Глава 36. Я пытаюсь напиться и мне не удается

Я пытаюсь напиться и мне не удается.

Я сплошной провал. Я даже не могу выиграть в состоянии опьянении.

— Кэрри—, Бернард предупреждает.

— Что?— Я спрашиваю, поднимая украденную бутылку шампанского к губам.

Я стащила ее с вечеринки в сумке плотника. Я знала, что сумка пригодиться когда— нибудь.

— Вы можешь навредить себе.— Бернард забирает бутылку от меня. — Такси может остановиться, и ты можешь выбить себе зубы—.

Я тяну бутылку обратно, цепляясь за нее прочно. — Это мой день рождения.—

— Я знаю—.

— Ты не собираешься сказать с днем ​​рождения?—

— Я говорил. Несколько раз. Наверное ты меня не слышала.—

— Ты мне приготовил подарок?—

— Да. Теперь посмотрим, — говорит он становясь суровым. — Может быть, я должен завести тебя в твою квартиру. Нет оснований делать это сегодня вечером —.

— Но я хочу мой подарок:— Я плачу. — И у меня день рождения. Это должно быть сделано в этот день, или это не в счет —.

— Технически, уже больше не твой день рождения. Уже больше двух —.

— Технически мой день рождения начался вчера после двух часов. Так что считается.—

— Все будет хорошо, малыш.— Он гладит мою ногу.

— Тебе не понравилась, да?— Я делаю еще один глоток и смотрю в открытое окно, чувствуя вонючий свист летнего воздуха по моему лицу.

— Понравилось что?— он спрашивает.

Боже. Что он думает, я говорю? Является ли он действительно таким тупым?

Может он всегда был таким тупым, а я просто не замечала раньше? — Моя пьеса. Ты сказал, что тебе понравилось, но это не так—.

— Ты сказала, что переписала ее.—

— Только потому, что мне пришлось. Если бы Миранда— —

— Хватит, детка —, говорит он, успокаивающе. — Такие вещи случаются. —

— Со мной. Только со мной. Не с тобой или с кем— то еще—.

Кажется, Бернарду надоел мой спектакль. Он складывает руки.

Его жест пугает меня. Я не могу потерять его тоже. Не сегодня. — Пожалуйста—, говорю я. — Давай не будем ругаться. —

— Я и не знал, что мы ссоримся—.

— Мы не ссоримся. — Я положила бутылку и цепляюсь за него, как банный лист.

— Ох, детка.— Он гладит меня по щеке. — Я знаю, это была бурная ночь.

Но таким образом ты приобретаешь опыт.—

— Правда?— — я шмыгаю носом.

— Самое главное — переписать. Ты переработаешь пьесу, и она будет отличной. Вот увидишь.—

— Ненавижу переписывать—, — ворчу я, — — Почему слова не могут ложиться на бумагу хорошо с первого раза?—

— Тогда что же в этом останется веселого?—

— О, Бернард.— Я вздыхаю. — Я люблю тебя.—

— Да, я тоже тебя люблю, котенок —.

— Честно? В два часа ночи? На Мэдисон— авеню? Ты любишь меня?—

Он улыбается.

— Какой мой подарок?— я воркую.

— Что, если у меня нет подарка, а?—

— Тогда я тебе подарю подарок—, — бормочу я.

— Тебе нечего мне дарить.—

— Нет, есть—, — говорю я загадочно.

Даже если моя пьеса была катастрофой, потеря девственности может это исправить.

— Вот!— — говорит Бернард, триумфально протягивая мне коробочку, идеально упакованную в блестящую черную бумагу и декорированную черным бантиком.

— Господи!—. Я становлюсь на колени на ковре его гостиной. — Это то, о чем я думаю?—

— Надеюсь,— — говорит он нервно.

— Мне заранее нравится—, — мои глаза сияют от счастья.

— Ты же еще не знаешь, что там.—

— Нет, знаю!— — возбужденно кричу я, вскрывая бумагу и обнаруживая под ней надпись — Chanel—.

Бернард чувствует себя несколько неловко от моей столь явной демонстрации эмоций. — Тинси решила, что тебе понравится.—

— Тинси? Ты спрашивал у Тинси, что подарить мне? Я думала, она меня ненавидит.—

— Она сказала, что тебе нужно что— то хорошенькое.—

— О, Бернард,— — я снимаю крыire с коробочки и аккуратно разворачиваю оберточную бумагу. Это она: моя первая сумка Chanel!

Я беру ее и баюкаю в своих объятиях.

— Она тебе нравится?— — спрашивает он.

— Я люблю ее—, — отвечаю я торжественно. И еще несколько секунд держу сумку, наслаждаясь прикосновением к мягкой коже.

Со сладостной болью я кладу ее обратно в хлопковый чехол и помещаю в коробку.

