Глава 5. Политика западноевропейских держав в отношении косовского конфликта

Юрий РУБИНСКИЙ

1. Позиция Европейского союза по косовскому вопросу

2. Новая стратегическая концепция НАТО или "европейская оборонная ндивидуальность"?

3. Политика Франции в отношении "югокризиса" и конфликта в Косово

4. Особенности балканской политики Германии

5. Лондон между Парижем и Вашингтоном

6. Позиция Италии по косовскому вопросу

7. Примечания

Позиция Европейского Союза по косовскому вопросу

Когда в феврале 1998 г. конфликт в Косово перерос в кровопролитную гражданскую войну, это не стало неожиданностью для Европейского Союза. В брюссельской штаб-квартире Комиссии ЕС, на сессиях Европейского Совета на высшем уровне и Совета министров стран ЕС, в страсбургском Дворце Европы, где заседает Европарламент, давно опасались вспышки этнополитического конфликта в этом сербском крае.

Когда же взрыв наконец произошел, руководящие органы ЕС реагировали на него немногим более эффективно, чем это было в ходе предыдущих этапов мучительного процесса распада бывшей Югославии. Руководство ЕС ограничилось сожалениями по поводу судьбы населения края и пожеланиями политического урегулирования путем переговоров между враждующими сторонами на базе предоставления Косово широкого внутреннего самоуправления в рамках СРЮ. Вместе с тем в ЕС, вслед за США и в отличие от России, с самого начала не исключали мер силового воздействия на Белград путем угрозы воздушных ударов НАТО по сербским объектам и настаивали на введении войск альянса на территорию Косово в качестве единственной надежной гарантии соблюдения условий будущего компромисса. Великобритания, Франция и ФРГ приняли активное участие в начавшейся 24 марта 1999 г. военной операции НАТО против СРЮ; кроме того, Лондон, Рим и Анкара предоставили базы на территории своих стран в качестве перевалочных пунктов для авиации США, которая играла ведущую роль в воздушной кампании.

Подобная реакция европейцев вполне объяснима. Между уровнем экономической интеграции в рамках ЕС, крупным прорывом в области которой стало введение 4 января 1999 г. евро - единой валюты 11 из 15 стран - участниц "Евроленда", и выработкой ими Общей внешней политики и политики безопасности сохраняется значительный разрыв, хотя последняя, наряду с реформой институтов и бюджета союза, фигурирует на видном месте в программе ЕС "Повестка дня - 2000".

Неудивительно, что хотя все решения в рамках НАТО принимаются на основе консенсуса, ни одна из европейских держав не решилась заблокировать военную акцию альянса против СРЮ, предпринятую без санкции Совета Безопасности ООН. Подобный шаг неминуемо повлек бы не только тяжелый кризис внутри альянса и резкое ухудшение отношений с Вашингтоном, но и расколол бы сам ЕС, затормозив весь процесс евростроительства. Ни одна европейская страна не готова пойти на такой риск.

При этом нельзя не учитывать и роль факторов внутреннего порядка в западноевропейских странах - членах ЕС. В 1998-1999 гг. почти во всех этих государствах у власти находились левые правительства социал-демократов, лейбористов, социалистов. Заботясь о своей репутации не менее последовательных защитников национальных интересов, прав человека и национальных меньшинств, чем правые партии, и стремясь избежать обвинений в пацифизме, они вынуждены, были постоянно доказывать свою решимость использовать все средства включая военную силу для урегулирования международных кризисов. Это особенно характерно для правительств Франции, в котором участвуют коммунисты, Италии, где они входят в парламентское большинство, и Германии, где правящий кабинет опирается на блок социал-демократов и "зеленых", еще недавно выступавших против использования бундесвера в операциях за рубежом, если не вообще за выход из НАТО.

По мере распада бывшей Югославии, начавшегося в 1991 г. односторонним провозглашением независимости Хорватией и Словенией, которое повлекло за собой их вооруженный конфликт с федеральными властями, но особенно в ходе жестокой междоусобной войны в Боснии и Герцеговине (1992-1995 гг.) образ сербов в Западной Европе серьезно пострадал. Воспоминания об их героическом сопротивлении турецкому игу, затем Центральным державам и нацистской оккупации во время двух мировых войн, наконец, о мужественном противостоянии И. Тито диктату И. Сталина в годы "холодной войны" постепенно уходили в прошлое. Под влиянием активной кампании в средствах массовой информации стран ЕС режим президента СРЮ С. Милошевича все больше отождествлялся в глазах широкого спектра представителей европейской политической элиты от социал-демократов слева до либералов, христианских демократов и умеренных консерваторов справа с авторитарно-националистическим режимом личной власти - прямым наследником рухнувшей коммунистической системы. Согласно этой версии, внутренняя политика режима С. Милошевича сводится к подавлению демократии и прав человека, а внешняя - к агрессивным авантюрам во имя создания "Великой Сербии", военным преступлениям вплоть до этнических чисток и циничному попранию своих международных обязательств. В итоге значительная часть общественности Западной Европы склонна воспринимать С. Милошевича как основного, если не единственного виновника югославской трагедии, постоянно грозящего поднести горящий фитиль к балканской пороховой бочке, - как некоего европейского аналога С. Хусейна. Соответственно в глазах европейской общественности СРЮ (наряду с Ираком, Ираном, Ливией, КНДР) вошла в число так называемых "государств-преступников", систематически угрожающих стабильности в мире по окончании "холодной войны" и подлежащих вследствие этого международному остракизму.

Массовый исход из Косово албанского населения под давлением сербской полиции и армейских спецподразделений, вытеснивших из края, по данным УВКБ ООН, около 650 тыс. человек (из них 350 тыс. - после начала ракетно-бомбовых ударов НАТО), еще более усилил антисербские настроения в Западной Европе. Трагические картины "гуманитарной катастрофы", постоянно передаваемые средствами массовой информации, оживили в памяти европейцев воспоминания о второй мировой войне и связанных с ней жестокостях и геноциде в отношении целых народов. В течение первых двух недель после начала Североатлантическим альянсом боевых действий против Югославии опросы общественного мнения в западноевропейских странах выявили устойчивую поддержку военной операции НАТО и даже ее расширения - удельный вес таких оценок увеличился на треть (в среднем с 40-45% до 60%).

Очевидно, что столь негативный для сербов психологический фон наряду с привычным рефлексом атлантической дисциплины подталкивал страны ЕС к следованию в фарватере политики США по косовской проблеме еще на дипломатической стадии урегулирования. В момент очередного резкого обострения конфликта осенью 1998 г. именно американец Р. Холбрук, главный архитектор Дейтонских соглашений по Боснии и Герцеговине, добился в ходе прямых переговоров в Белграде с С. Милошевичем временного компромисса [1], выступая при этом от имени не только Соединенных Штатов, но и европейских держав. Миссию ОБСЕ по проверке соблюдения условий компромисса Холбрука - Милошевича также возглавил американец Уильям Уокер. Международный посредник - посол США в Македонии К. Хилл старался играть первую скрипку в ходе подготовки планов мирного урегулирования, зачастую отодвигая в тень своего европейского коллегу австрийца Вольфганга Петрича, который был назначен специальным представителем ЕС по вопросам бывшей Югославии во второй половине 1998 г., когда Австрия выполняла председательские функции в ЕС (эти планы обсуждались затем Контактной группой по бывшей Югославии, принимались на основе консенсуса и передавались на рассмотрение враждующих сторон). После неудачи миссии полномочного представителя ЕС по Косово, бывшего премьер-министра Испании Ф. Гонсалеса весной 1998 г., которому не удалось продвинуть стороны к сближению, аналогичную роль взял на себя год спустя известный американский политик, бывший сенатор Б. Доул, сосредоточившийся на обработке албанской стороны в пользу принятия плана Контактной группы, выдвинутого на первом этапе конференции в Рамбуйе.

Тем не менее представлять Западную Европу в виде безгласного статиста, если не простого дублера Вашингтона в косовской проблеме было бы явным упрощением. Как раз с развертыванием конфликта в Косово несколько поутихли ставшие уже привычными сетования на "бессилие Европы", столь характерные для обоих предыдущих этапов югославской трагедии. Более того, все чаще можно встретить утверждения, что именно в косовских делах европейцы избавились от прежней летаргии, начинают преодолевать дефицит политической воли и вот-вот будут готовы принять, наконец, на себя должную меру ответственности за обеспечение мира и безопасности на собственном континенте. Действительно, если на начальных стадиях югославского кризиса различие мотиваций стран Западной Европы служило серьезным препятствием к поискам хотя бы минимального консенсуса, то в случае конфликта в Косово это препятствие стало заметно слабее. В косовском вопросе европейцы стараются делать акцент больше на точках соприкосновения, чем на разногласиях между собой.

Речь при этом идет не столько о ЕС в целом, сколько о четырех ведущих его участницах - Франции, Великобритании, Германии и Италии, которые входят в состав Контактной группы наряду с США и Россией. В ходе сессий Контактной группы в Лондоне, Бонне, Риме, Париже на уровне постоянных представителей и министров иностранных дел, обсуждения в Совете Безопасности ООН косовского вопроса (особенно резолюции # 1199), в ОБСЕ, наконец, в рамках двусторонних контактов эта четверка вела себя более энергично, а главное - более согласованно, чем когда-либо на протяжении югославского кризиса.

Еще в ноябре 1997 г. министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин и его тогдашний германский коллега Клаус Кинкель предприняли совместную поездку в СРЮ с целью примирить конфликтующие стороны. В феврале и марте 1999 г. Ю. Ведрин и министр иностранных дел Великобритании Робин Кук сопредседательствовали на международной конференции в загородной резиденции французского президента - замке Рамбуйе под Парижем - с участием делегаций обеих враждующих сторон и представителей стран - членов Контактной группы (в том числе периодически на уровне министров). Представитель ЕС на переговорах В. Петрич на равных с его американским партнером К. Хиллом и российским послом по особым поручениям Б. Майорским осуществлял по принципу "тройки" постоянные контакты между сербской и албанской делегациями, размещавшимися на разных этажах здания.

Комментируя открытие конференции в Рамбуйе президентом Франции Жаком Шираком, главный редактор парижской газеты "Le Monde" Даниэль Верне отмечал: "Те самые европейцы, которые в начале войны в Югославии в 1991 г. переоценили свои силы и с большим трудом пытаются определить общую внешнюю политику и политику безопасности, оказываясь неспособными сохранить мир на своем континенте, совместно убедили Соединенные Штаты Америки в том, что, с одной стороны, удары с воздуха, к которым, видимо, склонялся Вашингтон, чтобы принудить С. Милошевича пойти на соглашение, могут привести лишь к катастрофе, если они не вписываются в определенную политическую логику; с другой - основные европейские страны готовы послать свои вооруженные силы в Косово для контроля над соблюдением возможного соглашения, даже если Соединенные Штаты отказываются от этого" [2].

В итоге голоса западноевропейцев зазвучали чаще в унисон, чем в разнобой, а их позиции при оценке поведения сербов и албанцев далеко не всегда послушно копировали позицию США (однозначно враждебную по отношению к сербам) и старались учитывать также российский подход, основанный на защите суверенитета СРЮ от албанского сепаратизма.

В целом европейские державы пытались искать относительно автономную политическую линию в косовском вопросе, которая отвечала бы прежде всего их собственным интересам - как коллективным, так и индивидуальным. В этом смысле косовский кризис отличается от типовых сценариев обычных локальных конфликтов времен "холодной войны" и биполярного мира в еще большей степени, чем военные акции против Ирака ("Буря в пустыне" 1991 г., "Лиса в пустыне" 1998 г.).

Причины этого очевидны. Западноевропейские руководители не могут не учитывать того факта, что в косовском кризисе столкнулись основополагающие принципы современных международных отношений: территориальной целостности государств и невмешательства в их внутренние дела, с одной стороны, и права наций на самоопределение, гуманитарного долга защиты прав человека, в частности этнических меньшинств, вне зависимости от национальных границ, - с другой. Подобная противоречивая ситуация имеет место отнюдь не только в бывшей Югославии и на Балканах в целом. Она характерна и для десятков других регионов и стран - от Тибета до Палестины. Однако тот факт, что югославский кризис включая косовский конфликт вспыхнул не где-то за тридевять земель, а в самой Европе, вызвал особое беспокойство европейских стран. "Угрозы этнического сепаратизма и возрождающегося национализма становятся важнейшими проблемами, с которыми сталкиваются многие члены НАТО - такие, как Канада, Турция, Италия и Испания", - отмечал обозреватель "International Herald Tribune" Уильям Дроздяк [3].

Великобритания уже 30 лет страдает от незаживающей раны гражданской войны в Северной Ирландии, Испания - от террора сепаратистов подпольной организации ЭТА в Стране Басков, Франция - на Корсике, Турция - в Курдистане. После распада СССР и Чехословакии кризис федераций перебросился на запад Европы: он грозит расколоть Бельгию на государства валлонов и фламандцев. В Италии "Лига Севера" широко оперирует сепаратистской демагогией, ссылаясь на то, что слаборазвитый Юг выкачивает средства из богатых северных провинций. Даже Канаде грозит отделение франкоязычной провинции Квебек, которая давно добивается государственной независимости.

Все это имеет самое прямое отношение к косовской проблеме. Как подчеркивает обозреватель французской газеты "Le Monde diplomatique", "Европейский Союз справедливо отвергает независимость Косово: было бы безответственно поощрять дробление Европы на микрогосударства, грозящие воспламенить регион. В то же время ЕС справедливо требует от Белграда восстановления автономного статуса Косово. Выход может быть найден в признании самой широкой автономии Косово в рамках Сербии, если не Югославии. Такое соглашение имеет смысл лишь в том случае, если Европа при поддержке НАТО и США найдет средства навязать Сербии и Косово демократическое правление" [4].

Другая причина, способствовавшая активизации западноевропейских держав в косовском кризисе, связана с его международным контекстом. Этот внутренний межэтнический конфликт чрезвычайно трудно поддается локализации и постоянно грозит дестабилизировать положение в крайне взрывоопасном регионе, изобилующем кризисными ситуациями. Выход края из состава СРЮ и провозглашение косовскими албанцами независимости может дать толчок к их воссоединению с Албанией, и так уже раздираемой соперничеством ее северных и южных районов, к распаду Македонии, более 30% населения которой составляют этнические албанцы, притязаниям Греции на южные территории обеих ("Северный Эпир"), Болгарии - на македонский север, обострению греко-турецкого противостояния из-за Кипра и островов Эгейского моря и т. д. Очевидно, что эта цепная реакция грозит быстро выйти из-под контроля, подрывая стабильность на континенте в целом и затрагивая безопасность всех европейских государств. Великая Албания, о которой мечтают экстремисты из Освободительной армии Косово, рискует стать детонатором непредсказуемых событий ничуть не меньше, чем мечты о Великой Сербии, которые вынашивали некоторые безответственные политики в Белграде. "Народы Балкан продолжают дорого платить за слепоту Запада, который допустил в 1991 г. ускоренный распад бывшей Югославии под давлением националистов", - признает обозреватель "Le Monde diplomatique" [5].

