Индивидуальные стремления и социальная необходимость

Рассмотрев социальный мир и его явления, мы видим, что вещам и отношениям имманентна необходимость, создающая их развитие, направляющая их стремления и достигающая раньше или позже осуществления.

Уничтожить эту необходимость, задержать ее действие не во власти человека: он сам во всем своем поведении подчинен всеобъемлющей имманентной необходимости. Его призрачная видимая свобода не может ничего изменить в самодеятельности и самоосуществлении необходимости.

Это вполне признает и простой здравый смысл относительно бросающихся в глаза так называемых “естественных законов”, но гораздо труднее признать это относительно более тонких микроскопических деталей индивидуальных поступков. Оставим человеку на миг прекрасное заблуждение, будто он “действует свободно”, и рассмотрим лишь, какое значение можно придавать этим свободным действиям ввиду естественной необходимости, осуществляющейся в индивидуальной жизни и в жизни человеческого общества. Все “свободные действия” человека могут быть обобщены одним самым общим понятием, приведены к одному знаменателю, который гласит: сохранение. С другой стороны, все процессы, совершающиеся в природе и человеческой жизни с имманентной необходимостью, также можно объединить одним общим понятием, привести к одному знаменателю, который гласит: изменение и непостоянство.

В области природы все непостоянно; человек все хочет сохранить неизменным.

Это противоречие основной тенденции природы и человеческого стремления тяготеет, как проклятие, надо всеми “свободными действиями” человека, которые от века обречены на уничтожение в бесплодной борьбе против естественной (С. 72) необходимости. Такое значение имеет человеческая “свобода”; это свобода пойманного льва метаться в своей клетке и при всей своей свободе вместе с клеткой следовать за хозяином зверинца в его путешествиях по разным городам и странам.

Но та общая истина, что человеческая свобода ничего не совершит вопреки естественной необходимости, что она подобна пенящимся волнам, которые бушуют у скалистого берега только для того, чтобы отпрянуть от него разбитыми и рассыпанными, — эта общая истина особой цены еще не имеет. Важнее из общего отношения между человеческой “свободой” и естественной необходимостью вывести правильное понимание сущности и характера всего человеческого поведения. Это мы попытаемся сделать. Мы сказали: все так называемые “человеческие свободные действия” направлены к тому, чтобы сохранить то, что преходяще по природе, т.е. что должно погибнуть и уступить место новому. Мы стараемся сохранить наше здоровье, над разрушением которого тихо, но неуклонно работает природа; мы стараемся по возможности дольше сохранить свою жизнь, хотя окончить ее, конечно, естественно и необходимо. Как обстоит дело с этими личными благами, точно так же оно обстоит и со всеми другими благами этой жизни. Стремление человека, направленное на сохранение экономических благ для потомства и после своей жизни, при благоприятных условиях может быть, увенчано успехом в течение ряда поколений: тем не менее, как имущества древнего Креза подлежали всесильному закону естественного непостоянства и вечного изменения, так и от Ротшильдов нашего века в будущем не останется никаких следов.

Все общественные учреждения, наконец, которые создает человек как слепое орудие естественных инстинктов и склонностей, все духовные создания, при помощи которых он делает жизнь более сносной, украшает и облагораживает ее, все это он стремится сохранить “навеки”; все его мысли направлены на это сохранение, между тем как естественный и естественно необходимый поток непостоянства работает над их гибелью, подтачивает их, грызет и разрушает. Мы хотим сохранить социальное общество, в котором нам живется хорошо, но оно должно погибнуть, как и наша личная жизнь; мы хотим сохранить свой язык, религию, обычаи, национальность, совсем не замечая, как каждый день трудится над гибелью этих наших моральных благ, как каждый день является каплей, подтачивающей и дробящей эту воображаемую силу.

Самопожертвование во имя сохранения того, что безжалостно подлежит гибели, мы называем высоким образом мыслей и героизмом. Подчинение естественной необходимости мы называем малодушием и низшим образом мыслей.

(С. 73) Поступать наперекор естественным стремлениям — значит быть аскетом, которому люди не отказывают в своем удивлении; следовать естественным стремлениям и необходимостям — значит, по большей части, быть низким “материалистом”. Безумцы, не видящие и не понимающие всесильности естественных отношений, являются героями наших художественных произведений, при взгляде на которых мы возносимся духом. Чем безумнее они поступали, тем более “великими” они представляются нам. Основатели всемирных государств — Киры, Александры, Цезари, Наполеоны — возбуждают в нас удивление, так как они хотели совершить невозможное и неестественное. и за то погибли. Простой человек, который покоряется естественной необходимости окружающих его отношений, не достоит никакого уважения.

Однако со всеми своими свободными действиями, со всем своим героизмом мы можем сделать только больнее для себя неизбежное исполнение естественной необходимости, но не можем ни на миг замедлить ее. Имманентная вещам и отношениям естественная необходимость осуществляется, хотя бы мы и боролись против нее; поэтому вполне справедливо изображение человеческой жизни в виде вечной борьбы с природой, но вполне ложно воззрение, будто в этой борьбе человек может выйти победителем в каком-либо отношении. Здесь побеждает всегда и исключительно лишь естественная. необходимость, но никогда и ни в коем случае не “свободная воля” человека. Стремление человека только колеблется то по одну, то по другую сторону этой необходимости, пока не совпадает с ее линией; и только тогда оно может быть осуществлено. <…>

<…> (С. 74) <…>

Перейдем к … к законодательству, и посмотрим, в каком отношении находится здесь человеческая свобода к имманентной вещам и отношениям необходимости. Какого гордого сознания полны представители большинства, (С. 75) будь то правая или левая ложи парламента: они ныне творят законы, они законодатели государства; на это они употребляют свое лучшее знание, всю свою мудрость прилагают они к этому, лучших своих членов выбирают они в комиссии и комитеты, остроумнейшим юристам поручают выработку проектов; сами они делают “дополнения” к отдельным “параграфам”! Тут каждый благодарно старается вложить весь ум, который он может выжать из своих мозгов, — и какой же результат всех этих издержек “ума” и “свободного” мышления?

В большинстве случаев — жалкое кропанье, в котором действительные отношения жизни с имманентной им естественной необходимостью должны сделать нужные поправки, чтоб из этого получился годный закон, соответствующий потребностям! Савиньи подобное явление признавал отсутствием призвания к законодательству и приписывал его только “нашему времени”. Недостаток призвания — это факт, но прежнее время в этом отношении было не хуже нашего, и будущее не будет лучше его. Насколько законодатели приспособляются к непосредственным потребностям, принимают во внимание действительные интересы, короче, приноравливаются к естественным необходимостям — лишь настолько они и могут творить годные законы: так было всегда и везде. Но лишь только законодатель сядет на горячего коня доктрины, выставит идеальные принципы и захочет из них выводить законы, чтоб создать идеальное право и идеальную справедливость, — словом, лишь только он, вместо того чтобы подчиняться социальной необходимости, вступит в область свободной духовной деятельности, чтоб создавать законы не по действительным потребностям и интересам, а по “идеям”, сейчас появляются законы, которые ясно обнаруживают отсутствие “призвания к законодательству”.

Это отсутствие “призвания” к “свободному” творчеству проявляется еще в высшей степени в области политики. Здесь все “свободно” созданные учреждения — суть жалкие опыты, которые постоянно преобразуются и переделываются властными течениями действительных интересов и потребностей, чтобы прийти в соответствие с социальной необходимостью и получить некоторое постоянство и крепость. Здесь человеческая (дипломатическая) “свобода” совершенно бессильна и постоянно должна направляться на правый путь социальной необходимостью.

В частности, в этой последней области, в области политики, создания человеческой свободы отличаются особенной шаткостью еще и потому, что основная тенденция всего свободного человеческого поведения — сохранение и приобретение — дает себя чувствовать самым настоятельным образом именно здесь, где безжалостно царит естественная необходимость (С. 76) изменения и непостоянства. Вся мысль, все старания государственного человека направлены на государственное и национальное сохранение и приобретение — вследствие чего естественная необходимость непостоянства и гибели может пробить себе дорогу только насильственным низвержением всех свободных человеческих учреждений. Отсюда следует, что ни одно новое государственное образование не может явиться на свет без насилия и разрушения, без жестокой борьбы и пролития крови. Следовательно, здесь человеческая свобода, направленная на сохранение и приобретение, играет самую жалкую роль, а социальная необходимость, направленная на вечную гибель и вечную смену, проявляется в своем ужасающем величии.

Теперь нам остается разрешить еще один важный вопрос: в каком отношении стоит эта несчастная свобода человека к жизненному счастью? и может ли ему принести пользу более правильный взгляд на ничтожность и пустоту этой его свободы, может ли он помочь ему избежать зла и быть счастливее? Исследуем этот вопрос. Конечно, если бы человек всегда и всюду знал наперед неизбежную необходимость, он мог бы сохранить себя от массы бед и несчастий, подчиняясь неизбежному с тихим смирением; но это совсем невозможно, так как такое знание никогда не может стать уделом совокупности людей, — в крайнем случае, оно является уделом единичных исключительных личностей, так как свобода человека, т.е. колебание по ту и другую сторону линии необходимости, основана на природе человека и является, в свою очередь, тоже необходимостью.

Если, следовательно, для всей совокупности людей нечего и помышлять об уничтожении заблуждений, возникающих из противоречия между индивидуальной свободой и социальной необходимостью, если люди вообще не в силах предохранить себя от зла, порожденного этими коллизиями, то все-таки стоит исследовать, не уменьшает ли несколько — по крайней мере, в некоторых отношениях жизни, в некоторых областях человеческой деятельности — правильное познание необходимости сумм выпадающего на долю человека зла, или, лучше сказать, нельзя ли при помощи такового познания избежать зла, напрасно увеличиваемого человеческой свободой? Посмотрим, насколько это возможно.

Выше нами было уже указано, что мы никогда не должны рассматривать человека как изолированное существо; изолированно человек не мог и не может существовать никогда и нигде. Но если мы правильно представляем себе человека с давних пор не иначе как сочленом племени, орды, то его благополучие и его жизнь зависят от благополучия и жизни окружающих и обуславливается ими. Инстинкт самосохранения, который является сильнейшим мотивом для человеческих (С. 77) стремлений и “свободных” действий, ни в коем случае не индивидуален; напротив, он всегда социален. Он проявляется в совместной жизни со своими и в стремлении подавить чужих.

Этот социальный инстинкт самосохранения, необходимой оборотной стороной которого является стремление подавить и эксплуатировать чужих, открывает для человеческих стремлений и поступков все новые области, как, напр., экономическую и политическую) а также техническую, научную, даже область искусства. В большей части этих областей индивидуальные стремления приходят в конфликт с социальными необходимостями, и так как последние, само собой разумеется, неизменно сильнее первых, то отсюда следует перевес “несчастья” и “зла” в человеческой жизни. Знай человек необходимость, имманентную вещам и отношениям, будь у него сила подчинить свои стремления мерилу этой необходимости, человеческая жизнь была бы, несомненно, гораздо счастливее. Вообще же это невозможно по внутренним и внешним основаниям. Рассмотрим, однако) в какой из этих областей мыслимо подчинение индивидуальных стремлений естественным необходимостям, мыслимы приспособления и покорность.

Прежде всего, они мыслимы в той области человеческих стремлений, в которой познание естественных необходимостей ушло дальше, чем в других. Это — область личной жизни. Здесь люди меньше всего обманываются насчет естественных необходимостей и давно уже научились подчинять им свои стремления. Каждый сколько-нибудь разумный человек подавляет стремление сохранить жизнь дальше границы, поставленной ему природой, и подчиняется естественной необходимости смерти.

Правда, одного (ничтожной ценности жизни) многие народы еще не постигли, или, быть может, искусственно воспитанное направление жизни заставило их это забыть. Высокая оценка жизни является источником великого личного зла. Несчастное воображение заставляет как раз “цивилизованные” нации оценивать “благо” жизни слишком высоко, жаловаться на его утрату как на “великое несчастье” и слишком много думать о его сохранении.

Однако если мы сопоставим, с одной стороны, степень заботливости, которую природа дает человеческой жизни, с другой стороны, степень производительности и продуктивности жизни, которые являются мерилом ее “естественной” ценности, то как низко должна пасть эта ценность! Подземный толчок — и тысячи человеческих жизней подвергаются гибели. Чума сегодня здесь, а завтра там, и сотни тысяч человеческих жизней подвергаются гибели; плохое лето, неурожай и голод похищают в чрезмерно населенных местностях миллионы людей. С другой стороны, природа может позволить себе легкую (С. 78) игру с человеческой жизнью — ежедневно миллионы новых детей появляются на свет, и природа предусмотрительно позаботилась о том, чтобы эта продуктивность не прекратилась никогда.

Ввиду этих естественных отношений есть ли смысл и справедливость излишне оценивать единичную жизнь, как это делают цивилизованные нации? Как много зла и несчастья могли бы избежать люди, если бы исчезли общественные, политические и правовые институты, вытекающие из столь чрезмерной оценки жизни. Наряду с сохранением жизни удовлетворение естественных потребностей образует важнейшее содержание человеческих стремлений. И здесь формы, созданные свободой человека, прямо противоречат естественным необходимостям и наполняют жизнь, особенно цивилизованного человека, бесполезной мукой и бесполезной борьбой. Природа указывает людям на свободно развивающееся удовлетворение их чувственных потребностей, соответствующее их физическим силам. Неестественное направление мыслей создает в этой сфере жизненные формы, которые противоречат естественной необходимости и только увеличивают сумму зла, связанного с жизнью, не будучи в состоянии уничтожить естественной необходимости.

Инстинкт удовлетворения потребностей вводит человека в экономическую область. Нечего и говорить, как тяжела тут его борьба с природой. Естественная необходимость теснит его на каждом шагу; целью его стремлений является сопротивление этим отношениям. Он преуспевает в этом, по-видимому, часто только затем, чтобы наконец все-таки покориться. Его стремления идут в двух главных направлениях: во-первых, он ненасытно гонится за имуществом, которое он должен же, в конце концов, потерять; во-вторых, он гонится за увеличением имущества, чтобы сравняться с имеющими больше, между тем как экономическое неравенство представляет естественную необходимость.

Экономические потребности ведут человека в политическую область, так как государство должно доставлять одним средства за счет других, удовлетворять их высшие экономические и культурные потребности без вреда для них. Как все человеческие учреждения, государство преходяще, и более древнее государство, придя в упадок, должно уступить место новому, быстро развивающемуся. И все-таки как много бесполезных усилий употребляется на то, чтобы сдержать неудержимое, чтоб сохранить жизнь тому, что обречено на смерть.

В сфере внутренней организации государств человеческая свобода вечно ограничивается линией естественной необходимости, обгоняет ли она и низвергает развитие социальных отношений, или задерживает их дольше естественного времени. (С. 79) Поэтому во внутренней жизни государств наступает то вечное колебание, о котором Конт думает, что оно — результат двух противоположных принципов — теологического и метафизического, и что оно должно исчезнуть с наступлением позитивного государствования, но которое мы рассматриваем просто как естественный способ действия “человеческой свободы”.

Напротив, великий триумф празднует человеческая свобода в области техники, науки и искусства. Причина этого очень понятна. Ведь в этих областях дело идет только о том, чтоб исследовать естественную необходимость, действительные факты и законы природы или воспроизвести (в области искусства) их создания. Здесь людям нужно: в первых двух областях рыться до тех пор, пока они не узнают чего-нибудь; или (в искусстве) делать попытки выразить что-нибудь, пока они не будут успешны. И они делают это с большим терпением и получают известный, конечный результат.

У всей техники и всей науки нет высшей задачи, как исследовать природу, познать ее законы: так как природа всегда одна и та же, поток человечества течет бесконечно и любознательность людей остается постоянной, то наконец должно удаться подсмотреть у природы ее тайны. Но тут вся свобода человека состоит в подчинении необходимости, весь результат — в открытии этой необходимости, в технике — в приспособлении к ней и в науке — в познании ее. Итак, здесь стремления людей ни в коем случае не противоречат естественной необходимости: поэтому им доставляет наслаждение удовлетворение этого стремления, как и всякого другого. Но чем лучше удается это воспроизведение, тем вернее он (человек) приноравливается к природе и ее необходимости; чем более истинно она выражает ее, тем выше его триумф, тем выше его счастье. Это удается ему тем чаще, чем он действует не вопреки природе, а напротив, следуя естественным стремлениям, берет себе природу руководителем и учителем.

Результат наших исследований, конечно, в общем совсем не утешителен для людей.

И в самом деле. По мере того как “свободные” человеческие стремления бесплодно разбиваются об естественную необходимость, — увеличивается сумма человеческого несчастья и зла; поэтому из предыдущего следует, что только в областях техники, науки и искусства, доступных ничтожному меньшинству людей, возможны существенные результаты и истинное счастье, что, напротив, в областях экономической и политической жизни, где эти стремления совершенно бессильны перед лицом естественной необходимости, можно достигнуть очень ничтожной доли действительного счастья, и что в области личной жизни лишь мудрое смирение может несколько смягчить неизбежное зло.

(С. 80)