Глава 4 городской парень

Вот идет сновидец... Они пришли в городок еще до рассвета, когда прохладный туман с морябродил среди темных деревьев, смягчая их очертания и делая листву сырой иблестящей. Айван, Дадус и его младший брат Отниэль шли по пустым улицам мимомолчаливых двухэтажных деревянных домов и старой краснокирпичной площадиИспании, направляясь к маленькой пьяцца напротив китайского магазинчика, гдебыла автобусная остановка. Братья пошли с Айваном не просто с нимпопрощаться, но и помочь ему донести три тяжелых коробки "сувениров",которыми вместе с добрыми советами и наставлениями одаривали каждого,уезжающего из деревни в город. - Передай это мисс Дэйзи, Айван. Тут немного груш и связка бананов.Скажи: Маас Джо Бек шлет ей их с уважением. Городок еще спал, когда они пришли на площадь, и только рокот далекогоморского прибоя нарушал тишину. Они оказались не первыми. Назаасфальтированной пьяцца, прислонившись спиной к стене, уже сидели двезаспанные рыночные торговки в окружении корзин и коробок с провизией,предназначенной для рынка. Поначалу они вообще показались им двумя кучамитряпья между корзинами. Мальчики, вполголоса разговаривая, ждали, когдасолнце встанет над горами, окрасив мир в нежно-розовый цвет, и вскоре пьяццастала наполняться путешественниками. В основном это были женщины,сестринство торговок, вечные продавщицы корней и трав, в шерстяных головныхповязках, тяжелых мужских ботинках и широких соломенных шляпах. Мастерицыкрайне изощренной и по-своему таинственной системы ценообразования, они снезапамятных времен осуществляли живую связь маленьких ферм с голоднымгородом, стимулируя таким образом крестьянскую экономику, от которойзависело благосостояние всей страны с ее ежедневными продовольственнымизапросами. Некоторые женщины приходили поодиночке, грациозно шагая сгигантской корзиной на голове. Другие шли в сопровождении мужей и детей,каждый из которых нес корзину или связку сообразно своему собственномуросту. Вскоре пьяцца наполнилась корзинами с ямсом и бананами, коробками сразноцветными фруктами - манго, мандаринами, кокосами, яблоками, связкамикрасного перца, вязанками сахарного тростника, курами, аккуратнозапакованными, с головами засунутыми под крыло, и даже с поросятами, нервноповизгивающими в коробках. Возбуждение Айвана усилилось, когда выяснилось, что автобус опаздывает.Он старался не вертеть головой, чтобы его беспокойство осталось незамеченнымдля столпившихся вокруг него и привыкших ко всему путешественников. В своейновой одежде и узкополой соломенной шляпе, которой он надеялся придать себевид городской утонченности, он изо всех сил старался, чтобы нервозность егоне выдала. Как много людей! Неужели все они влезут в автобус? Как они тамуместятся? В одном он был уверен: ему-то места должно хватить. Он передвинулкоробки поближе к дороге, тем самым обратив на себя внимание и начав общеедвижение. - Автобус едет? - Я не вижу. - А что делает этот мальчик-большая-голова? - раздраженным голосомпотребовала ответа толстуха. - Думает, наверное, что заплатит за билетбольше, чем мы? Айван притворился, будто любуется видом на горизонт, и не слышит ееобращения. - Послушай, я с тобой разговариваю. Хоть ты и в шляпе, но с виду -ребенок бедных родителей. Почему ты решил, что должен быть первым, а? Упоминание о шляпе вызвало несколько смешков, поскольку бедность и, какее следствие, плохо сидящая одежда местных парней, всегда были традиционнымповодом для непочтительных шуток. Щеки Айвана запылали. - Чо! Оставь в покое парнишку, Матильда. Что ты такая сварливая? Утросветлое, а ты уже вредная? - Ох, как ты любишь каас-каас такой, а? - присоединился еще один голос.Последовал общий ропот, признававший за Матильдой дурной характер. - Нет, подождите-ка... - протянула Матильда с натянутым спокойствием. -Подождите. Меня вы выбираете в жертву, а? Говорите я неприятная, да? Но Богмой, - воззвала она к Провидению, - вы видели, что я мучаюсь тут с раннегоутра? И не вздумайте оставить меня здесь одну. Вы слышите меня? Ее тон был одновременно и угрожающим и умоляющим, словно она упрашивалане оставлять ее одну не только окружающих людей, но и все мироздание.