Наконец, проблема Косово отличается от предыдущих этапов югославского кризиса тем, что при всей своей геополитической провинциальности она теснейшим образом связана с глобальными проблемами становления нового миропорядка на пороге третьего тысячелетия.

Новая стратегическая концепция НАТО или "европейская оборонная ндивидуальность"?

В конце апреля 1999 г. в Вашингтоне состоялась сессия Совета НАТО на высшем уровне, приуроченная к 50-летию подписания Североатлантического договора. На ней, в частности, обсуждалась новая стратегическая концепция альянса на XXI в.

Согласно этой концепции с окончанием "холодной войны" и исчезновением прежнего главного противника - СССР - смыслом существования НАТО должна стать не только коллективная гарантия безопасности границ стран-участниц от внешней агрессии в регионе Северной Атлантики, но и гораздо более масштабные задачи. Речь идет о предотвращении создания оружия массового уничтожения антизападными диктаторскими режимами, активном противодействии международному терроризму, защите прав человека и национальных меньшинств, которым грозит геноцид, а главное - об операциях по восстановлению и поддержанию мира в локальных конфликтах, в том числе внутреннего характера.

Главная особенность данной концепции заключается в том, что, по замыслу ее американских разработчиков, вооруженные силы альянса могли бы использоваться им вне зоны действия Североатлантического договора и без обязательного мандата единственного уполномоченного на то органа - Совета Безопасности ООН. Новая стратегическая концепция НАТО, таким образом, впервые открыто выводит за скобки ООН с ее правилом единогласия пяти постоянных членов Совета Безопасности и прямо придает действиям альянса глобальный масштаб.

Опытным полем применения новой стратегической концепции НАТО в Европе стала бывшая Югославия - сначала Босния и Герцеговина, а теперь Косово, где односторонние вооруженные действия альянса были призваны легализовать эту концепцию еще до официального ее одобрения на вашингтонском саммите.

Между тем среди европейских участников Североатлантического союза данная концепция вызвала неоднозначную реакцию. Косовский кризис обнажил серьезные разногласия между Соединенными Штатами и их европейскими союзниками по вопросу о том, имеет ли НАТО законное право предпринимать военные акции вне территории стран-участниц без официального одобрения ООН. Некоторые европейские союзники США - Франция, Италия и Германия - долгое время настаивали, чтобы в вопросе о будущих операциях НАТО вне территории стран - участниц альянса авторитет ООН оставался основополагающим. Они оспаривали тезис, согласно которому Косово было исключением из этого правила ввиду потенциальной гуманитарной катастрофы, угрожающей сотням тысяч беженцев [6].

Разумеется, масштабы этих расхождений не следует преувеличивать: под нажимом Вашингтона западноевропейские державы постепенно корректировали свою позицию в сторону сближения с американской. Принципиальное согласие на ракетно-бомбовые удары НАТО по военным объектам СРЮ без санкции Совета Безопасности ООН было дано на уровне постоянных представителей 15 стран-участниц при штаб-квартире альянса в Брюсселе еще в октябре 1998 г. и вновь подтверждено в феврале 1999 г. с передачей права привести его в исполнение на организационном уровне генеральному секретарю НАТО Х. Солане, а права отдать приказ о начале боевых действий - главнокомандующему вооруженными силами НАТО в Европе американскому генералу У. Кларку. Великобритания, Италия и Турция предоставили базы для развертывания около 400 боевых самолетов, главным образом американских, английских и французских; в Адриатическое море снова, как во времена боснийского кризиса, вошли авианосцы флотов НАТО. Казалось бы, история повторяется.

Однако военно-политическая ситуация в Косово изначально иная, чем в Боснии и Герцеговине. В Боснии европейцы тоже присутствовали достаточно широко - и дипломатически через Контактную группу, ОБСЕ и ООН, и в военном отношении. Именно Франция и Великобритания направили самые крупные военные контингенты сначала в состав Сил ООН по охране в бывшей Югославии (СООНО), а затем Сил быстрого реагирования НАТО, призванных обеспечить безопасность СООНО. Однако реальная роль европейцев в урегулировании кризиса оказалась минимальной. В конечном счете его исход решили США, которые, оказав мощную поддержку вооруженным силам Мусульмано-хорватской федерации, подготовили изменение баланса сил между вооруженными сторонами в ущерб боснийским сербам. Удары НАТО с воздуха по сербским позициям лишь завершили процесс, расчистив путь к подписанию под эгидой США Дейтонских соглашений в ноябре 1995 г. [7]

Не исключено, что косовский конфликт рассматривался Вашингтоном просто в качестве удобного инструмента для устранения режима С. Милошевича в СРЮ, подобно тому, как операция "Лиса в пустыне" имела целью ликвидацию режима С. Хусейна в Ираке. "Откровенно говоря, никакое прочное решение балканского кризиса невозможно без коренных перемен в Сербии и руководстве Югославии. Приоритетом политики США должно быть содействие этим переменам", - подчеркивал американский сенатор Р. Лугар [8]. Однако и в том, и в другом случаях результат оказался обратным - США сумели лишь сплотить вокруг своих врагов патриотические силы, превратив их в национальных героев. Более того, как показала конференция в Рамбуйе, косовские албанцы в политическом плане весьма трудно управляемая сила. Да и в военном отношении ОАК не идет ни в какое сравнение, например, с боснийскими хорватами, за спиной которых стояла армия Хорватии. Помощь же сепаратистам со стороны соседней Албании рискует развалить не столько белградский режим, сколько южный фланг НАТО, и без того ослабленный греко-турецким конфликтом.

В этих условиях роль европейских держав в косовских делах объективно могла бы быть более весомой. Дав Вашингтону санкцию на ракетно-бомбовые удары НАТО по СРЮ в случае неподписания сербской делегацией соглашения о мирном урегулировании в Косово и приняв участие в этой операции, европейцы сознавали, что удары сами по себе ничего не решат, а скорее усложнят проблему. Наземный контингент войск альянса, призванный обеспечить выполнение условий будущего компромисса, может столкнуться с гораздо более серьезными трудностями, чем в соседней Боснии. Власти СРЮ последовательно возражают против его ввода, во всяком случае под флагом НАТО. Администрация США с учетом приближения президентских выборов в США также не горит желанием рисковать жизнями американских солдат.

Между тем в феврале 1999 г. минимальная численность наземного контингента сил НАТО в крае была определена брюссельской штаб-квартирой альянса в 28 тыс. человек: 8 тыс. англичан, 6 тыс. французов, 3-3,5 тыс. немцев при участии голландских, норвежских и, возможно, польских подразделений. Таким образом, подавляющая часть наземного контингента НАТО, предназначенного к размещению в Косово, пришлась бы на европейцев (которые, кстати, уже предоставили бЛльшую часть персонала Миссии ОБСЕ по проверке в Косово, для прикрытия которой НАТО первоначально сосредоточило в Македонии десятитысячный военный контингент) [9]. Иными словами, американцы взяли на себя "чистую" и безопасную задачу в воздухе, предоставив "грязную работу" на земле европейцам.

Колоссальный поток албанских беженцев из Косово, резко усилившийся с началом бомбардировок НАТО, поставил европейские страны перед гораздо бЛльшими проблемами, чем те, с которыми столкнулись США. Вашингтон ограничился согласием принять несколько тысяч косоваров на своей военной базе Гуантанамо (Куба) и направлением воинских частей для обустройства нескольких лагерей для беженцев, что должно было обойтись всего в 12 млн долл. БЛльшую часть беженцев, хлынувших в соседние страны, не имеющие средств для их содержания, - Албанию, Македонию, Черногорию - придется принимать странам Западной Европы, на плечи которых лягут и связанные с этим огромные расходы. Между тем иммиграция на фоне высокого уровня безработицы давно превратилась в крайне болезненную внутриполитическую проблему для многих западноевропейских стран, создавая почву для межэтнических конфликтов и подпитывая расистскую демагогию ультраправых движений (в связи с присутствием миллионов арабов из Северной Африки во Франции, турок, сербов, хорватов и босняков в Германии, албанцев - в Италии и т. д.). Очевидно, что в такой ситуации правительства стран Западной Европы не могли остаться в стороне от косовского конфликта.

