Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г

На подход Сталина к корейской проблеме неизменно влияло его убеждение в том, что Япония рано или поздно вооружится и вновь станет угрожать советскому Дальнему Востоку, используя Корею в качестве плацдарма. Исходя из этой ложной посылки, он, естественно, считал необходимым с точки зрения советской безопасности, чтобы на Корейском полуострове правил режим, дружественный СССР. Таким образом, он не желал смириться с постоянным разделом страны на просоветское государство на севере и проамериканское на юге, а значит, в принципе одобрительно относился к стремлению Ким Ир Сена объединить страну военными средствами — такая просьба была высказана в ходе первого визита в Москву официальной делегации недавно созданной Корейской Народно-Демократической Республики в марте 1949 г. Однако в тот момент Сталин отказался удовлетворить просьбу Кима, считая, что вторжение в Южную Корею скорее всего побудит Соединенные Штаты вмешаться для защиты своего клиента, что может привести к войне между СССР и США. Он обьяснил северокорейскому лидеру, что Соединенные Штаты расценят нападение на Южную Корею как нарушение советско-американского соглашения 1945 г. о разделении страны по 38-й параллели, а значит, скорее всего, вмешаются в конфликт. Более того, отметил он, американские войска все еще находятся в Корее, а вооруженные силы КНДР пока не имеют превосходства над южнокорейскими.

Когда Ким Ир Сен спросил, означает ли такой ответ, что воссоединение Кореи в ближайшем будущем вообще невозможно, Сталин обьяснил, что «если у противника существуют агрессивные намерения, то рано или поздно он начнет агрессию. В ответ на нападение у вас будет хорошая возможность перейти в контрнаступление. Тогда ваш шаг будет понят и поддержан всеми»¹. Поскольку, по мнению Сталина, контрнаступление не спровоцирует американского вмешательства, это единственный приемлемый образ действий. Киму придется ждать, пока южане не начнут первыми.

Однако когда в следующем месяце в Москву стали поступать доклады о рейдах южнокорейцев на территорию КНДР, Сталин начал пересматривать эту формулу. Ошибочно полагая, что действия южнокорейцев отражают намерения США, Сталин пришел к неверному выводу, что скорый вывод американских войск из Южной Кореи имеет целью развязать южанам руки для вторжения на Север. В середине апреля он дал указание советскому послу в Пхеньяне Т.Ф. Штыкову оценить достоверность донесений разведки о том, что американцы собираются передислоцировать свои войска из Южной Кореи на близлежащие Японские острова. «Предполагается вывод американских войск, — объяснял Сталин, — чтобы дать свободу действий южнокорейской армии. К этому же времени выедет из Кореи и Комиссия ООН. В апреле-мае южане должны сосредоточить свои войска в районе параллели, в июне внезапным ударом напасть на северян, чтобы к августу закончить разгром их армии»².

В действительности и американцы и южнокорейское руководство опасались, что вывод войск США приведет к падению вновь созданной Республики Корея, либо из-за подрывной деятельности внутри страны, либо из-за нападения с Севера. Именно этот страх заставлял США раз за разом откладывать вывод войск — с августа до декабря 1948 г., затем до марта, мая и наконец до июня 1949 г. Более того, хотя отдельные члены южнокорейского правительства и надеялись спровоцировать инцидент с северянами, чтобы вынудить американцев оставить свои войска в Корее, Вашингтон никоим образом не хотел «застрять» на полуострове. Как откровенно заметил генерал У.Л. Робертс, командир группы военных советников в Корее, «южнокорейцы хотят напасть на Север. Мы скажем им, что если такое случится, все советники покинут страну, а АЭС (Администрация по экономическому сотрудничеству) перекроет кран»³. Решимость американцев не дать себя вовлечь во внутрикорейский конфликт была достаточно очевидна для корейцев, так что, согласно донесению посла США в Сеуле Джона Муччио, они «думают о выводе оперативного соединения США с подлинным ужасом — а в некоторых кругах просто с нервозностью. Они готовы перевернуть небо и землю, лишь бы не допустить вывода»⁴.

Донесение Штыкова во исполнение сталинского приказа, представленное 2 мая, нисколько не развеивало заблуждений последнего. Посол справедливо указывал на наращивание южнокорейских вооруженных сил с американской помощью и на меры, принимаемые правительством во главе с Ли Сын Маном по повышению боеготовности армии, но он совершенно не упомянул о резком различии целей патрона и клиента. Вместо этого, несмотря на наличие разветвленной сети разведывательных источников в Сеуле, способных снабдить его информацией противоположного характера, он по очевидным причинам просто повторил выводы самого Сталина, добавив в подтверждение конкретные детали⁵.

Штыковские преувеличенные оценки угрозы нападения против Севера повторялись и в других донесениях, которые Сталин получал из Пхеньяна весной-летом 1949 г.⁶ Тревога Сталина росла, но он по-прежнему не хотел втягиваться в военный конфликт с Соединенными Штатами. Однако он не желал и потерять буферную зону, созданную им на стратегически важном полуострове, — теперь эти две цели уже не слишком сочетались между собой. Он принял решение выиграть время, оттягивая межкорейский конфликт до более подходящего момента. Он дал жесткое указание Штыкову и Киму ни в коем случае не провоцировать нападение южан и приказал ликвидировать советскую военно-морскую базу в Чонджине и миссии связи ВВС в Пхеньяне и Канге, чтобы «продемонстрировать миру наши намерения, психологически разоружить противников и не допустить втягивания нас в возможную войну против агрессии южан»⁷.

После вывода американских войск из Кореи в июне вторжения с Юга не последовало, но Сталин продолжал считать, что нападение на Север при поддержке американцев рано или поздно произойдет. Поэтому в начале сентября, получив донесение о намерении южан оккупировать часть полуострова Ончжин к северу от 38-й параллели, он решил удовлетворить просьбу Ким Ир Сена о развертывании ограниченной военной кампании на Ончжинском полуострове для упреждения атаки южнокорейцев и улучшения оборонительных позиций КНДР⁸.

Однако, получив рекомендации советского посольства в Пхеньяне, Сталин пришел к выводу, что боевые действия в Ончжине станут не ограниченной кампанией, а началом «войны между Северной и Южной Кореей, к которой Северная Корея не подготовлена ни с военной, ни с политической стороны...» Из-за отсутствия у КНДР военного превосходства над противником и слабости партизанского движения на Юге война затянется, что даст американцам время осуществить интервенцию⁹. В первых проектах решения Политбюро по этому вопросу, подготовленных заместителем министра иностранных дел А.А. Громыко и министром обороны Н.А. Булганиным, предсказывалось, что «наступление Народной армии на юг может дать американцам повод поставить этот вопрос на сессии ООН, обвинить в агрессивности правительство КНДР и добиться от Генеральной Ассамблеи согласия на ввод в Южную Корею американских войск»¹⁰. Повторив указание о том, чтобы Северная Корея была готова действовать в случае атаки с Юга, Сталин не дал Ким Ир Сену разрешения начать вооруженный конфликт. Наоборот, он приказал советским представителям в Пхеньяне не допустить, чтобы северокорейцы спровоцировали атаку южан, поскольку «такие провокации весьма опасны для наших интересов и могут побудить противника начать большую войну»¹¹.