Разговор был прерван появившимся автобусом. Это событие оказалось чуть более драматичным, чем разговор. Задолго допоявления автобуса далекий рев мотора нарушил идиллию сельского пейзажа, новот водитель со скрежетом переключил скорость и на ревущем газу, сизысканным расчетом вывернул из-за угла под оглушительный аккомпанементвыхлопной трубы. Автобус, дряхлое красно-зеленое чудовище неопределенноймарки, с грохотом приближался в густых клубах черного дыма, подрагивая наскрипучих рессорах, и наконец вырулил к остановке. На его боку виднелисьвитиеватые золотые буквы: ПЫЛКАЯ МОЛИТВА - БОГ - МОЙ АВТОПИЛОТ, утверждение,которое вряд ли бы стал оспаривать тот, кто хотя бы раз наблюдал движениеэтого автобуса по крутым горным дорогам. - Ааиее! Водила! Водила, ман, черт тебя подери! Возгласы восхищения послышались от группы зевак, слонявшихся возлеромовой лавки. Люди на остановке засуетились, расчищая себе дорогу к двери,в то время как "автопилот", сухощавый и напряженный индус величественновосседал за рулем и как будто наслаждался раболепием беспомощной толпы,штурмующей двери. Айван уставился на него: так это и есть легендарный "КулиМан" или "Кули Даппи", получивший свое прозвище потому, что никто несомневался, что только сверхъестественные силы помогали ему выйти живым иневредимым из множества аварий, в отличие от тех многих пассажиров, которыеоказались не такими счастливыми. Он единственный среди водителей, регулярнообгонял утренний поезд в город, хотя это и случалось в те времена, когда онсам и его ПЫЛКАЯ МОЛИТВА были помоложе и по-целее. Айван увидел, что автобусуже полон. Багажные полки наверху были до отказа заставлены корзинами икоробками. - Открывай двери, водитель! - повелительно крикнул какой-то мужчина. - Что делает, а? Сидит там как кум королю - вы только посмотрите нанего! - Открывай, к черту, дверь! Кули Ман оставил этот ропот возмущения без малейшего внимания ипрезрительно выдохнул через окно дым сигареты. Потом с медлительнойаккуратностью стянул перчатки, снял темные очки, под которыми обнаружилисьглаза в кровавых прожилках, и бросил в толпу хмурый взгляд. Какое-то времябесстрастно оглядывал собравшихся, наконец крикнул: - Отойдите назад! Хотите дверь сломать, да? Все назад, кому говорят? Но толпа вызывающе сплотилась у двери, изо всех сил напирая. - А я говорю, открывай эту чертову дверь! - крикнул мужчина,сопровождая свое восклицание ударом по металлическому корпусу автобуса. - Давно не двигались, да? - усмехнулся водитель и завел мотор, обдавтолпу облаком едкого черного дыма. Люди попятились назад, кашляя от дыма, а помощник водителя, дородныйувалень по прозвищу Уже-Пьян, работавший в автобусе кассиром-контролером,погрузчиком и, в случае необходимости вышибалой, взял ситуацию в свои руки. - Вы должны иметь манеры! Входите в порядке очереди! - закричал он.Протирая слезящиеся глаза и недовольно бормоча, люди принялись покупатьбилеты. Айван оказался в числе первых, он забрался и затащил с собой коробкус одеждой и изрядной суммой денег, которую вручил ему Маас Натти. Айван ужеслышал истории о коварных городских ворах и потому был начеку. Свободныхмест в салоне не было, поэтому он уселся на свою коробку в проходе сразу закабиной водителя. Пассажиры в салоне спорили по поводу ссоры между водителеми толпой на остановке. - Да этот водитель, он просто сумасшедший! - открыто высказаласьженщина. - Как он с людьми-то обращается? - Прав водитель, - утверждал другой мужчина. - Все должны иметь манеры.Будь я наего месте, я бы всех на улице оставил. - Ты хоть понимаешь, что говоришь? Из-за таких, как ты, черных людей ине любят. - Все что я хочу сказать, - педантично сообщил мужчина, - это то, чтовсе должны иметь манеры. Когда я был в Лондоне, люди там всегдавыстраивались в очередь на остановке, потому что у англичанина есть манеры. - Посмотрите на него только, а? - усмехнулась женщина. - Любительхороших манер нашелся. Нравится тебе англичанин, да? А у самого на уменебось одна злоба и коварство. О манерах тут говорит, а у самого рот до ушейи клыки, как у хряка. Эта реплика была встречена взрывом смеха, подтвердившего жестокуюточность описания. Любитель англичан и хороших манер сделал гримасу внеудавшейся попытке как-то прикрыть губами далеко выступающие верхние зубы и замолчал. Больше всего егообидел громкий смех водителя, действия которого он только что защищал.Последний вскоре выбрался из кабины и величаво прошествовал в сторонумагазинчика, пропуская мимо ушей язвительные реплики на свой счет о тойпротивоестественной сексуальной практике, в результате которой он якобыпоявился на свет. Взимание платы с пассажиров оказалось делом долгим и оживленным,поскольку учитывалась не только дальность их следования, но и размер, иколичество багажа, его содержимое - овощи это или животные, - а кроме того,понравился ли помощнику водителя "стиль" того или иного пассажира. - Выходит, ты берешь с меня вдвойне - как за молодую девушку, так и заменя? - сказала толстая женщина, которой не понравился Айван. - У кого батти жирная, тот платит вдвойне. Тебе ведь на одно сиденье неуместиться, - заявил помощник, ухмыльнувшись. - Иди и полюбуйся на свою мамину батти жирную, - сплюнула женщина,грозно упершись руками в бока. - Ты, дрянь этакая, на чью батти ротраззявил? И перекатывая массивными ягодицами, оказавшимися в центре общественноговнимания, она прошествовала в салон. Две следующие женщины поднялись вавтобус без эксцессов, но у третьей отыскался повод для обиды. - Как это может быть - два доллара до Мэй Пэн, а до Кингстона всеготри? Ворюги чертовы! Новые страсти закипели вокруг небрежного обращения с багажом со стороныУже-Пьяного. - Сэр! Там лежит ямс, ты ведь его помнешь! Что же это такое, сэр, у васс головой, что ли, не все в порядке? - Я очень вас прошу не подавить мои манго, сэр! - сказала женщина. Помощник водителя осклабился и сладким певучим голосом проговорил: - Ничего, ничего, не яйца везешь, любовь моя, - и швырнул коробку сполнейшим пренебрежением к ее содержимому. - Грубая черная скотина! - отозвалась женщина, поднимаясь в автобус. К великой радости Айвана посадка в автобус была наконец закончена.Чудом казалось то, что все до единого пассажиры, коробки, корзины, связки,куры и поросята оказались в автобусе, зловеще осевшем на рессорах. Несмотряна открытую дверь и ветерок с моря, в доверху заставленном пространствесалона было душно. Водитель все еще не вернулся, помощник тоже исчез,вероятно, отправился его искать. Пассажиры постепенно начали терять чувствоюмора и терпение. Их жалобы становились все громче и все раздраженнее: "Кудаже этот Кули Ман запропастился? " Беспокойство нарастало: "Боюсь, как бы ясегодня не вышел из себя! " Чья-то рука возникла из-за спины Айвана и,протянувшись к рулю, нажала на сигнал, прогудевший с нервическойнастойчивостью. Водитель появился из дверей магазинчика, вытирая рот и щурясь отсолнца. Он неторопливо прошествовал к двери, прочистил горло, сплюнул, вытерподбородок, воткнул сигарету в угол рта и только после этого залез в кабину.С намеренной медлительностью он натянул перчатки, тщательно протер и наделочки, поправил зеркало заднего вида, наконец обернулся и стал разглядыватьпассажиров, что продолжалось довольно долго. Потом снова сплюнул через окнои закрыл дверь. - Мне показалось, будто вы все куда-то спешите, да? - Он громкорассмеялся и, добавив: - Нечего на меня пялиться! - с особым шиком завел мотор. - Водила, черт тебя побери! - донеслось с задних рядов. Несмотря на очевидные оплошности водителя, а их было немало, в томчисле вопиющих, держался он великолепно, и к тому же стиль всегда естьстиль. Сейчас он восседал на краю сиденья, чуть склонив голову набок иправой ногой нажимая на газ. Его правая рука беззаботно покоилась на ручкепереключения скоростей, в то время как черный дым из выхлопной трубы повалилна площадь. Казалось, на мгновение он прислушался, затем одним быстрымдвижением, одновременно работая исеми руками и ногами, сбросил газ, выжалсцепление, переключил на первую передачу, отжал сцепление и снова нажал нагаз. Автобус тронулся; будь он не так перегружен, он, возможно, подпрыгнулбы, но благодаря своей тяжести плавно вырулил на прямую. Со своего места Айван мог наблюдать за действиями водителя, не упускаяи проносящийся мимо ландшафт. Особое внимание он все-таки сосредоточил наводителе, потому что в числе первоочередных его планов, когда он станетзнаменитым артистом, станет покупка какого-нибудь транспортного средства,скорее всего сияющего обтекаемого американского автомобиля, хотя для началаподойдет и мотоцикл - в конце концов, на вещи надо смотреть трезво. На мастерство Кули Даппи стоило посмотреть, тут было чему поучиться.Они ехали по умеренно извилистой части дороги. На скорость автобуса былоограничение - сорок пять миль в час. Учитывая перегруженность, состояниемашины, водителя и дороги, это казалось максимумом, на который способнамашина. Но, как выяснилось, на частых спусках это для нее вовсе не предел.