double arrow

Тут ПСАЛТИРЬ РИФМОТВОРНАЯ 10 страница

В старом Уложении напечатано, чтобы сажать в некоторых делах за вину в тюрьму года на три и на четыре и больше, и та статья мне показалась весьма непристойна. Но чем посадить в тюрьму да морить лет пять иль шесть, то лучше приложить ему наказания или иного какова штрафования, а дней жития человеческого терять не надобно. Человек, на воле будучи, иной подле себя и посторонних человек пять-шесть или больше может прокормить, а в тюрьме сидя, и себя прокормить не может, но вместо червя будет хлеб есть и в тлю претворять без прибытка.

В Новгороде в прошлом 718 году пойман Ямбурских стеклянных заводов стеклянного дела ученик Иван Семенов в том, что он сам себе паспорт написал своею рукою. И дважды он разыскиван в том, что не писывал ли кому иному паспортов или иных каких писем. И, кроме того, своего паспорта не явилось, и видя, что иной вины никакой нет, то бросили его в тюрьму. И сидел в тюрьме при Иване Мякинине три года, а решить он его не мог, знатное дело, что дать тому ученику было нечего, а он, Мякинин, любил деньги, а даром он никому ничего не делал. И буде кто больше принесет, тот и прав будет его судейским рассуждением; он, будучи в судействе, не смотрел на правду, но смотрел на деньги.

И таким судейским гнилосуждением пять лет без одного месяца просидел в тюрьме, и все те пять лет погибли. А если бы он, Мякинин, не вымогал, да, по указу учинив б ему наказание, освободил, то бы он сотни две-три прибыли в царстве сделал бы, а, сидя в тюрьме, хлеб ел лежа, и тот хлеб пропал даром.

И ради совершенного таковых дел исправления надобно у Бога всещедрого милости попросить, чтобы он, человеколюбивый Бог, на дело сие милостиво призрел. И положась на его Божию волю, надлежит для установления самой правды прежде состроить судебную книгу с тонкостным расположением на великие и малые дела, как кои дела решить. И так надобно его устроить, чтоб ни какова дела наизусть не вершить, но всяким бы делам решение наказания и милости ясно означено было, за что какая суровость и за что какая милость, чтобы по тому расположению и маломысленной судья мог прямо всякие дела рассуждать.

Глава четвертая

О КУПЕЧЕСТВЕ

И купечества в ничтожность повергать не надобно, понеже без купечества никакое, не токмо великое, но и малое царство стоять не может. Купечество и воинству товарищ, воинство воюет, а купечество помогает и всякие потребности им уготовляет.

И того ради и о них попечение неукоснительное надлежит иметь. Ибо как душа без тела не может быть, так и воинство без купечества пробыть не может; не можно так ни воинству без купечества быть, ни купечеству без воинства жить.

И царство воинством расширяется, а купечеством украшается, и того ради и от обидчиков вельми надлежит их охранять, дабы ни малой обиды им от служивых людей не чинилось. Есть многие несмысленные люди, купечество ни во что ставят и гнушаются ими, и обижают их напрасно. Нет на свете такова чина, коему бы купецкий человек не потребен был.

И так купечество подобает блюсти, чтоб не токмо от обидчиков посторонних, но и они между собою друг бы друга не обидели и в купечество их иночинные люди отнюдь бы не вступали и помешательства ни малого им не чинили, но дать им торг свободный, дабы от торгов своих сами полнились и его и. в. интерес умножали.

Когда бо торг дан будет русскому купечеству свободный, чтоб не токмо иночинцы, но и иноземцы в торге русским людям помешательства ни малого б не чинили, то и пошлинный сбор будет не в том счислении. Я так мыслю, что при нынешнем сборе пошлины будет собираться вдвое или втрое, а ныне от разночинных промышленников пропадает ее большая половина.

Буде кто, коего чина ни будь, хотя от синклита, или от офицеров, или от дворянства, или из приказных людей, или церковные причетники, или крестьяне похотят торговать, то надлежит им прежний свой чин отставить и записаться в купечество и промышлять уже прямым лицом, а не пролазом и всякие торги вести купеческие с платежом пошлин и иных каких поборов с купечества равно со всем главным купечеством. И без согласия купеческого командира утайкою по-прежнему, воровски, ничего не делать и пошлинного платежа ни малого числа не таить.

