и во иные места, а неспелые ни за что гинут.

И того ради вельми надлежит от раннего щипания орехи блюсти, дабы никто прежде Семена дня щипать их не дерзал, а и после Семена дня без воли сотского и без общего совета отнюдь бы не начинали их щипать.

А буде кто учинится тому изложению противен и прежде Семена дня нащиплет хотя малое число, то взять на нем штраф пять рублей, да его же высечь батогами.

А буде кто привезет орехов на продажу сырых иль сухих, а щипаны будут недоспелые и ядром орехи будут не полны, то взять те орехи на государя. А кто их привез, взять штраф за всякий четверик по рублю или как о том уложено будет.

А буде гораздо зелены, что и вполовину ядра нет, то взять на нем штраф вдвойне, а орехи высыпать летом в грязь, а зимнею порою в прорубь.

А буде кто поймает кого прежде Семена дня в лесу или и на дороге или и в деревне со свежими щипаными орехами, то те орехи отдать тому, кто поймал, а кто пойман, на том взыскать штраф за всякий четверик по рублю, а буде меньше четверика, то по количеству орехов, да его ж высечь батогами, дабы впредь так не делали.

А буде приказчик или староста или сотский поноровит тому, кто пойман, и штраф с него не возьмет или и возьмет, а наказания по указу не учинит, или того поимщика станет чем теснить, хотя и после того времени, то на том приказчике иль старосте или и на сотском взят будет за нарушение Его И. В. указа штраф, определенный по новому изложению, и наказание чинить великое, каково и прочим нарушителям учинено будет.

Подобно и о рыбной ловле надлежит учинить, чтоб крестьяне от неразумения своего царскому интересу тщеты не чинили, ибо в коих озерах и реках снеткового* рода нет, то в тех водах отнюдь мелкой рыбы не подобает ловить. А крестьяне, не разумея снеткового рода, вместо снетков ловят молодую рыбу, щучёнки, язьки, плотвички, а наипаче ловят недорослых окуньков. И не токмо дать ей год перегодовать, но и самые зародышки рыбные ловят, что меньше овсяного зерна, и тем ловом в реках и в озерах рыбу переводят. Будучи я на Устрике, зачерпнул на ложку тех рыбешек и счел, и было их числом 88, а есть ли бы зачерпнуть погуще, то бы сотни две-три зачерпнул.

А если бы та маленькая рыбка перегодовала, то из одной той ложки была бы целая варя*, а в два года из той ложки было бы 20 варь, что ж бы от тех двухлетних рыбок в два года приплоду было? И тех рыбных зародышей, наловив и высушив, за четверик возьмет гривны две, а есть ли бы выросла в два года, то было бы возов десять или больше из того четверика, и вместо двух гривен взял бы рублей двадцать или больше и пошлины бы с нее сошло больше рубля.

И в таком неразумии крестьянском не токмо царский интерес пропадает, но и у ловцов тех прямая пожива пропадает.

Ныне многие жалуются на рыбу, глаголя: "плох де лов стал быть рыбе". А отчего плох стал, того не разумеют; ни от чего иного плох стал быть лов, токмо от того, что молодую рыбу выловят, то не и с чего и большой быть. Если ли и в скоте телят съесть молодых, то ни быков, ни коров не будет, також де и у курицы, ежели цыплят всех поесть года два-три, то и куры все переведутся. И рыба ничем же от того различается, всегда большая рыба вырастает из малой, и если малую выловят, то большой неоткуда взяться будет.

И по моему мнению, где и снетковой род есть, то и там надлежит запретить, чтоб самых мелких рыбных и снетковых зародышей не ловили, а ловили б годовалых, чтобы от той неразумной ловли великого государя интерес не пропадал напрасно, а и ловцы бы беспутною ловлею ни себя, ни людей не голодили.

И если Его И. В. порадеть и закрепить накрепко со штрафом и с наказанием, чтобы отнюдь никто, кроме самородных снетков, недорослой рыбы не ловили, то вельми рыба в озерах и в реках умножится.

И, мнится мне, надлежит запретить так: буде кто мелких щучёнков или лещиков или плотичек и окуньков недорослых, кроме самородных снетков, привезет на торг, хотя сырых или и сушеных, то ту рыбу взять на государя и отдать солдатам или нищим по богадельням, а кто привез, на том взять штраф за всякий четверик, по чему уложено будет, то одним годом сия статья утвердится и никто недорослей рыбы ловить не будет. А более надлежит прежде во все города послать указы, чтоб отнюдь недорослой рыбы не ловили и неводов частых, кроме снетковых, не делали, а на другое лето всех штрафовать за презрение того указа.

