Интенсивность конфликта

понятно, что именно вызываемый стойкостью конфликт и определяет ее значи-ость (Moscovici, 1980). Другой существенный параметр касается того, каким об­разом в ходе конфликта ведутся переговоры во время осуществления влияния, связи с этим следует отличать более ригидный стиль от более мягкого. Возьмем Ример, далекий от экспериментов, и рассмотрим эпизод из истории, иллюстри-Ующий гибкий стиль поведения. Так, в начале XX в. Ленин выдвинул лозунг нения Рабочего класса в борьбе против царизма, затем лозунг передачи земли Р^естьянам. Это противоречило догматическим ортодоксальным концепциям, со­чено которым следовало немедленно провести коллективизацию. Ведь частная °ственность находилась в вопиющем противоречии с долгосрочными интере-^Ми Пролетариата. Возможно, но Ленин был стратегом, специалистом в области

412 Глава 15. Стили поведения и социальные представления о них

Интенсивность конфликта 413

революционной стратегии, — короче говоря, специалистом в области стиля пове­дения! Разве Ленин не писал тогда о том, что лозунг «С крестьянской буржуази­ей — за демократию, с городским пролетариатом — за социализм» будет более по­нятен деревенским беднякам, чем блестящие пустые фразы эсеров народническо­го толка? Известно, как затем изменились лозунги. Но разве здесь мы не видим иллюстрацию самого принципа, который управляет стилем поведения? Разве это не стратегии, дающие план действий, поведения, речей, постоянно приспосабли­ваемых к исторической конъюнктуре и к целям индивидов и групп, независимо от срока их выполнения?

Напротив, ригидность создает стиль поведения, основанный на подчерки­вании крайних позиций, предлагаемых в переговорах между социальными парт­нерами. Эта негибкость ведет к сохранению конфликта между ними, к беском­промиссному блокированию переговоров. Чтобы позиционировать такой стиль поведения, достаточно рассмотреть некоторые институционализированные фор­мы ригидности, почти превратившиеся в ритуал и встречающиеся, в частности, на начальных стадиях переговоров в сфере промышленности, где разные стороны дружно отвергают компромисс (см. Pruitt, Carnevale, 1993). Хотя это, безусловно проявления более фундаментальных конфликтов, а именно классовых противо­речий, тем не менее и здесь речь идет о стилях поведения, действующих подобно стратегиям, эффективность которых должным образом оценивается и которые должны сделать возможными дальнейшие переговоры при более благоприятных исходных позициях.

Ригидность основана на сильно иерархизованной организации критериев оцен­ки, а суждения имеют утверждающий, повторяющийся, односторонний характер и учитывают лишь один параметр. При этом каким-то образом задается некая форма экстремизма, увеличивающая социальное давление, оказываемое различ­ными формами поведения, и обостряющая социальный конфликт. Ригидность, следовательно, представляет собой противоположность стилю, проявляющему большую гибкость, волю к смягчению давления и к избежанию слишком явного блокирования переговоров.

Рассмотрим в качестве примера один из экспериментов (Mugny, Pierrehumbert, Zubel, 1972-1973). Помощник экспериментатора, участвовавший в дискуссии на тему нацио­нальной армии, защищал крайне милитаристскую позицию, противоречащую позиции испытуемых, настроенных скорее против милитаризма. В течение шести дискуссий по­мощник неизменно защищал одну и ту же точку зрения, выдвигая заранее подготовлен­ные аргументы. Единственное различие между двумя вариантами эксперимента заклю­чалось в степени экстремизма, когда группы из трех человек должны были сделать выбор, пользуясь 8-балльной шкалой. В варианте, представлявшем ригидность, помой­ник экспериментатора выбирал неизменно крайнюю промилитаристскую позицию-В другом, более гибком, варианте помощник делал такой же выбор только в трех пер­вых дискуссиях. В трех остальных дискуссиях, оставаясь явно на тех же позициях в от ношении содержания, он выбирал на шкале ответ в менее крайних выражениях (6 вм^е сто 8, 3 вместо 1) для того, чтобы, как он говорил, попытаться добиться консенсус³' которого требовал экспериментатор. Одним словом, он вел переговоры чисто ф°Р мально, поскольку открыто оставался на своих позициях. Помощник модулировал, следовательно, свое поведение, противопоставляя своему первоначальному экстремиз­му формальное отступление, указывавшее на его гибкость и намерение избежать бло­кирования переговоров. Вследствие этого его позиции отвергались не столь явно. w

i

Значение, которое обретает в конечном счете стиль стойкого поведения, зави­сит, следовательно, также от интенсивности конфликта, модулируемого стилем переговоров, направляющим саму структуру имиджа в организации обоих пара­метров — более реляционного (связанного с отношениями) и более социокогни-_тивного, — в процессе понимания меньшинства. Если эти параметры независимы, то стойкость воспринимается как максимальная. Однако эти два параметра могут вступать в противоречие и даже взаимно исключать друг друга. От чего зависит характер связи, которая устанавливается между ними? Не вдаваясь в подробно­сти, можно утверждать, что чем больше ощущается социальный конфликт, тем _в большей мере испытуемые будут связывать эти два параметра — социокогни-тивный и реляционный. Точнее, чем более заметной будет бескомпромиссность коммуникатора, тем меньше будет восприниматься его стойкость (Mugny, 19756). Поскольку воспринимаемая стойкость является скрытым источником ее дейст­венности, представляется, что коммуникатор должен будет умело дозировать конфликт, вызываемый его стилем поведения. Являясь стойким, но гибким, он будет оцениваться по обоим параметрам раздельно. Если же он будет стойким и ригидным, то сделает свою бескомпромиссность более рельефной, и тогда его стойкость получит другое значение и будет рассматриваться как догматизм.

Какова же причина этого нового социокогнитивного структурирования, вызы­вающего соскальзывание от бескомпромиссности во взаимоотношениях к впечат­лению, которое делает недействительным передаваемое содержание? Дело в том, что негибкий стиль поведения, усиливая конфликт, усиливает выраженность па­раметра блокирования и побуждает испытуемых к сужению своего когнитивного поля до такой степени, что их восприятие становится односторонним. Если это так, то достаточно ограничить когнитивное поле испытуемого с помощью адек­ватной процедуры, чтобы один и тот же стойкий стиль поведения подвергся се­мантическому смещению, подобному соскальзыванию, вызываемому негибким стилем. При этом непосредственно улавливалось бы когнитивное функциониро­вание, вызывающее этот эффект. Здесь имеется в виду, что, когда индивид вынуж­ден представлять себе социальную ситуацию односторонне (связывая ее лишь с одним параметром и учитывая только часть информации, которую может дать эта ситуация), он будет стремиться отобрать из всей информации психологически только самые рельефные, очевидные элементы. Значение, которое он придаст си­туации, будет зависеть только от этих элементов, и тогда либо испытуемый не бу­дет учитывать другие элементы ситуации, либо он их истолкует в свете того, что его поразило. В таком случае то, что будет выражено в стойкости, — это будет, как мы видели, бескомпромиссность источника коммуникации во взаимоотношени­ях. При этом его стойкость, по-видимому, не будет замечена либо будет интерпре-тированд только с точки зрения бескомпромиссности. Напротив, если индивид вынужден учитывать многие параметры, рассматривая со всех возможных точек ³Рения тот излишек информации, который дает ему стиль поведения коммуника-^т°ра, то он, по-видимому, сумеет эффективно использовать эту информацию и Взвесить различные параметры. Стойкость поведения тогда воспринимается сама Яо себе, в той мере, в какой бескомпромиссность, теряя частично свою выражен­ность, придает значение поведению коммуникатора, не маскируя его.

Эти мысли проиллюстрировал Рикато (Ricateau, 1970-1971) в эксперименте, в ходе ко­торого испытуемые вместе с помощником экспериментатора обсуждают случай подро-

414 Глава 15. Стили поведения и социальные представления о них __________________

сткового правонарушения. Во время дискуссии помощник стойко защищал самую непопулярную крайнюю точку зрения и отказывался идти на уступки. Он вел себя оди­наково во всех трех вариантах эксперимента, различавшихся только способом воспри­ятия, создаваемого у испытуемых экспериментатором. Во время дискуссии каждый испытуемый должен был описать остальных участников (в том числе и помощника экспериментатора). В одном варианте эксперимента («монолитном») испытуемые имели в своем распоряжении только две шкалы. Это было сделано для того, чтобы они оценили самые выразительные элеме?ггы информации. В двух других вариантах эксперимента испытуемым были предложены 5 или 8 шкал, с тем чтобы научить их использовать больше элементов информации, касающихся поведения «другого». Как и предполага­лось, испытуемые, участвовавшие в «монолитном» варианте эксперимента, в большей мере отвергали позиции коммуникатора, чем те испытуемые, которые должны были рассматривать более разнообразную информацию. В конце взаимодействия испытуе­мым было предложено еще раз описать помощника, выбирая из сотни прилагательных те, которые, по их мнению, характеризуют его лучше всего. Качества касались, в част­ности, восприятия стойкости и бескомпромиссности. Результаты показывают, что рельефность этих двух параметров изменяется в зависимости от условий эксперимен­та. Воспринимаемая стойкость возрастает по мере того, как испытуемые вынуждены рассматривать большее число параметров поведения источника коммуникации. На­против, бескомпромиссность при блокировании переговоров ощущается тем больше, чем более «монолитен» способ восприятия.

Этот эксперимент показывает, что при постоянстве стиля поведения важным оказывается характер управления конфликтной ситуацией. Если негибкий стиль поведения приводит к одинаковым последствиям, то можно сделать вывод, что это происходит вследствие возникающего у испытуемых более «монолитного» способа восприятия, и это делает более рельефной бескомпромиссность в отно­шениях с другими людьми. Вокруг нее имидж структурируется однозначно. Та­ким образом, стили поведения оказывают непосредственное влияние на качество восприятия межличностных отношений. Не влекут ли они за собой действительно «конфликтуализацию» отношений между партнерами и не создают ли они управ­ляемую ими же напряженность, поддерживая ее (как стойкость), смягчая ее (как гибкость) или ожесточая ее (как ригидность)?

Мы должны рассмотреть еще одно значение, вызываемое конфликтностью стилей поведения. Оно касается идентифицирующей связи, которая объединяет или разграничивает источник и объект воздействия. Так, целый ряд эксперимен­тов был проведен на основе предположения, что более гибкий стиль вызывает у объекта воздействия чувство общей принадлежности за пределами противопо­ложности мнений. Напротив, ригидный стиль, по-видимому, сразу создает впе­чатление, что коммуникатор относится к другой социальной категории, к своего рода аут-группе, и в соответствии с этим и ведет себя с объектом воздействия (Mugny, Papastamou, 1982). Согласно общепризнанному мнению, категоризация источника коммуникации как члена своей группы ведет к более сильному его влиянию на объект воздействия (по крайней мере заметному внешне) (Martin, 1988), чем влияние, оказываемое коммуникатором, относимым к другой группе-Понятие стиля поведения позволяет различать более тонкие нюансы с помощь гипотезы, согласно которой оптимальная сила конфликта неодинакова и завися от социальной принадлежности коммуникатора к той или другой категории.

Для этого допустим, что только по причине расхождения позиций, создавае­мого меньшинством, возникает конфликт. Это расхождение является гарантом

Интенсивность конфликта 415

влияния меньшинства, поскольку, если конфликт незначителен, влияние не обна­руживается (как в случае нестойкости: см. Moscovici, Lage 1976; Mugny, 1975a). £_Сли, кроме того, ввести категоризацию стойкого меньшинства как аут-группы, _т0 появляется дополнительный источник конфликта: разве не логично желание ^граничить себя от суждений коммуникатора, не идентичного с нами (Maass, fylucchi Faina, 1995)? Другая серия экспериментов была проведена исходя из по­ложения, что в таком случае меньшинству выгодно проявить себя как менее склон-_н0е к конфликту в рамках демонстрируемого стиля поведения. Напротив, при ка­тегоризации коммуникатора как входящего в свою группу (как члена ин-группы) _ему выгодно усиление конфликта, так как объект воздействия имеет мотивацию к установлению суждений, близких к позиции источника коммуникации, принад­лежащего к той же категории (Turner, 1991). Возьмем в качестве примера экспе­римент с христианами (Mugny, Perez, 1985).

Испытуемые-христиане знакомились с защитной речью меньшинства, благоприятно относящегося к иностранцам и состоящего также из христиан. Однако в половине ва­риантов эксперимента меньшинство ссылалось только на библейские тексты и поэтому могло рассматриваться как принадлежащее к той же группе. В другой половине вари­антов эксперимента меньшинство, представляя себя как христиан, пользовалось тем не менее исключительно политической аргументацией, и поэтому оно в большей сте­пени воспринималось как аут-группа, так как политическая аргументация в данной среде осуждалась. Это отодвигало меньшинство к границам христианской ин-группы, на грань категоризации как аут-группы. Кроме того, в одном случае меньшинство за­щищало гуманитарные требования, по существу определяющие для христиан, а в дру­гом случае требования меньшинства имели социополитический, более радикальный и идеологический характер. Эти последние требования противостояли первым, от кото­рых они сильно отличались, так как, в частности, защищали политическое и профсоюз­ное равноправие иностранцев. Это в конечном счете и было источником конфликта. Одной половине испытуемых меньшинство представляло требования просто как «же­лательные» (формальные переговоры). Стиль поведения согласовывался с регулирова­нием, типичным для рассматриваемых кругов христиан. Другой половине испытуемых требования представлялись как «абсолютно обязательные для всякого христианина, достойного этого имени» (формальная бескомпромиссность). Стиль поведения больше соответствовал политической идеологии. Результаты опросника, касающегося устано­вок по отношению к иностранцам, предложенного в конце эксперимента, в основном подтверждают, что «библейский» источник, наиболее характерный для ин-группы, ока­зывает более сильное влияние, если подчеркивает конфликт, настаивая на регулирую­щем аспекте принадлежности к церкви как обязательного качества, чем в случае, когда принадлежность к христианской церкви подавалась лишь как желательная и каждый индивид сохранял свободу выбора. Напротив, политизированный источник, стоящий на грани отнесения к другой группе (аут-группе), оказывает более сильное влияние, не Демонстрируя сильного регулирования и смягчая категоризацию, своим уступчивым стилем поведения, допуская компромисс («желательно»), чем в случае, когда высказы­вания имеют категорический, безапелляционный характер («необходимо»).

В классическом, если можно так сказать, духе оба аспекта рассматривались ^только в отношении социального влияния источника-меньшинства. Идеологиче­ское содержание функционировало в качестве специфических черт, а также для категориального деления, поля. Направленное против норм содержание позиций Меньшинства классифицирует его как относящееся к враждебному лагерю откло­няющихся (девиантов), не входящих в «свою» группу идеологически ангажи-

416 Глава 15, Стили поведения и социальные представления о них

Восприятие сквозь призму общепринятых условностей: психологизация 41'

рованных людей. Предполагалось, что эта дифференциация смягчается, когда принадлежность к одной и той же общей категории как-то компенсирует расхож­дения в отношении содержания. С другой стороны, с точки зрения логики, расхож­дения должны были бы усиливаться, когда эксплицитная категоризация углубля­ет разногласия идеологического порядка (о «двойном меньшинстве» см. Maass Mucchi, Faina, 1995). Приведенные данные заставляют уточнить эту концептуа­лизацию. Чтобы избежать «фатальности» динамики межгрупповых дифферен­циаций (Doise, 1976) и понять их логику, необходимо ввести третий элемент — риторику поведения. Короче говоря, меньшинство может благодаря внутренней организации поведения и риторики его выражения обострить или смягчить кон­фликты, связанные с его социальной принадлежностью, и, следовательно, уси­лить дискриминацию, которой оно подвергается, или помешать ей (Sanchez-Ma-zas, Perez, 1995). Напрашивается мысль, что исход попытки влияния не зависит раз и навсегда от категоризации меньшинства, и это подтверждается другими дан­ными, полученными на основе той же парадигмы и касающимися межгрупповых аттитюдов (Mugny, Perez, Kaiser, Papastamou, 1984). Следовательно, категори­зация не функционирует однозначно как автоматическое смещение чисто ког­нитивного характера либо как следствие «социальной силы тяжести», воспроиз­водящей социальную дифференциацию. И с этой точки зрения здесь действуют стили поведения, которые «играют» категоризациями, активизируя или нейтра­лизуя их.