Надобно всякому чину прямо себя вести, чтобы пред Богом не погрешить и пред царем в вине не быть. И как жить, так надлежит и слыть, если воин, то воин и да будет, и если иного звания человек, то всяк свое звание и да хранит цело.

Сам Господь Бог рек, глаголя, яко един раб не может двум господам служить (Матф., глава 6, стих 24). Тако и воину и иного чина человеку всякому свой чин подлинно вести, а в другой предел не вступать, если кому к купечеству прилипнуть, то в военном деле обман будет. Сам же Спаситель наш рек, глаголя, яко где же сокровище ваше, тут и сердце ваше будет. А Святой Павел апостол глаголет, что никакой воин, опутанный куплями, не угоден будет воеводе. А и по простонародному речению есть слово приличное сему, как говорится: одно взять, либо воевать, либо торговать.

И посему воину и всякому иночинцу отнюдь купечествовать не подобает, но буде у кого желание к купечеству припадет, то уже в тот чин и вписаться надлежит.

И сего ради, если не учинить о сем предела, чтобы посторонних торговцев из господ и из прочих приказных, и военных людей, и из крестьян не унять, то весьма обогатиться купечеству невозможно и собранию пошлинной казны умножаться не от чего будет.

А если Господь Бог у нас в Российском царстве устроит так, что судьи и все правители будут каждый управлять свое дело с прилежанием, а в купечество не вступать, но токмо их от обидчиков защищать, також де и военным людям, ни офицерам, ни солдатам, в купечество не вступать же и ничем их не обижать, токмо печься о своем деле военном. Також де и приказные люди пеклись бы о своих приказных делах, а в купечество отнюдь бы не вступали ж, а мастеровые люди питались бы своим рукоделием, а в купечество и те не вступали ж бы, також де и крестьяне знали бы свою крестьянскую работу, а в купецкое дело ни мало не прикасались бы. А буде кой крестьянин может рублей на сто торговать, то тот бы, чей ни был крестьянин, государев ли или царицы, или митрополичий, или монастырский, или сенатский, или дворянский или какова звания ни был, а торг на сто рублей имеет, тот бы записался в купечество. И если и там велено будет им жить на старине, а уже пахоты ему не пахать и крестьянином не слыть, но слыть купеческим человеком и надлежит уже быть под ведением магистратским и с торга своего пошлину платить в мелочные сборы или по окладу со всего торга уколом*, то так тому и платить неизменно.

А дворяне ради себя пасли бы своих крестьян не оплошно и приказчикам своим и старостам наказали б накрепко, чтоб крестьяне его ни мало к торгу не прикасались бы и никогда бы даром ни летом, ни зимою не гуляли, но всегда б были в работе, а к купечеству ни малым торгом отнюдь не касались бы, також де и сами дворяне ни к каковому торгу не касались бы.

И буде кой крестьянин и богат, то бы он пустоши нанимал да хлебом бы насевал и тот излишний хлеб продавал бы, а сам у иных крестьян ни малого числа для прибытка своего не покупал бы. А буде купит хотя одну осьмину, а кто свой брат крестьянин или тот, кто продал, придя в таможню, известит, то у того торгаша взят будет штраф сто осьмин, а кто о том донесет, дать десять осьмин. А буде кто купит для продажи десять четвертей*, то взят будет на нем штраф тысяча четвертей, а кто донесет, тому сто четвертей.

А буде коему крестьянину припадет охота к купечеству, чей бы он ни был, явился б в магистрат и сказал, что могу я торговать на сто рублей, или на двести, или больше, то указом его и. в. взят будет в купечество.

И если сие Бог устроит, чтобы всякого звания человек будет печься о своем деле, то всякие дела будут споры, а купечество так обогатится, что не в пример нынешнему богатству. А пошлины будет с них собираться не то что вдвое, но, чаю, что нынешнего сбора и втрое больше будет или более.

Потому что ныне торгуют бояре, дворяне и люди их, и офицеры, и солдаты, и крестьяне, то все те торгуют беспошлинно, а и купецкие люди под их видом множество провозят беспошлинно же. И я не чаю, чтобы ныне и половина действительно пошлин собиралась, да и собрать ее не можно, если не отставить вовсе торга от господ и от служивых людей, потому что прикоснулись торга лица сильные, а кои и несильны, то магистрату неподсудны.

