Вместо эпиграфа

«Подводя итоги…» Нет, «не подводя итогов…» Нет, пожалуй, «по-прежнему не подводя итогов…» Согласимся, что для нас важны «язык историка и проблема понимания». Поэтому, «договоримся о словах!» «Как думают историки», «Клио на распутье». Послушайте, а вообще «думают ли историки? А если думают, то зачем?» Только-только случилось «прощание с Марксом», а впереди уже маячит «призрак третьей книги» и «история России в мелкий горошек». «Вперед, к Геродоту!» «Не «Вперед, к Геродоту!», а назад – к анекдотам». «Что за «Казус»?» «Казус с «Казусом». «Казус с «Одиссеем». Что это, «изъявление Господне или азартная игра?» «Методологический синтез: «сверхзадача» будущего или реалия сегодняшнего дня?» «Смертельные судороги или родовые муки?» «Произошла ли методологическая революция в современной российской исторической науке?» Призывы, восклицания, вопрошания… Нет, «жестоких опытов сбирая поздний плод», имеет смысл поговорить об «избиении кошек в Париже». Помилуйте, «хватит убивать кошек!» «Хватит убивать кошек?» Вы серьезно? А как Вы думаете, «выживет ли Клио при глобализации?» Ну, что Вы, «история закончилась. Забудьте». Как, «история – позади? Историк – человек лишний?» А что «там, за поворотом…»? По мнению «герцогов республики в эпоху переводов», всего лишь «эпистемология доверия, или девиантная совокупность». Нам остается довериться «апокатастасису, или основному инстинкту историка». Ну, и, конечно, постигать «науку «убеждать»… Ах, эта «странная тюрьма исторической необходимости»… «Попытка инвентаризации» в очередной раз заставила нас восхититься «фигурами истории, или «общими местами» историографии». Это были «заметки о современном историческом разуме», или разговор об «историописании в век постмодернизма».

Выдающийся отечественный историк и методолог истории М.А. Барг в своей известной монографии «Эпохи и идеи: Становление историзма», вышедшей в 1987 г., утверждал, что «…процесс историописания следует понимать в двух смыслах: как процесс восприятия, «дешифровки» и упорядочения опыта прошлого с целью истолкования его в свете опыта настоящего и как метод реализации подобной программы (курсив мой. – Л.Х.). Эти две стороны единого процесса историописания попеременно выдвигаются на первый план, оставаясь при этом в тесной связи и взаимообусловленности: развитие метода открывает доступ к новому знанию, и, наоборот, рост позитивных знаний совершенствует методы их получения»[178].

Задавшись вопросом о содержательном наполнении термина «историописание» в контексте современной историографической ситуации, думается, имеет смысл взглянуть на проблему со стороны, так сказать, «содержания формы» («the content of the form»[179]). Точнее говоря, посмотреть, как выглядит сегодня «упаковка» текстов, создаваемых «историопишущими», и, в частности, такой ее атрибут, как заглавие, которое, как известно, помимо всего прочего, представляет собой пограничье между озаглавливаемым текстом и внешней по отношению к этому тексту реальностью.

Работая с современными текстами, написанными российскими историками об их «ремесле», т.е. исследованиями теоретико-методологического и историографического плана, нельзя не обратить внимания на рождающуюся на наших глазах практику озаглавливания текстов, свидетельствующую о стремительном погружении историографического дискурса в весьма причудливые конструкции смыслов и сопряжений. Существенным компонентом современного историописания становится необычное (не всегда экзотичное, но, часто, нетрадиционное) заглавие текста. Казалось бы, «строгий жанр» теоретико-методологического или историографического исследования не может по определению нести на себе печать «литературщины», некой заданной «брэндовости». Если при этом «старые» академические журналы все же продолжают придерживаться некоего стандарта «чистой» научности, то ряд современных изданий, таких, например, как «Одиссей», «Казус», открывают нам широкое пространство смыслов и толкований заглавий предлагаемых текстов.

Какую цель преследуют авторы? Есть ли это способ адекватного отражения авторской позиции, или это способ «продвижения интеллектуального продукта» в условиях конкуренции? Каковы авторские стратегии создания заглавий? Насколько востребованы способы экстремального воздействия на читателя (изощренность, способность шокировать)? Что такое заглавие как образ текста, заглавие как индекс дискурсивной стратегии произведения? Этими и другими вопросами, связанными с проблемой озаглавливания текстов, уже давно и плодотворно занимаются наши коллеги-филологи. Классикой жанра является мини-монография незаслуженно преданного забвению, а затем «переоткрытого» писателя и мыслителя XX века С. Д. Кржижановского «Поэтика заглавий»[180], изданная еще в 1931 г. Это была первая серьезная работа по поэтике книжного заглавия, впоследствии ставшая классическим трудом в титлологии и предопределившая развитие целого междисциплинарного направления. «Десяток-другой букв, ведущих за собой тысячи знаков текста, принято называть заглавием. Слова на обложке не могут не общаться со словами, спрятанными под обложку. Мало того: заглавие, поскольку оно не в отрыве от единого книжного тела и поскольку оно, в параллель обложке, облегает текст и смысл, – вправе выдавать себя за главное книги»[181], – писал С.Д. Кржижановский. Усилиями кафедры теоретической и исторической поэтики Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ) и кафедры теории литературы Тверского госуниверситета в 2005 г. был издан сборник «Поэтика заглавия», основу которого составили материалы докладов, прочитанных на конференции «Феномен заглавия», ежегодно проводимой в РГГУ[182]. Наконец, нельзя не упомянуть об эссе «Поэтика заглавий» одного из лидеров «нового историзма»[183] А. Эткинда. Оно начинается цитатой из Саши Черного о том, что «в экзотике заглавий – пол – успеха», а далее в нем анализируются практики озаглавливания литературно-художественных текстов[184]. Историки, в отличие от филологов, пока не столь активны в анализе феномена заглавий своих текстов. Из немногих примеров – доклад Ю.Л. Троицкого « Заголовочный комплекс российских историков XIX века как дискурс», прозвучавший на V конференции 2001 г. в РГГУ.

Основу предпринятого в данной статье анализа составили около 70 современных текстов историков «об истории и историках», посвященных теоретико-методологическим и историографическим вопросам исторической науки. Так или иначе, они есть результат рефлексии по поводу основ нашего «ремесла» и представляют собой размышления о настоящем и будущем исторической науки, принадлежащие как знаковым фигурам (Л.М. Баткин, Ю.Л. Бессмертный, М.А. Бойцов, А.Я. Гуревич, Д.М. Володихин, Н.Е. Копосов, Ю.М. Лотман, Л.П. Репина, П.Ю. Уваров, С.А. Экштут и др.), так и многочисленным рядовым представителям современного сообщества российских историков, включая автора этих строк.

Одним из результатов предпринятого анализа стал следующий опыт первичной систематизации (типологизации) заглавий современных исторических текстов. Итак, заглавия, как и люди, «бывают разные»:

1) (мнимо)традиционные и подчеркнуто экзотические заглавия;

2) заглавия с использованием слов-маркеров современной историографической ситуации (термины «историописание», «образ»);

3) заглавия с использованием «узнаваемых» имен собственных;

4) двойные (тройные) заглавия;

5) заглавия – «цитаты»;

6) заглавия – «призывы»;

7) заглавия – «вопрошания»;

8) заглавия – «диагнозы»;

9) заглавия – «аллюзии»;

10) заглавия – «переклички»;

11) «смешанные» заглавия.

Анализ (мнимо)традиционных и подчеркнуто экзотических заглавий хотелось бы начать с «Заметок о современном историческом разуме» – заглавия блестящей полемической статьи Л.М. Баткина[185]. Отличительная черта (мнимо)традиционных заглавий – внешнее следование традиции («что-то» о «чем-то») при безусловном присутствии экзотики (например, как в данном случае, «большое» помещено в «малое»). Сам автор пишет, что «название заметок заведомо и непомерно широковещательное», что на самом деле это «всего лишь…разные беглые соображения философско-исторического порядка». При этом он добавляет, что «по примеру наиболее отважных диспутантов» (речь идет о памятной дискуссии о соотношении микро- и макроподходов к изучению прошлого, состоявшейся в Институте всеобщей истории РАН в 1998 г.[186]) ему тоже захотелось «поднять над своей шхуной вызывающий флаг», правда не «черный пиратский», а флаг «надежды и рационализма» с уверенностью, что «при нынешнем положении вещей это будет…более дико и вызывающе»[187]. К заглавиям подобного рода мы можем отнести «Странную тюрьму исторической необходимости» того же Л.М. Баткина. Или, допустим, «Феодализм перед судом историков» (так назывался «круглый стол», проведенный в 2005 г. в рамках семинара по исторической и культурной антропологии ИВИ РАН и Ассамблеи медиевистов), а так же «Манифест историософского маньеризма» (С.А. Экштут). А вот уже подчеркнутая экзотика: «Призрак третьей книги»: методологический монизм и «глобальная архаизация» (Д.М. Володихин). Данное заглавие можно разделить на три части: 1) «призрак третьей книги»; 2) методологический монизм; 3) «глобальная архаизация». При этом более или менее «узнаваемой» оказывается вторая (что такое «методологический монизм», мы хорошо усвоили на примере советской историографии, вернее, благодаря ее ожесточенной критике в конце 1980-х – 1990-е гг., в рамках которой данное словосочетание стало для нее «приговором»). Что же касается первой и третьей, то тут возникает упоминавшееся пространство смыслов и толкований, вызванное как множеством возможных ассоциативных рядов («призрак Оперы», «призрак коммунизма»), так и оппозицией оказавшихся «в одной связке» терминов («глобальный» и «архаизация»). К этой же группе могут быть отнесены такие заглавия, как «История России в мелкий горошек» (Д.М. Володихин и др.), «Хватит убивать кошек!» (Н.Е. Копосов), «Герцоги республики в эпоху переводов» (Д.Р. Хапаева), «Апокатастасис, или основной инстинкт историка» (П.Ю. Уваров). При знакомстве же с содержанием названных текстов оказывается, что за «призраками», «мелким горошком», «кошками», «герцогами республики», «основным инстинктом» и т.д. скрываются серьезные размышления о судьбах современного историознания. Чего, например, стоит пронзительная статья П.Ю. Уварова, в которой «основным инстинктом историка» названо стремление к воскрешению из небытия («апокатастасису»[188]) абсолютно всех персонажей истории, а не только личностей героического плана!

Что касается заглавий с использованием слов-маркеров современной историографической ситуации, то репрезентативны в этом смысле заглавия, в которых фигурируют такие, допустим, термины, как «историописание» и «образ» (второй, как правило, в рамках словосочетаний «образ исторической науки», «образ историографии» и т.д.). Если сегодня набрать в какой-нибудь поисковой системе Интернета термин «историописание», то, в первую очередь, она предлагает «Западноевропейское историописание «эпохи катастроф» (М.С. Бобкова) – фундаментальное учебное пособие нового поколения, посвященное анализу процессов в западноевропейском историописании в рамках переходного периода XVI-XVIII вв.. Активно использует этот термин в заглавиях своих текстов Л.П. Репина: «Историческое сознание и историописание», «Культурная память и проблемы историописания: (историографические заметки)», «Память и историописание». Он прочно обосновался на страницах научных сборников и периодических изданий ИВИ РАН: «Об истории в культуре и «культуре» в истории (фрагментация историописания и социальная ответственность историка) (О.Ю. Бессмертная); «В поисках интегральной версии историописания (по материалам немецкой науки 1990-х годов)» (С.Г. Ким), «Современное историописание как компонент гуманитарного дискурса» (З.А. Чеканцева). Он появился на страницах журнала «Вопросы философии»: «Лингвистический поворот в историописании: эволюция, сущность и основные принципы» (М.А. Кукарцева). Особое внимание в этой связи хотелось бы обратить на то, что часто в проанализированных исторических текстах термин «историописание» используется для характеристики процессов в современном историознании.

Термин «образ» и производные от него словосочетания «образ исторической науки», «образ историографии» и др. востребованы в контексте современной историографической ситуации тоже далеко не случайно, являясь отражением все того же процесса активного участия субъекта познания исторического прошлого в конструировании этого прошлого. Эти термины активно используются той частью нашего сообщества, которая профессионально занимается проблемами историографии: «Поиск нового образа историографии в современном интеллектуальном пространстве (Размышления над учебным пособием Л.П. Репиной, В.В. Зверевой, М.Ю. Парамоновой «История исторического знания»)» (В.П. Корзун, В.Г. Рыженко), «Трансформация образа отечественной исторической науки в середине 90-х гг. XX в.» (А.П. Логунов), «Образы историографии» (сб. статей под ред. А.П. Логунова), «Новый образисторической науки в век глобализации и информатизации» (сб. статей под ред. Л.П. Репиной), «Образ истории и историческое сознание в латинской историографии X – XIII веков» (Ю.А. Арнаутова), «Образ исторической науки в современной отечественной историографии» (А.В. Юдельсон).

Еще одна классификационная группа заглавий – это заглавия с использованием «узнаваемых» имен собственных. Здесь и богиня памяти, мать девяти муз, в том числе музы истории, Мнемозина – «Битвы за храм Мнемозины» (С.А. Экштут), и сама муза истории Клио – «Клио на распутье» (Ю.М. Лотман), «Выживет ли Клио при глобализации?» (М.А. Бойцов), и «отец истории» Геродот – «Вперед, к Геродоту!» (М.А. Бойцов), и «вождь мирового пролетариата» К. Маркс – «Прощание с Марксом» (В.М. Вильчек), и даже библейское чудовище Левиафан, более известное читателю благодаря знаменитому труду Т. Гоббса, – «На службе российскому Левиафану (С.А. Экштут).

Довольно часто сегодня встречаются двойные (тройные) заглавия. Как правило, смысл второго и третьего заглавий состоит в том, чтобы «расшифровать» смысл первого: «Об истории в культуре и «культуре» в истории (фрагментация историописания и социальная ответственность историка)» (О.Ю. Бессмертная); «Прощание с Марксом (Алгоритмы истории)» (В.М. Вильчек); «Избиение кошек в Париже, или Некоторые проблемы символической антропологии» (А.Я. Гуревич), «Жестоких опытов сбирая поздний плод»: Кое-что о роли знания в истории» (Ю. Каграманов), «Как историки объясняют историю. И можно ли объяснить историю историей? По материалам обсуждения за «круглым столом» в рамках Независимого теоретического семинара «Социокультурная методология анализа российского общества»; «В поисках интегральной версии историописания (по материалам немецкой науки 1990-х годов)» (С.Г. Ким); «Наука «убеждать», или Споры советских историков о французском абсолютизме и классовой борьбе (20-е – начало 50-х гг. XIX в.)» (С.В. Кондратьев, Т.Н. Кондратьева); «Хватит убивать кошек! Критика социальных наук» (Н.Е. Копосов); «Изъявление Господне или азартная игра? (Закономерное и случайное в историческом процессе)» (Ю.М. Лотман); «Социальные представления о прошлом, или Знают ли американцы историю» (И.М. Савельева. А.В. Полетаев); «Знать, чтобы действовать», или Как превратить информацию в знание» (Н.Л. Селиванов); «Думают ли историки? А если думают, то зачем? Заметки о книге Н.Е. Копосова «Как думают историки» (М., 2001)» (П.Ю. Уваров); «Фигуры истории, или «общие места» историографии» (сб. статей); «Смертельные судороги или родовые муки?: Споры о конце исторической науки в начале XXI в.» (А.И. Филюшкин); «Герцоги республики в эпоху переводов: гуманитарные науки и революция понятий» (Д.Р. Хапаева); «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»? (Феномен folk-history: мысли вслух)» (Л.Р. Хут); «Хватит убивать кошек»? (Тестирование как способ проверки знаний студента-историка: размышления вузовского преподавателя)» (Л.Р. Хут); «На службе российскому Левиафану. Историософские опыты» (С.А. Экштут); «Битвы за храм Мнемозины. Очерки интеллектуальной истории» (С.А. Экштут). Правда при этом довольно часто второе (третье) заглавие не проясняет, а еще больше затуманивает смысл первого, повышая тем самым изначальный «градус» интриги: «Эпистемология доверия, или девиантная совокупность» (Н.Е. Копосов); «Призрак третьей книги»: методологический монизм и «глобальная архаизация» (Д.М. Володихин).

Заглавия – «цитаты», как правило, отсылают к известному тексту, и таким образом, изначально «обречены» на повышенный читательский интерес: «Жестоких опытов сбирая поздний плод» (Ю. Каграманов), «Там, за поворотом…» (И.М. Савельева, А.В. Полетаев), «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»?» (Л.Р. Хут).

Есть заглавия – «призывы»: «Вперед, к Геродоту!» (М.А. Бойцов), «Договоримся о словах!» (В.П. Золотарев), «Хватит убивать кошек!» (Н.Е. Копосов). Но их несравненно меньше, чем заглавий – «вопрошаний»:«Что за «Казус»?..» (Ю.Л. Бессмертный); «Выживет ли Клио при глобализации?» (М.А. Бойцов); «История – позади? Историк – человек лишний?» (М.Я. Гефтер); «Как историки объясняют историю. И можно ли объяснить историю историей?»; «Изъявление Господне или азартная игра?» (Ю.М. Лотман); «Методологический синтез: «сверхзадача» будущего или реалия сегодняшнего дня?» (И.Ю. Николаева); «Думают ли историки? А если думают, то зачем?»; «Смертельные судороги или родовые муки?» (А.И. Филюшкин); «Произошла ли методологическая революция в современной российской исторической науке?» (А.И. Филюшкин); «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»?»(Л.Р. Хут); «Хватит убивать кошек»?» (Л.Р. Хут).

Интересны заглавия-«аллюзии». «Наука «убеждать», или Споры советских историков о французском абсолютизме и классовой борьбе (20-е – начало 50-х гг. XIX в.)» (С.В. Кондратьев, Т.Н. Кондратьева) невольно вызывает в памяти суворовскую «Науку побеждать». Лотмановская «Клио на распутье» ассоциируется с излюбленной темой русских сказок о витязе, оказавшемся на перекрестье трех дорог.

Есть заглавия – «переклички». Это когда некий авторский текст вызвал соответствующую ответную реакцию, причем нетрадиционно озаглавленный текст может вызывать реакцию, облаченную в «эпатаж в эпатаже». Примеры заглавий – перекличек: «Подводя итоги…» (А.Я. Гуревич) – «Не подводя итогов…» (Ю.Л. Бессмертный, М.А. Бойцов), – «По-прежнему не подводя итогов…» (О.Ю. Бессмертная); «Что за «Казус»?..» (Ю.Л. Бессмертный) – «Казус с «Казусом» (А.Я. Гуревич) – «Казус с «Одиссеем» (М.А. Бойцов); «Вперед, к Геродоту!» – (М.А. Бойцов) – «Не «Вперед, к Геродоту!», а назад – к анекдотам» (А.Я. Гуревич); «Избиение кошек в Париже, или Некоторые проблемы символической антропологии» (А.Я. Гуревич) – «Хватит убивать кошек!» (Н.Е. Копосов) – «Хватит убивать кошек»?» (Л.Р. Хут); «Как думают историки» (Н.Е. Копосов) – «Думают ли историки? А если думают, то зачем?» (П.Ю. Уваров).

Есть даже заглавия-«диагнозы»: «История закончилась. Забудьте» (М.А. Бойцов); «Оневозможности микроистории» (Н.Е. Копосов); «Эпистемология доверия, или девиантная совокупность» (Н.Е. Копосов); «Профессор! Ты убог…» (С.А. Экштут).

И все же, в значительной своей части, заглавия не предстают перед нами в «чистом виде» выделенных типов. Скорее, корректнее вести речь о «смешанных» заглавиях,когда одно и то же заглавие имеет признаки двух и более выделенных типов. Допустим, заглавие «Об истории в культуре и «культуре» в истории (фрагментация историописания и социальная ответственность историка)» (О.Ю. Бессмертная) представляет собой двойное заглавие с использованием слова-маркера современной историографической ситуации. «Изъявление Господне или азартная игра? (Закономерное и случайное в историческом процессе)» (Ю.М. Лотман) – это двойное (тройное) заглавие и одновременно заглавие – «вопрошание». «Хватит убивать кошек! Критика социальных наук» (Н.Е. Копосов) – так же двойное заглавие, одновременно являющееся подчеркнуто экзотическим (в первой своей части), заглавием – «призывом» и заглавием – «перекличкой». «Хватит убивать кошек»? (Тестирование как способ проверки знаний студента-историка: размышления вузовского преподавателя)» (Л.Р. Хут) – двойное заглавие, заглавие – «цитата», заглавие – «вопрошание», заглавие – «перекличка».

При всей разности дискурсивных стратегий есть некая объединяющая черта современных заглавий текстов историков «об истории и историках» – наличие того, что можно обозначить словом «интрига». Вы невольно идете за ней, совсем как в хорошем литературно-художественном тексте. Не время и не место сейчас говорить о том, что при этом есть «благородная» интрига и интрига «неблагородная». Важен сам факт ее наличия. Если признать справедливость замечания С.Д. Кржижановского по поводу того, что «о наши глаза трется слишком много текстов, чтобы мы…могли и хотели вбирать все эти груды букв в себя…плющильная «машина времени», в которую втягивает всю нашу книжную продукцию… отжав книгам почти все их знаки, сплющивает их до объема заглавия»[189], если согласиться с А. Эткиндом, что «одно или несколько слов заглавия имеют вес, сравнимый с тысячами других слов текста»[190], то мы оказываемся в ситуации интертекстуальности, представляющей собой причудливое переплетение оказавшихся «на слуху» заглавий когда-то прочитанных текстов. Ведь «тексты, как мы знаем, не существуют поодиночке, они соотносятся с другими текстами. В этих своих отношениях тексты тоже представлены заглавиями, игра которых иногда очевиднее игры самих текстов. Интертекстуальные ряды, как они выстраиваются в сознании читателя и, вероятно, писателя, заполнены заглавиями – и только через их посредство текстами»[191].

Вместо эпиграфа к данной статье был предложен один из вполне возможных, но далеко не единственных интертекстуальных рядов подобного плана, в пространстве которых существует современное историописание. Этот ряд и достаточно репрезентативен, и достаточно ироничен, как, впрочем, во многом ироничен сегодня исторический дискурс в целом.

Таким образом, предложенный опыт систематизации (типологизации) заглавий современных исторических текстов, думается, позволяет сделать вывод о стремительном сближении исторического и литературного дискурсов, стирании грани между историей и литературой как искусством создания художественных текстов. Активное использование в контексте современной историографической ситуации термина «историописание», который, являясь калькой термина «историография», тем не менее, отличается от него некой размытостью и эстетической необязательностью, есть не что иное, как стремление «узаконить» отношения между научно-историческим и литературно-художественным дискурсами в условиях, когда «лингвистический поворот предлагает соединить историческое исследование и нарратив»[192]. Одним из возможных, в свете изложенного, ответов на вопрос, что значит термин «историописание», может быть следующий: это то, чем занимаются историопишущие, балансируя между «ученостью, добавленной к искусству» и «искусством, добавленным к учености». Термин «историописание» изначально «обречен» на размытость. В этом его сильная и слабая стороны одновременно. В этом его «самость».

ПРИЛОЖЕНИЕ