Шпионки»

Возвратившись с боевого задания, командир рей­довой группы Анатолий Цыганов привел с собой на одну из запасных точек в район центральной базы семь новичков и в их числе двух женщин. Одну из них, молодую и красивую девицу, все называли «не­вестой».

Цыганов мне доложил, что приведенные им люди помогли его группе разгромить два имения и круп­ный спиртозавод с большим запасом готовой продук­ции для гитлеровской армии.

Я любил Цыганова Анатолия и вполне доверял ему. Мне он стал дорог еще тогда, когда мы в декаб­ре 1941 года, преследуемые карателями, голодные, в течение нескольких суток петляли по березинским бо­лотам, не смея заглянуть в запасную землянку толь­ко потому, что в ней, неспособный двигаться, с рас­пухшей ногой, лежал Анатолий.

На этот раз группа Цыганова успешно выполнила поставленное ей боевое задание: на перегоне Столб­цы — Негорелое, между Барановичами и Минском, ею в течение недели было сброшено под откос шесть вражеских эшелонов, а на обратном пути сожжено более двухсот тонн необмолоченного хлеба и боль­шой спиртозавод в районе местечка Тимковичи, Цы­ганов рассказал интересные подробности этого дела. Посланные им двое мужчин и одна женщина из чис­ла приведенных им новичков под видом новобрачных въехали с гармошкой среди белого дня в имение, в котором была церковь, на глазах у полиции и гитлеровцев подвалили огромные скирды необмолоченного хлеба и ускакали, отстреливаясь от преследователей. Разбушевавшееся пламя пожара уничтожило не толь­ко скирды хлеба, но и стоявший поблизости спиртозавод. Гитлеровцам был нанесен огромный урон. Девушка - «невеста» вела себя при выполнении этого за­дания очень хорошо.

Вторая женщина принимала участие в разоруже­нии бельгийцев, охранявших имение в районе Несвижа. И тоже показала себя неплохо.

Однако доводы Цыганова показались мне недо­статочно убедительными. Гитлеровцы в это время старались открыть местонахождение базы подрывни ­ ков и вербовали для этой цели главным образом жен­щин. А шпионки могли к нам попасть только вместе с какой-либо партизанской группой, в которой они уже зарекомендовали себя и замели все следы своих связей с гестапо. Участие женщин в уничтожении имений и спиртозавода, принадлежавших фашистским захватчикам, еще ничего не доказывало. Для того чтобы заслужить доверие партизан, шпион должен был сделать что-то реальное против окку­пантов.

Я приказал представить мне для ознакомления документы, если таковые окажутся у этих женщин, и выяснить некоторые детали их биографии. К вечеру мне доставили два паспорта: один на имя Елизаветы, Васильевны Алексеевой, другой—на имя Шаманской Веды. Оба паспорта были выданы в городе Минске вначале1942 года, то есть около семи месяцев тому назад. Алексеева значилась по национальности рус­ской, Шаманская — полькой. Дополнительно к этому мне было известно, что обе женщины могут говорить неплохо по-немецки. Алексеева якобы была даже некоторое время у гитлеровцев переводчицей.

Почти всю ночь я не спал, обеспокоенный появлением на базе «партизанок», и чем больше раз­мышлял, тем больше мне начинало казаться, что к нам проникли шпионки.

Утром наступившего дня у меня в этом уже не оставалось больше никаких сомнений. Меня успокаи­вало только одно: им потребуется прожить месяцы на вспомогательной точке, чтобы получить сколько- нибудь ясное представление о центральной базе, о других вспомогательных пунктах, о периферийных отрядах и способах управления ими. Но появление поблизости врага не давало мне покоя, и рано утром с группой ребят я направился на вспомогательную точку Александрова, где находились все «новички». Я понимал, что от людей, подосланных врагом, не­легко добиться признания. Однако я должен был с ними побеседовать и тщательно их допросить, преж­де чем отдать приказ о расстреле.

Ко мне в отдельную землянку вызвали сначала Алексееву.

Попросив ее рассказать мне, кто она и как попа­ла к партизанам, я внимательно слушал и присталь­но следил за ее поведением. Алексеева вела себя со­вершенно спокойно. Излагая свою биографию, она обстоятельно рассказывала о том, как работала у фашистского коменданта в Минске переводчицей и как потом, поссорившись с ним, приняла решение уйти в лес к партизанам, что и сделала при первой возможности.

Все это было похоже на вымысел и не внушало ни малейшего доверия. Я терялся в догадках.

«Что за чорт,— думал я,— неужели эта девица не понимает, чем она рискует, давая такие показа­ния? Или все это — ловкий ход хорошо подготовлен­ной к шпионской работе особы, сознательно брави­рующей полным безразличием к смерти?»

Слушая Алексееву, я не перебивал и не задавал вопросов, стараясь создать у нее впечатление пол­ного удовлетворения тем, что она рассказывалаосебе.

— Хорошо, вы можете быть свободной и занять­ся своим делом,— сказал я, отпуская ее.

Алексеева вышла. Я приказал пригласить Ша­манскую и, как только она войдет ко мне, взять Алексееву под стражу.

Эта так же спокойно уселась против меня, как и первая.

— Расскажите, кто вы и как к нам попали? — за­дал я тот же вопрос, внимательно смотря в глаза женщине.

На лице ее появилась тревога. Чувствовалось, что она решает вопрос: что нужно сказать и о чем умол­чать. Я спокойно ждал.

— Я,-Шаманская Вера Михайловна, полька,— медленно заговорила она.— До войны и во время войны жила в Минске. А когда пришли гитлеровцы, деваться было некуда, Многие из немцев знали поль­ский язык, а я немного знакома с немецким, и мне не представляло труда поступить к ним на службу в качестве официантки столовой.

Я молча слушал, не сводя глаз с собеседницы.

— Однажды на работе я поссорилась с админи­стратором-немцем. Меня за это уволили, и я той же ночью убежала в лес к партизанам.

— Сколько вы пробыли в лесу вместе с Алек­сеевой?

Женщина бросила на меня испуганный взгляд.

— Мы... мы пробыли вместе около шести меся­цев...

— А не расскажете ли вы мне, кто она такая?

Женщина беспокойно заерзала на сиденье. Врать дальше было опасно. Ведь та могла рассказать о се­бе больше, чем они когда-то условились. Попав в затруднительное положение, Шаманская начала еще больше волноваться и краснеть.

— Ту девушку я совершенно не знаю и сообщить о ней ничего не могу, — проговорила Шаманская, преодолев волнение.

— Ну, хорошо, мне все ясно. Я принял решение вас обеих расстрелять как шпионок,— сказал я спо­койно.

Шаманская порывисто встала. Ординарец, стояв ­ ший у выхода из землянки, в упор наставил нанее автомат. Потрясенная таким неожиданным оборотом Дела, она побелела как бумага и в изнеможении привалилась к стене. Яуже собирался ухо­дить. Разрешите, товарищ командир, добавить еще несколько слов к тому, что я вам рассказывала? — собравшись с духом, тихо проговорила Шаманская.

— Говорите,— я остановился, ожидая саморазоб­лачения от этой окончательно запутавшейся в своих показаниях шпионки.

— Вы извините, товарищ командир, но все, что я вам здесь говорила, является ложью от начала до конца, — призналась она и заплакала. — Я... мы... я думала, все это так же сойдет, как сходило до сих пор... А теперь вижу, что этого делать было нельзя. Мы обе с этой девушкой еврейки.

Ординарец переступил с ноги на ногу и незамет­но для себя опустил автомат.

— Она мне доводится дальней родственницей, и я вам могу рассказать о ней все, что вас интересует, — продолжала Шаманская. — А говорили мы вам все это потому, что паспорта у нас подложные.

Это заявление меня страшно обозлило. Хотелось выругаться. Но я сдержался...

— А чем вы докажете, что вы еврейка?

— У вас здесь есть три еврея, и, если вы разре­шите мне с ними побеседовать, они поручатся за на­шу национальность.

— Откуда вам известно, что здесь есть три това­рища еврейской национальности?

— Да разве не видно, что они евреи?

На точке Александрова были действительно три бойца еврея, но двое из них были совсем не похожи на евреев, и о том, что они евреи, никто, кроме меня, не знал.

— Хорошо. Такую возможность я вам предо­ставлю.

Соответствующее распоряжение было передано Шлыкову. Через несколько минут мне все трое под­твердили, что обе женщины действительно еврейки, сбежавшие в лес из минского гетто. Разумеется, это не снимало полностью моих подозрений. Пришлось заняться выяснением их личностей окольными путя­ми через гетто и попутно "проверять на боевой рабо­те. Последующее подтвердило, что мы могли быть за них спокойны.

* * *

Прошло дней шесть. На железную дорогу готови­лась выступить большая группа подрывников. Я лич­но инструктировал людей, уходивших на ответствен­ное задание, и задержался на точке Александрова часов до пяти вечера, а до центральной базы было около двух часов ходьбы.

Александров прекрасно знал, что я предпочитаю, как правило, есть у себя, но на этот раз он предло­жил пообедать у него. Я согласился.

На первое был подан борщ украинский с помидо­рами и со сметаной, Я поразился искусству приготов­ления такого прекрасного блюда под открытым небом в таежных условиях, но промолчал. А Шлыков не удержался от похвал.

Вот это борщ! Не нашему чета,— говорил он и, опорожнив тарелку, попросил подлить еще.

На второе были поданы вкусные котлеты из бара­нины с картофельным пюре на сливочном масле. Я молча ел и думал: «Откуда добыты баранина и сливочное масло, которых мы уже давно не видели в своем рационе?»

Понимая, очевидно, мои мысли, Александров тоже молча улыбался. Я уже собирался заканчивать это пиршество, как хозяин сообщил, что есть еще блюдо «самое главное, можно сказать», на стол подали большую миску фаршированной рыбы. Это были зеркальные карпы до двух килограм­мов весом.

Может быть, в страшную осень 1941 года, когда мы по трое суток без пищи бродили по лесам, я про­говорился, что являюсь большим любителем этого блюда, а может, Александров дознался об этом как- нибудь иначе, но только фаршированная рыба была приготовлена так, что лучшей я никогда не едал и в Мирной обстановке Мы поблагодарили командира за угощение и спросили, кто у него так прекрасно готовит, а главное — где ему удалось достать такие продукты.) — Смотри, чтобы не обидели кого твои заготови­тели,— предупредил я при этом командира точки.

— Нет, товарищ командир, в заготовке продуктов ваш приказ не нарушен,—отвечал Александров.—Го­товила все это Вера Михайловна Шаманская. Она до войны несколько лет работала помощником шеф-по­вара в Минске в столовой Совнаркома. А тут она специально для вас постаралась.

И он, провожая меня, рассказал, как была прове­дена продовольственная операция.

На второй или третий день после допроса Вера Михайловиа попросила отпустить ее с ребятами на заготовку продуктов в район бывшего рыбосовхоза у озера Белое. Деревня там небогатая, расположена лишь в десяти километрах от Житковичей. Но гитле­ровцы никогда в ней на ночь не оставались. Наши бойцы с Шаманской пришли туда вечером в пятницу, а в субботу, по приказанию оккупантов, рыбхоз дол­жен был выловить и отправить в Житковичи гитле­ровскому коменданту десять центнеров зеркального карпа. Вера Михайловна предложила рыбакам: нем­цам рыбу не возить, а выпустить ее из прудов в ка­навы. А чтобы им не пришлось за это жестоко рас­плачиваться, было решено всех их после рыбалки со­брать в помещение школы и закрыть на замок. Так и порешили. Только одному из рыбаков «удалось бе­жать» перед светом в район, чтобы доложить комен­данту о налете партизан. Бойцы нагрузили четыре центнера живых карпов на подводу и увезли. Полто­ра центнера доставили на точку Александрова, а два с половиной отправили на центральную базу. Цент­неров пять-шесть крестьяне разобрали по домам и попрятали и еще больше рыбы выпустили в канавы. Рыбаки и их семьи были очень довольны такой экс­проприацией. Женщины, прежде чем всем собраться и сесть «под арест», попросились сходить по домам. Они и собрали в подарок за рыбу килограммов пять масла и несколько литров сметаны. А мясо добыли сами ребята. В деревне откармливалось для гитлеров­цев пятьдесят голов баранов. Десяток из них парти­заны закололи и отдали рыбакам, а остальных угна­ли на свою базу. Вскоре после этого Шаманскую мы взяли поваром на центральную базу. А «невеста» отпросилась в бое­вую группу и принимала участие в организации кру­шений пяти или шести поездов противника.

* * *

В начале июля 1942 года фашистский обер-лейтенант, назначенный ортскомиссаром Житковического района, объезжая свои «владения», увидел на берегу красивейшего озера округи, озера Белое, двенадцати­летнего белорусского парнишку, Парнишка удил зер­кальных карпов, которыми кишело озеро. Господин обер-лейтенант усмотрел в поступке мальчика ущем­ление своих хозяйских прав и застрелил его из пара­беллума.

В октябре 1942 года не только мы, но и рыбаки рыбхоза, к которому принадлежал погибший в июле мальчик, свободно ловили зеркальных карпов в озе­ре Белое и в прилегающих многочисленных прудах рыбхозов. Мало того: у самого озера мы построили посадочную площадку и принимали самолеты с гру­зом из Москвы, а господин ортскомиссар не смел и носа показать из своей резиденции. Он не мечтал больше о зеркальных карпах и, как говорили мест­ные жители, опасаясь коварства партизан, перенес уборную к себе в спальню. И он имел к тому доста­точно оснований. Партизанское движение в области росло. Там, куда еще не доставала рука местных на­родных мстителей, наведывались наши подрывники и расправлялись с представителями власти.