Трансцендентность

Парадоксальность взаимоотношений науки с религией состоит в том, что, находясь с ней в вековом конфликте, наука одновремен­но формулировала многие свои идеи под прямым влиянием веро­учения. Именно таким путем основоположники классического естествознания Галилей, Декарт, Ньютон ввели в науку фундамен­тальные принципы абсолютных истин и абсолютно достоверного знания, концепцию двух взаимно дополняющих аспектов мира — res extensa и res cogitans, материи и духа и др. Работая над теорией относительности, Эйнштейн, в частности, опирался на филосо­фию пантеизма Спинозы. Влияние религиозной мысли можно проследить в квантовой теории. Автор теории множеств Георг Кантор признавался, что к ее созданию его подтолкнули размыш­ления над смыслом христианского Символа веры о триединстве Бога.

Характеризуя взаимное влияние двух различных систем мыш­ления — научной и религиозной, Вернер Гейзенберг писал, что «если они действительно взаимодействовали, т. е. имеют столько общего, что стало возможным их подлинное взаимодействие, то от этого можно было ожидать новых и интересных событий» [33]. Философ и физик-теоретик Ф. Капра опубликовал книгу «Дао физики», в которой для преодоления трудноразрешимых парадок­сов ядерной физики и квантовой механики использовал интуитив­но-созерцательные идеи философских и религиозных учений Вос­тока [49].

Современный русский физик-теоретик, профессор Московско­го университета Ю.С. Владимиров считает, что в фундаменталь­ной теоретической физике присутствует аналог Бога. Развивая это

положение, он предлагает следующее определение религии: это «та часть целостной системы представлений о сущности, о движу­щих началах и закономерностях всего мироздания, которое допол­няет познанное человеком до целого и определяет его ориентацию и действие в непознанной совокупности мировых проблем и об­стоятельств» [30]. С этим определением можно, однако, согла­ситься лишь отчасти: оно не содержит указаний, что знания о целом и его частях, которыми владеют наука и религия, имеют существенно различные основания. В первом случае это строгая научная методология, во втором — истины откровения и мифоло­гическое сознание.

Но с другой стороны, проблема целостности научного отобра­жения мира является предметом спора теоретиков. Профессор Кембриджского университета С. Хокинг полагает, что уже лет через 20 физикам удастся завершить работу над созданием полной теории, описывающей основные закономерности эволюции Все­ленной. «И тогда, — пишет он в книге «Краткая история времени», — все мы, философы, ученые и просто обычные люди, сможем при­нять участие в дискуссии о том, почему так произошло, что суще­ствуем мы и существует Вселенная. И если будет найден ответ на такой вопрос, это будет полным триумфом человеческого разума, ибо тогда нам станет понятен замысел Бога» [147].

Но возможна и другая точка зрения. Можно предположить, что наш мир неисчерпаем, и уподобить его бесконечному множеству. Базой научного знания является подмножество изученных зако­номерностей. На долю религии остается область непознанного. И хотя сфера научного знания будет все время расширяться, нет оснований полагать, что область, остающаяся в ведении религии будет соответственно сужаться, так как граница непознанного уходит в бесконечность. Если принять такую точку зрения на эволюцию наук, то можно согласиться с мыслью Ю.С. Владимиро­ва о том, что наука и религия позволяют нам — пусть очень неполно и с большими искажениями — построить целостный образ реаль­ности.

В 1914 г. Б. Рассел опубликовал статью «Мистицизм и логика», которую начал со следующих слов: «Метафизика, или стремление постичь мыслью мир в целом, всегда развивалась в единстве и конфликте двух противоположных человеческих импульсов: один из них побуждал к мистицизму, другой — к науке. Некоторые люди достигают величия, следуя первому импульсу, некоторые — следуя только второму» [114]. Философы, продолжает далее Рассел, ощу-

шали всегда нужду одновременно в науке и в мистицизме, а потому преодоление этой изнуряющей альтернативы превращало филосо­фию в более высокое занятие, чем наука и религия.

В основе мистицизма как специфической методики познания реальности лежат три фундаментальных принципа. Во-первых, это убежденность в том, что основной способ познания есть интуи­ция, озарение, а не дискурсивный анализ. Во-вторых, это вера в существование слоя реальности, который скрыт «по ту сторону» материального мира и явлений, но содержит в себе все действи­тельные механизмы, управляющие видимой Вселенной. В-тре­тьих, утверждение, что мир этой истинной, высшей реальности не подчиняется закону времени, это сама вечность.

На существование этого мистического мира имеются разные точки зрения. Сторонники материалистической философии кате­горически отрицают эту возможность. Рассел занимает позицию скорее агностическую: «Мне ничего неизвестно о том, реален или нереален мир мистика. У меня нет желания ни отрицать его реаль­ность, ни доказывать, что его откровение не является подлинным откровением» [114]. Справедливо, по мнению Рассела, другое ут­верждение: верно, что многие истины даются человеку путем инсайта, интуиции, но объективную научную ценность они могут приобрести только при том условии, что будут подкреплены фак­тами. Современный физик-теоретик Д. Бом делает следующий шаг и утверждает, что мир «высшей» реальности, скрытый пока от глаз наблюдателя и его приборов, вполне вероятно, существует на самом деле [24]. Еще дальше идет профессор Московского техни­ческого университета В.Н. Волченко, который убежден в реальном существовании этого «тонкого» мира [31]. Как видим, диапазон мнений по вопросу о скрытых слоях реальности, существование которых постулируются мистицизмом, весьма широк.

Известно определение, которое Кант дает трансцендентному (на латыни transcender — переступать): это «то, что существует вне сознания, недоступно ему и непознаваемо». Это определение вос­ходит к средневековому философскому принципу ignoramus et ignorabimus — не знаем и никогда не узнаем. Но если главное свой­ство трансцендентных феноменов состоит в том, что они лежат за границами нашего опыта, то к этому определению логично доба­вить: опыта, данными которого мы располагаем сегодня. Вспом­ним приведенную выше аналогию между научным знанием и бес­конечным множеством. У нас нет никаких научных доказательств, что в мире существуют такие феномены, которые были бы недо-

ступны нашему опыту и нашему разуму. А потому можно утверж­дать, что в мире нет непознаваемого, хотя имеется очень много непознанного.

И следовательно, логично поставить вопрос: не хранит ли этот трансцендентный опыт, выводящий нас за пределы существующей научной парадигмы, новой, скрытой пока от нас информации, вла­дея которой мы могли бы намного более успешно решить весь комплекс проблем современной глобальной Мегабифуркации? Приступая к исследованию этого вопроса, мы должны понимать, что при этом предстоит подвергнуть проверке мысли, которые большинство ученых сочтет еретическими и запретными.

В книге «Творец и робот» Норберт Винер пишет, что если браться за это дело, то приступать к нему надо со всей серьезнос­тью, невзирая на риск впасть в ересь и получить за это духовное проклятие. «На этот риск, — пишет Винер, — нужно идти честно и смело! Говоря словами кальвиниста: готов ли ты быть проклятым ради вящей славы Господа?» [29].

Приступая к исследованию проблемы трансцендентного зна­ния, имеющего научную ценность, мы можем использовать три взаимно дополняющих источника информации: религию, мис­тические учения и объективные сведения о феноменах, которые не находят интерпретации в рамках существующей научной пара­дигмы.

Глава 4.2