double arrow

К читателю. Я не методолог, не ученый-педагог, не педагогический психолог, хотя когда-то очень давно, почти в прошлой жизни

  Мы не летаем, мы поднимаемся только на те башни, какие сами можем построить. О. Мандельштам

Я не методолог, не ученый-педагог, не педагогический психолог, хотя когда-то очень давно, почти в прошлой жизни, был детским психологом. Скорее — психологический педагог, рефлектирующий по поводу педагогической деятельности моих учителей-психологов П. Я. Гальперина, К. М. Гуревича, А. В. Запорожца, Б. В. Зейгарник, П. И. Зинченко, А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия, С. Л. Рубинштейна, Б. М. Теплова, А. А. Смирнова, Д. Б. Эльконина и собственной педагогической работы. Мои учителя, помимо психологии, преподали мне уроки внутренней свободы, которые тем ценнее, что их внешняя свобода была весьма стеснена (см. мои воспоминания о некоторых из них, указанные в библиографии). Внутренняя свобода — это не только предпосылка внешней, но и человеческий способ выживания в условиях несвободы.

Уроки внутренней и внешней свободы я получил также от относящихся к другому поколению моих друзей, которые, хотя и не были психологами, но были не чужды психологии. Более того, они многое для нее сделали. Это невролог Ф. Д. Горбов — создатель отечественной космической психологии, отбиравший первых космонавтов, и философы М. К. Мамардашвили, Б. М. Пышков, А. М. Пятигорский и Э. Г. Юдин. Со всеми ними я был не только дружен, но и обсуждал профессиональные психологические проблемы (болезни). В общении с учителями и друзьями сохранялся живой русский язык, который не имел ничего общего с советским новоязом. Позднее я понял, что они были носителями и источниками живого знания о человеке. В таком знании, как и в искусстве, поражает порой «неслыханная простота». Живое знание — это прививка против наукообразия, оно, как и поэзия, «открывает очи, направленные внутрь» (У. Блейк).

Благодаря учителям и друзьям я имею почти неправдоподобный в нашей стране более чем сорокапятилетний опыт свободного преподавания в средней школе и в вузах и опыт свободного научного исследования в психологии. Еще одним источником живого знания о человеке послужила моя работа в оборонной промышленности (1959—1969), где я с коллегами изучал деятельность операторов различных автоматизированных систем управления,

а также работа в области эргономики, проводившаяся в тесном контакте с дизайнерами во ВНИИ технической эстетики (1969—1984). В дизайнерских проектах нередко приходилось сталкиваться с поразительным пониманием (чутьем?) дизайнеров к возможностям, склонностям, предпочтениям человека-оператора-пользователя-потребителя. Но столь же поразительны бывали и дизайнерские, а, соответственно, и инженерские просчеты. Эргономистам и психологам подобное сотрудничество приносило несомненную пользу и представляло собой богатый источник живого знания.

Поэтому сквозным сюжетом книги является проблематика живого знания и свободного действия.

Лекции и, соответственно, материалы к ним дают больший простор и свободу авторской фантазии, чем учебник или научная монография. Но при такой свободе читателю (слушателю) нужно давать понять, что содержание курса, да еще нового, все же не является совершенно свободной авторской фантазией и находится в пределах науки и культуры. Такое понимание обеспечивается ссылочным аппаратом и многочисленными цитатами из сочинений других авторов (когда-то их называли первоисточниками). Приводимые авторы как бы приглашаются для того, чтобы разделить со мною ответственность за предлагаемый текст. Хотя они, разумеется, ни за текст, ни за мою интерпретацию их мыслей ответственности не несут. К чужим мыслям и к цитатам можно относиться по-разному. А. М. Горький говорил о цитатах как о расплате автора чужими пятаками. Мне больше импонирует идея М. М. Бахтина о превращении чужого слова в свое-чужое. Этот процесс облегчается, когда видишь, как перекликаются чужие голоса. Благодаря их перекличке мысль становится объемной и осязаемой. Воочию ощущаешь голос как звуковую конечность (С. М. Эйзенштейн).

Большое количество цитат в книге связано не только с желанием автора дать почувствовать читателю прелесть оригинала. Это и «упоминательная клавиатура», без которой книга просто не могла бы случиться. Поэтому я надеюсь, что читатель не будет рассматривать приводимые выписки как цитаты в привычном смысле слова:

«Цитата не есть выписка. Цитата есть цикада. Неумолкаемость ей свойственна. Вцепившись в воздух, она его не отпускает. Эрудиция далеко не тождественна упоминательной клавиатуре, которая и составляет самую сущность образования» (Мандельштам О., 1990; с. 218).

А образованность — «школа быстрейших ассоциаций. Ты схватываешь на лету, ты чувствителен к намекам — вот любимая похвала Данта» (там же; с. 217).

Назначение книги — предложить некоторый материал для размышлений и поиска сущности, целей, ценностей образования,

его места в социуме и роли в судьбе отдельного человека. Поскольку я психолог, то содержание книги, так сказать, по определению будет иметь отношение к душе. Ведь образование без души иссушает душу — и педагога, и ученика. А душа, как говорил М. М. Бахтин, — это дар моего духа другому.

На образование тоже можно посмотреть как на дар одного (многих) поколения другому. Не буду развивать печальный сюжет, когда промотавшимся отцам нечего дарить или когда бездарные дети не способны принять даже самый щедрый дар. В таких случаях мы говорим о потерянных или пропущенных поколениях, о разрывах связи времен, которая все же раньше или позже восстанавливается.

Конечно, в образовании, помимо любви и труда, есть и, видимо, должен быть элемент дрессуры. Против дрессуры трудно возражать, если она — перефразирую А. А. Ухтомского — исполнена благоволения к ученику. Задним числом мы благодарны строгим учителям, но почему-то только задним числом. Из сказанного следует, что книга не будет содержать никаких рецептов. Это приглашение к диалогу по поводу трудных для меня как педагога проблем. Накануне третьего тысячелетия хорошо бы отстраниться от сложностей современной жизни и свободно пофантазировать об идеальном образовании в идеальном открытом обществе. Мне это едва ли удастся, хотя элементы утопии в книге с таким названием, видимо, должны присутствовать. Обращаясь к современности, постараюсь избежать излишней драматизации и морализирования.

Работа над книгой была неспешной и довольно долгой. Эта работа помогала моей собственной идентификации как педагога и психолога. Надеюсь, что книга поможет самоидентификации читателя при условии ее неспешного чтения. Она не предназначена для скорой подготовки к экзамену.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: