Воспоминание о Кудрине ротного командира

В 1906 году в одном из полков, где пишущий эти строки находился на службе в качестве командира роты, появился новобранец, или, выражаясь техническим языком, "молодой солдат", по фамилии Кудрин. Он был из "запоздавших" и прислан в роту по особой секретной бумаге, в которой рекомендовалось обратить на препровождаемого особое внимание и постараться вразумить его, убедив, чтобы он не отказывался от обязанностей военной службы.

Личность Кудрина меня заинтересовала. Это был далеко не заурядный человек и сильно выделялся из общей группы "сектантов", появление которых среди поступающих в полк молодых солдат было не редкостью. Невысокого роста, худощавый, с грустным, вдумчивым выражением ласковых, добрых глаз, -- Кудрин с первого взгляда далеко не производил впечатление упорствующего и юродствующего, что считалось в полку обыкновенным явлением.

Кудрин с первых же слов заявил, что он не принадлежит ни к какой секте и ни к какому религиозному толку, что он просто "Божий человек", а все его единомышленники -- "Божьи люди", что он "познал истину" и убедился в необходимости для каждого человека служить Богу и исполнять Его закон, а потому обучаться делу убийства людей своих братьев, так как все люди -- дети одного Бога, он не может и не станет этого делать. В речах Кудрина звучали неподдельная искренность и глубокая убежден-

-- 18 --

ность, поэтому я, пригласив его в особую комнату, с глазу на глаз ласково и приветливо повел беседу. Беседы эти потом возобновлялись и, скажу, откровенно, увлекали меня.

В наших беседах я упирал на то, что служение ближнему есть одна из заповедей Христа, который сказал, "что нет большей любви, как если кто душу свою положит за своих друзей" и что наше назначение, назначение войны заключается не только в том, чтобы любить врага, но и в решимости гибнуть самим от него во благо родины и живущих в ней наших братьев. Поэтому отказ от военной службы по религиозным убеждениям можно рассматривать как крайний эгоизм: "пусть, мол, другие гибнут, а я, оставаясь в стороне, сохраню свою жизнь." Между тем, живя в государстве, я же пользуюсь всеми благами, которые оно предоставляет своим гражданам: охраною личности, свободного труда, пользования результатами труда... Правда, всякая власть, в том числе и государственная, прибегает к насилию и не только угрожает различными наказаниями за нарушение выработанных законодательною властью норм, но и приводит эти угрозы в исполнение, но ведь она вынуждена это делать, иначе угрозы оставались бы лишь пустым звуком и не достигали бы цели. Говоря по совести, возможно-ли практически совершенно отказаться от власти при наличии тех каиновых чувств, которые так живучи на земле? Ведь если бы на земле жили не люди, а ангелы, ну тогда понятно... Человек же не может отрешиться от чувственной природы, от страстей, а потому начальство, исправник, солдат, стражник необходимы. Надо не забывать, что власть есть бремя, и бремя тяжелое и что быть великодушным гораздо легче, чем быть справедливым.

На это Кудрин возражал, что он не берется быть учителем людей, но за свою жизнь считает себя ответственным перед Богом. Вот он здесь стоят передо мною, видит во мне брата и глубоко скорбит за меня, скорбит за то, что я так далек от истины, что я заблуждаюсь. Он на меня не сердится, не злобствует, а лишь скорбит и жалеет. Он ничего не имеет против тех репрессий, которые я, по долгу моей службы, предприму против него; он ничему, никакому злу, противиться не будет, но от своих верований не уступит, будучи глубоко убежден в их правоте. Ведь надо же с чего-нибудь начать человечеству, иначе в своих греховных стремлениях оно дойдет до ужасающих размеров. Он своей проповедью, своей жизнью докажет многим, убедит многих в своей правоте и будет счастлив пострадать и умереть в сознании, что посеял добрые семена, которые дадут пышные всходы; у него явятся последователи, из которых каждый, по мере своих сил, будет толкать мир к добру и приближать людей к Богу.

Должен признаться, что его речи производили сильное впечатление и даже как бы гипнотизировали меня не глубиною доводов, не силою аргументации, не логическими построениями мысли, а вдохновенностью слова, горящим взором, искренностью и убежденностью, которые звучали в тоне его голоса и рисовались в естественных, незаученных позах и жестах его тщедушного тела. Мне западали в душу его слова и думалось: вот человек, у которого слово вырывается из сердца и идет прямо к сердцу слушателя.

С такими речами Кудрин обращался и к солдатам моей роты. На мою просьбу этого не делать, он решительно отказался, заявив, что этого он не может. Тут наступила для меня тяжелая обязанность изолировать праведника. Это было для меня слишком тяжело. Мои ходатайства перед начальством о неприменении к нему репрессивных мер не имели успеха. Тогда я придумал иное средство. Я предложил Кудрину пойти ко мне в деньщики, гарантируя ему полную свободу его убеждений без всяких на-

-- 19 --

силий над его совестью. Но он наотрез отказался, мотивируя свой отказ тем, что ему было бы черезчур хорошо и что он тем мог бы вызвать соблазн среди своих единомышленников. Я признался перед ним, что мне слишком тяжело учинить над ним злое дело -- заключить его под арест.

Когда я это высказал., лицо его озарилось внутренним светом и он задушевным голосом обратился ко мне со словами:

"Брат мой, не смущайся тем, что обязан делать, это твой долг. Нельзя требовать от человека сразу просветления. Я -- Божий работник, ты тоже, но разница между нами та, что я -- сознательный Божий работник, а ты -- бессознательный. Я -- ствол дерева, а ты листок на этом дереве, или маленькая веточка. Таких много и это дает мне уверенность, что наши труды и жизнь не пройдут даром: настанет время, когда правда Божия и истина засияют на земле ослепительным блеском, исчезнут злоба, насилие -- и люди поймут, что они братья, сыны единого Бога".

Кудрин был заключен под арест в одиночную камеру. Я в качестве его увещателя получил беспрепятственное право навещать его там и беседовать. Я делал это охотно, меня тянуло к этому человеку, хотелось с ним сблизиться. Сначала он не принимал от меня никаких услуг, но потом мне удалось его убедить принять от меня, "как от брата", небольшие приношения в роде чая, сахара и проч. Он принял. Беседы с Кудриным увлекали меня все больше и больше, но наше общение продолжилось недолго: его перевели в другой город для осуждения в военно-окружном суде. Я вызвался в суд в качестве свидетеля, куда мне очень хотелось поехать, чтобы еще раз увидеть Кудрина и засвидетельствовать пред судом о его если не невинности (формально он обвинялся в неповиновении и отказе от военной службы), то во всяком случае, о его высокой нравственности и отсутствии в его деянии злой воли. Но мне не удалось поехать, так как начальство не отпустило меня, найдя какой-то к тому предлог. Мне же, между прочим, было сказано, когда я пытался настаивать на необходимости поехать, правда, сказано в полу-шутливом тоне, что, мол, кажется, не вы его вразумили, а он вас совратил.

Впоследствии я узнал, что Кудрин был большим приверженцем учения Льва Николаевича Толстого и имел как с ним, так и с его единомышленниками непосредственные связи.

Какая судьба постигла Кудрина, мне не известно. Что с ним сталось и где-то он в данное время...

Л. Кобранов.

Курск, 1918 г.

10-23 Сентября.

==========

Воззвание Общины " Трезвая жизнь" к Союзникам.

В начале 1919 г. 14 союзных государств предполагали устроить великий поход на Россию для подавления Советской власти. В нем должны были участвовать: англичане, французы, американцы, бельгийцы, румыны, итальянцы и др.; должны были пойти войска и диких племен: краснокожие и чернокожие, сенегальцы, зулусы, арабы, индусы, австралийцы и др. Громадная армия должна была двинуться с тысячами пушек, танков, удушливыми газами и пр. В виду этого небывалого предполагавшегося нашествия Община "Трезвая Жизнь" выпустила следующее воззвание: