Взаимоотношения Российской империи и Хивы в первой трети XIX в

Так как мы не преследуем цель рассмотреть всю историю русско-хивинских отношений, нас будут интересовать достаточно небольшой отрезок времени, а именно первая треть XIX в., и вопросы, связанные с теми причинами, которые стимулировали российское правительство к совершению походов против Хивы, а также краткий обзор самих этих походов, имевших место до 1839 г. Но понять их невозможно без рассмотрения, хотя бы краткого, предыстории этих отношений в XVIII веке.

На протяжении всего XVIII в. в Хиве было пять ханов из русских подданных: в 1700 г. добровольно подчинился хан Шанияз, в 1703 г. хан Аран-Мамет; в 1741 году - Абул-Хаир-Хан и сын его Нурали (до 1750 года), а в 1770-х годах хан Гаиб. Конечно, говорить о настоящем подданстве хивинских ханов невозможно, т.к. хивинские ханы «искали, собственно говоря, лишь защиты против Бухары, в известной зависимости от которой Хива находилась в то время»[98]. Впрочем, Д. Голосов выводит из этих фактов весьма шаткое «положительное право России на ханство Хивинское»[99]. Следует отметить, что в течение всего XVIII века российское правительство, в силу нехватки сил и средств на данном направлении, не предпринимало попыток завоевания Хивинского ханства, но лишь старалось добиться от ханов обещаний не препятствовать торговле в Средней Азии, и пользовалось каждым случаем, чтобы вступать в дружественные сношения с хивинцами.

Но задача завести с Хивой «дружественные отношения» оказалась весьма непростой. Со времени похода Бековича-Черкасского в Хиву в 1717 г. и вплоть до похода В.А. Перовского в 1839 г., а во многом и после него хивинцы проявляли к России весьма неприязненное расположение. «Хива волнуемая с давних пор внутренними раздорами, искони составляет как бы разбойничий притон, живущий грабежом торговых караванов и ловлею людей в неволю, для продажи», - так описывал Д. Голосов Хивинское ханство в своей работе[100]. Это было типичное феодальное государство, живущее не только за счёт торговли с соседними государствами, но и за счёт разбоя, грабежа и работорговли. Русские невольники высоко котировались как рабочая сила; их перепродавали из одного города в другой. Захваченных солдат и казаков старались превращать в ханских сарбазов; некоторым из них удавалось дослужиться до высоких чинов, их ценили в качестве инструкторов местных войск. Оренбургский военный губернатор Г. Волконский писал в Министерство иностранных дел России в 1805 году: «…Никакие убедительные сношения не могут преклонить хивинское правительство на добровольную выдачу пленных, ибо они доставляют своим владельцам существенное пропитание в жизни. Одна только сила российского оружия может разве принудить хивинцев возвратить россиян в недра отечества нашего»[101]. Но сил у России для осуществления подобной карательной экспедиции в то время ещё не было, и Хива продолжала пользоваться своей безнаказанностью. Хивинские ханы были убеждены, что окружающие их страну полупустыни и пустыни надёжно защитят их от любого вторжения.

Не обладая силами для наказания хивинцев, российское правительство было вынуждено терпеть подобное отношение, ограничиваясь лишь мирными средствами убеждения. Чтобы хоть немного ограничить захват хивинцами русских подданных в рабство, Екатерина II издала в 1767 года «Указ о захвате заложников и принуждении азиатцев выкупать оных русскими пленными». Но брать в заложники разрешалось лишь в том случае, «если они (азиатцы) будут изобличены в увозе здешних людей», т.е. русских подданных. В силу затруднительности изобличения данный указ не имел широких последствий. В 1793 г. по просьбе хана в Хиву был отправлен глазной врач надворный советник Бланкенагель, который нашёл глаза ханского дяди Фезаль-бия неизлечимыми, и Фезаль-бий действительно лишился зрения. Но невежественные хивинцы требовали исцеления, грозя в противном случае «поступить с врачом нашим, как с лазутчиком». Это заставило Бланкенагеля искать средства к бегству, и он успел преклонить на свою сторону нескольких туркменов, которые и доставили его благополучно на Мангышлак, откуда он морем прибыл в Астрахань[102].

В начале XIX в. в степи Средней Азии было отправлено несколько экспедиций: Герценберга в 1807 г., атамана Уральского войска Бородина в 1809 г., Илецкого атамана Данилова в 1812г., но в 1812 г. в связи с войной против Наполеона все силы были брошены на запад. После войны планы продвижения в Среднюю Азию выдвинул командир Отдельного Грузинского корпуса, управляющий гражданской частью в Грузии, Астраханской и Кавказской губерниях А.П. Ермолов. Его проект предусматривал проникновение на среднеазиатские и индийские рынки путём заключения выгодных договоров с Ираном. Однако после дипломатической миссии в Иран, найдя Персию «в крайне плачевном состоянии» он «отбросил устоявшиеся при дворе представления о Персии как о плацдарме для имперской торговой экспансии». Не отказываясь полностью от политики укрепления влияния империи в персидских делах, он предложил главное усилие государства направить на установление «теснейших отношений с трухменцами»[103]. Ермолов особо подчёркивал, что непосредственные контакты России с этими странами нанесут серьёзный урон политическим и экономическим интересам англичан – «обладателям полуострова, которые мнят, что все богатства должны принадлежать им исключительно»[104].

В 1819 г. экспедицию в Хиву совершил Н.Н. Муравьёв. В своих отчётах он подчёркивал, что «владение Закаспийским краем даст не только значительные выгоды российской торговли, но и дополнительный стимул для развития собственной российской промышленности»[105]. Однако при дворе хивинского хана он был принят весьма холодно. В 1820-1821 гг. он руководил ещё одной научной экспедицией в Балханском заливе.

В 20-30-х годах XIX в. феодальная Хива открыто выступает против Российской империи, организуя нападения на пограничные поселения, поощряя кочевое население к захвату российских подданных и ограбление российских купеческих караванов, шедших в среднеазиатские ханства. Ярким примером служит нападение значительного отряда хивинцев на вооружённый караван полковника Циолковского. 11 января 1825 года хивинцы атаковали отряд у возвышенности Беш-тюбя в Кызыл-Кумах, и после двухнедельной борьбы обороняющиеся вынуждены были отступить, оставив все товары, за исключением самых ценных[106]. Как заметил И.В. Виткевич в своих записках, после этого неудачного опыта «хивинцы сделались смелее и стали высылать отряды далее, до самой Сырдарьи и грабить ещё более и наглее»[107].

В ответ на подобную дерзость хивинцев против хивинцев в 1825-1826 был отправлен военный отряд полковника Берга. Она была частью выработанной комитетом программы действий по обузданию хивинцев: осенью исследовать район между Капием и Аралом, а на Аральском море – залив Мёртвый Култук и его побережье, чтобы со временем создать там небольшое укрепление. Также предполагалось довести до сведения нового хивинского хана Аллакула, что Российская империя «не может оставить без внимания насильственное поведение хивинского правительства». Чтобы дополнительно воздействовать на Аллакули-хана, оренбургскому губернатору было предписано благосклонно принять изгнанного из ханства дядю Аллакули и дать ему от «местного начальства» приличное содержание[108]. Разумеется, это была не более чем демонстрация военной силы, однако хивинские ханы поверили, что император русский намерен наказать хивинцев силою оружия. На русской границе появился хивинский посланник Ваис-Ниаз, который привёл с собой слона в подарок государю, но для пропуска в Санкт-Петербург этому послу поставлены были два условия: 1) уплату хивинским ханом всех убытков, понесённых купечеством при нападении хивинцев на вооружённый караван в 1824 году; 2) возвращение всех русских пленных, находящихся в Хиве, и воспрещение покупать впредь у кочующих народов захватываемых ими в плен русских. Хивинский хан ответил отказом[109]. Более того, дерзость хивинцев возросла ещё более: в 1833 году в Оренбург был прислан начальник хивинского таможенного сбора для объявления, что караваны их неминуемо будут разграблены, если не пойдут через Хиву, что, конечно, было только предлогом для оправданий на случай будущих грабежей. Сами же хивинцы торговали в России невозбранно и караваны их ежегодно отходили и приходили на оренбургскую линию. Также хивинское правительство покровительствовало и морским разбойникам на Каспии, которые захватывали множество мирных рыбаков и продавали их на всех рынках Востока, прежде всего в Хиве. Одной из причин обострения отношений в 1830-е гг. являлся также вопрос разграничения сфер влияния в казахских степях. Завоевание северной части казахских степей царской Россией к 30-м гг. XIX в. было, в основном, закончено. Однако между нижним течением Сырдарьи и северным побережьем Аральского моря, с одной стороны, и рекой Эмбой и северо-восточным берегом Каспийского моря с другой – оставалось ещё обширное степное пространство, не принадлежавшее фактически ни России, ни Хиве. На это пространство откочёвывали в случае надобности казахи, как находившиеся в подданстве России, так и состоявшие под властью Хивы. Каждая из стран стремилась овладеть спорной территорией и посылала туда время от времени свои войска[110].

Одновременно с действиями Берга М. Веригин в марте 1826 г. отправил правительству записку о защите российских интересов в азиатском регионе силовым путём – через присоединение Хивинского ханства. В ней он описывал выгоды от захвата Хивы: защита караванов из России от нападений хивинцев, развитие российской лёгкой промышленности за счёт доступа к хивинскому хлопку, получение рынка сбыта российской продукции, создание препятствий для проникновения в Центрально-Азиатский регион английских торговых и политических эмиссаров и разного рода религиозных миссионеров, организация антианглийской агитации в Кабуле, Кашмире, Лахоре и Тибете, транзит товаров в обход Персии[111]. Однако проект не нашёл поддержки в силу обострения в то время русско-персидских отношений: во-первых, в данной ситуации нельзя было найти силы для осуществления подобного замысла, во-вторых, боевые действия одновременно против Хивы и Персии могли привести к союзу эти двух стран и их одновременной атаке как в Закавказье, так и в Оренбургском генерал-губернаторстве.

В 1833 году оренбургским военным губернатором и командиром Отдельного оренбургского корпуса был назначен В.А. Перовский. При нём деятельность русских властей на юго-восточном направлении резко активизировалась. В 1834 г. в Туркмении для противодействия разбоям киргизов адаевского рода было основано Ново-Александровске укрепление. В следующем 1835 проведена новая военная линия между реками Уралом и Уем, и всё пространство, отрезанное таким образом от зауральских степей, присоединено, под именем района Новой-Линии, к землям оренбургского казачьего войска. Это вызвало возмущение хивинского и кокандского ханов, однако у них было недостаточно сил для противодействия действиям русских. В знак примирения хивинский хан отпустил нескольких русских пленных, захваченных на Каспийском море, и впервые запретил торговлю русскими пленными, однако указ этот имел весьма непродолжительное действие[112].

В 1834 г. В.А. Перовский отправил в Бухару миссию во главе с П.И. Демезоном. Ему удалось добиться нейтралитета бухарского хана в случае столкновения России с Хивой. В своих заметках он писал: «Хивинцы относятся к России враждебно и даже не пытаются скрыть то. Они прилагают все усилия, чтобы вредить нашему правительству, настраивая против него некоторые киргизские племена, на какие имеют хоть малейшее влияние. С русскими пленными, попавшими к ним или купленными ими у киргизов и татар, в Хиве обращаются с жестокостью, какую даже трудно себе представить. Они поддерживают как никогда дружеские отношения с Коканом, зная его враждебную настроенность к России»[113]. Вместе с тем он призывал российское правительство к активизации политики на данном направлении, мотивируя свой призыв дикостью племён, обитающих к югу от русских границ, враждебностью туркестанских государств по отношению к России и одновременно с этим их экономической слабостью и зависимостью от торговли с Россией, наконец, «ловкими происками и интригами» англичан, направляющих события в Афганистане и Средней Азии в нужное им, но невыгодное России русло[114].

Осенью 1835 г. из Орска в Бухару был командирован с бухарским караваном переодетый в азиатское платье прапорщик И.В. Виткевич, задачей которого был сбор сведений о Бухарском эмирате. Ситуацию в степях к юго-востоку от Оренбурга он писал следующее: «Ныне власть и влияние нашего управления простирается почти не далее пограничной черт Урала и не внушает ни кайсакам, ни областям Средней Азии особенного уважения и страха, который необходим для повиновения... Неоднократно случалось мне слышать в ответ от кайсаков, которых хотел я устрашить угрозами и заставить отречься от воровского промысла своего: что русские нам сделают? Не в первый раз слышим мы эти угрозы, не в первый раз грабим их, и поколе Аллах милостив – всё сходит с рук. Хивинцы - дело иное, тех не тронь»[115]. Хивинцев он называет «владельцами Средней Азии», которые «по невежеству своему и глупости, не имеют никакого понятия о силе и могуществе России, презирают в душе всё немусульманское и коснеют в чёрством и однообразном невежестве своём, не заботясь о будущем, не занимаясь прошедшим». Небезынтересно, что слухи о победах русского оружия над турками и персами доходили и до этих земель, однако их почитали «какою-то сказочною молвою» и не верили в них[116]. Те же сведения приводит в своих воспоминаниях о походе В.А. Перовского 1839-1840 годов Н.П. Иванов, описывающий хивинцев как «необразованных, недоверчивых, ленивых и грубых мусульман»[117].

В 1836 г. Перовский предложил арестовать хивинских купцов в России и реквизировать и товары. Азиатский комитет не согласился с мнением Перовского, опасаясь вредного влияния этой меры на торговлю со Средней Азией, объяснив свой отказ тем, что если «мы будем оказывать купцам всякие строгости, …не достигнув желаемой цели, лишь только встревожим их и отвратим от сношений с Россиею; промышленная деятельность азиатцев усилится найти другие для себя пути, что весьма возможно при стараниях англичан, коих товары и агенты неоднократно уже проникали в самый центр Средней Азии и которые не упустят сего случая, чтобы оным не воспользоваться; стоит только чтобы бухарцы или хивинцы раз попытали, что можно обойтись без наших произведений, тогда поправлять уже будет поздно. Одно это обстоятельство уже достаточно убеждает в невыгодности и опасности подобной меры». Однако Перовский, настойчиво домогавшийся принятия предложенной им меры, в другой записке, обсуждавшейся Азиатским комитетом, протестуя против предыдущего решения Комитета, писал: «Средняя Азия без товаров наших существовать не может, доколе они не будут вытеснены товарами англичан; англичане же с своей стороны берут все меры для достижения этой цел; если мы не будем им противодействовать, то дело не кончится в нашу пользу». Однако Азиатский комитет опять решил, что он «не может и ныне изменить своего мнения». Решение вопроса было предоставлено усмотрению Николая I, который согласился с точкой зрения Перовского[118]. Вскоре последовало повеление об аресте всех хивинских подданных в юго-восточных пределах империи и конфискации их товаров и имущества.

Таким образом, мы видим, что арест хивинских купцов в 1836 г. был предпринят под влиянием английского проникновения в Среднюю Азию. В то же время этот арест был мерой, направленной против агрессии хивинских ханов. Всего в Оренбурге было задержано 572 хивинца с товарами на 1.400,000 рублей. Н.П. Иванов описывал эти события следующим образом: «Более сотни их переловили. Одни попали в тюрьму, другие на гауптвахты; а кто замешкался на Макарьевской ярмарке, для тех наняли дома и окружили часовыми. Товары этих купцов свалили в пакгауз… Многие из хивинцев, сняв свои бараньи шапки и надев чалмы, какие носят только бухарцы да муллы, этим манером избавились от ареста и уехали в Хиву»[119].

Одновременно с этим Перовский от имени императора отправил послание к хану Аллакулу: «Дела ваши дурны, а от дурных семян дурной плод. Если хотите ещё вовремя опомниться, то вышлите немедленно всех русских пленников и дайте слово вести себя впредь мирно и дружелюбно, не поощряйте грабежей и разбоев, не мешайтесь в управление кайсацкого народа, дайте подданным Императора Всероссийского те же права у вас, какие он даёт у себя вашим, и старое будет забыто»[120].

Это был серьёзный удар по экономике Хивы. Как отмечал позже Г.И. Данилевский в «описании Хивинского ханства», для Хивы «выгодный сбыт продуктов возможен только с Россией; ибо соседние с ханством азиатские владения сами изобилуют ими, требуют их мало или не вывозят вовсе». Россия снабжала ханство металлами, сукнами, юфтью, чугуном, сахаром, шёлковыми и бумажными материями, мануфактурными товарами, взамен она открывала ханству «путь к выгодному сбыту его сырых материалов и даже некоторых грубых рукоделий». В результате ареста купцов хивинская торговля практически прекратилась и понесла значительные потери, т.к. была возможна лишь через посредство бухарских купцов, завышавших цены в несколько раз. По словам самих хивинских купцов, отпущенных на волю в 1840 г., уже после похода Перовского, они «начали оживать от убытков прошлых годов» лишь в 1841 г.[121]

Но в 1836 г. хивинский хан Аллакули отвечал весьма уклончиво, и прошло немало времени, прежде чем хивинцы почувствовали действие мер, принятых против них русским правительством. Только в 1837 г. хивинское правительство, обнаружив, что главные свои потребности в чугуне, железе, меди других товарах оно ниоткуда, кроме России или из третьих рук через Бухару удовлетворить не может, решилось на освобождение части пленных и отправление посольства к русскому государю. Осенью 1837 г. к императору Николаю I прибыло хивинское посольство Кабылбая с 25 освобождёнными русскими пленными. Но подарки хивинского хана были отвергнуты, правительство требовало освобождения всех русских пленных, взамен на освобождение 25 человек было освобождено 5 хивинских купцов[122]. В августе 1838 г. с бухарским караваном опять прибыли два хивинских посланца, с 12 провожатыми и пятью русскими пленными. В привезённом ими письме (по-прежнему, без подписи и печати) просилось о присылке в Хиву русского чиновника для сбора и принятия наших пленных; пятеро же возвращённых русских присланы были, между тем, не от хана, а от одного купцы, чьи родственники задержаны были в Оренбурге[123].

Одновременно с этим хан Аллакули, видя, что «наступает время расплаты за все беззаконные поступки хивинцев, и не находя возможности, как прежде, отделаться одними обещаниями», отправил посольство в Бухару, чтобы склонить её к союзу против России; но, несмотря на многократные настояния и духовное посольство по этому предмету хивинского хана, эмир бухарский не только отказал ему в союзе, но даже отправил (в августе 1838 года) в Россию посла для скрепления дружественных сношений[124].

В августе 1839 года прибыло ещё одно хивинское посольство с 80 пленными русскими, из которых 32 были захвачены морскими разбойниками на Каспийском море весной этого года. Причина скорого отправления посольства были слухи об основании на реках Эмбе и Ак-Булаке укреплений или промежуточных пунктов для предстоящего похода в Хиву. Однако российское правительство оставалось непреклонно: оно требовало освобождения всех русских подданных из рабства, значительных торговых привилегий для торговцев и защиты караванов, направляющихся в Бухару и обратно, от нападений хивинских и киргизских разбойников[125].

Привозные товары год от году дорожали в Хиве, а свои лежали без сбыта; на хлопчатую бумагу, важнейшее произведение Хивы, не было ни цен, ни покупателей; притом все значительные купцы были задержаны в России, а сроки, данные хану для исполнения наших требований, давно миновались, почему и на возвращение их надежды быть не могло. Но хан всё ещё не желал смириться. В то время как в Россию отправлялись посланцы с письмами, полными раскаяния, и русским пленными (всего около ста человек за пару лет), туркмены по приказанию хана усилили грабежи на Каспийском море, и около 200 новых рыбопромышленников стали рабами на невольничьих рынках Хивы[126]. Хан разослал кайсаков к русским линиям для разбоя, а в 1839 году отправил разбойничьи отряды на Мангышлак. Были посланы есаулы к родам на реках Эмбе и Сыр-Дарье с угрозой вырезать все роды, которые не отложатся от России и не выставят в помощь Хиве вооружённых всадников. При этом главной целью хана было вовсе не объявление войны России, а захват в плен как можно большего числа русских, чтобы принудить русское правительство выменять их на задержанных хивинцев[127]. Между тем В.А. Перовский уже начал приготовления к походу, который должен был покончить с дерзкой и наглой политикой хивинского правительства.

Итак, мы можем выделить две группы причин, побудивших русское правительство организовать в 1839 г. поход против Хивинского ханства: во-первых, это разбойные действия хивинцев (грабёж караванов, захват русских подданных в рабство, несправедливые условия торговли), которые уже не могли быть пресечены чисто дипломатическими средствами. Во-вторых, это активизация английской политики в Афганистане и Средней Азии, которая грозила подорвать позиции России на местных рынках и в регионе в целом. Исходя из данных предпосылок, нам будет легче понять те цели, которые преследовали В.А. Перовский и российское правительство при организации похода против Хивы.

План и цели хивинского похода генерала Перовского.

24 января 1839 г. на стол министра иностранных дел К.В. Нессельроде легла записка, составленная оренбургским военным губернатором В.А. Перовским. В ней губернатор Оренбургского края доказывал необходимость организации карательного похода против хивинцев, которые, как он писал, «не довольствуются уже тем, что взимают пошлину с проходящих через Хиву собственно караванов, а высылают отряды навстречу тем, которые идут прямым путём из России в Бухару, или обратно, разбивают тюки, останавливают караваны на несколько недель, заставляют… сворачивать с пути и заходить в хивинские на р. Сыр укрепления и отбирают, под видом пошлины, любые для себя товары»[128]. Всё это наносило несомненный вред российской торговле в Средней Азии и, как доказывал Перовский, требовало незамедлительного вмешательства России. К записке прилагался подробный план экспедиции в Хиву, в успехе которой Перовский нисколько не сомневался, и уже упоминавшаяся выше «Записка о сношениях России с Хивинским ханством и о противных народным правам поступках ханов Хивинских относительно России», в которой приводилась сжатая история русско-хивинских сношений за последний век и ещё раз обосновывалась необходимость отправления экспедиционного отряда против ханства[129]. Заметим, что идея похода, так же, как и идея ареста хивинских купцов в 1836 г., принадлежит самому Перовскому, но не военному министру А.И. Чернышеву и не министру иностранных дел К.В. Нессельроде. Что касается целей, которые Перовский ставил перед будущим походом, то, как можно видеть, это не только наказание Хивы за грабёж караванов; Перовский прямо говорит о «завоевании Хивы», подобно тому, как Франция завоевала Алжир[130], и запрашивает инструкций правительства на случай, «если признано будет нужным занять Хиву нашими войсками»[131]. В случае если хивинский хан отпустит пленных русских до окончания похода, Перовский предусматривает как отступление, там и временную остановку отряда для подкрепления свих сил и продолжения боевых действий[132].

Идея Перовского увлекла Николая I, однако министры старались отговорить его от этой авантюры. Дело решил случай. На одном из придворных балов, когда император Николай Павлович подошёл к графу Чернышёву и о чём-то заговорил с ним, генерал Перовский, проходивший в это время вблизи (вероятно умышленно) был тоже подозван государем. Стали говорить о походе в Хиву. Военный министр возражал против похода, в то время как Перовский горячо доказывал необходимость освободить русских пленных, томящихся в неволе у Хивинцев. Император внимательно слушал обоих спорящих, давая им полную свободу высказаться. Наконец Перовский не выдержал и заявил решительным голосом:

- Государь, я принимаю эту экспедицию на свой страх и на свою личную ответственность!

Эта решимость повлияла на государя настолько, что он тут же сказал Перовскому: «Когда так, то с Богом!..»[133]

В марте был составлен специальный комитет, рассматривавший предложения оренбургского военного губернатора об экспедиции в Хиву. В его состав вошли граф Нессельроде, граф Чернышёв и сам генерал-адъютант Перовский. Среди целей похода, кроме «справедливого требования» освободить русских пленных, значится и другое: «восстановить и утвердить влияние России в Средней Азии, ослабленное долговременною ненаказанностью хивинцев и в особенности тем постоянством, с которым английское правительство, во вред нашей промышленности и торговле, стремится к распространению своего влияния в тех краях»[134]. Как можно видеть, не одна только хивинская угроза стала причиной готовящегося похода – правительство открыто признавало, что не менее, а, возможно, и более опасной была угроза со стороны Англии, стремившейся к захвату среднеазиатских рынков. При этом комитет предполагал отложить поход «до окончания экспедиции, предпринятой генерал-губернатором английских владений в Индии против владетеля Кабула… и до обратного выступления войск Ост-индской компании из Афганистана»[135]. Мотивировалась данная задержка тем, что российскому правительству требовались «достаточные основания к отклонению всяких со стороны Англии притязаний по действиям нашим в Хиве»[136]. Вероятно, данное требование было выдвинуто графом Нессельроде, знавшем, что Англия способна возбудить европейскую общественность против действий России в Средней Азии, объявив их «неоправданной агрессией», и надеялся лишить Англию подобного козыря в дипломатической игре. При этом учитывалось, что англичане, заняв Кабул, серьёзно усилят своё влияние в регионе, но оно будет нейтрализовано в случае занятия русскими войсками не только Хивы, но и Бухары[137]. Что касается конечной цели похода, то в этом вопросе члены комитета согласились с Перовским, что «одно наказание виновных и освобождение пленных наших нисколько не обеспечит нас на будущее время от неприязненных действий Хивы». Следовательно, требовалось «смещение хивинского хана кем-либо из степных султанов» по образу того, что планировали произвести англичане в Кабуле[138].

Настоящую цель экспедиции предполагалось сохранять «в строжайшей и непроницаемой тайне» настолько долго, насколько это только возможно. Официально было объявлено о подготовке научной экспедиции «для исследования восточных берегов Аральского моря»[139]. М. Иванин, бывший участником похода 1839-1840 гг., подвергает критике как это положение, так и решение отложить поход до окончания действий Британии в Афганистане. В своих воспоминаниях он замечал: «Для чего стеснять главного начальника содержанием в тайне такого предприятия, которое, по сущности своей, не может оставаться тайною? Первая значительная покупка запасов и отправка их в степь уже делает очевидным для всякого, куда направляется удар. Второе положение, принятое комитетом, отложить самый поход до окончания дел Англии в Афганистане, ещё более должно было стеснять распоряжения главного начальника. Разве можно предвидеть время окончания такого дела, какое было у Англии в Афганистане, при обширности театра войны и воинственности Афганов? И можно ли было опасаться в то время появления английских войск в долине р. Аму, оставя в тылу только разбитый, но ещё не покорённый этот народ?»[140] В целом данная критика представляется весьма справедливой: хивинцы и англичане действительно довольно скоро узнали о приготовлениях к военному походу.