— Ты не хочешь ее носить?— — спрашивает Бернард, озадаченный моими действиями.

— Я хочу ее сохранить.—

— Почему?— — спрашивает он.

— Потому что я всегда хочу быть... идеальной,— — Потому что все не так, — — Спасибо, Бернард—, — мне кажется, я сейчас заплачу.

— Эй, котенок. Это всего лишь сумка.—

— Я понимаю, но...— — я подхожу и сворачиваюсь на диване калачиком возле него, поглаживаю его шею.

— Ты та еще маленькая трудяга, да?— — он целует меня и я отвечаю взаимностью. Как только это занятие нас полностью захватывает, он берет меня за руку и ведет в спальню.

Вот и настал этот час. Но внезапно я уже не уверена, что готова.

Я напоминаю себе, что это не такое уж важное событие.

До этого мы делали все, но...

Мы спали всю ночь вместе дюжину раз.

Но знание о том, что будет дальше, делает мои ощущения другими.

Даже поцелуй пугающий.

Как будто мы малознакомы.

— Хочу выпить,— — говорю я.

— Разве ты не выпила уже достаточно?— — Бернард выглядит обеспокоенным.

— Нет, я имею в виду — выпить воды,— — вру я. Я хватаю одну из его рубашек, чтобы прикрыться и направляюсь в кухню.

На столе стоит бутылка водки. Я закрываю глаза, готовлюсь и делаю глоток. И быстро полощу рот водой.

— Хорошо. Я готова,— — объявляю я, стоя в дверях.

Я снова чувствую себя сбитой с толку. Я пытаюсь быть сексуальной, но не знаю как.

Все вокруг кажется фальшивым и наигранным, в том числе, и я сама. Наверное, нужно учиться, как быть сексуальной в спальне. Или это что— то такое, с чем нужно родиться. Как Саманта. Сексуальность — это естественная ее составляющая. А мне, по— моему, проще стать сейчас водопроводчиком...

— Иди ко мне—, — смеется Бернард? похлопывая по кровати, — — И не вздумай украсть эту рубашку.

Марджи носила мои рубашки.—

— Марджи?—

— Давай не будем о ней говорить, ладно?—

Мы продолжаем процесс, но теперь я чувствую как будто Марджи с нами в комнате. Я пытаюсь выгнать ее, говоря, что Бернард сейчас мой. Но это заставляет меня чувствовать себя еще хуже, в сравнении с ней.

Может, когда все закончится, мне станет легче. — Давай наконец сделаем это, окей?— — прошу я.

Он поднимает голову: — Ты это не любишь?—

— Нет, люблю. Но я просто хочу это сделать сейчас.—

— Я не могу только...—

— Бернард, пожалуйста.—

Миранда была права. Это ужасно. Почему я не лишилась девственности давным— давно? По крайне мере, знала бы, что сейчас ожидать.

— Ладно, — мурлычет он. И ложится на меня. Он немного извивается. Затем еще чуть— чуть.

— Это произошло?— — я смущена. Боже, Миранда не шутила. Это действительно ничто.

— Нет, я.. — он прерывается, — — Послушай, ты должна мне немного помочь.—

Помочь ему? О чем это он? Никто меня не предупреждал, что — помочь— входит в программу.

Почему он просто не может взять и сделать?

Ведь мы же лежим голые. Наша кожа обнажена.

Но голые, в основном, и в эмоциях. Я неготова к этому. Вялая и неудавшаяся близость.

— Ты можешь просто...?— спрашивает он.

— Кончено, — говорю я.

Я делаю все, что могу, но этого мало. Потом он пробует. В конце— концов он вроде бы готов. Он залазит на меня. Ну что ж, пора начинать, приятель, давай! Он просовывает руку вниз, чтобы помочь себе.

— Так и должно быть?— — спрашиваю я.

— А ты как думаешь?— — отвечает он вопросом.

— Я не знаю.—

— Что значит — не знаешь?—

— Я еще никогда этого не делала.—

— Что!— — он в шоке подается назад.

— Не гневайся на меня—, — я умоляю, хватая его за ногу, когда он спрыгивает с кровати, — — Я просто не встретила раньше того самого парня.

Не с кем было делать это впервые, понимаешь?—

— Не со мной—, — он мечется по комнате, собирая мои вещи.

— Что ты делаешь?—

— Тебе нужно одеться.—

— Почему?—

Он падает на стул: — Кэрри, ты не можешь здесь остаться. Мы не можем это сделать. Я не тот самый парень.—

— Почему нет?— — спрашиваю я, впадая в панику.

— Потому что я не тот,— — он умолкает, чтобы вдохнуть, и сдержать самого себя, — — Я взрослый. А ты — ребенок...—

— Я не ребенок. Мне восемнадцать.—

— Я думала, ты второкурсница в колледже—. Еще больше ужаса.

— Упс—, — роняю я, стараясь превратить все в шутку

Его челюсть отвисает: — Ты что, больная?—

— Не думаю. Я имею в виду, в последний раз, когда я проверялась, мне сказали, что нормальная—, — Потом, правда, это прошло, — — Дело во мне, правда?

Ты не хочешь меня. Поэтому ты не можешь это сделать. Он не встает. Потому что...— — когда слова уже вылетели изо рта, я понимаю, что это самая ужасная вещь, которую можно сказать парню. Когда— либо.

Потому что, гарантирую, эти слова его не обрадуют.

— Я не могу сделать это,— — стонет он, обращаясь больше к себе, чем ко мне, — — Не могу это делать. Что я делаю? Что случилось с моей жизнью?—

Я стараюсь припомнить все, что я читала об импотенции. — Может, я смогу помочь тебе,— — колеблюсь я, — — Мы могли бы поработать над...—

— Я не хочу, чтобы над моей сексуальной жизнью нужно было работать!— — рычит он, — — Доходит до тебя?

Я не хочу работать над браком. Я не хочу работать над отношениями. Я хочу, чтобы все просто было, без усилий.

И если бы ты не была таким мудаком все время, то поняла бы!

Что? В первую секунду мне так больно, что я не могу отреагировать.

Затем я откидываюсь назад с гневом и обидой. Я — мудак? Разве девушка может быть мудаком? Наверное, я действительно кошмарна, если мужчина назвал меня мудаком.

Я закрываю рот. Я подбираю свои штаны, сброшенные им с кровати.

— Кэрри, — говорит он.

— Что?—

— Наверное, тебе лучше уйти.

— Не издевайся..

— И нам... больше не стоит встречаться.

— Хорошо.

— Я все еще хочу, чтобы ты взяла сумочку—, — говорит он, пытаясь выглядеть хорошим.

— Я не хочу ее, — Это, конечно, огромная ложь. Я хочу ее, и это плохо.

Я хочу что— то с этого дня рождения, вышедшего сплошным фиаско.

— Возьми ее, пожалуйста—, — просит он.

— Отдай ее Тинси. Она такая же, как ты, — я хочу уязвить его. Это как во сне — ты пытаешься ударить человека, но не можешь.

— Не будь дурой,— говорит он. Мы одетые стоим у двери, — — Возьми ее, Христа ради. Ты знаешь, что хочешь.—

— Она слишком взрослая, Бернард.—

— Вот—, — он пытается засунуть ее мне в руки, но я рывком открываю двери и жму на кнопку лифта, и затем скрещиваю руки.

Бернард заходит в лифт со мной: — Кэрри—, — гвоорит он, пытаясь разыграть сцену перед лифтером.

— Нет, — я качаю головой.

Он идет за мной на улицу, и поднимает руку, чтобы словить такси.

Почему, когда ты не хочешь уезжать, такси появляется мгновенно?

Потому что я наполовину еще надеюсь, что это происходит не на самом деле. Что случится чудо, и снова все станет нормально.

Но Бернард называет водителю мой адрес и дает десять долларов, чтобы он отвез меня домой.

Я сажусь на заднее сиденье, пылая.

— Возьми, — говорит он, тыча мне сумку снова.

— Я сказала. Я не хочу,— — кричу я.

И когда такси трогается, он открывает двери, и забрасывает ее внутрь.

Сумка падает к моим ногам. На секунду я собираюсь выбросить ее обратно в окно. Но не делаю этого.

Потому что я истерически рыдаю. Просто отлично, мне кажется, что рыдания сейчас разорвут меня изнутри.

— Эй—, — говорит водитель, — — Вы плачете? Вы плачете в моем такси?

Вам нужен повод, чтобы плакать, так я его предоставлю. Что насчет этих янки? Или этого чертового бейсбола?—

Хм?

Такси стоит перед домом Саманты. Я не спешу выходить, не в силах подавить слезы.

— Эй, леди,— ворчит водитель, — — Вы выходите? Я не буду здесь торчать всю ночь.—

Я вытираю глаза, и принимаю одно из тех опрометчивых решений, о которых впоследствии жалеешь: — Отвезите меня на Гринвич Стрит.—

— Но...—

— Гринвич Стрит.

Я подхожу к телефону, расположенному на углу.

Мой палец дрожит, когда я пытаюсь найти цифры и попасть в дырку. В трубке тянутся гудки. И наконец сонный голос произносит: — Алло.—

— Капоте?

— Да, — зевает он.

— Это я. Кэрри Брэдшоу.

— Да, Кэррри. Я знаю твою фамилию.

— Я могу подняться?

— Сейчас четыре утра.

— Пожалуйста!

— Ладно, — в его окне зажигается свет.

Его тень движется туда и сюда, туда и сюда.

Окно открывается и он сбрасывает мне ключи.

Я ловлю их в руки.