Я и о сем всесовершенно знаю, что в одном Новгородском уезде крестьян, кои торгуют, будет сотня-другая, а пошлин ни по деньге не дают. И если кой сборщик, увидев их, похочет пошлину взять, то дворяне за них вступятся и чуть живых оставят, и на то смотря, никакие целовальники и прикоснуться к ним не смеют. А есть такие богачи, что сот по пяти-шести имеют у себя торг, а великому государю не платят ни по деньге.

И если все сие устроится, то яко от сна купечество пробудится.

А сей древний купецких людей обычай вельми есть не прав, что и между собою друг другу не честно чинят, ибо друг друга обманывают, товары как иноземцы, так и русские на лицо являют добрые, а внутрь положены или соделаны плохие. А иные товары и самые плохие да, закрасив добрыми, продают за добрые и цену берут неправедную и неискусных людей тем обманом вельми убыточат и в весах обвешивают, и в мерах обмеривают, и в цене обманывают. И той неправды и в грех себе не поставляют, и от такова неправого порядка незнающим людям великие пакости чинятся.

А кои и обманывают, потом за неправду свою и сами все пропадают и во убожество еще большее приходят, и так всё сокрушают.

А если бы в купечестве самая христианская правда уставилась, чтобы добрые товары за добрые бы и продавали, а средние за средние, а плохие за плохие и цену б брали по достоинству товара прямую настоящую, по чему коему товару цена положена, а излишние б цены ни у какова товара не то что взять, но и не припрашивали б, и ни стара, ни мала, ни несмысленного не обманывали бы, но во всем поступали б самою правдою, то благодать бы Божья воссияла на купечестве и Божие благословение почило бы на них и торг бы их святой был.

И ради неподвижной в купечестве правды надлежит во всех рядах устроить сотских, пятидесятских и десятских. И в коей лавке сидит сотский, то над дверьми лавочными прибить дощечку округленную, покрытую белилами, дабы всем она знатна была, и на такой дощице написать так: сотский. Також де над лавкою и пятидесятского и десятского, чтобы покупатели, купив какой товар, знали, где тот товар показать, прямо ли отвесил или отмерил и товар добрый или плохой и настоящую ль цену взял.

И буде взял цену против настоящей цены излишнюю, то за всякую излишнюю копейку взять на нем штраф по гривне или по две и высечь батогами или плетьми, чтоб впредь так не делал. А буде в другой ряд так же учинит, то взыскать штраф сугубо и наказание учинить сугубое ж.

А буде кто не право отвесит или не право отмерит, или не такой товар даст, какой купец требовал, или вместо доброго худой продаст, то таковому более жестокое чинить наказание, а штраф против товарной цены взять десятерично.

А буде в том обмане мирволит продавцу сотский или пятидесятский, или десятский, то взять штраф на десятском в десять мер, а на пятидесятском в пятьдесят мер, а на сотском во сто мер, и наказание чинить им кнутом по скольку ударов уложено будет.

И дать тем сотским и пятидесятским инструкции с великим подкреплением, чтобы они за своими десятскими смотрели не оплошно, дабы они никакому десятскому поблажки ни малой не чинили и плохо б сего не клали, но боялись бы яко огня, дабы не дошло до великих лиц. И чтобы те десятские и по лавкам досматривали, чтобы никакого товара худого добрым не закрашивали, но каков кой есть, таков бы и продавали, добрый за добрый, а средний за средний, а плохой за плохой и весили бы и мерили самою правдою и излишней цены ни у какова товара не прибавляли бы и не припрашивали бы, но чего стоит, того бы и просили.

А заморские б товары, сукна и камки, и прочие парчи мерили бы и продавали с первого конца, а не с заднего. И каков купец ни пришел, богат или убог, если разумен или ничего не смыслит, всем бы едино правдою продавали и ни у рубля, ни у десяти рублей единой копейки не брали и не припрашивали бы.

Старик, нельзя одной цены уставить, ведь товару имя одно, да доброта не одна. Ину пору уж и ты врешь!

И самой ради беспорочной правды не худо бы всяким товарам весовым и локотным* положить цену уставленную, чтоб она какова в первой лавке, такова была и в последней.

А что с кого надлежит за какую вину взять штраф, и тот бы штраф собирали сотские, не отлагая до иного дня, но когда кто провинится, тогда бы и платил и, приняв штраф, записывали бы в закрепленную книгу и помесячно относили бы их в контору надлежащую.