В этих условиях перед европейскими державами открылось определенное поле для политического маневра не только по конкретной проблеме косовского урегулирования, но и по его роли в качестве полигона по отработке новой стратегической концепции НАТО перед вашингтонским саммитом альянса и прецедента ее применения на практике.

Трансатлантический торг возник прежде всего вокруг самого понятия "прецедент". Ссылаясь на англосаксонскую традицию, согласно которой прецедент создает правовые нормы наряду с законом, США хотели бы видеть в военном вмешательстве в Косово юридическую основу для односторонних действий НАТО на будущее без санкций Совета Безопасности ООН и за пределами границ альянса. Для европейцев же, воспитанных не на обычном, а на писаном римском праве, где источником юридических норм могут быть только законы или договоры, дело обстоит по-иному. Согласившись после долгих колебаний на то, что Косово может рассматриваться как прецедент, они считают потенциальную вооруженную акцию НАТО там не правилом, а исключением, продиктованным чрезвычайными обстоятельствами - гуманитарной катастрофой, грозящей сотням тысяч албанских беженцев, вынужденных покинуть свои разрушенные боевыми действиями деревни и скрываться в горах или пытаться попасть за рубеж.

Еще одно различие позиций европейских стран и США по косовскому вопросу связано с политическими целями Запада в Косово. Хотя все члены Контактной группы включая Соединенные Штаты и Россию согласились с планом решения проблемы путем предоставления краю "расширенной автономии" в рамках СРЮ, которой косовары фактически пользовались на протяжении 15 лет вплоть до произвольной отмены ее Белградом в 1989 г., европейцы по причинам, уже упомянутым выше, более твердо, чем американцы, возражали против требования албанских сепаратистов о независимости путем проведения через три года референдума о статусе провинции. Это объективно сближало их с Россией, для которой принцип территориальной целостности суверенных государств имеет приоритет перед правом наций на самоопределение (что вполне понятно с учетом опыта чеченской войны и центробежных тенденций в РФ в целом). Несмотря на резко критическое отношение к режиму С. Милошевича, европейские державы явно не готовы оплачивать его ликвидацию ценой распада СРЮ со всеми вытекающими отсюда непредсказуемыми последствиями.

Наконец, в противовес новой стратегической концепции НАТО, защищаемой американцами, Европа давно выдвигает идею создания второго, европейского полюса альянса. Проблема Косово оказалась теснейшим образом связана с дискуссиями по этому вопросу. Истоки идеи формирования "европейской опоры" НАТО восходят еще к началу 60-х годов, когда ее главным инициатором выступила Франция. Покинув по инициативе Ш. де Голля в 1966 г. интегрированное военное командование альянса и ликвидировав его инфраструктуру на своей территории (при сохранении членства в Североатлантическом альянсе и тесного сотрудничества с его органами на основе специальных соглашений), Париж долгое время пытался построить "европейскую оборонную индивидуальность" вне НАТО - на базе Западноевропейского Союза, созданного в 1954 г. для контроля над соблюдением ФРГ ограничений ее военного потенциала (впрочем, вскоре отмененных) и более тесной военной привязки Великобритании к континенту. Однако упорное сопротивление европейских партнеров Франции - Англии, Германии, Италии любой попытке дублировать функции Североатлантического альянса завело первоначальные проекты "европейского полюса" в тупик.

С середины 90-х годов дискуссии по этой проблеме снова оживились. Речь шла теперь о создании внутри НАТО автономной цепочки командования многоцелевыми соединениями быстрого реагирования для проведения миротворческих операций (в рамках концепции многонациональных оперативных сил) силами одних европейцев, но с использованием инфраструктуры НАТО, если США сочтут для себя нецелесообразным принять в них участие. На таких условиях Франция была готова вернуться в систему интегрированного командования альянса (первые шаги к этому уже имели место). ЗЕС же должен был на основе Маастрихтского договора стать органической составной частью Европейского Союза, выполняя функции военной связки ЕС с НАТО и способствуя реализации застрявшей на мертвой точке Общей внешней политики и политики безопасности ЕС.

Первым опытным полигоном для испытания будущего "европейского полюса" на практике должна была послужить Босния и Герцеговина. Эта попытка закончилась для европейцев бесславно. Европейские страны не сыграли сколько-нибудь автономной и тем более самостоятельной роли в ходе урегулирования кризиса в Боснии и Герцеговине ни в рамках ООН, ни в рамках ЗЕС. В то же время категорический отказ США от передачи европейцам права назначать главнокомандующего ОВС НАТО в Южной Европе затормозил возврат Франции в интегрированную структуру альянса.

На сессии Совета НАТО в Брюсселе в декабре 1998 г., где госсекретарь США М. Олбрайт изложила основные тезисы американского вЕдения новой стратегической концепции альянса, министр иностранных дел Франции Ю. Ведрин подверг их критике. Подчеркнув, что "НАТО - это организация Североатлантического договора, а не северной части Тихого океана", он отметил, что распространение оружия массового уничтожения фигурирует среди новых рисков, но не является единственным, а в противодействии ему альянс - всего лишь один из инструментов среди прочих [10]. При поддержке Германии Франция настаивала, чтобы вмешательство НАТО в конфликты за пределами территории членов альянса осуществлялось только на основании мандата Совета Безопасности ООН.

В связи с этим вряд ли можно считать случайностью тот факт, что незадолго до этой сессии - 1 декабря 1998 г. руководители Франции и Германии в ходе двусторонней встречи в Потсдаме высказались за то, чтобы ЕС создал "оперативные возможности, которых ему не хватает" [11]. Три дня спустя - 4 декабря 1998 г. последовала встреча президента Франции Ж. Ширака и премьер-министра Лионеля Жоспена во французском городке Сен-Мало с главой британского правительства Тони Блэйром. Хотя последний подтвердил традиционный отказ Лондона от выбора между атлантической лояльностью США и НАТО как фундаментом безопасности страны и сближением с европейским континентом, он впервые согласился со своими французскими партнерами относительно возможности создания в рамках альянса сугубо европейской составляющей. Стороны обсудили пути потенциальной координации действий своих вооруженных сил на различных театрах военных действий, прежде всего в Косово, и выработку европейцами общей позиции на юбилейном саммите НАТО в Вашингтоне [12]. Европейский Союз, отмечалось в совместном заявлении, "должен располагать способностью к автономным действиям, поддержанным кредитоспособными военными силами, а также средствами для принятия решений об их использовании и боеготовности" [13].

Реакция Вашингтона на франко-британское заявление в Сен-Мало не отличалась особым энтузиазмом: как отмечали американские дипломаты в Париже, "формальное присоединение к идее европейской обороны пошло дальше, чем ожидали в Вашингтоне" [14]. Хотя США в принципе не возражают против самой идеи "европейского полюса" НАТО, они вкладывают в это понятие в основном только один смысл - увеличение доли европейских партнеров в расходах альянса при сохранении права принятия решений исключительно за Вашингтоном.

Неудивительно, что встреча в Сен-Мало получила неоднозначную оценку со стороны М. Олбрайт: подтвердив на словах поддержку Соединенными Штатами "европейской оборонной идентичности", она подчеркнула, что последняя должна вписываться в рамки НАТО и не подрывать "жизнеспособности" альянса [15]. Американская печать не замедлила напомнить, что оборонная автономия европейцев целиком зависит от военно-транспортной авиации США и их системы разведывательных спутников, предоставление которых в "аренду" должно утверждаться специальным решением Конгресса. Стремясь вбить клин в ряды партнеров США по НАТО, М. Олбрайт подчеркнула, что "европейский полюс" ограничивается лишь узким кругом государств (Великобритания, Франция, Германия, Италия, Бельгия, Голландия, Люксембург, Испания, Португалия), оставляя за бортом другие страны - Ирландию, Швецию, Турцию, что вряд ли им понравится: "Перспектива действий в данном направлении вызывает озабоченность среди должностных лиц в Вашингтоне и европейцев в некоторых союзных столицах, которые опасаются, что инициатива Франции и Великобритании поставит под вопрос ряд договоренностей в НАТО и в Европейском Союзе ввиду предоставления особых полномочий горстке европейских наций" [16].

В таких условиях можно ожидать, что исход конфликта в Косово (в большей степени, чем, например, ситуация вокруг Ирака) станет пробным камнем совместимости "новой стратегической концепции" НАТО с "европейской оборонной идентичностью" и своеобразной разменной монетой в диалоге Европы и США вокруг будущей эволюции альянса.

Хотя некий общий знаменатель в подходе к косовскому конфликту ведущих западноевропейских держав - членов международной Контактной группы, не всегда совпадающем с американским подходом, а тем более с российской точкой зрения, бесспорно налицо, каждая из них все же сохраняет определенную специфику в данном вопросе. Эти оттенки определяются различными факторами - историческими традициями, геополитическими интересами, внутренним раскладом сил.

Политика Франции в отношении "югокризиса" и конфликта в Косово

Политика Франции в отношении конфликта в Косово сочетает неоднородные, зачастую противоречивые элементы, которые отражают последовательную эволюцию ее подходов к разным стадиям югославского кризиса.

Одностороннее провозглашение независимости Хорватией и Словенией в 1991 г. было встречено французскими правящими кругами с нескрываемым беспокойством. Президент Франсуа Миттеран, человек старшего поколения, хорошо помнил, что сербы были верными союзниками Франции в обеих мировых войнах, а в период между ними Югославия вместе с Чехословакией и Румынией являлась стержнем тройственной "Малой Антанты" - опоры Франции на Балканах. Кроме того, будучи убежденным сторонником европейской интеграции, он крайне отрицательно относился к умножению числа моноэтнических микрогосударств, в которых видел лишь рассадник национализма и фактор дестабилизации баланса сил на континенте. Поэтому согласие на признание ЕС независимости Хорватии и Словении было дано Парижем с большей неохотой и только под решительным нажимом ФРГ, "привилегированные" отношения с которой Ф. Миттеран считал краеугольным камнем европейской политики Франции и всего процесса евростроительства.

Но и после того, как эпицентр кризиса переместился в Боснию и Герцеговину, среди кадровой элиты французской дипломатии, в офицерском корпусе, генералитете все еще сохранялись довольно сильные просербские настроения. Официальная политика Франции в югославском кризисе проводилась в строгом соответствии с решениями Совета Безопасности ООН, которые ограничивали мандат Сил ООН по охране в бывшей Югославии, наиболее многочисленным контингентом в составе которых был французский, гуманитарными функциями и контролем за соблюдением постоянно нарушавшихся по вине той или иной враждующей стороны соглашений о прекращении огня.

Эта позиция, весьма близкая к российской, начала заметно меняться с 1993 г., когда к власти во Франции пришло правительство коалиции правых партий во главе с Эдуардом Балладюром, и особенно с 1995 г. - после того, как Ф. Миттерана на посту главы государства сменил Ж. Ширак. Уже в период предвыборной кампании Ж. Ширак и его ближайший соратник Ален Жюппе (министр иностранных дел в кабинете Э. Балладюра в 1993-1995 гг. и премьер-министр Франции в 1995-1997 гг.) однозначно возложили основную ответственность за кровавую гражданскую войну в Боснии на лидеров местных сербов - президента Республики Сербской Радована Караджича, главнокомандующего армией боснийских сербов генерала Рато Младича и руководство Сербии во главе со С. Милошевичем, призывая НАТО к нанесению ракетно-бомбовых ударов по сербским позициям как к единственному способу спасти от физического уничтожения мирных жителей мусульманских анклавов (Сребреницы, Жепы, Горажде, и особенно Сараево).

Такой сдвиг в позиции французского руководства определялся прежде всего обстановкой в Боснии и Герцеговине, которая резко обострилась после того, как поиски политического решения конфликта в рамках Контактной группы (планы Вэнса - Оуэна, Оуэна - Столтенберга, посреднические миссии Джимми Картера, Карла Бильдта) зашли в тупик. Под влиянием развернутой средствами массовой информации кампании вокруг кровавых событий, жертвами которых, как утверждалось, становились в основном мусульмане - мирные жители анклавов, французское общественное мнение все более определенно настраивалось на антисербский лад. С этим не могли не считаться политические партии, боровшиеся за власть во Франции в ходе многочисленных выборов 1993-1997 гг. (местных, парламентских, президентских, общеевропейских).

Захват боснийскими сербами французов из числа "голубых касок" ООН в качестве заложников и угроза использовать их как живой щит в случае воздушных ударов НАТО были восприняты официальным Парижем как жестокое национальное унижение, требующее самого решительного отпора. Эта реакция нашла двоякое продолжение: склоняя США к более активному вмешательству в конфликт, Ж. Ширак выступил в то же время инициатором формирования европейских Сил быстрого реагирования НАТО в бывшей Югославии, призванных обеспечить безопасность миротворцев ООН. Судя по всему, французское руководство видело в этих силах зародыш той самой "европейской оборонной идентичности", создания которой оно так долго и безуспешно добивалось на основе ЗЕС, а затем и в рамках НАТО, обеспечив в то же время более позитивное отношение к ней со стороны США. Однако, как уже отмечалось, результат не оправдал ожиданий Парижа: эти силы не сыграли сколько-нибудь заметной роли в развязке боснийской драмы, урегулирование которой прочно взяли в свои руки американцы с помощью войск Мусульмано-хорватской федерации и бомбовых ударов авиации НАТО по сербам, расчистившим путь к Дейтонским соглашениям. Многонациональные силы, созданные для контроля над их реализацией и размещенные в Боснии и Герцеговине (Силы по выполнению соглашений, с декабря 1996 г. - Силы стабилизации), напрямую подчинены верховному главнокомандующему ОВС НАТО в Европе [17].

С развертыванием косовского конфликта уроки Боснии были учтены Парижем, политика которого в какой-то мере сочетает подходы двух президентов - Ф. Миттерана и Ж. Ширака - к последовательным стадиям развития югославского кризиса. Поискам этой оптимальной равнодействующей линии способствовали факторы как международного характера (эволюция позиций других европейских держав - партнеров Франции по ЕС и Контактной группе), так и внутреннего плана (поражение правых партий на досрочных выборах в мае 1997 г., результатом которого стало политическое "сожительство" президента-голлиста Ж. Ширака с премьером-социалистом Л. Жоспеном).

Формулируя общую позицию французского руководства по косовской проблеме и связывая ее с перспективой саммита НАТО по новой стратегической концепции альянса, на очередном совещании послов Франции за рубежом Ж. Ширак подчеркнул: "Саммит в Вашингтоне не должен превращать НАТО в некий?Священный союз¦, призванный вмешиваться повсюду и по любому поводу. Франция не приняла бы этого. Именно поэтому она вместе с почти всеми своими европейскими партнерами настаивает на необходимости мандата Совета Безопасности ООН для любой военной интервенции НАТО. Сказанное приложимо сегодня и к ситуации в Косово, где продолжение боев грозит воспламенить все Балканы и, перевернув все существующие границы, вызвать распад наиболее хрупких государств, поставив в том числе под вопрос еще непрочные результаты, достигнутые в Боснии. Мы можем блокировать эту цепную реакцию только при одном условии - шесть стран - членов Контактной группы должны срочно добиться возобновления переговоров на четких основах. Они должны подтвердить свою решимость обеспечить принятие статуса весьма широкой автономии в пределах существующих границ. Необходима политика крайней твердости. Но применение силы альянсом на основе мандата Совета Безопасности будет иметь смысл лишь в случае, если оно будет подчинено достижению политических целей, контуры которых призвана единогласно и быстро уточнить Контактная группа" [18].

Упоминание Ж. Шираком необходимости для любых военных действий НАТО в Косово мандата Совета Безопасности ООН, постоянным членом которого Франция является вместе с США, Россией, Великобританией и Китаем, и единогласного определения Контактной группой (где присутствуют также Германия и Италия) политических целей такой акции не случайно. Оно определяет установку Парижа на поддержание определенного баланса между центрами силы многополярного мира, смягчая тенденции к глобальной гегемонии США - единственной сверхдержавы, вышедшей победительницей из "холодной войны". "В этой трагедии, - продолжал французский президент, - Россия может и должна играть позитивную роль, которую все ее партнеры ожидают от нее. Неоднократно обсудив это с президентом Ельциным, я убежден, что она сделает правильный выбор, как и в Боснии, - выбор стратегического партнерства, предлагаемого ей Основополагающим актом НАТО - Россия, выбор, который должен выразиться с обеих сторон в доверительном сотрудничестве в Совете Безопасности, за столом переговоров и на месте" [19].

Выступая на этом же совещании, министр иностранных дел Ю. Ведрин, в прошлом дипломатический советник и генеральный секретарь Елисейского дворца (руководитель аппарата президента) при Ф. Миттеране, подчеркнул, что все шесть членов Контактной группы отвергают статус-кво в Косово и не поддерживают обретение краем независимости, стремясь добиться лишь широкой автономии для косовских албанцев. Однако достижение согласия в вопросе о конечных целях мирного урегулирования по Косово сталкивается, по его словам, с рядом серьезных препятствий, среди которых упорное сопротивление С. Милошевича, чувствующего поддержку сербов в этом вопросе, максимализм и раздоры среди албанцев, сдержанность Соединенных Штатов в отношении Контактной группы, и, наконец, проблема принятия решения об использовании военной силы против СРЮ: как тогда заверял Ж. Ширак, "для нас применение силы со стороны НАТО не может быть осуществлено без резолюции Совета Безопасности" [20].

Разумеется, реальная политика Франции, для которой характерны постоянные колебания, далеко не всегда соответствовала этому сбалансированному курсу. В конечном счете Париж так открыто и не воспротивился решению НАТО применить "в порядке исключения" силу против СРЮ даже без санкции Совета Безопасности, опасаясь разрыва как с США, так и с наиболее близкими европейским партнерами - Великобританией, Германией и Италией [21]. Во время визита президента Франции в США 19 января 1999 г. Ж. Ширак и Б. Клинтон обратились к С. Милошевичу с заявлением о своей общей решимости прибегнуть к ударам с воздуха по СРЮ в случае ее противодействия мирному соглашению по Косово, а 24 марта 1999 г. такие удары были впервые нанесены. Поэтому считать линию Франции в косовской проблеме равноудаленной от Белграда и Приштины, а тем более - от Вашингтона и Москвы было бы явным преувеличением.

Тем не менее французское руководство приложило немало усилий, чтобы сыграть как можно более заметную роль в переговорном процессе. Оно приняло на себя непростые обязанности организатора конференции в Рамбуйе и направило в Македонию значительный контингент (1500 военнослужащих из 2800) в состав Сил эвакуации НАТО под командованием французского генерала Марселя Валантена, которые были призваны обеспечить безопасность наблюдателей ОБСЕ в Косово. Посетив 26 февраля 1999 г. французских солдат и офицеров в Македонии, Ж. Ширак обратился к обеим враждующим сторонам с предупреждением, что та из них, которая возьмет на себя ответственность за срыв переговоров, будет наказана международным сообществом.

С началом военной операции НАТО против Югославии французское руководство, в целом поддерживая общую линию альянса и участвуя в ее реализации, продолжало настаивать на использовании потенциала России в восстановлении политического диалога с Белградом. Об этом, в частности, шла речь в ходе телефонных переговоров Б. Ельцина с Ж. Шираком, беседы последнего с мэром Москвы Ю. Лужковым в Париже, а также в конце марта 1999 г., когда генеральный секретарь министерства иностранных дел Франции посетил Москву. "Русские могут сыграть важную роль в поисках мирного решения. Мы хотим, чтобы руководство и дипломатия России играли более активную роль и не стремимся к их изоляции", - подчеркивал премьер-министр Франции Л. Жоспен [22].

Особенности балканской политики Германии

Значительную эволюцию с начала югославского кризиса до развертывания конфликта в Косово претерпела и балканская политика ФРГ. Если ее исходная точка была диаметрально противоположна французской, то впоследствии они постепенно сблизились. В момент провозглашения Хорватией и Словенией независимости в 1991 г. Бонн не только немедленно признал оба государства, но и ультимативно настоял на принятии аналогичного решения Европейским Союзом. В обоснование этой позиции руководители ФРГ ссылались прежде всего на приоритет права наций на самоопределение перед целостностью и неприкосновенностью границ, что за год до того послужило юридической основой воссоединения Германии. "Мы не можем отказывать другим в том, что столь эффективно послужило на пользу нам", - утверждали германские лидеры. Эта установка так или иначе сохранялась в немецком подходе к последующим этапам югославского кризиса - конфликтам в Боснии и Герцеговине, а в какой-то мере, хотя и гораздо меньше, и к ситуации в Косово.

В основе данной позиции лежали не только юридические принципы, но и давние исторические традиции. Вплоть до 1918 г. Хорватия и Словения входили в состав основного партнера и сателлита Германии в Тройственном союзе - Австро-Венгерской империи, аннексировавшей также Боснию и Герцеговину. Они служили трамплином германской экспансии на юго-востоке Европы в процессе раздела "оттоманского наследства". Со своей стороны Сербия и Черногория, веками боровшиеся за независимость против Турции, угнетавшей славянские народы Балкан более 500 лет, на юге и против экспансии Австро-Венгрии на севере, искали поддержки на востоке у России - традиционного противника обеих империй. После убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево именно австрийский ультиматум Сербии, которую поддержала Россия, послужил, как известно, непосредственным поводом к развязыванию первой мировой войны.

Затем история повторилась. Между двумя мировыми войнами Югославия, созданная под короной сербской династии Карагеоргиевичей, была верным оплотом Версальской системы на Балканах против побежденной Германии. Переворот в Белграде весной 1941 г., усиливший антигерманские тенденции в политике Югославии, привел к ее оккупации войсками Германии и Италии, главным союзником которых стал профашистский режим Анте Павелича в Хорватии, а противником - партизанское движение во главе с И. Тито, опиравшееся в основном на сербов (хотя и среди последних были коллаборационисты). Естественно, что в сознании немцев хорваты и словенцы традиционно воспринимались как дружественная сила, естественная составная часть германской зоны влияния в Европе, а сербы и черногорцы - как исторические противники.

До тех пор, пока по итогам второй мировой войны Европа и Германия оставались разделенными "железным занавесом", а единство СФРЮ цементировалось авторитарным коммунистическим режимом, черпавшим к тому же свою легитимность в общепатриотических чувствах всех народов страны, связанных с воспоминаниями о традициях Движения Сопротивления нацистским оккупантам, противостоянием сталинскому давлению, активной ролью страны в Движении неприсоединения, Балканы оставались вне списка первоочередных международных приоритетов обоих германских государств. Прочная привязка ФРГ к НАТО и ЕС, а ГДР - к ОВД и СЭВ ограничивала интерес немцев к СФРЮ, старавшейся лавировать между двумя блоками.

Тем не менее уже тогда Бонн был наиболее крупным торговым партнером Югославии в Европе, а Западная Германия стала местом работы для сотен тысяч югославских иммигрантов, чьи переводы семьям на родину служили весьма важной активной статьей платежного баланса страны.

Коренные перемены геополитической картины Европы и мира в конце 80-х годов - крушение тоталитарных режимов в странах Центральной и Восточной Европы, воссоединение Германии, распад СССР - придали этим экономическим связям политическое измерение. Бонн не остался равнодушным перед лицом кризиса Югославской федерации, демонстрацией которого стало провозглашение в 1991 г. независимости Хорватией и Словенией. Как уже отмечалось, ФРГ не только активно поддерживала сепаратистские действия Хорватии и Словении, немедленно признав новые государства в одностороннем порядке, но и сумела добиться соответствующего решения ЕС вопреки оппозиции своего "привилегированного" партнера - Франции.

Более того, ФРГ в ходе вооруженного конфликта Загреба и Любляны с федеральными властями начала негласно вооружать хорватов и словенцев несмотря на объявленное ООН эмбарго на поставки оружия воюющим сторонам. Та же практика имела место позже, когда конфликт распространился на Боснию и Герцеговину.

Наряду с юридическими принципами, историческими традициями, экономическими интересами поддержка Германией хорватов против сербов объяснялась также внутренними причинами политико-конфессионального плана. Славяне по языку и культуре, хорваты и словенцы, бывшие подданные католической Австро-Венгрии, являются католиками, тогда как сербы и черногорцы исповедуют православие. Твердая, хотя и не афишируемая поддержка единоверцев в бывшей Югославии римской курией и лично папой Иоанном Павлом II (по инициативе которого был канонизирован хорватский кардинал Степинац, осужденный за сотрудничество с профашистским режимом А. Павелича) оказала значительное влияние на позицию в югославском кризисе как Австрии, так и католической Южной Германии, особенно Баварии и долины Рейна. Христианско-социальный союз - баварская партия, образующая в бундестаге единую фракцию с находившимся у власти 16 лет подряд (до 1998 г.). Христианско-демократическим союзом, - оказывал систематический нажим на канцлера ФРГ Гельмута Коля, требуя активной солидарности с югославскими католиками.

Однако нельзя сказать, что все перечисленные факторы сами по себе сыграли определяющую роль в разработке политики ФРГ в югославском кризисе. Еще менее убедительно выглядят утверждения некоторых авторов, встревоженных ростом веса объединенной Германии в ЕС, насчет того, что Бонн якобы возвращается к имперским концепциям "Срединной Европы" и "натиска на восток", которые уделяли большое внимание активному германскому присутствию на Балканах и в Турции (достаточно вспомнить строительство железной дороги Берлин - Багдад, военную миссию генерала Лимана фон Сандерса в Стамбуле и т. д.).

Анализ политики Германии на различных стадиях югославского кризиса вплоть до обострения конфликта в Косово говорит о том, что простой возврат к прошлому не только несовместим с качественно новыми европейскими и глобальными реалиями, но и не отвечает геополитическим интересам современной ФРГ. После того, как предыдущие германские национальные задачи - обеспечение военной безопасности, достижение "экономического чуда" и, наконец, воссоединение - были решены, на повестку дня выдвинулись окончательная ликвидация морально-политических последствий поражения Германии в двух мировых войнах и вхождение ее на равноправных основах в число великих держав не только с региональными, но и с глобальными интересами. Экономический гигант не намерен более ни оставаться политическим карликом, ни нести ответственность за преступления нацистского режима, которого нынешняя политическая элита Германии, родившаяся после войны, не знала. Именно эта задача была поставлена во главу угла внешней политики страны коалиционным левоцентристским правительством (социал-демократов в союзе с "зелеными") во главе с канцлером Герхардом Шредером, пришедшим к власти в итоге парламентских выборов 27 сентября 1998 г.

Между тем на пути решения данной исторической задачи остается немало препятствий. Это не только тот факт, что ФРГ не является постоянным членом Совета Безопасности ООН и не представлена в ядерном клубе, но и сохранявшиеся долгое время жесткие ограничения на участие бундесвера в военных операциях за пределами территории стран - членов Североатлантического альянса, в состав которого ФРГ входит еще с 1955 г. Эти препятствия, как конституционного, так и психологического характера, исходили со стороны не только стран, являвшихся в прошлом жертвами германской агрессии, но и значительной части самих немцев. Без преодоления этих барьеров Германия не сможет претендовать на роль полноценной участницы урегулирования локальных кризисов, обещающих стать основной формой военных конфликтов XXI в., в составе международных миротворческих сил, под чьим бы флагом они ни действовали - ООН, ОБСЕ или НАТО.

Осторожные поиски Германией путей выхода из этой ущербной ситуации начались почти сразу после воссоединения страны. На Ближнем и Среднем Востоке, в Африке и Латинской Америке военные акции с участием немецких солдат в ближайшей перспективе заведомо исключены из-за категорического неприятия их общественным мнением ФРГ. Речь может идти только о Европе, а именно о первом после 1945 г. масштабном вооруженном конфликте в бывшей Югославии. Он стал "окном" для возврата Германии на Балканы не столько из-за того, что ФРГ преследует какие-либо особые экономические или геополитические интересы в данном регионе (в Центральной и Восточной Европе они гораздо значительнее), сколько потому, что так объективно сложилась ситуация.

Правоцентристское правительство Г. Коля без особого труда добилось решения соответствующих судебных инстанций ФРГ, снявших сомнения насчет конституционности использования германских вооруженных сил за рубежом в коллективных операциях по поддержанию мира. На этой основе в рамках ЗЕС в бывшую Югославию были направлены сравнительно небольшие технико-вспомогательные части бундесвера. Когда же эпицентр "югокризиса" переместился из Боснии в Косово, правительство Г. Шредера официально заявило о готовности направить солидный контингент бундесвера (3500 солдат при поддержке 14 самолетов "Торнадо") в составе сил НАТО для контроля над соблюдением сторонами условий мирного урегулирования. Тем самым Германия сделала официальную заявку на равноправное дипломатическое и военное участие в решении конфликта наравне с другими державами - участницами Контактной группы.

Вместе с тем основная цель внешней политики Бонна (последовательное обеспечение полного равноправия ФРГ с державами - победительницами во второй мировой войне полвека спустя после ее окончания) могла быть достигнута лишь при условии относительно сбалансированного подхода к враждующим сторонам в локальных конфликтах и активного сотрудничества со всеми участницами переговорного процесса в поисках мирного урегулирования.

Обстановка в Косово объективно создавала для этого благоприятные предпосылки. Конфликт напрямую не затрагивал интересы традиционных германских партнеров - хорватов и словенцев, что, казалось бы, давало германской дипломатии возможность установить контакты в рамках международных организаций и в двустороннем порядке как с албанцами, так и с сербами. "Германия особо заинтересована в быстром решении конфликта - у нас скопилось почти 150 тыс. беженцев из Косово, причем каждый месяц прибывает еще по 1-2 тыс. Дальнейшая эскалация конфликта снова сделает Германию их основным убежищем. Уже во время конфликта в Боснии Германия приняла более чем вдвое больше беженцев, чем все остальные члены ЕС вместе взятые", - отмечал тогдашний германский министр иностранных дел К. Кинкель в мае 1998 г. [23]

Всецело поддерживая стремление США сыграть, как и в Боснии и Герцеговине, ведущую роль в диалоге с Белградом и Приштиной, ФРГ отнюдь не игнорировала и необходимость участия в этом России: "Для германской внешней политики, - подчеркивал К. Кинкель, - особо важно сотрудничество с Россией в Контактной группе- Без активного российского содействия никакое длительное решение проблемы Балкан невозможно".