Хотя сам поход при любых обстоятельствах планировалось осуществить не позднее весны 1840 г., уже в конце мая Перовский просит перенести начало похода на ноябрь 1839 г.[141], и вполне возможно, что причина не только в уверенности, что зимние условия лучше подходят для движения по степи. К этому времени англичане уже заняли Кандагар и Газни, и слишком стремительное их наступление могло привести к потере Россией своих позиций не только в Афганистане, но и соседней с ним Бухаре или даже Хиве[142]. Уже во время самого похода Перовский отправит тревожные сообщения в Петербург, основанные на неподтверждённых слухах, в которых выразит опасение перед намерениями англичан, взявших Кабул, «также вскоре занять Бухару и Хиву, чтобы завладеть судоходством по р. Аму и потребовать удовлетворение за убийство Моркрафта и нескольких других англичан»[143]. Свою роль в изменении сроков похода сыграли и приближенные к Перовскому офицеры (Н.П. Иванов упоминает их как гг. Ц-ского и Рак-ского, первый, как можно понять, Циолковский, относительно второго твёрдых предположений мы не имеем): в ходе борьбы двух «партий» они противостояли «мыслящим людям», требовавшим провести предварительную топографическую съёмки местности и составить подробную карту региона будущих действий, и, опровергнув их весьма разумные доводы, убедили Перовского начать поход, ориентируясь по непроверенным сведениям, полученным от Берга и русских пленных в Хиве[144].

Скажем несколько слов о научных целях экспедиции. Как мы помним, весь поход вообще был официально объявлен «научным поиском в Хиву», дабы скрыть его военные цели. И сам Перовский писал своему другу А.Я. Булгакову летом 1839-го: «В настоящее время занят я всецело приготовлениями для учёной экспедиции к берегам Аральского моря. Экспедиция эта должна принять размеры, превосходящие всё деланное до сих пор в тамошней стороне…»[145] Однако одной из главных задач участников похода действительно было исследование Аральского бассейна, и решение географического вопросы, который, как писал М. Иванин, «со времён Петра Великого занимал учёных Европы»[146]: текла ли Аму-Дарья в Каспийское море, и могут ли воды её быть обращены в Каспийское море в настоящее время, и какими средствами? Удовлетворительное решение этого вопроса, предполагавшее возможность открыть водяной путь из Каспийского моря в Среднюю Азию, облегчило бы проникновение русских купцов вглубь Средней Азии, т.к. тогда они могли бы отправляться в Бухару более безопасным речным путём, минуя хивинские владения. Для решения этого вопроса предполагалось произвести нивелировку между морями Каспийским и Аральским. Нивелировку эту, посредством хорошо устроенных нивелиров Рейхенбаха, предполагалось произвести на обратном пути, смотря по обстоятельствам, или по Усть-Урту, или от Аральского моря при урочище Тайлы до Шакраука и потом по старому руслу Аму-Дарьи откуда, смотря по местности, или до Карабогазского залива или до Балканского; причём имелось в виду смотреть это русло во всей подробности[147]. Между тем само проведение научной экспедиции находилось под вопросом: в сентябре 1839 г. Перовский докладывал военному министру, что раз «учёная экспедиция предполагалась будущею весною, а отряд в Хиву должен был выступить в будущем ноябре, то об отмене первой было бы достаточно предупредить кого следует по начатии зимнего похода»[148]. Тем не менее, в том же месяце сам император утвердил план научных предприятий в рамках предстоящего похода, окончательно решив данный вопрос.

30 сентября В.А. Перовский подал К.В. Нессельроде записку касательно «политических вопросов по поводу предстоящего занятия Хивы». В ней он развивал идею о насильственном смещении хивинского хана Аллакулы, в случае достижения русскими Хивы и замены его новым ханом, преданным России. По первоначальному плану этим ханом должен был стать султан западной части Орды подполковник Баймахаммед-Айчуваков, однако он предпочитал «нынешнее звание и место своё почётному званию хивинского хана» и от предложения русского правительства отказался[149]. Перовский предлагает кандидатуру Инаха – младшего брата Аллакулы, «искренно желающего дружбы и покровительства России». Самого же хана Аллакулу Перовский предполагал взять в плен и привести в Россию[150]. Предложения Перовского были рассмотрены специальным комитетом, который согласился с кандидатурой Инаха и выдвинул ряд требований, которые предполагалось передать новому хивинскому хану после успешного завершения похода: прекращение тайных и явных враждебных действий ханства против России, в том числе и содержание в неволе её подданных; отказ Хивы от претензий на власть над рускоподданными казахами и определение границ ханства; то же самое применительно к туркменским племенам, которые пожелают поступить в подданство России; срытие хивинских укреплений на Сырдарье; отказ хивинских властей от принуждения караванов к проходу через Хиву и обложения их по этому поводу пошлинами; чтобы «вообще на товары, принадлежащие русским, не было налагаемо, как доселе, двойной и четверной пошлины, а чтобы купцы русские и хивинские были во всех отношениях уравнены правами»; открытие хивинского консульства в Оренбурге и русского в Хиве; русский консул должен иметь право содержать на Амударье свои суда. Если Инах убежит из ханства, там должно быть создано «временное правительства». Также генералу Перовскому было разрешено оставить в Хиве отряд или часть его на неопределённое время для контроля над исполнением ханом требований русского правительства[151].

Как можно видеть, в результате похода 1839-1840 гг. Хива должна была стать де-факто вассалом Российской империи, как это и случилось спустя почти 40 лет, по Гендемианскому мирному договору 1873 года. Но сама модель была заложена уже в 1839 году. Исходя из этого, мы можем заключить, что поход Перовского был обусловлен не только оборонительным фактором (наказание хивинцев за российских пленников и разорение караванов), но и завоевательным, колониальным: Россия была заинтересована в таком стратегически важном регионе, как Средняя Азия, и ради торговых и политических интересов своих намеревалась прочнее закрепиться в нём. Хива была значима как опорный пункт Средней Азии, поэтому обеспечение контроля над Хивой могло серьёзно усилить положение России во всём регионе. Кроме того, санкционировать военное выступление против Хивы Россию побудили угроза утверждения Англии на Среднем Востоке и в Средней Азиии, действия английской агентуры в Бухаре, Хиве и Коканде. Грабежи и нападения хивинцев на русские и бухарские караваны были, по-видимому, лишь второстепенными причинами[152].

14 ноября 1839 года В.А. Перовский издал «Приказ по отдельному оренбургскому корпусу», который возвестил о начале похода против Хивинского ханства. Обратим внимание, что в тексте приказа нет уже ни слова о научной экспедиции. «Россия карает Хиву, эту дерзкую и вероломную соседку», - вот главный призыв Перовского к солдатам. Подтверждению карательных целей экспедиции служит и декларация, прилагаемая к данному приказу, в которой были расписаны все прегрешения хивинцев против России. Перовский подчёркивал, что российское правительство уже испытало все дипломатические средства для достижения мира и взаимопонимания между двумя государствами и было вынуждено принять военные меры против преступных действий хивинцев, чтобы «положить конец грабежам и насилиям, избавить томящихся в Хиве невольников, внушить должное уважение к имени Русскому и упрочить то влияние, которое неоспоримо принадлежит России и которое одно может служить залогом сохранения мира в сей части Азии»[153]. Таким образом, Перовский прямо заявляет о претензиях России на верховную власть и управление данным регионом ради защиты своих торгово-экономических интересов и охраны русских подданных. Вполне возможно, что текст данной декларации был рассчитан не только на русских солдат, но и на возможных английских агентов, которые теперь уже наверняка бы узнали о начале военного похода русских в Хиву и которых надо было убедить в справедливости и обоснованности целей данной экспедиции.

В успехе похода никто не сомневался: хивинцев считали не воинственными, в верность войска из туркмен не верили, в верность артиллеристов из русских пленных – ещё менее, хивинского оружия не боялись, знали, что огнестрельного оружия в Хиве мало, что порох плохой и что ядра не отвечают калибру орудий и потому загоняются с войлоком. Весь вопрос состоял в том, как бы добраться до этого разбойничьего гнезда, а уже разнести его никто не считал задачей[154]...

Итак, на основании документов 1839 года мы можем утверждать, что поход В.А. Перовского в Хиву 1839-1840 гг. был обусловлен не только грабительской политикой Хивы по отношению к русским подданным и торговым караванам, но, во многом, и страхом перед растущей угрозой со стороны англичан. Опасения оренбургского генерал-губернатора в большей или меньшей степени разделяли и члены российского правительства и сам царь Николай I. И сама экспедиция против Хивы имела перед собой следующие цели: сделать Хиву «опорною точкою для всех политических и коммерческих предприятий России в Средней Азии, приведя ханство, хотя в дипломатическую зависимость» и, что более важно, «предупредить здесь англичан, которые с 1830 годов делают неутомимые попытки проникнуть в Среднюю Азию»[155].