Глава 10. Однажды, когда, казалось, что мы уже не сдвинемся с мертвой точки — не все так гладко в нашем деле, как порой кажется — однажды Юра подошел к нам с Жорой

— Готово…

Однажды, когда, казалось, что мы уже не сдвинемся с мертвой точки — не все так гладко в нашем деле, как порой кажется — однажды Юра подошел к нам с Жорой, мы как раз только-только закончили третью партию в теннис (2:1 в его пользу, Жора торжествовал победу и был в приподнятом настроении), Юра подошел, бросил свою спортивную сумку на корт и, хлопнув меня по плечу, тихо и не выявляя никаких эмоций, произнес это долгожданное слово:

— Готово, — сказал он и улыбнулся.

Жора сидел, развалившись в плетенном кресле, разбросав свои белые крепкие ноги в новеньких кроссовках по сторонам и вытирал со лба огромным синим полотенцем несуществующий пот.

— Хочешь сыграть? — спросил он у Юры, — я сегодня очень силен.

Юра продолжал улыбаться.

— Правда, — сказал я, — не может быть?

— Правда, — сказал Юра, — можно начинать. Жаль, что мы так и не осилили Гермеса.

Жора прислушался и сказал:

— Сегодня пятница, корабли не выходят из гавани. А в субботу сам Бог не велит работать. Значит, начнем в понедельник. Все новые дела умные люди начинают с понедельника. А Гермес твой… Никуда не денется.

— Давай, — сказал Юра, — давай сыграем. Я выбью из тебя эту победительную спесь.

— Попробуй, — сказал Жора и выбрался из кресла.

Обнаженный по пояс в белых спортивных трусах, весь белый как снег (загар всегда боялся его кожи), с синими глазами и с теннисной ракеткой в правой руке, он был похож на древнюю греческую статую, изваянную в честь победителя Олимпиады.

— Аня уже работает, — сказал Юра и, согнувшись в три погибели и прыгая на одной ноге, стал стягивать с себя спортивные брюки.

— Кто первый?!

Мы с Жорой прокричали этот вопрос одновременно. Юра как раз освобождал от штанины вторую ногу и ничего ответить не мог. Мы с Жорой терпеливо ждали. Жора подошел к Юре и поддержал того, чтобы он не рухнул на корт, запутавшись в собственных штанах.

— Как и решили, — наконец произнес он, — первый — Ленин. С ним нужно поторопиться. Поговаривают, что мумию вот-вот предадут земле.

— Ладно, — сказал Жора.

— Ленин так Ленин, — сказал я.

Иначе и быть не могло. В так называемой культуре клеток у нас хранились лишь клетки Ленина и Иоанна Павла Второго. Они и должны были быть пущены в дело в первую очередь. Сначала Ленин, затем Папа римский.

— Да, Ленин, — сказал Юра, — мы же решили.

Он неуклюже залез в длинные цветастые шорты, помахал руками, разминаясь, два-три раза присел, припав на левую ногу (его всегда подводило правое колено), наконец извлек из чехла ракетку, и кивнул Жоре, мол, я готов.

— Ленин, — сказал он еще раз, — а вы кого хотели? Ленина у нас хоть отбавляй. Он уже засиделся в наших термостатах. Как бы не взялся душком… Его нужно привлечь в первую очередь.

Это было ясно и без Юриных уточнений. Клетки Ленина из его крайней плоти, добытой мною у служителей мавзолея за сотню долларов, кажется за сотню, уже истомились в ожидании своего звездного часа. Мир тоже ждал нового пришествия Ленина, как второго пришествия Христа.

— А вот и наша Анюта, — сказал Жора, указывая глазами на подходящую к нам Аню, — как там наш дедушка вождь?

— У меня есть полчаса, чтобы побить здесь самого сильного, — сказала Аня, — кто готов принести себя в жертву?

— Я не только самый сильный, — сказал Жора, — но и самый благородный. Иди, дай Юрке жизни.

Он широким щедрым царским жестом правой руки, словно даря половину царства, предоставил Ане свою часть теннисного корта.

— На, — сказал он, — убей его.

И отдал Ане свою ракетку.

— Я готова, — крикнула Аня Юре, стоя согнувшись на широко расставленных полусогнутых в коленях ногах в конце своей площадки и раскачиваясь из стороны в сторону, как заправский теннисист, — ну-ка, давай!..

Мы с Жорой отошли в сторону.

— Поздравляю, — сказал Жора и дружески хлопнул меня ладошкой по плечу, — сегодня прекрасный день.

— Да, — сказал я, — поздравляю…

Мы улыбнулись друг другу. Мы понимали: если удача нам будет сопутствовать, этот день станет точкой отсчета нового времени. А все было за то, чтобы не произошло ничего чрезвычайного. У Ани было прекрасное настроение, и это был хороший признак того, что все идет, как по писаному. На нее возлагалась ответственность за начало эксперимента, и мы ей доверяли. И все наши искусственные матки, все эти железные леди, как их называл Стас, все двенадцать, тоже были готовы принять наших питомцев. Юра еще две недели тому назад сообщил об абсолютной готовности.

— Мы как космонавты, — рапортовал тогда он, — готовы выполнить любое задание родины и правительства.

Пока Аня с Юрой сражались на корте, мы с Жорой молча наблюдали за ними. Сказать было нечего. Слова были просто лишними. И Аня, и Юра, и мы с Жорой, все мы прекрасно осознавали, что значат вот эти минуты для будущего человечества. И Анины вскрики, когда ей не удавалось укротить лихо закрученный Юрой мяч, были не криками отчаяния, а способом разрядки колоссального напряжения, которым было переполнено ее красивое прыткое тело. Юра только ахал при подаче, стараясь держать на лице улыбку. Так он держал себя в руках.

