Тут псалтирь рифмотворная 14 страница

И, мне мнится, ради охранения от обид и после умерших лучше дробные доли отставить и делить земли пустые и жилые целыми пустошами и деревнями по урочищам.

А буде ради многих помещиков разделить целыми не можно, то те земли и деревни положить в цену, и буде кто из тех родственников деньги в дело положит, а землю жилую или и пустую возьмет всю за себя, то и добро так. А буде все сродники скудны, то продать ее и постороннему человеку и деньги по надлежащим жеребьям разделить, то не то что уголовщине быть, но и браниться будет не о чем, потому что на деньгах и малые дробинки разделят чисто.

А и сие весьма не право делается, что писцы и переписчики и дозорщики пустоши и жилые деревни, как какая слывет именно, пишут и сколько в коем урочище четвертной пашни и сенных покосов пишут же и, записывая, не то, чтоб ее смерить, но и глазами не видав, пишут все по крестьянским сказкам. И в иной пустоши напишут четвертей 50 в поле, а в двух по тому ж, а когда кто станет сеять, то и во всех трех полях столько не высеет.

А в иной пустоши, видел я, написано шесть четвертей, а высевается ржи в одном поле по 20 четвертей, а лесу будет больше трех верст. И в таком расположении токмо одна смута и всякой деревне и пустошам только мера да прозвание, а при каком признаке* та земля или с какою землею смежная, ничего того не пишут и разделения межам совершенного не чинят. И оттого многое множество ссор и убийств чинится, и иные, забыв страх Божий, взяв в руки святую икону, а на голову свою положа дернину, да отводят землю и в таковом отводе смертно грешат. И много и того случается, что отводя землю и неправедную межу полагая, и умирали на меже.

А по прямому рассуждению надлежит всем жилым землям и пустошам учинить межи недвижимые, буде с кем не разделила ни река, ни ручей, ни иной какой недвижимый признак, то присмотреть какой ни есть недвижимый признак, кой б нарушить нельзя было. А буде нет такового признака, то и на чистом месте можно сделать недвижимый признак, ибо выкопать яму глубиною аршина* в три или в четыре и шириною також де, и навозить ее полно камнем большим и наложить бугром, чтобы матерых земель выше было, и на те каменья насыпать земли аршина на два или больше и тот бугор вековым рубежом и будет.

И от того рубежа протянуть вервь* по меже прямо до поворота и под ту вервь подставить мореходный компас и куда укажет компасная стрелка северная, так именно и записать и мерить по верви, сколько от того рубежа до поворота сажень будет, то так и записать.

И буде у поворота признака никакого недвижимого нет, то выкопать яму глубиною аршина в полтора или в два и шириною також де аршина в два, и наложить в нее каменья или уголья, и насыпать над нею холм аршина в три, и, утоптав, обложить дерном и на том холме посадить молодых деревец пять-шесть, кои б были годков трех или четырех. И сколько около той земли ни будет холмов, на всех садить одного рода деревца, какие на первом холме, такие и на последнем.

А когда станут другую землю мерить, то по холмам другого рода и деревья садить, около коей земли сажены березки, то березы б тут и были, а около какой земли сосенки или елки, иль дубы, иль вязы, или и осины, то около той земли одни бы они и были.

А с коей землей та будет смежная и приткнется она к обмежеванной земле, а на той меже по холмам сажено не того рода деревья, то те готовые холмы именно и записать, сколько их к той земле пришло, и деревья кои на них сажены, так и записать, а другого рода к тем деревьям не присаживать.

И когда от тех смежных земель межа повернет назад, то, буде повернет от холма, то так и записать, а буде отворотит она меж холмов, то подле старой межи учинить холм не на самой меже, но сажень уступив от межи, чтоб старой меже повреждения не было и деревца посадить на нем такие, какие около всей той земли начали садить.

И буде какое дерево посаженное посохнет, то снова посадить такое ж, а когда деревца примутся, и года два-три или и пять-шесть подождав, вновь всякому межевщику межи свои все осмотреть, нет ли межам какова повреждения.

И буде где и мало осмотрит межа попорчена, то сыскать того, кто попортил и учинить ему наказание жестокое, как о том уложено будет. И деревья по холмам осмотреть, и какое из них принялось и быстро начало расти, то то дерево и оставить, а прочие подсечь. А буде на коем холме дерева два иль три быстро начали расти, то по рассмотрению оставить и два иль три деревца, только бы были одного рода, а излишние все подсечь и приказать накрепко, чтобы тех деревец оставленных берегли накрепко и ничем бы их не вредили. А буде на том же холме какое дерево иного рода собою взрастет, и таковое подсекать, и расти им не давать, чтоб они признаки не повредили.

А во время межевания в кою сторону от рубежа вервь натянется, то под ту вервь ставить вышеупомянутый компас. И по компасу смотря, писать именно, на какую сторону протянулась вервь, на восток или на полдень, или на запад, или на север, и какой четверти на который градус и сколько градусов поступило от востока к полудню или от полудня к востоку и прочее.

И межа от признака до признака или от поворота до поворота и сколько коей прямизны будет мерою сажен, писать именно, и в кою сторону она поворотила, направо или налево, и на сколько градусов она поворотилась, так именно и писать.

А буде где придет межа излучиною и буде сосед соседу не уступит, то протянуть вервь от холма на холм прямо и смерить по верви, сколько меры меж теми холмами будет, и от той верви смерить поперек, что той излучины будет, и записать именно ж. И где старая межа, по реке иль по ручью, и та старая межа и да будет. Однако вервь надлежит натянуть прямо и записать именно, сколько той прямизны от холма до холма и где старые межи излучинами, так им и быть. А куда вервь была ради сметки земли, сохою тут не проезжать*, но только то писать, на кой градус та вервь была протянута.

А кроме излучин, куда вервь ни протянется, с обеих сторон проехать сохою раза по два-три и отвалить к верви и ту межу вместе с землями, кои она делит, писать именно, чья она есть и как она нарицается. И буде чрез межу случится какая река иль ручей, или овражек, или суходол, или болото, все то писать именно, на коей верви случилось и в скольких саженях от коего холма. И буде и дорога чрез нее лежит, то откуда и куда лежит и при каком признаке та земля, при реке ли великой или при малой, или при озере великом или малом, или при болоте каком.

И всякую межу писать с подлинною очисткою, чтоб она во веки неподвижна была и ущерба бы ей ни малого не было. Хотя и с трудностью потрудится о сем, однако в роды родов бесспорно б было житие. И когда Бог сие благое дело совершит, то, мнится мне, не худо бы и напечатать их книг сотню-другую и по городам разослать. И если где и пожар учинится, то в другом месте она будет и межевальный труд не погибнет и смятения о земле нигде ни у кого не будет, но будет она будто в зеркале всем зрима.

И обмежевывать каждую землю таким образом: от рубежа до того-то рубежа пошла межа прямо на самый восток иль на полдень иль своротила направо иль налево, от коей четверти и много ль градусов вправо иль влево поступило, и от рубежа до первого холма земля того-то села иль деревни, или пустоши какой с правой стороны, а с левой стороны також де какая та именуемая земля. И со сколькими землями та пустошь, кою межуют, ни сошлась, писать именно, то уже той меже измениться не можно будет, ни в какие лета она не смешается, ибо по недвижимым признакам и по компасу и по мере от поворота до поворота и от холма до холма всякую межу разобрать будет можно.

И когда кое урочище все вкруг будет обмежевано и последняя вервь когда придет к рубежу, с коего рубежа начал межу вести, написать именно по компасу, на которую четверть и на которой градус той четверти к рубежу пришла.

А буде о коей меже спор будет, то те земли вымерять, вначале по писцовым книгам четвертную меру и сенокосные угодья, да також де и около той земли межу повести вышеписанным же порядком и межу положить около ее недвижимую ж.

И когда кою всю землю обмежуют, то посреди той земли вдоль протянуть вервь от письменного и недвижимого признака на недвижимый ж признак и измерять по ней, что той земли длины будет. Також де протянуть и поперек, взяв начало от коего холма, и тянуть вервь на призначный же холм или на недвижимый какой признак через длинную вервь и на перекрестье подложить квадрант* и куда по перекрестье покосилось, так именно и написать и как длинник, так и поперечник измерять, что его будет. И на том же перекрестье поставить компас, и куда того компаса северная стрелка укажет, так и записать и на чертеже стрелку означить.