А со иноземцами приезжими на ярмарках без воли главного купеческого правления командира ни великого, ни малого торга не чинили бы. А буде кто хотя на один рубль дерзнет приезжим иноземцам продать какого-нибудь товара без воли высшего своего командира, то взять на нем штраф сторицей, за всякий рубль по сто рублей, и наказанье учинить кнутом, сколько уложено будет ударов дать, дабы помнил и впредь так не делал.

И с воли командира своего и по согласию купечества, поставив цену товару своему, отпускали бы за море и за прочие рубежи русские товары как богатые, так и убогие с воли командира своего по общему согласию компании, чтобы никому обиды не было.

И когда иноземец сторгует какова товара русского многое число или малое, то всем русским людям, как богатым, так и убогим, каждому из своих товаров поверстаться по количеству товаров своих, чтоб ни богатому, ни убогому обиды не было. А буде кто не похочет товара своего для малой продажи раскупорить, то как кто похочет, в том волю можно дать.

И так творя, между всеми купецкими людьми будет мирно и согласно и цены никому уронить будет нельзя. И по чему какому товару цену с общего совета наложат, то уже иноземцы по той цене и нехотя возьмут.

А буде иноземцы похотят нашим товарам цену снизить и товаров по наложенной цене брать не станут, то надлежит у маломочных товары все богатым на себя взять.

И если купецкие люди за недостатком денежным не смогут, то выдать бы им деньги из ратуши и отпустить их восвояси, и впредь до указа таковых товаров не возили бы, хотя года два-три или больше, покуда со иноземцами торга не будет, промышляли бы иным каковым промыслом. И пока иноземцы по наложенной цене товаров наших принимать не будут, до тех времен отнюдь ни малого числа таких товаров на иноземческие торги не возили бы.

И буде иноземцы восхотят наших купцов принудить к своему умыслу, чтобы наших русских товаров ценою не возвысить, а своих не снизить, оставив торг, поедут за море без наших товаров, то и свои они товары, с коими приехали, повезли бы все с собою назад. А в амбары с кораблей, не сторговавшись, отнюдь класть им не попускать бы, хотя за амбары вдвое или втрое наемные деньги давать станут, или где в дома похотят сложить, отнюдь того им не попускать. Но когда наших товаров им не брать, то и своих товаров оставлять им не для чего, как привезли, так пусть и назад повезут.

А в другой год буде приедут, то надлежит нам на свои русские товары к уставленной прошлогодней цене приложить на рубль по гривне иль по четыре алтына или как о том указ великого государя состоится, како бы купечеству пригодно было и деньги бы в том товаре даром не прогуляли.

А буде два года иноземцы с торгом не будут, то на прежнюю цену наложить еще столько же, сколько на первый год наложено. И так сколько годов ни проволочат они упрямством своим, то на каждый год по такой же накладке на всякий рубль налагать, не уступая ни малым чем, чтобы в купечестве деньги в тех залежалых товарах не даром лежали, но процент бы на всякий год умножался.

И если в тех процентах товар наш возвысится, что коему прежняя цена была рубль, а во упорстве иноземском возвысится в два рубля, то такую цену уже и впредь за упрямство их держать, не уступая ни малым чем.

И если иноземцы упрямство свое и отложат, и станут товары свои возить к нам по-прежнему, и наших товаров себе востребуют, а уже цены на русские товары прибавленной отнюдь бы не убавлять и в предбудущие годы по той же наложенной цене продавать, на какую из-за упорства их иноземского возвысилась.

И буде двойные цены за наши товары не похотят нам дать, то и их товары перед ними, мы за Божьим благословением можем и без их товаров пробыть.

Однако же я думаю, хотя они и хитры в купечестве и во иных гражданских расправах, а если уведают нашего купечества твердое положение о возвышении цены, то не допустят до двойной цены, будут торг иметь повсегодно. Видя то наше твердое постоянство, всячески упрямство свое прежнее и гордость свою всю и нехотя отложат, нужда пригоняет и к поганой луже. Для нас хотя вовсе они товаров своих к нам возить не будут, мы можем прожить и без их товаров, а они без наших товаров и десяти лет прожить не могут. И того ради подобает нам над ними господствовать, а им раболепствовать пред нами и во всем упадки пред нами держать, а не гордость.

Сие странное дело, что к нам приехав со своими безделками, да нашим материальным товарам цену устанавливают низкую, а своим цену ставят двойную, а иным товарам и выше двойной цены.

И не только это, но и деньги нашего великого царя ценят, до чего им ни малого дела нет, им надлежит деньги ценить своих государей, потому что они власть имеют над своими владельцами. А наш великий император сам собою владеет и в своем государстве если и копейку повелит за гривну брать, то так и может правиться. Мы в своем царстве с воли монарха своего вольны на привезенные их товары цену налагать, а буде им нелюбо, то на ту цену не отдавай, волен он и отдать и не отдать, нам силою у него не отнять. А в том мы можем стоять, что несторгованному и негодному на сухом берегу места не дать: либо назад повези либо в корабле держи.

Время было уже им прежнюю свою гордость и отложить, легко им было над нами ломаться тогда, когда сами наши монархи в купеческие дела не вступали, но управляли бояре. И приехав, они, иноземцы, да сунут сильным персонам подарок рублей в cотню-другую, то за сто рублей сделают они, иноземцы, прибыли себе по миллиону, потому что бояре не ставили купечества ни в яичную скорлупу, бывало, на грош все купечество променяют.

А ныне, слава Богу, монарх наш всё сие рассмотрел и подлезть им уже никак, чтобы им по-прежнему своему хотению уставить и на своем поставить.

И если они, иноземцы, от упрямства своего года два-три или и пять-шесть торговаться с нами не будут, то купечеству нашему великая и неисчислимая прибыль будет, потому которые товары покупались у нас в Руси по рублю, то будут уже в покупке по полтине или меньше. А иноземцам меньше уставленной цены за иноземческое упорство сбавить отнюдь не можно, потому что такая цена уставилась за их непокорство.

Они на свои товары без всякой причины наложили цену высокую и тем нас вельми притеснили, а им стеснение не от нас, но от своего им упрямства. Они причиной объявили русские наши деньги, до чего им ни малого дела нет. Деньги наши когда в их землю придут, хоть они нашу копейку и за деньгу не возьмут, то в том они вольны: их земля, их и воля. А в нашей земле нет им ни малой власти, но волен наш монарх, а по его монаршей воле и мы имеем некую часть воли. А они, придя в нашу землю, оценивая наши деньги, да всяким своим товарам цену возвысили.

Червонные были без гривны по сорока алтын, а ныне по два рубля, ефимки были по восемнадцати алтын, а ныне и по восьми гривен. Меди пуд был по три рубля, а ныне по семи и по восьми рублей, олово было не с большим по три рубля, а ныне выше шести рублей, горючая сера была по полтине пуд, а ныне втрое выше продают. Бумага писчая, коя была стопа по восьми гривен, ту ныне продают по два рубля. Оконочных стекол ящик покупали по три рубля, а ныне продают по десяти рублей. И сколько ни есть заморских товаров, на все наложили они цену двойную да тройную и тем они хотят Российское царство пригнать к оскудению. И издеваясь над нами, вместо материальных товаров возят к нам разные питья, да хвалят их: "То питье честное и весьма похвальное", дабы слыша их такую похвалу, больше б у них покупали и денег бы им больше давали. А нам бы то их питье выпить да выссать, а иное и выблевать. Да привозят к нам стеклянную посуду, чтоб нам, купив, разбить да бросить. А нам если заводов пять-шесть построить, то мы все их государства стеклянною посудою наполнить можем.

И того ради вельми надлежит нам себя осмотреть, их немецких рассказов нам не переслушать, они какую безделицу ни привезут, то, надседаясь, хвалят, чтоб мы больше у них купили. И уже чего не затеют, и пиво, наварив да налив в бутылки, привозят да продают бутылку по десяти алтын, а нам можно на ту бутылку истратить алтын или две копейки.

И если нашим товарам высокая цена уставится или не уставится, то в воли монарха нашего, как он повелит, так и будет неизменно.

А их заморские товары весьма надлежит принимать купечеству нашему по рассмотрению и по согласию общему и с воли командира своего, а не по-прежнему, самовольно. И выбирали бы, кои товары прочны и самые б были добрые, а плохих отнюдь бы не принимали. И те принятые товары також де делили бы между собою полюбовно по количеству своих товаров с общего же совета, чтобы никому и малой обиды не было.