— Хэ-эх! — только и слышалось с его стороны.

Игра продолжалась не более трех-четырех минут.

— Да, — Жора оторвал глаза от играющих и посмотрел на меня, — что с Тиной? Пора бы уже…

— Да, — сказал я, — всё готово. Через день-другой начинаем.

— Наконец-то, — сказал Жора, — надо-надо уже… Видишь же!

Я кивнул: вижу!

«Тиннн…».

— Все, — крикнула Аня, — o’key!..

Она побежала к сетке и, дождавшись, когда подойдет Юра, подала ему руку.

— Ты победил, — призналась она, — ты сильнее.

— Ань, — сказал Юра, — счет пока один ноль в твою пользу. Сегодня ты самая сильная, ты же знаешь. Сегодня и всегда. Ты — непобедима!

Они подошли к нам.

— Аню-у-та, — тихо произнес Жора и обнял Аню за плечи, — ты — гений.

— Я знаю, — сказала она и в ее глазах заблестели слезы.

Да, было отчего разрыдаться. Труднее всего было, конечно, ей. Мы же — мужики! Мы рассчитывали на нее, мы надеялись, мы знали, как нелегко взять на себя такую святую роль, как рождение новой эры. Но никто из нас не в состоянии был ей помочь, взять на себя ее обязанности, сыграть ее роль в этом чудесном и непомерно ответственном спектакле. Это был приговор времени, вердикт, вынесенный самим Богом. Ничего бы не случилось, если бы что-то там не заладилось, не удалось, мало ли что могло помешать открытию века! Правда, это был бы такой срыв, такой для нас удар, ударище, от которого мы бы не скоро пришли в себя. Проигрыш, поражение, край, крах… Многие бы, я в этом был уверен, бросились бы от нас наутек, кто-то бы — предал. Такое случается…Но, слава Богу, кажется, все получилось. Бриллиантики слез в Аниных глазах свидетельствовали о первых признаках неудержимой радости, переполнившей не только Аню, но и каждого из нас. За долгие годы ожидания это была первая победа. Ее слезы были наградой всем нам за наш труд и терпение, и верность своему делу.

Во всяком случае, Ленин уже оживал. Воскресал. Ядра его клеток были полны жизненной энергии, они уже зацепились за жизнь и теперь локтями пробивали себе дорогу в будущее.

Воскрешение…

Мы не произносили подобных слов, но уши наши слышали их.

— Сколько было ядер в исходном материале? — спросил Жора.

Чтобы Аня пришла в себя.

— Пятое разведение…

— Ты выбрала самое сильное, мощное, самое воинствующее, ленинское ядро… Самое живучее.

Аня кивнула:

— Конечно!

Мы знали, что из фракции тугих сочных жизнеспособных ядер, было отобрано лишь одно, хотя большинство из них тоже могли стать Лениными. Тучи Лениных — как саранчи. Такое вряд ли могло прийти в голову нормальному человеку. Мы были ненормальными? В какой-то мере, в какой-то мере…

— Не бережешь ты крайнюю плоть вождя, — пошутил Жора, — одно-единственное из десятков тысяч… Сколько было бы юных ленинцев?! Тьма!..

Ленин и теперь живее всех живых, — сказал Юра.

— Аня, — сказал я, — ты теперь наша Ева.

— Да…

— Мадонна, — сказал Юра.

— Да…

— Ты наше золото, — сказал Юра, — ты подняла глаза людей к Небу. Да-да! Царица Ра! Если завтра солнце взойдет, то лишь благодаря твоим усилиям, твоей старательности и щепетильности…

— И твоей обворожительной божественной улыбке, — сказал Жора.

— Вы все людоеды, — сказала Аня и смахнула ресницами очередную слезу, — каннибалы и антропофаги… Крррровопийцы ненасытные!..

Аня растрогалась.

— Он тоже будет лысый? — спросил Жора.

— Златокудрый, — отшутилась Аня. — Как ты.

— Теперь нужно искать геном Нади Крупской. И Инки Арманд. Без любовницы вождь — не вождь. Доказано историей.

— А Горбачев?

— Какой из него вождь, — сказал Жора, — комбайнер. Подкаблучник и надутый павлин…

— В своей Нобелевской речи ты его нахваливал, — сказала Аня.

— Я хвалил его только за то, что он развалил твой Союз. За это же его хвалил и Нобелевский комитет. За мир во всем мире! Разве он не достоин похвалы?

— Сыграем, — предложил Жоре Юра, — ты как?

— С радостью, — воскликнул Жора, — а-ну, становись!..

Они начали новую партию, а мы с Аней побрели к океану.

— Как раз сегодня, — сказала Аня, — нужно было начинать. Сегодня Ленин попадает во все свои циклы.

— Я знаю, что ты все сделала правильно.

— Я сама приняла решение.

Аня не оправдывалась. Ей нужно было просто выговориться.

— Идем купаться, — сказал я.

— Я просчитала: он должен родиться 22 января.

— Сегодня июнь, начало лета.

— Да, семимесячным, — сказала Аня.

— Недоноском, — вырвалось у меня.

— Мы его хорошенько подкормим, стимульнем гормончиками, он будет у нас первым красавцем.

— Надо надеяться.

— Слушай, у тебя же скоро день рождения, — сказала Аня, — хочешь, я подарю тебе?..

— Ты уже подарила, — сказал я, — Ленин — это лучший подарок.

— Нет, — сказала Аня, — не Ленина…

— Идем купаться, — снова предложил я и взял ее за руку.