И на целом листе сделать той обмежеванной земли чертеж по размеру, как межа ведена, так именно и написать. И по сколько от холма до холма и от поворота меры, також де и от иного признака до признака, цифирными словами всякую меру особливо подписать и около ее какие земли прилегли, все имена подписать и какою мерою какая земля приткнулась. И на средине того чертежа означить длинник и поперечник точками на те же признаки, на которые вервь была протянута, и подле точек написать меру длиннику и поперечнику, сколько сажень. И когда чертеж правильно написан будет, то по чертежу можно будет всякому человеку, кто в размере силу знает, и, не быв на земле, скажет, сколько в ней десятин и сколько четвертной пашни.

И того ради всякий межевщик, сколько каких земель не обмежует, писал бы именно, всякой земле особливые чертежи и всякая пустошь обмежеванная написана б была на особливом листе. И на тех же чертежах надобно написать, сколько по писцовым книгам написано в ней четвертей в поле и сколько сена копен. И когда какой межевщик свою долю всю обмежует, то те чертежи переплести в книгу и положить ее в Поместном приказе в сохранное место впредь для утверждения правды.

И если так вся российская земля размежуется, то упокоятся все земляные ссоры, нельзя будет ни сажени чужой земли кому присвоить, но всякий будет, хотя убог, и если кто и ябедник и нахальный, а будет своим владеть. И сильным слабых теснить по-прежнему будет не можно, разве отнять все, и то будет явно всем, что чужим завладел.

И буде кто и покусится межу заровнять или холм на чужую землю перенести, то всякий человек будет ведать, потому что одним днем того не сделать, а и делать не одному человеку, и того ради будет известно и явно. А буде бы кто и сделал, то и потом сыскать можно, разве чертежи и книги все пропадут, то тогда можно обиду чинить. И того ради книги надлежит сделать печатные, а и чертежей по два-три можно сделать и положить их одну книгу чертежную в Москве, а другую в Санкт-Петербурге, а третью в том городе, коему та земля подсудна.

И так надобно твердо заказать под великим штрафом, чтобы той межи хотя у кого в одном владенье будет, а тех меж отнюдь бы не перепахивали и ни межу, ни холма с места на место не переносили бы, но всякая межа была бы в роды родов на своем месте нерушима.

А и в степных местах також де надлежит учинить недвижимые ж межи, отмерив по даче*, вымерять десятинами, и, намерив всю чью дачу вышеписанным же образом, сделать рубеж и от рубежа протянуть вервь прямо, хотя и верста будет до поворота или и больше. И пока прямизна идет, по той считать лишь сажени, а на повороте сделать холм по вышеписанному ж и от того холма також де до другого поворота протянуть вервь прямо ж. И так всю землю до рубежа обмерить и по верви отъехать сохою по вышеписанному ж и повороты писать по компасу ж и чертежи делать по вышеписанному ж. И буде близко лес есть, то по вышеписанному ж садить на холмах деревца, а буде леса молодого добыть где не можно, то набрать дубовых желудей и по десятку на холме посадить, а на ином урочище наметать семян вязовых, а на ином березовых иль кленовых или и иных каких. Токмо такие семена, на коих холмах пометаны будут, так и в книги записать и, всю межу устроив по вышеписанному ж, протянуть вервь с угла на угол, потому что в степных местах будут многие земли межеваться четверо угольно и, кроме угловых, холмов не будет. И на чертеже на средине написать стрелку северную, и на том чертеже и меру как меже, так и средине счет написать.

И так всех господ великих и мелких дворян дачи отмерять подлинною правдивою мерою, а не по-прежнему глазомером, чтобы ни лишку, ни недомеру против дач не было. Вельми надлежит во всех межеваньях меру четвертной пашне полагать самую правдивую, да когда его и. в. повелит вместо плутовства подушных поборов брать с земли, по чему с четверти положено будет, то чтобы ни убогому, ни богатому обиды не было.

А в прежних глазомерных мерах у иного написано пять четвертей, а владеет на пятьдесят четвертей, а у иного написано четвертей 20, а четвертей и пяти не высеет. А когда мера правдивая будет во всех землях положена, то никому обиды не будет.

И межи учинив, так надлежит твердо блюсти, чтобы никакой обмежеванной земли, ни жилой, ни пустой пустоши не токмо по-прежнему на многие части, но и надвое не делить бы, но кому случится продать или заложить, или кому и отдать, то отдавать бы и продавать всю, какова коя земля есть по межеванью без разделу.

И таковое межеванье если и не скоро окончится, да уже прочно оно будет, и помещикам всем покой великий учинит. И того межеванья межи так надлежит хранить, чтоб не то что межу повредить, но и прозвания старого отнюдь бы не изменить, но как кое урочище исстари названо, так бы оно и слыло до скончания века. И буде чье владение случится по смерти или по иному какому в разделе или в раздачу по указу, то делить бы целыми пустошами и урочищами по межевым книгам, а сверх бы тех меж ни прибавляли, ни убавляли.

А буде кто не токмо межу испортит, но если и имя какой пустоши или урочищу каковому изменит, то обложить его штрафом.

А буде через какую землю лежит дорога, то проехать дорогу с обеих сторон сохою, також де как и пограничную межу. И учинить ее шириною, буде проселочная тележная, то пустить ее трех сажен, а буде проезжая дорога городовая, то пустить ее шести сажен, а буде дорога московская, то надлежит ее пустить двенадцати сажен или и больше.

И те дороги в десятины и в четвертное число не числить, но из настоящей меры и изо владения вычислить вон, понеже на чьей земле дорога ни бывает, слывет она государева, а не помещичья. Того ради той земли и в оклад никому не класть и хлеба на ней никакого не сеять.

И ежели великий наш император в сие дело всесовершенно вступит, а Бог свыше призрит и помощь свою святую ниспошлет на него, то можно всему сему делу состояться и совершиться не весьма многими летами.

И измерив поместные и вотчинные земли, обложить их платежом с земли, по чему он, великий наш государь, укажет взимать с четверти или с десятины на год со всех владетелей земли российской, которая останется за раздачею к крестьянским дворам под пашню их и под сенокос, в помещичьих полях и в пустошах, и в лесах, и в болотах, потому что с той земли, коя отделена будет к крестьянским дворам, с той земли будут платить крестьяне по дворовому своему окладу, яко же в седьмой главе речется, и того ради ту землю за помещиками и числить не надлежит.

И если положить меру десятине длиннику 80 сажен, а поперечнику 40 сажен, и с такой десятины, мнится мне, что можно с пахотной земли по восьми копеек взять на год, а с сенокосной по шести копеек, а с лесной по четыре копейки, а с болотной по две копейки.

И я чаю, что на каждый год денежного сбора тысяч по две-три сотни рублей будет приходить или и гораздо больше. И тот земляной сбор будет прочен, и никогда он не умалится, но токмо год от году прибывать будет.

Буде кто леса расчистит и пахотными полями устроит, то у того дачи прибудет. А буде кто, лес вырубив да хлеб сняв, снова запустит, и на ту землю прибавлять дачи не для чего, потому что она вновь под лесным угодьем будет.

А если кто и болото обсушит и устроит сенокос, то и там прибудет же сбор. И того ради земским комиссарам на всякий год надлежит осматривать, буде кто прибавит пашни или сенокоса, то и оклад на него надлежит прибавить.

И по такому расположению никто даром землею владеть не будет, но все будут плательщики.

А ныне есть много таковых, что за иным помещиком земли пустошей десятка два-три есть и по окладу в них четвертей тысяча будет, и те пустоши отдают под пахоту и под сенокос из найма, и на каждый год десятка по пяти-шести берут, а великому государю не даст он ни деньги. Кто есть я, а и за мною с полтораста четвертей есть, а платежа моего нет с них великому государю ни малого.

И если в Руси всю землю измерить прямо и исчислить десятинами, то я чаю, что десятин миллионов десятка два-три и больше будет. И если обложить кругом алтына по два с десятины, то тысяч сот пять-шесть будет того сбора, и того платежа никому потаить или в платеже похитрить будет невозможно, потому что ни единые десятины утаить будет невозможно.

Землю сотворил Бог недвижимую, и владение земли, хотя и переходит из рук в руки, однако она стоит недвижимо. Того ради и побор если с нее учинить, может он недвижим быть и состоятелен он будет.