А буде же иноземцы на тот отборный товар еще сверх настоящей цены наложат цену излишнюю, то и того отборного товара с наложением прибавочной их цены не брать бы у них ничего, но брать по настоящей цене, какова до того отбирания уставилась.

А буде заупрямятся и отдавать тех товаров по настоящей цене не похотят, то отказать им, пусть весь свой товар повезут назад. А плохих и непотребных товаров и на полцены отнюдь бы не принимать ни малого числа для того, чтобы они дураками нас не называли и в товарах наших над нами не издевались бы.

А наипаче таких товаров не принимать, которые, купив, выпить да выссать или, приняв, разбить и бросить. Стеклянную посуду можно нам к ним возить, а не им к нам, и всякие товары, кои непрочны и портятся скоро, яко же обшивные их иноземческие пуговицы, принимать их и на полцены не надобно, понеже пока человек кафтан носит, то обшивных пуговиц двое или трое переменит. И того ради следует принимать пуговицы медные плотные, кои паяны не оловом или кои и без пайки, да насажаны на деревянные болванки, или оловянные серебром посеребрены на жестяных чашках. Також де кои вместо стальных привозят висмутовые пуговицы, то и таких принимать не надобно ж, для того что и они непрочны ж, а принимать самые прочные, с коими бы можно было кафтана два-три износить, буде и стеклянные черные, да сделаны на железных самых плотных ушках, то таковые можно брать, потому что они вельми потребны, платья не дерут, а к носке прочны, а цена им не высокая. Буде станут ушки делать у них гораздо плотны, то они штанов пять-шесть переносят.

А во всяких товарах смотреть то накрепко, чтобы был прочен. И парчи всякие, кои бывают к носке прочны, те и брать, а кои на клею камки и атласы и штофы*, хотя кои и цветные, таковых и на полцены принимать не надобно и из такой парчи и платья делать надлежит запретить, потому что в них деньгам перевод.

И не токмо шелковых, но и гарусных* товаров, кои неплотные и к носке непрочны, чулки и парчовые вещи, кои скоро пропадают, таковых никогда ж принимать не надобно. Також де и лент, кои весьма тонки и плохи, хотя самою малою ценою не доведется же брать, но брать те ленты, кои весьма плотны, хотя и ценою выше, только б к носке были прочны. А с мишурною битью* и никаких лент не принимать, потому что в них никакого проку нет, токмо денежная напрасная трата.

Також де и платков шелковых немецких и персидских не надлежит же покупать нам, потому что и в них токмо одна денежная трата, а самой потребы ни мало необходимой нет. Дать за него рубль или полтора рубля и годом платка два-три израсходует, а на другой год столько же надобно, и лет в десяток иной щеголь платков пятьдесят потратит, и хотя по рублю положить платок, то пятьдесят рублей истратит. И на всякий год и в той безделице из царства тысяч десятка по два-три пропадает.

А на утирание носа и на утирание на лице пота гораздо потребнее платки льняные, нежели шелковые, а в шелковых токмо одна похвальба да иноземцев обогащение.

И если запрет о шелковых платках будет, то никто их не востребует, и будут по-прежнему полотняными платками утираться.

Немцы никогда нас не поучат на то, чтоб мы бережно жили и ничего б напрасно не тратили, только то выхваляют, отчего бы пожиток какой им припал, а не нам. Они не токмо себя, но и прочую свою братию всякими вымыслами богатят, а нас больше к скудости пригоняют.

И того ради надобно нам разумея разуметь о всяких их делах как о купецких, так и о военных, и о ремесленных делах. Не тут-то у них правда, что на словах спорят, надобно смотреть их на делах, а не на словах и смотреть пронзительным оком.

А кои у нас в Руси обретаются вещи, яко же соль, железо, иглы, стеклянная посуда, зеркала, очки, оконочные стекла, шляпы, скипидар, ребячьи игрушки, вохра*, черлень*, празелень*, пульмент*, то всем тем надобно управляться нам своим, а у иноземцев отнюдь бы никаких тех вещей и на полцены не покупать.

А сукон солдатских, мнится мне, у иноземцев покупать не надобно ж, потому что наши русские сукна, хотя и дороже заморских станут, однако те деньги из царства вон не выдут. Того ради и сукнами нам потребно пробиваться своими ж, чтоб те деньги у нас в Руси были.

