Справедливость в истории

Ничто так не колеблет представления наивно верующего ума о “справедливом провидении”, как напрашивающееся на каждом шагу человеческой жизни убеждение в “неисправности” мира. Вопреки всем старательным теологическим объяснениям и толкованиям колеблет наивную веру и гложет благочестивое сердце вопрос о том, неужели вся исправность, которой полна человеческая жизнь, есть дело всеблагого и всеправедного Бога? Это — необходимый и неизбежный вывод из антропоморфизма, представляющего Бога в образе человека и приписывающего ему человеческую “справедливость”. Но в мире и в жизни или собственно в жизни и в истории осуществляется совсем не человеческая справедливость, скорее — историческая справедливость, которая должна казаться грубой несправедливостью в человеческом смысле. И здесь виновата ложная индивидуальная мерка, которую человек прилагает к житейским событиям: они совершаются по совершенно иной мерке, так сказать, по большому социальному масштабу, и их надо обсуждать с точки зрения этого масштаба. Если же эти вещи мерить индивидуальной человеческой меркой, тогда, конечно, ошибки неизбежны,

Что понимают люди под справедливостью вообще? Известный критерий в распределении материальных и нравственных благ. Существует два понятия о справедливости. Одни исходят из полного равенства всех людей и потому требуют для каждого индивида одинаковой доли прав и благ. Оба эти понятия признают индивида объектом и масштабом применения справедливости, и при всяком действии, имеющем объектом человека, спрашивают: соответствует ли оно ценности этого объекта? Если соответствует, тогда действия зачисляются под рубрику справедливости; если нет — несправедливости. При этом различные приговоры имеют место лишь настолько, насколько существуют различные мнения о ценности объекта, или насколько одно понятие о справедливости основано на полном равенстве в оценке всех людей, другое — на неравенстве в их оценке,

Все эти понятия о справедливости имеют своим исходным моментом изучение поступков людей в отношении к людям и создают критерий для переговоров между ними. Как таковые, они имеют известную долю значения.

Но не удовлетворяясь применением этих понятий к человеческим поступкам, люди переносят их и на исторические события и даже вообще на явления природы.

Это перенесение критериев справедливости на исторические события есть следствие ложного предположения будто люди (С. 93) создают эти события силой своей свободной воли: перенесение же их на естественные явления есть следствие антропоморфизма, который представляет себе Бога действующим по образу людей и создающим явления природы.

Не нужно долго доказывать нескладность такого представления. Не люди создают исторические события, так же как не Бог — явления природы. Так как у этих явлений нет активных агентов, действия которых можно было бы оценить по достоинству их объектов, то совсем не может быть речи об их справедливости и несправедливости.

Однако вопрос может быть поставлен в несколько ином смысле без отношения к действующему субъекту. Воздает ли отдельным людям ход истории и явлений природы по их заслугам, т.е. одобряется ли, добро, наказывается ли зло, есть ли поэтому в истории и природе справедливость или нет? Но в такой форме этот вопрос не уместен, так как индивид совсем не есть объект истории или природы... Вследствие этого и наша оценка личностей не существует для истории и природы, хотя мы и считаем их субъектами исторического и естественного процесса.

История и природа заметны лишь в массовых действиях, можно сказать, что они имеют дело лишь с массами; их действия мы можем познать только во влияниях на известные естественные группы и величины, которые состоят из некоторого числа существующих или сменяющих друг друга индивидов, т.е. во влиянии на народы, племена, семьи в их существовании или в последовательной смене их поколений.

На этих объектах, несомненно, проявляется влияние исторических и естественных событий, но единственно возможное отношение, существующее между этими влияниями и сущностью этих объектов, есть отношение причинной зависимости между естественными свойствами этих объектов и судьбой, постигающей их в истории и природе.

Другими словами, эти естественные человеческие группы под действием истории и природы играют роль любых предметов природы, подлежащих действию естественных сил. Эти силы осуществляются в них, смотря по их свойству и действию: рыхлый известняк скорее уступает процессу выветривания, чем твердый гранит; безлесный склон под дождем становится голой скалой, между тем как лесистый от дождей приобретает лишь новую и более роскошную растительность. При таком взаимодействии между причиной и действием, причем причина заключается в объектах, а действия — в силах природы, конечно, не может быть и речи о справедливости или несправедливости. Так же мало можно говорить о них по поводу судьбы народа или личности. Эти судьбы — простое следствие (С. 94) причин, которые заключаются отчасти в объекте, отчасти в силах природы и истории.

Поэтому в истории существует только одна справедливость, если уж распространить эту категорию на отношение истории к человеку; она заключается в соответствии следствий и причин. И мы видим, что эта справедливость всегда и всюду с безжалостной последовательностью осуществляется в истории.

В жизни и истории каждый испытывает ту судьбу, которая обусловлена его естественными свойствами; естественные же свойства каждой личности зависят... от социальной среды, ее создавшей. Среда — причина того, что лишь очень редко соблюдается соответствие между значением индивида и его индивидуальной судьбой, ибо человека постигает участь, определяемая его ролью в группе; до индивидуальных его свойств нет никакого дела историческому развитию.

Поэтому личность часто несет не заслуженную несправедливость, которая является естественным последствием причин, лежащих в прошлом социальной среды личности. Отсюда следует, что внуки (чему есть масса примеров в истории) отвечают за “грехи” дедов. Это вполне естественно; ведь развитие исторического процесса зависит от свойств и качеств субъекта этого процесса. А такими субъектами, как мы видели, являются не индивиды, но та социальная среда, которой они созданы и к которой они принадлежат.

С этими свойствами и условиями социальной среды сообразуется течение истории, ее события — и это соответствие исторических событий со свойствами и условиями субъектов историческо-естественного процесса мы должны признать за историческую справедливость. Другой справедливости нет, нет ее и в природе. Альфа и Омега социологии, ее высшая истина и ее последнее слово — человеческая история как естественный процесс. И хотя близорукие умы, признавая по традиции свободу собственного самоопределения, думают, что эта истина уничтожает “нравственность”, в действительности, как раз наоборот, она является венцом всей человеческой морали; ибо только она провозглашает полное самоотречение, подчинение людей закону природы, закону, который только и управляет историей. Содействуя познанию этого закона, социология кладет основания новой морали мудрого самоотречения, т.е. морали более высокой, нежели современная мораль, покоящаяся на воображаемой свободе личного самоопределения, создающая непомерное возвеличение индивида и, тем самым, непомерные желания и стремления его, которые неизбежно приводят к ужасным преступлениям против естественного законного строя.