Размышления о диагнозе и генезе заболевания

В анамнезе госпожи М. нет никаких психических предболезней. Ее нынешнее душевное состояние, таким образом, можно понять как реакцию на нагрузку, связанную с проблемами в развитии сына и трудностью ухода за ним. Согласно этому критерию, можно предположить скорее кризис адаптации одновременно со стра­хом и депрессией (ICD 10: F43.22), чем соматическое нарушение (ICD 10: Г45.0) из-за психосоматических симптомов, или неврастению (ICD 10: F48.0) из-за апатии, на которую все время обращает внимание клиентка. Против диагноза «посттравматический кризис» (ICD 10: F43.1) говорит отсутствие навязчивых воспоми­наний о кризисном событии, хотя отмечаются кошмары неспецифического содержания, нарушение сна и нежелание находить­ся среди людей. Последнее, правда, представляется скорее каче­ством личности, которое развивалось вместе с аффективной при­верженностью к контролю, социальной сдержанностью и общим осторожно-недоверчивым отношением к людям в течение всей предшествующей жизни. Эти особенности дают нам право гово­рить о шизоидной личности, хотя и не оправдывают соответству­ющие нарушения личностной структуры (ICD 10: F60.1).

Несомненно, душевное равновесие госпожи М. на долгое вре­мя было нарушено из-за осложнений во время беременности и после рождения ребенка. Однако психическая нагрузка, ставшая еще сильнее после диагностирования тяжелого отклонения в раз­витии ребенка, кажется, только усилила ее желание выстоять. Она не склонна жаловаться и расписывать свое горе — вместо этого она изнуряет себя постоянной борьбой. Другие чувства, такие как возмущение и отчаяние, тоже приглушаются на фоне этой траги­ческой, безнадежной борьбы с несчастьем, причину которого жен­щина не может по-настоящему понять. Так или иначе, ее горе очевидно, и сражается она за жизнь — об этом говорит ее физи­ческая хрупкость. Несмотря на явное желание ни в коем случае не сдаваться, за фасадом самообладания просматривается страх вскоре обессилеть, прекратить борьбу. Чувства, которые подверглись дей­ствию психологической защиты, трансформируются и появляют­ся в виде психосоматических симптомов.

В истории жизни клиентки можно найти указания на первич­ную несовместимость. Например, в детстве у избалованной и че­ресчур оберегаемой девочки было множество ограничений, кото­рые она тогда еще не воспринимала как таковые. В чрезмерной заботе о ней отразились собственные страхи ее матери или проти­воречивое отношение последней к своему младшему ребенку. Что особенно важно, в отношениях не было искренности — никто не проявлял должного интереса к индивидуальности девочки и ее потребностям.

В самовосприятии ребенка желание нравиться матери посте­пенно преобразовалось в идеал, согласно которому она должна быть милой, славной, уступчивой и спокойно переносить мате­ринскую навязчивость. В таких условиях каждое собственное чув­ство, каждая, даже самая ничтожная, мысль, направленная про­тив такой любящей матери, воспринималась девочкой с глубо­ким стыдом за свою злобность, как преднамеренная угроза этому доброжелательному человеку. Родители, сами того не желая, сти­мулировали подобные самообвинения дочери наказаниями. Таким образом, личность подрастающего ребенка могла сформировать­ся лишь в несколько расщепленном виде: внешне девочка каза­лась вполне приспособленной, а внутри она все больше замыка­лась в себе и отдалялась от людей. Эти обстоятельства, к которым, возможно, добавилось желание как-то уклониться от избытка опе­ки, привели со временем к формированию сдержанного, замк­нутого характера. С потерей матери девушка переживает горе, ко­торое преодолевается ею с помощью постепенно уже освоенных ею механизмов. Она не выказывает никаких чувств и уходит в себя. Отец, кажется, тоже помогает ей развиваться как целостной, не­зависимой личности. Его ожидания только укрепляют схему пове­дения девочки: одновременно приспосабливаться к внешней сре­де и отдаляться от мира внутренне.

Роковое, ошеломляющее событие — появление проблем в раз­витии ребенка — вероятно, заставило вспомнить не только о том горе, когда с гибелью матери внезапно исчезли забота и любовь. На более глубоком уровне всплыли боль и разочарование по поводу того, что близость и ласку можно получить только взамен на выполнение родительских требований, что необходимо приспо­сабливаться к данным условиям и терять при этом собственное Я. Снова активизировалось представление: справиться с бедой тем легче, чем настойчивей ты подавляешь собственные чувства. Ны­нешняя эмоциональная реакция на кризис, наложившись на уже имеющуюся первичную несовместимость, сделала ситуацию не­контролируемой и слишком тяжелой для госпожи М.