А буде кто наловит недорослой рыбы про себя, хотя и малое число, и если кто с тою рыбою поймает и приведет к суду, то взыскать на том, кто ее ловил, штраф надлежащий по изложению и с того штрафа четвертую долю, вынув, отдать тому, кто его привел к суду, а рыбу ему ж отдать. И таким штрафом и про себя ловить не будут.

И в таком установлении года в три иль в четыре так рыбы умножится, что весь народ рыбою насытится. И если тот устав и впредь не нарушится, то во веки веков не оскудеет.

И хотя она при нынешней цене вдвое или втрое дешевле будет, однако в пошлинном сборе будет вдесятеро больше, потому что в продаже рыбы будет великое множество.

А и то не весьма верным кажется, что помещики на крестьян своих налагают бремена неудобноносимые, ибо есть такие бесчеловечные дворяне, что в работную пору не дают крестьянам своим единого дня, чтобы ему на себя что сработать, и так пахотную и сенокосную пору всю и потеряют у них, иль что наложено на коих крестьян оброку или столовых запасов, и то положенное забрав, и еще требуют с них излишнего побора и тем излишеством крестьянство в нищету пригоняют, и который крестьянин станет мало-мало посытее быть, то на него и подати прибавят. И за таким их порядком никогда крестьянин у такова помещика обогатиться не может, и многие дворяне говорят: "Крестьянину де не давай обрасти, но стриги его яко овцу догола". И так творя, царство пустошат, понеже так их обирают, что у иного и козы не оставляют, и от таковой нужды дома свои оставляют и бегут иные в понизовые места, иные ж во окраинные, а иные и в зарубежные, и так чужие страны населяют, а свою пустой оставляют. А что бы до того помещикам дела, что крестьяне богаты, лишь бы он пашни не запустил, хотя бы у него и не одна тысяча рублей была, только бы не воровал и безъявочно не торговал, что крестьяне богаты, то бы и честь помещику.

Крестьянам помещики не вековые владельцы, того ради они не весьма их и берегут, а прямой им владетель всероссийский самодержец, они владеют временно.

И того ради не надлежит их помещикам разорять, но надлежит их царским указом охранять, чтобы крестьяне крестьянами были прямыми, а не нищими, понеже крестьянское богатство - богатство царственное.

И того ради, мнится мне, лучше и помещикам учинить расположение указное, почему им с крестьян оброку и иного чего брать и по сколько дней в неделе на помещика своего работать и иного какого изделья делать, чтобы им сносно было государеву подать и помещику заплатить и себя прокормить без нужды. Того судьям вельми надлежит смотреть, чтоб помещики на крестьян излишнего сверх указа ничего не накладывали и в нищету бы их не приводили.

И о сем яко высоким господам, так и мелким дворянам надлежит между собою посоветоваться о всяких крестьянских поборах помещичьих и о изделье, как бы их обложить с общего совета и с доклада Его И. В., чтобы крестьянству было нетягостно; и расположить именно, почему с целого двора и почему с полдвора или с четверти или с восьмой доли двора взимать денег и столовых запасов и по сколько с целого и нецелого двора пашни на помещика своего пахать и хлебом засевать и, сжав, молотить. Також де и подводы расположить по исчислению дворовому, чтобы всем по владению земли было никому ни перед кем необидно, и чтоб и государевы поборы сносно им было платить сполна без доимки.

И как о сем с общего совета изложится и указом его и.в. утвердится, и так ежели нерушимо будет стоять, то крестьянство все будет сыто, а иные из них и обогатятся.

Я, истинно, много о сем размышлял, как бы право крестьянские поборы с них собирать, чтобы Его И. В. было прибыльно, а им бы было нетягостно, и сего здравее не отыскал, что прежде расположить крестьянские дворы по владению земли им данной, чем кой владеет и сколько он на той своей земле хлеба высеет про себя.

Я не знаю, чего господа дворяне смотрят, крестьянами владеют, а что именовать крестьянином не знают и по чему числить двор крестьянский ничего того не разумеют, но токмо ворота да городьбу числят, а иные дым избный считают. И яко дым на воздухе исчезает, так и исчисление их ни во что обращается. А и во исчислении подушном не чаю ж проку быть, понеже душа - вещь неосязаемая и умом непостижимая и цены не имущая, надлежит же ценить вещи грунтованные. В подушной переписи труда много затрачено, а и казны, чаю, тысяч десятка два-три истощилось на нее, однако, чаю я, что оная вся даром пропала и труд весь ни во что, ибо побор сей несостоятелен будет. А в податях надлежит истинно неизменной прибыли искать, и о том во главе 9 речется.

А о крестьянах, мнится мне, лучше так учинить: когда кой крестьянин часть свою сполна помещику своему заплатит, то уже бы никакой помещик сверх установленного числа ни малого чего не требовал с него и ничем бы таковых не теснил, токмо смотрел за ним, чтоб он даром не гулял, но какую можно к прокормлению своему работу бы работал. И от такова порядка, кои разумные крестьяне, могут себе и хорошие пожитки нажить.

А буде какой крестьянин, хлеба не пахав, да станет гулять и впредь не станет ничего запасать, и таковых не токмо помещикам иль приказчикам, но и сотским надлежит за ними смотреть и жестоко наказывать, чтобы от ленности своей в скудость не приходили и в воровство бы, ни в пьянство не уклонялись.

Крестьянам и радетельным разорение чинится не малое и оттого, что дворового расположения справедливого у них нет. Кои сильные помещики, те пишут дворов по пяти и по шести и по десяти в один двор, то тем легко и жить. А кои среднего достатка, те двора по два и по три вместе сваливают и одними воротами ходят, а прочие ворота забором забирают, то и тем крестьянам не весьма тягостно. А кои бедные и бессильные помещики, то у тех крестьян все дворы целыми дворами писаны, и от такова порядка те крестьяне от несносных поборов во всеконечную нищету приходят. А богатые и сильные бояре своих токмо крестьян оберегают от поборов, а о прочих не пекутся.

И ради основания правды надлежит вначале установить для крестьянства, что именовать двором и что есть полдвора или четверть или восьмая доля двора.

Я сему вельми удивляюсь, что в российском царстве премногое множество помещиков богатых и судейством владеющих, а того не могут сделать, чтоб, собравшись, посоветовать и уложить, что то крестьянский двор именовать или полдвора или четверть двора и по чему бы разуметь целый двор или без четверти или с четвертью двор.

В Москве в посадских слободах, хотя и мужики живут, однако у них разумно учинено: кто на целом дворе живет, тот с целого двора и платит, а кто на полдворе иль на четверти, то с того и тягло платит.

А у крестьян писцы и переписчики ворота числят двором, хотя одна изба на дворе, хотя изб пять-шесть или десять, а пишут двором же. И то стал быть не разум, но самое безумство и всесовершенная неправда и убогим и маломочным обида и разорение.

По здравому рассуждению надлежит крестьянскому двору положить рассмотрение не по воротам, ни по дымам избным, но по владению земли и по засеву хлеба на том его владенье.

По моему мнению, если у коего крестьянина написать целый двор, то надобно ему земли дать мерою столько, чтобы ему можно было на всякий год высеять ржи четыре четверти, а ярового восемь четвертей, а сена накосить ему про себя двадцать копен.

А буде коему крестьянину отведено земли, что и четверти ржи на ней не высеет, то того двора и четвертью двора не надлежит написать, но разве шестою долею двора. И так всякому крестьянину числить двор по количеству земли надлежит.

А буде ж кой крестьянин могутен, а земли ему от помещика отведено малое число и он мочью своею наймет земли у иного помещика и на той наемной земле высеет хотя четвертей десять или больше, и той земли к дворовому числу не причитать и государевой подати никакой с той наемной земли не платить, потому что с той земли будет платить помещик, который тою землею владеет. Також де и помещику своему ничего ж с той пашни не платить же, а платить тому помещику по договору деньгами или снопами, у коего ту землю нанял.

А буде кой помещик, видя коего крестьянина семьяниста и лошадиста, даст ему земли со удовольствием, что высевать он будет четвертей по десяти на лето ржи, а ярового по двадцати, а сенокоса отведет ему на 50 копен, то с такова крестьянина можно брать как Его И. В., так и помещику как с двух с половиной дворов. И так все дворы расположить не по воротам, ни по дымам, но по владению земли и по засеву их на отведенной им земле.

И ежели так во всей России устроено будет, то ни богатому, ни убогому обиды ни малой не будет, но всякий по своей мочи как великому государю, так и помещику своему будет платить.

И ради охранения крестьянского от помещиков их, надлежит и в помещичьих поборах учинить по земле ж и чтоб больше положенного окладу отнюдь на крестьян своих не накладывали. И так как в государевых поборах, так и в помещичьих будет им сносно. И по такому расположению и помещикам дворов крестьян своих таить по-прежнему будет не для чего, потому, если кто дворы свои целые полдворами или четвертями или осьмушками напишет, то и сам помещик не может уже с них больше взять, ибо всякий крестьянин на чем будет жить и чем будет владеть, с того будет и платить как царю, так и помещикам своим.

И буде кой помещик напишет дворы целые полудворами или и меньше полудворов и царские поборы будет платить против письма, а себе станет с них взимать с целых дворов, и кто про то уведомится посторонний человек и донесет о такой его неправде судьям, то те дворы и со крестьянами отдать тому, кто известил. А буде и крестьяне, не желая лишнего помещикам своим платить и донесут судьям, то тому крестьянину, кой донесет, дать волю, да за донос пятьдесят рублей денег. А которые крестьяне ведали, что помещик их берет с них излишние поборы, а умолчат, то тех крестьян бить кнутом, сколько ударов уложено будет.

И если какой помещик на целый двор или на полдвора или и на четверть двора посадит дворового своего человека или делового или бобыля* или полоняника, то кто бы он ни был, а плату дворовую взимать с него по владению земли неизменно. И так как крестьянин, так и дворовые люди будут великому государю данники и платеж им тягостен не будет, потому что платеж их будет по владению земли, определенной при дворе.

И таким порядком интерес Его И. В. вельми будет множиться, и если во всей России так устроится, и поборы с дворового числа облегчаться будут. А по древнему порядку от поборов иные вконец разоряются, а иные даром живут.

По моему мнению, царю паче помещиков надлежит крестьянство беречь, понеже помещики владеют ими временно, а царю они всегда вековые и крестьянское богатство - богатство царственное, а нищета крестьянская - оскудение царственное. И того ради царю яко великородных и военных, так и купечество и крестьянство подобает блюсти, дабы никто во убожество не входил, но все бы по своей мерности изобильны были.

И если по вышеписанному крестьянские дворы управятся, то каково за сильными лицами будет крестьянам жить, таково и за самыми убогими быть, и по-прежнему бегать крестьянам будет уже не для чего, потому что везде равно будут жить.

И у коего крестьянина двор целый или меньше или больше двора, однако в селитьбе строили бы по два двора гнездами и меж ними по два огорода, яко же о том в восьмой главе изъявится. И если тако устроены будут деревни, то во время огненного запаления никакая деревня вся не выгорит.

А буде кой помещик крестьян своих обременять и назначит сверх указного числа или излишнюю работу наложит, и если те крестьяне дойдут до суда, и у такова помещика тех крестьян отнять на государя и с землею, то, на то смотря, и самый ядовитый помещик сократит себя и крестьян разорять не станет.

А буде кой судья по доношению крестьянскому о виновности помещика сыскивать не станет и отошлет их к старому их помещику или и сыскивать не станет, да будет во всем помещику угождать, а на крестьян вину валить, и если те крестьяне дойдут до вышнего суда и вину на помещика своего изъявят и судейскую вину предложат, то тот судья не токмо своих пожитков, но и жизни своей лишится. И так злой зло погибнет, а праведный судья за праведный свой суд настоящих благ насладится и грядущих не лишится во веки веков. Аминь.

Глава восьмая

О ЗЕМЛЯНЫХ ДЕЛАХ

Сие, мнится, не токмо неправильно, но и не безгрешно, что дворяне после умерших своих сродников земли жилые и пустые делят на дробные части, ибо одну пустошь разделяют на многие разные владения, и по такому разделу бывает у одной пустоши владельцев по десяти и гораздо больше.

И такая безделица бывает, что иному владельцу достанется десять четвертей, иным же четверти по две, по три, а иному по четверти, и по осьмине, и по четверику, и всякую пахотную полосу, худую и добрую, все пашут. И кто из них сам у себя, то тот всем своим жеребьем* владеет, а кто слабый, тот ничем владеть не может, и в тех дробных делах, кроме ссоры да беды, иного нет ничего, и за ссорами общие земли многие и пустеют, и дернеют, и лесом порастают. И в том запустении царский интерес умаляется, потому что с пуста никакого дохода не бывает.

А у кого земля собственная, то он ее расчищает и распахивает и навозом унаваживает и год от году и худая земля добреет, також де и сенные покосы раскашивают и от того царского величества интерес умножается.

И те дворяне не токмо пустые земли так делят, но и жилые села и деревни на многие доли делят. Есть в Новгородском уезде погост, именуемый Устрика, и в том селе дворов с двадцать, а помещиков владеют семеро разных фамилий, а во иных деревнях и больше того есть владельцев. И в таковых разновладельцах нельзя быть без вражды и другу от друга без обиды.