И управителем не токмо одним купецких дел, но и гражданским надлежит смотреть то накрепко, чтобы непотребного и непрочного ничего из-за моря и из-за рубежей в Русь не покупали, но покупали б такие вещи, кои прочны и коих в Руси у нас не обретается или без коих пробыть не можно.

Нам надобно не парчой себя украшать, но надлежит добрым нравом и школьным учением и христианскою правдою и меж собой истинною любовью и неколеблемым постоянством яко в благочестивой христианской вере, так и во всяких делах. И за таковое украшение не токмо на земле, но и на небе будем славны.

А сие в купецких людях делается вельми неправильно, что если который человек, проча себе и детям своим, построит палаты и если он построит их и одолжась, а соседи и клевреты его все (вместо того, чтобы его за то более первого любить и благодарить, что сделал от побочного огня преграду и царственную учинил красу) вознегодуют на него и налягут на него тяжелыми податями и службами. И то, стало быть, диавольская ненависть: за что надлежало ему дать льготы, потому, что он, строя палаты, потратился, а они вместо льгот нападут на него с разорением.

А мне мнится, не худо бы и царским указом сие подтвердить, чтобы лет на пять-шесть или больше построившим палаты в царских поборах давать льготы. И в те льготные лета в службы никакие не выбирать бы, дабы он оправился и, на то смотря, стали бы и иные тщится палаты строить.

Все же и сие, мнится, не весьма верно, что посадские люди многие украшают себя более меры своей, а жен своих и детей и наипаче того со излишеством украшений и в том украшении излишнем себя истощают.

Еще и сие мнится, не худо бы расположить, чтобы всякий чин свое бы определение имел, посадские люди и все купечество собственное свое платье носили, чтобы оно ничем ни военному, ни приказному согласно не было.

А ныне никаким образом не можно по платью познать, кто какова чина есть, посадский ли или приказной, или дворянин, или холоп чей. И не токмо с военными людьми, но и с царедворцами распознать не можно.

А мнится, было бы то самое прямое дело, чтоб не то что от царедворцев или от солдат, но и между собою надлежит им различие иметь.

Первая статья купеческого чина, кои выше тысячи рублей, даже до десяти тысяч пожитков у себя имеют, те бы носили верхние кафтаны из сукна кармазинного*, кой продаётся выше двух рублей, а камзолы луданные* и штофные, и прочей шелковой парчи, кои без золота и без разнообразия разных цветов, а разноцветной парчи купечество и на малых своих детей не надевало бы. Пуговицы носили бы серебряные позолоченные, а позументов и шнурков золотых и серебряных, ни пуговиц обшивных отнюдь бы не было и на малых их детях. А покроем надлежит, мнится, всему купечеству иметь верхние кафтаны, были б ниже подвязки, чтоб оно было служивого платья длиннее, а церковного чина покороче, а штаны бы имели суконные и триповые*, а камчатых и парчовых отнюдь бы не было у них, а на ногах имели бы сапоги, а башмаков тот чин отнюдь не носил же бы. А на головах бы летом носили шляпы и носили бы их хотя и пуховые, а поля по служивому манеру не заворачивали, а зимою носили бы шапки с околышами лисьими и с росомашьими, а собольих бы отнюдь не носили.

Собольи шапки носили бы гости да гостиные сотни, кои выше десяти тысяч имеют у себя пожитков.

А средней статьи, кои имеют у себя пожитков от ста рублей, даже до тысячи, то те бы носили сукна английские, кои около рубля покупаются аршин, а камзолы китайчатые* и суконные носить, а пуговицы серебряные белые и медные, паяные медью и серебром посеребренные. А на головах летом носили бы шляпы без заломов, а зимою шапки лисьи и бобровые, а покроем особым от первостатейного купечества, а на ногах сапоги.

А нижняя статья, кои от десяти рублей имеют пожитков токмо до ста рублей, те бы носили сукна русские крашеные лазоревые и иными цветами, хотя валяные, хотя неваляные, только бы были крашеные, а некрашеные носили бы работные люди и крестьяне.

И о одежном расположении, хотя иным покажется дело невеликое, мне же мнится, велико оно. Первое, что чин от чина явен будет и всяк свою мерность будет знать, другое, что у всякого чина денежной траты излишней не будет, третье, что царству наполнение будет немалое.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: