Глава 8. Прежде, чем дать жизнь и пустить в рост первого апостола новой жизни, нужно было подготовить для него место

Прежде, чем дать жизнь и пустить в рост первого апостола новой жизни, нужно было подготовить для него место. Не выпускать же его в пустыню, на ледник или в тундру. Не бросать же его в бескрайнее море жизни — плыви! Задолго до этих событий мы приняли решение подготовить плацдарм для строительства. И несмотря на то, что срок был далек, приучали себя к мысли действовать на этот счет решительно. Десятки солидных фирм и организаций уже не один год корпели над разработкой проекта нашей Пирамиды. Были привлечены лучшие из лучших. Сам знаменитый испанец Рикардо Бофил работал с нами бок о бок несколько лет! Он и сегодня все еще консультирует нас…

— И сегодня?..

— Ага. Несколько лет неустанного труда. Проектировщики, конструкторы, программисты, строители, дизайнеры, экологи, медики… Бесконечные совещания, споры… Многое ведь впервые. Сотни компьютеров новейшего поколения. Известные зодчие, специалисты по фен-шуй, их удивленные лица, когда Жора вносил свои коррективы.

— Здесь вам придется сделать вот как…

Он настаивал, они, часто кивая головами и пожимая плечами, соглашались, перешептываясь на китайском. Большей частью Жора оказывался прав, но иногда они не уступали и тогда, улыбаясь, уступал Жора. Я с удовольствием наблюдал, как один грек убеждал Жору в том, что если уж лить статую Колосса Родосского, то лить ее из чистого золота (разумеется, только волосы), а лицо, руки, торс лепить из слоновой кости, пластинка к пластинке, как это делал, убеждал Жору грек, сам Фидий, создавая своего четырнадцатиметрового до сих пор непревзойденного Зевса, на что Жора, тыкая греку указательным пальцем в грудь, предложил вылить из чистого золота и его, грека, статую и точно так же, как Фидий, вылепить из пластин слоновой кости и его, грека, греческий профиль. Жора говорил все это с серьезнейшим выражением лица на чистом английском, время от времени переходя на французский и даже кое-какие детали уточняя по-гречески, что заставляло грека то и дело заглядывать Жоре в глаза: не шутишь ли ты, братец? Жора не шутил. Чтобы не обидеть грека и не указывать ему на порог, Жора стал декламировать ему Гомера по-гречески, что-то из «Одиссея», а затем цитировать страницы Овидия из его «Науки любить», думая, конечно, о чем-то своем. Он старался побить грека его же фидиями, гомерами и овидиями и, в конце концов, одержал над ним верх. Он знал, что ничем не рискует: будет не грек, так испанец или даже китаец. Так грек с Овидием на ушах и ушел.

— Зачем нам сорокаметровый Колосс, — сказал потом Жора, — если у нас нет своего Родоса.

Доходило до того, что Жора с Наной часами не разговаривали.

— С Наной?

— А с Тиной… Вот потеха была-то! Она…

— Тина?! Вы её-таки отыскали?

— Ой, там такое было!

— Рассказывай… Ты скажи мне, пожалуйста, как так случилось…

— Пожалуйста!

— Да постой, погоди ты…

— Просто умора!

— Так эта твоя рыжая оказалась той самой Тиной?

— Ну да! Только нет… Не совсем.

— Как это — «Не совсем»?

— Потом расскажу… О всей вашей Тине. Слушайте, имейте же совесть! Прям зудят и зудят… Все уши прожужжали! Что вы все в ней нашли?

— Мы нашли?!!

Я вижу, как Лена начинает злиться.

— Да ты… Ты посмотри на себя. Тебя же уже не осталось ни грамма. Ты когда побреешься? От тебя уже несет, как от козла. С тех пор, как ты связался с этой своей сколопендрой, ты же… Ползаете где-то там по темным сырым щелям! На тебя же невозможно смотреть — как червь дождевой, солитер какой-то… Ни ног, ни рук, глаза запали, ямы на щеках, а рот, посмотри на свой рот — дупло, зубы почернели, плечи обвисли… И уж, совсем, я уверена, обвис, просто обвалился твой некогда такой прыткий «тузик»…

— Какой ещё «тузик»?