Эту принципиальную позицию Бонн разделяет со своим традиционным партнером в ЕС - Францией, подтвердив ее, в частности, в ходе франко-германского саммита в Авиньоне в мае 1998 г. По существу именно в связи с событиями в Косово ось "Париж - Бонн", которая дала глубокую трещину в начале югославского кризиса, на какое-то время возродилась, что подтвердила совместная поездка в СРЮ К. Кинкеля и Ю. Ведрина в ноябре 1997 г. "В том, что касается Косово, к счастью, нет эквивалента разногласий, существовавших между Германией и другими европейскими странами в 1991 г. относительно Хорватии и Боснии", - констатировал Ю. Ведрин [24].

Германия принимала активное участие в работе всех международных организаций и структур, так или иначе задействованных в поисках компромиссного решения по Косово, - ООН, ОБСЕ, ЗЕС, Контактной группы. Бонн полностью поддержал направление в Косово миссии наблюдателей ОБСЕ, в то же время уделяя особое внимание роли Контактной группы, где германские представители изначально пользовались полным равноправием, а также ЕС, в котором ФРГ является, во всяком случае экономически, "твердым ядром". Разделяя мнение западных держав во главе с США о необходимости применения "кнута" - силовых мер воздействия на враждующие стороны, прежде всего на С. Милошевича, немцы вместе с тем выражали готовность дополнить его "пряником" - обещанием отмены экономических санкций со стороны ЕС, полагая, что "Белград должен знать, что его обратный билет в Европу, международные организации и финансовые институты зависит от его поведения в косовском вопросе" [25]. По мнению германского руководства, такой подход оправдывал себя: на конференции в Рамбуйе (февраль 1999 г.) югославская делегация впервые заявила, что в отдаленной перспективе СРЮ будет, как и все республики бывшей Югославии, стремиться к вступлению в ЕС (Словения с подачи Бонна уже фигурирует в официальном списке шести первоочередных кандидатов).

Что же касается существа политического решения конфликта, то позиция ФРГ носила четкий характер и сводилась к "сохранению территориальной целостности Югославии, с одной стороны, изменению нынешнего статус-кво в плане далеко идущей автономии и самоуправления [Косово] - с другой, при осуждении использования силы с любой стороны" [26]. Наконец, ФРГ не осталась в стороне от более широкого международного измерения косовского конфликта - его взаимосвязи с разработкой новой стратегической концепции НАТО и "европейской оборонной идентичностью". Конечно, непоколебимая верность Североатлантическому союзу и безоговорочное признание лидерства США в НАТО по-прежнему является фундаментом внешней политики Германии, как это было на протяжении полувека. ФРГ дала согласие на применение альянсом военной силы против СРЮ в качестве средства нажима на Белград, несмотря на то, еще в декабре 1998 г. министр иностранных дел левоцентристского правительства Г. Шредера Йошка Фишер, выступая на сессии Совета НАТО в Брюсселе, высказался против превращения косовского прецедента "из исключения в правило", чего упорно добиваются США [27] (напомним, что реалии ведения военных действий на территории Югославии известны Германии лучше, чем кому-либо). Итак, поддерживая США в отношении будущей эволюции НАТО, пробным камнем для которой может стать конфликт в Косово, ФРГ в то же время стремиться не отрываться от своих европейских партнеров по ЕС.

Начало военных действий НАТО против Югославии, в которых ФРГ приняла гораздо более широкое участие, чем в ходе боснийского конфликта, не перечеркнуло особый характер германского подхода к косовской проблеме. Оказавшись наряду с Италией основной страной приема косовских беженцев, ФРГ взяла на себя нелегкую задачу координации гуманитарной помощи жертвам конфликта со стороны государств - членов ЕС.

В качестве председателя ЕС канцлер ФРГ Г. Шредер в апреле 1999 г. принял российского премьера Е. Примакова после визита последнего в Белград. Несмотря на то, что переданные Г. Шредеру предложения президента СРЮ были отклонены НАТО как явно недостаточные, ФРГ стремится сохранить роль выразителя не только общих для стран НАТО, но и специфических европейских интересов в диалоге с Россией по ситуации в Косово и Югославии. Именно эта задача была в центре переговоров в Москве статс-секретаря МИД ФРГ В. Ишингера, последовавших вскоре после апрельской миссии Е. Примакова в Белград и Бонн. Германский представитель первым на Западе заявил, что допускает возможность введения в Косово многонациональных миротворческих сил под флагом ООН и/или ОБСЕ, а не НАТО. Одновременно Европейский Союз по инициативе Германии выдвинул план комплексного решения косовской проблемы, которое затрагивало бы не только СРЮ, но и другие балканские страны, при финансовой поддержке со стороны ЕС.

Лондон между Парижем и Вашингтоном

Британские правящие круги уделяли Югославии повышенное внимание еще во время второй мировой войны, когда англичане в лице генерала Ф. Маклейна поддерживали тесный контакт сначала с некоммунистическим движением сопротивления германским оккупантам во главе с Д. Михайловичем, а затем и с И. Тито, делая ставку на его стремление к автономии от Москвы, которое вылилось в 1948 г. в разрыв с И. Сталиным. Естественно, что распад бывшей Югославии в 1991 г. не мог пройти мимо внимания Лондона, сохранившего традиционные связи как с Сербией, так и с ее бывшими партнерами по федерации.

Позиция Великобритании по косовскому конфликту, как и по большинству других международных проблем, определялась попытками сочетать неукоснительное равнение на США в НАТО с постепенным сближением со странами континентальной Европы в процессе евростроительства. На предыдущих стадиях югославского кризиса такое сочетание достигалось со сравнительно ограниченными издержками: в ходе конфликтов, вызванных провозглашением независимости Хорватией и Словенией, США держались на втором плане, что давало возможность Лондону играть излюбленную им роль арбитра между двумя ведущими континентальными партнерами по ЕС - Францией и ФРГ.

Однако уже в ходе кризиса в Боснии и Герцеговине, когда Вашингтон открыто выступил на авансцену, Лондон впервые за долгое время счел необходимым несколько дистанцироваться от него, сблизившись с Парижем и приняв активное участие в многонациональных (фактически западноевропейских) Силах быстрого реагирования НАТО. В своих воспоминаниях бывший командующий миротворческими силами ООН в Боснии и Герцеговине британский генерал Майкл Роуз утверждает, что первоначально англичане еще более жестко, чем французы, возражали против массированных бомбардировок сербских позиций авиацией НАТО. Только после избрания Ж. Ширака в 1995 г. на пост президента Франции и поворота во французской политике в Боснии и Герцеговине (см. выше) позиция Лондона претерпела определенные изменения.

С развертыванием кризиса в Косово положение британской дипломатии еще более осложнилось, причем даже не столько из-за конфликтной ситуации в самом крае, сколько из-за ее международного контекста. Обострение конфронтации между Белградом и косовскими албанцами совпало по времени, с одной стороны, с началом американского зондажа насчет новой стратегической концепции НАТО (официально первыми ее еще в 1997 г. озвучили тогдашний госсекретарь США У. Кристофер и министр обороны Уильям Перри), а с другой - со вступлением в решающую фазу процесса перехода ЕС к единой валюте. Хотя эти процессы развивались в разных плоскостях - один в в