И ежели Бог на него призрит и помощь свою ниспошлет, то может оно не весьма долгим временем состроиться. Трудно только первый год потрудиться, а когда навыкнут, как межевать по компасу и как меру полагать, и чертежи скоро навыкнут по размеру рисовать.

И первый год, хотя и по одному человеку смышленому послать, то дело управится в какой-то губернии, а на другой год можно и по десяти человек послать, а на третий год, хотя и по сто человек можно послать, потому что сложно сперва установить, как то межеванье отправлять, но и одним месяцем многим можно научиться. Ибо поспешность сего дела в руке суть царской, ежели он восхочет, то немногими летами может то дело управить.

И того земляного сбора, чаю, что будет со всякой губернии тысяч по сто. Только, чаю, сильные лица будут всячески сему делу препятствовать, понеже они привыкли по своей воле жить, и не так они любят дать, как любят себе взять.

Я чаю, что и дворовому расположению как ни есть, а будут препятствие чинить, а если великий государь не переломит их древнее упрямство, то, я чаю, что вполовину будут дворовые поборы. Ныне с двора сходит рублей по восьми иль малым чем меньше, а тогда, чаю, что и по четыре рубля не сойдет.

И если по земляному владению все крестьянские платежи, також де и с дворян по владению ж земляному уставятся, то тверже он подушного сбора будет и вельми он постоянен и прибылен будет.

Землю трудно токмо справить, чтобы ее всю по вышеписанному размежевать и, измерив в десятины, положить право, но потом всем оно любезно и покойно будет.

И так надлежит в земляном деле потрудиться, чтоб не токмо единую землю, пахотную и сенокосную, и лесные угодья измерить, но и болота бы все, великие и малые, измерить и описать их именно, в коих они урочищах и к чьим землям прилегли, и большим болотам чертежи нарисовать особливые и спросить смежных помещиков, кому кое болото во владение угодно, на нем его и записать.

А буде смежные помещики от болот откажутся, то отписать их за государем и отдавать их из приказа на оброк охочим людям. А кои болота малые в земле чьей случатся, и те болота писать за ними, в чьей земле прилучились.

И от коего болота помещики откажутся, то те болота подобием пустошным вкруг всего межою обвести и на поворотах ставить холмы и так же, как и вкруг пустошей, и вкруг всего болота объехать сохою и сделать вал, а где придут иных земель межи помещичьи, то так и записать именно. И кои люди от тех болот откажутся, то уже ни по какую потребу в них не ходили бы и скота бы своего не пускали, но владел бы тот, кому оно отдано или продано будет.

Також де и дворы бы все яко крестьянские, так и дворянские и всяких чинов у людей, и в городах у купецких людей, у прочих градских жителей, и у приказных канцеляристов, и у прочих служителей приказных, и у самих судей дворы измерять и платежом обложить, дабы на земле Его Ц. В. никто даром не жил.

Я чаю, под державою Его И. В. под всеми жителями, кроме диких полей и глухих лесов, которые ни к кому во владение не отданы, будет верст миллиона два-три и более и такое величество земли, что исчислить конец невозможно, а платежа с нее государю ее нейдет ни малого числа. Помещики, кои владеют участками своими, отдают внайм и берут за нее деньги многие, а великому государю не платят ни малого числа.

А во всякой круглой версте пятисотий будет сороковых десятин 78 с восьмою долею десятины.

И если кругом с пахотной и с сенокосной, и с болотной земли положить по грошу* с десятины взимать на год, то того поземельного недвижимого сбора будет миллион-другой во всякий год. И тот сбор никогда не оскудеет, но токмо мало-помалу от расчистки лесов будет полниться.

И если сие Бог состроит, что великий наш монарх установит со владения земли взимать платеж, то никто по нынешнему втуне* жителем не будет, но все будут платежники по количеству владения своего.

И дворам крестьянским надлежит положить меру подлинную и неизменную, а не глазомерную, если назван на коем крестьянине двор тяглый, то действительно бы уже и был двор.

И мнится мне, надлежит крестьянскому двору быть мерою в долготу и с гумном пятидесяти сажен или шестидесяти, а шириною целому двору быть 12 сажен, а полудвору 8 сажен, а четверть двору 6 сажен, а осьмушечному 4 сажен. А длина всем едино равная, чтобы овины у всех в дальности от дворового строения были.

И платеж, мнится мне, можно положить с целого крестьянского двора во все поборы в год рубля по три иль по четыре иль как удобнее будет по прямому правому рассмотрению, а с полудвора вполовину, а с четверть двора четвертую долю платежа и прочие платежи по мере дворов располагать, то никому будет не обидно и всем будет легко.

И на целый двор надлежит, по моему мнению, дать пахотной земли четыре четверти в поле, а в двух по тому ж, а на полдвора две четверти, а кто на четверти двора будет жить, тому одна четверть земли в поле, а и в других полях по тому же числу, чтоб ему по все годы по целой четверти ржи высевать, а ярового по две четверти. И если кто будет жить на шестой доле двора или на восьмой, то по тому и земли им отводить неизменно. А буде кто похочет на себя тягла прибавить и сколько дворового тягла на себя прибавит, столько и земли ему под пашню, и сенокосу прибавить и по таковому расположению все чинить неизменно.

Також де и помещикам брать с них всякие свои поборы по тому же счислению, також де и в работе по земле ж счисление чинить, то всякая и работа будет им сносна. И сверх бы того расположения никакой помещик излишнего ничего б не накладывал, чтобы от излишних их поборов крестьянство во оскудение не приходило.

И если так расположено и устроено будет, то помещики плутовать не станут, чтобы по два иль по три двора вместе сваливать. И ради лучшего от неправды помещичьей удаления и ради от огненного запаления охранения надлежит во всех селах и деревнях дворы строить гнездами, а не сплошь по-прежнему, но токмо по две селитьбы крестьянские, яко же в седьмой главе обозначено, там же пространнее изъяснено с указанием длинника и поперечника.

И когда так устроено будет, то никаким образом по-прежнему свалить трех иль четырех дворов в один двор невозможно будет, да и не для чего так чинить.

И крестьянские дворы справив, надлежит и градские дворы измерять и також де обложить платежом с земли дворовой, сколько под кем есть.

Мнится мне, с дворовой земли яко с купецких, так и с приказных людей, и с беломестцев всякого звания, с сильных и бессильных лиц, у коих в городах и на посадах дворы есть, кроме духовного чина и причетников церковных, с долий сажени*, кажется, можно по полушке* на год взимать или по полуполушке.

А с огородной земли и с загородной, на которых землях овощи садят и сады загородные разведены, також де измерять в доли сажени и, мнится, о тех загородных огородах с десяти сажен долевых по копейке можно взимать.

И с тех огородных овощей на внутригородском торгу пошлину взимать, кажется, не надлежит. Токмо разве куда на иной город повезут, то отвозную пошлину надлежит взять, а когда состоится новая пошлина, то тогда так будет и управляться.

И ради такового великого земляного дела надлежит, чаю, особую канцелярию учинить, понеже во управлении сем дела много будет и сбор в ней будет миллионный и самый основательный. И сей земляной сбор трудно токмо его основать, а когда оснуется и утвердится, то он, как река, станет течь неизменно. Земля сотворена от Бога недвижима, так и сбор земляной, ежели Бог его совершит, то будет он неподвижен во веки. Аминь.

Глава девятая

О ЦАРСКОМ ИНТЕРЕСЕ

В собрании царского сокровища надлежит прямо и здраво собирать, чтоб никаковой обиды ни на кого не навести, казну бы царскую собирать, а царства бы его не разорять.

Худой тот сбор, когда кто царю казну собирает, а людей разоряет, ибо если кто прямо государю своему тщится служить, то более собрания надлежит ему людей от разорения соблюдать, то оное собрание и споро, и прочно будет; к сему же и собранное надобно блюсти, дабы даром ничто нигде не гинуло. Хранение добрый товарищ собранию, ибо если охранения где не будет, трудно тут собирателю собирать.

Подобно тому, как утлого сосуда не можно наполнить, так и собрание казны, если собранного не будут блюсти, неспор тот сбор будет.

Я то в 710 году, будучи в Новгороде, видел: на гостином дворе две палаты наполнены были конской сбруей и иными полковыми припасами и что там ни было, все то сгнило и пропало и весь тот припас вырыли из палат лопатами и на сколько сот рублей того было, Бог весть.

И по такому небрежению чаю, что и во всех городах и во армиях от такова ж комиссарского недосмотра в припасах и в хлебных запасах казны много с сего света погибает.

На что сего ближе и страшнее, когда в Санкт-Петербург на корабельные дела готовят леса дубовые, а и тут пакости великие чинятся.

В прошлом 717 году ехал я Ладожским озером и видел: по берегам и по островам лежит дубовых лесов множество и в том числе есть такие брусья великие, что, чаю, иной брус рублей по сто стал и иной брус уже и замыло песком, иной чуть и виден из песка.

И чаю, что и по иным берегам и островам не без того те, и если оно и до ныне лежит, то много, чаю, и погнило. И по такому небрежению, Бог весть, сколько от такова небрежения казны погибает напрасно.

И то небрежение хотя видится и велико, однако не такое, как от лесных заготовителей убыток происходит, ибо лесные заготовители великую и неисчислимую гибель чинят кораблям, понеже леса готовят гнилые. И если и один брус в коем корабле в причинном месте окажется гнилой, то корабль весь погубит, а есть ли в коем корабле брусов десяток-другой гнилых случится, то такова корабля и почитать кораблем нельзя.

Корабль добрый и здоровый подобен городу, а из гнилостного леса состроенный хуже хворостинного плетня. Плетень, хотя собою и некрепок, однако когда военные люди будут в нем сидеть, то неприятель его даром не возьмет, а корабль, из дряблого дуба сделанный, и без бою от трясения водного пропадет и людей в себе и без неприятеля всех погубит.

На такое великое и нужное корабельное дело надобно бы выбирать лес самый добрый и здоровый зеленец. А кое дерево видится хотя и здорово, а от древности оно покраснело, и такова дерева отнюдь в корабельное строение не надлежит класть, того ради что и оно непрочно. А которое дерево начало уже рассыпаться, то такое, кроме дров, никуда негодно.

А видел я в Санкт-Петербурге такие леса, привезенные к корабельному делу, что и расколоть прямо нельзя, но ломятся куском, а и тесать станешь, то и щепы не отщепишь, чтоб ей не разломиться надвое или трое. И такова дерева ни близко к корабельному делу не потребно привозить.

И, по моему мнению, в корабельном деле более огня гнилостного дерева подобает бояться, потому что корабль со всем убором станет, чаю, тысяч в сто, а и от небольших гнилостных деревьев весь пропадет и коя казна в нем ни будет, вся погибнет, к тому ж еще и людей в себе множество погубит. В корабельное дело дуб надлежит выбирать самый добрый зеленец, за добрым свидетельством и видом бы он просинь, а не красен был. И если из такова дуба корабль будет сделан, то он уподобится железному, ибо и пуля фузейная не весьма его возьмет. Когда бо такой дуб засохнет, то пуля и полвершка не пробьет, а в красный дуб пуля далече уйдет, а гнилой и того глубже пробьет.

И того ради который корабль из такова здорового дуба сделан будет, то он гнилых лучше двадцати кораблей, понеже он, первое, что он пуль не весьма боится, второе, что от трясения волн не портится, третье, что он не гниет, но более от воды твердеет и может он жить лет пятьдесят или и больше. А из гнилого дерева сделанный корабль не переживет и пяти лет, и работа и казна вся, на него истраченная, даром пропадут.

И мне мнится, лучше корабли делать из здорового соснового леса, нежели из дряблого дуба. Дряблый дуб в сыром месте и пяти лет не переживет, но весь истлеет и пропадет.

Я, на денежном дворе будучи, ставил станы денежные, в коих деньги и монеты печатаются в больших стулах* дубовых. И были они только по половине стула вкопаны в землю, и те стулы в три года все пропали. И я две дубины здоровые соединил и станы в них поставил, то и доныне стоят не повреждены.

И вышеобъявленная в дубовых припасах делается пакость от недознания лесных управителей. А иноземцы хотя и видят, что лес худ, да они о том не пекутся, но токмо о том пекутся, чтобы им сделать мастерски да деньги взять за работу со удовольствием, а добрый человек не стал бы из худого леса и делать.

Они как художники, так и служивые, ничем же разнствуют и торговые, более заботятся о своеземцах, нежели о нас. Я чаю, что и все европейские жители не рады нашим кораблям, им то надобно, чтоб они одни славились и богатились, а мы б от них из рук глядели.