— Сам знаешь, какой. Скажи спасибо, что я еще…

— Спасибо, Лен! Ты, и правда, ой… Ты знаешь, это… Это просто кошмар, полный, и правда, обвал, амок какой-то, ага, — амок. Полный, так сказать, ну… сама понимаешь…

— Не понимаю я тебя, — говорит Лена, — какой-то воздушный пузырь, ну, полная пустота… эта твоя Тина — пф! и — растаяла… Дунь — и нету. И нету, понимаешь, и нетушки! Ты это понимаешь? Тупица! Ты прям как… как…

— Лен…

— Ну что «Лен» да «Лен»?.. Иди в баню! Сходи лучше в баньку, попарься.

— Да я и так весь в запарке… Но в баньку схожу. Вот здорово, что напомнила!

— Погоди с баней-то! И что? Ты мне можешь один раз толком сказать: ты ее видел, эту свою Ти? Чем она всех нас так достала, чем приворожила? Че-е-е-е-е-е-м?! Ну, что ты в ней нашёл?

— Ле, счас… попробую сформулировать.

— Да уж можно бы и пора… «Формула для Тины»! Напиши о ней еще и роман. Как тебе название? Дарю! Не хочешь сочинить эдакий триллер с продолжением? Я стала замечать за тобой — забьешься в уголок с ноутбуком, что-то там крапаешь. Мемуары, небось?

— Счас, Лен, понимаешь…

Как же, как же… Мемуары. А кто-то из вас, бродяг, дневник хоть ведет? Ну, хотя бы какие записки! На манжетах! Ведь строительство нашей Пирамиды — это же бесценный опыт для человечества! Надо же кому-то оставить хоть следы какие-то! Вот нагрянет вдруг очередной потоп, что тогда? А так найдет какой-нибудь молодой археолог мою флешку… И — пожалуйста! Не надо будет изобретать велосипед: Пирамида — как на ладошке! Бери, читай, твори, созидай!

— Тут такая история, — говорю я.

Я, правда, не Геродот, не Платон, не Страбон или Фукидид… Не Тит Ливий и не какой-то там Иосиф Флавий… Но и из моих писулек, надеюсь, можно будет достаточно подробно…

— Да уж, история…

И если не я, то кто? Даже Цезарь писал свои «Записки»! И Наполеон! Чем мы хуже?! На наших глазах вершится история! Новый виток! С нас и начнется эра Водолея. Уже началась! Мы — история! Но мало ли на свете ублюдков? Шарахнет какой-нибудь новый атомный… А если и в самом деле грянет какой-нибудь конец света! Эти майя давно замышляют свой конец нашего календаря. Армагеддон! И Мессинг, и Кейси им поддакивали. Даже эта Глоба что-то там лопочет-вякает, мол, якобы вполне, да, то, сё, шуры-муры, надо, знаете ли, быть готовым ко всему… Умора просто эта обезьянка!

— Н-да…

— Так что, — спрашивает Лена, — что пишешь-то? Скажешь?

— Дам почитать! Роман! Называется…

— Да иди ты!

— Называется…

— «Пирамида Жизни»? Я угадала?

— Нет — «Хромосома Христа»!

— Вау… Ничего… Хорошо. Хрустит! Сам придумал?

Я думаю. Сам!

А и в самом деле, думаю я, чем меня так взяла эта Тина? Я каждый день задаю себе этот вопрос: кто Ты, Ти? Я уже называю Её с большой буквы — Ты! Почему? Что возвеличило Тебя в моих глазах? Я просто с ума схожу, да, дурею… Я не могу дать себе отчёт… О, Боги!..

— Хоть промычи, — говорит Лена, — если не можешь…

— Не торопи, ладно?

Я понимаю: стихи! Надо же! Из каких-то там тридцати шести буковок (или тридцати двух?), рассыпанных мириадами слов создается некий эфирный шум, из которого созидается симфония звуков — небесная музыка ритма из рифм… И вся всевселенская пустота наполняется праздником, праздником, подчиняющим и приковывающим, созидающим и творящим и сотворяющим рай, небесный рай на земле… Со-творяющим! Рай, один на всех!

Я понимаю: «В Начале было Слово»!

«Я учусь говорить. Покидая свои города,

Моисеево племя моих недосказанных слов…

Ищет манны (твоей ли?), океаны пустынь бороздя…

Отчего так ничтожен улов у песочных часов?..».

Как это им рассказать? Как?!

«Я учусь говорить…».

Учитесь слушать, милые мои!

— Налить? — спрашивает Лена.

— Пожалуй…

Этот ритм подчиняет… И если ты не живёшь с ним в унисон — ты погиб, да умер! Это как идти всем нам по мосту в ногу. Чтобы мост-таки рухнул, рухнул! Так и этот ритм подчиняет тебя… И он строит, строит… Строит тебя! Густыми рядами, шеренгами, батальонами, ага целыми полчищами воинов Света! А?! Разве не так? Жизнь — это ритм, совершенная жизнь — это ритм стиха! С этим может соперничать только музыка. И если кому-то удается сплести их воедино — стих и музыку, в стихомузыку — вот вам и вся формула Жизни! Песня! Или… Это — как «Жизель» без единого слова… Или как — «Аве Мария»...

Кстати, Ти моя с музыкой как? В ладу? Кто нам напишет гимн Пирамиды? Оду в музыке? Ораторию? Ти, Ты готова? Пирамиде требуется гимн! Да!

Ты готова?

Я спрашиваю это мысленно у Тины и, надеюсь, она меня слышит. Проверим.

Вот бы задать ей этот вопрос в глаза! Да хоть бы краешком глаза взглянуть на неё… Какая Ты, Ти?..

— Ладно, оставь эту головоломку на завтра, — говорит Лена, — на, держи.

— Ладно, — соглашаюсь я, — спасибо.

И снова седлаю своего коня:

— Островов мы прикупили уже предостаточно, и ничто не мешало какой-нибудь из них назвать Родосом. (Потом мы так и сделали). И соорудили для острова Колосс! Я тоже ни минуты не принадлежал себе. Ежедневные мысли о будущем городе: каким он должен предстать перед взором первого посетителя, иногородца или чужестранца? Его вокзалы, дома, храмы, музеи, статуи?..

— Что, — спрашивал Жора, — должно стать отличительным признаком новой эры? Как пирамида Хеопса. Или как статуя Христа в Рио?

Жора убедительно просил всех сильно подумать на этот счет. Он был за то, чтобы в Пирамиде царила не только изящная, как настаивала Нана, но даже грубая простота. Не обязательно блистать драгоценными камнями и золотом, настаивал Жора, нужно давать шанс и духовным излишествам, не впадая, конечно, в крайности.

Юля просила повременить…

— Это была ваша силиконовая долина, — говорит Лена.

— Да, да, — говорю я, — силиконовая… Мировой центр хай-тек! Воздух здесь был напитан запахом ума. Ты знаешь, как пахнет человеческий ум?

— Сиренью, — улыбается Лена, — да, знаю.

— Сирень в конце декабря — это то, что сейчас надо! Зима ж жуткая!..

И вот, значит, Новый год… Совсем новый!.. Значит, всё старое — в утиль! Тринадцатый разлив Нила. Что то принесёт этот тринадцатый?

В эти дни я всё чаще стал думать о Тине… Она и в самом деле считает, что люди не в состоянии…

«Ваш мир, как колосс Родосский уже расколот. Намечены два последних рубежа. Прополото поле. И вспыхнул последний сполох…».

Прополото поле! Прекрасно! Дождаться урожая и отделить зёрна от плевел. Всего-то! Правда, вдруг все разом засудачили о каком-то конце… Света что ли? Это и есть тот «последний сполох»?

Больше всего меня поражает, что Тина, когда речь заходит о золотом веке — временах безмятежного счастья, где люди не знали ни труда, ни забот, меня поражает, как Тина так решительно равнодушна к такому счастью — счастью без труда, без забот… Даже не равнодушна — напротив!

— …возьми, — говорит Тина, — навскидку хоть Вавилонскую башню! Без труда и забот разве кто-нибудь смог бы её построить?

Хо! Навскидку!..

Да, знаешь…