Подход Кули Мана к трудным участкам дороги был столь же простым, сколь идейственным. Он мчался навстречу узким поворотам, сигналя изо всех сил,чтобы предостеречь животное, человека или машину, которые могли подниматьсявверх по склону. Он полагал это достаточным предупреждением, после чеговписывал тяжелую машину в поворот, используя каждый дюйм узкой дороги. Охи иахи самых нервных пассажиров его разве что подхлестывали. Водителя вполнеможно было использовать в качестве пособия для изучения движений человека.Он не столько сидел на сиденье, сколько, удерживаясь на самом его краю, всемтелом напирал на рычаги. Левая рука лежала на руле, правая управлялась совсеми рычагами и сигналом, за исключением тех случаев, когда, чтобысправиться с поворотом, ему требовались обе руки; изо рта водителя торчаланеизменная сигарета, а ноги танцевали между тормозом, сцеплением и газом, вто время как автобус на всей скорости мчался вверх и вниз по извилистой иузкой дороге. Даже наблюдать за ним было нелегким испытанием. Пейзаж за окном превратился в зеленое пятно - Айван никогда еще в жизнине ездил так быстро. Когда телеграфные столбы проносились мимо, словно стройсолдат, а перегруженный автобус швыряло из стороны в сторону под вздохи ипричитания пассажиров, он ощущал ту же волнующую смесь небывалого оживленияи страха, что и в тот день, когда прыгнул с моста в темную реку. Наконец они выехали на большую равнину, где дорога стала довольноплоской и прямой, движения водителя стали спокойнее, и автобус поехал ровнои почти монотонно. Пассажиры наконец-то расслабились. Возбуждение Айвана прошло, и он чуть откинулся на своей коробке.Усталость накрыла его, как это бывает перед сном. Как много всего случилосьи как быстро! Подобно пейзажу за окном, события и впечатления проносились вего голове, в беспорядке сменяя друг друга. Постепенно его сознание сталоуспокаиваться, и вскоре кипевшие вокруг него разговоры в салоне превратилисьв отдаленный шум. Спустя два дня после событий Девятой Ночи, маленький двор выгляделопустевшим, даже вымершим. Животных - тех из них, которых не коснулосьтрадиционное хлебосольство хозяев - перегнали в загон Маас Натти. Закаменной стеной, возле хлебного дерева, свежий могильный холмик, подобношраму на лице гор, отмечал последнее место упокоения мисс Аманды. Айван ужеупаковывал последнюю коробку, когда услышал с дороги цоканье копыт. Онприслушался; оно не было похоже на настойчивое стакатто галопа, скорее навеличавую поступь, что-то среднее между выездкой перед бегами и прогулочнымшагом. Он встретил старика у ворот - маленького, почти крошечного, накрупном жеребце. Маас Натти приветствовал его сухо, без лишних слов. - Значит, ты едешь к матери. - Это был не вопрос, а утверждение, иАйван кивком головы выразил согласие. - Очень жаль, что ее не было напохоронах, - но ничего не поделаешь... - Нота глубокого разочарованияпрозвучала в словах старика, словно чье-то отсутствие на похоронах причинилоболь ему лично. - После того как найдешь ее - ты не собираешьсявозвращаться? - Несмотря на вопросительную интонацию, это тоже был невопрос. Айван кивнул. Старик глубоко вздохнул и медленно, с чувствомнелегкого смирения, слез с лошади. - Ну что ж, этого я и ожидал. Пойдем-ка прогуляемся, бвай. Айван ничуть не удивился, когда после бесцельных на первый взглядблужданий они оказались возле могил. Старик склонил голову, и губы егозадвигались; он заговорил громко, не глядя на Айвана, словно бы рассуждалвслух о чем-то или обращался к духам тех, кто лежал в земле. - Люди говорят, - начал он задумчиво, - муха, не послушав совета, летитв рот к мертвецу и попадает в могилу. Слушай меня, и слушай старого дурняхорошенько. Я побывал в своей жизни почти везде и делал почти все. Я нежалею, что уехал отсюда, когда был чуть старше тебя, и не жалею, чтовернулся сюда, ничуть не жалею. Бвай - ты личность. Ты пришел не из ниоткуда. Весь твой род лежитздесь, под этими деревьями, - старик обвел землю рукой. - Твои бабушка,дедушка, дядя Зеекиль, которого бык убил у Дунканов, - все они лежат здесь.Хорошие люди - всеми уважаемые. Люди многое о твоих родных говорили, разное:одни - что они слишком горды, другие - что они не сдержаны в гневе и любятподраться. Но я никогда в жизни не слышал, чтобы кто-то говорил, что твоиродные - воры. Нет, сэр, ни один человек еще не сказал, что они взяли хотьчто-то, хотя бы один пенни, одну птицу, одну шпильку, одну булавку из того,что им не причиталось, чего они не заработали потом и кровью. Ты меняслышишь, бвай? - Да, сэр, - ответил Айван со слезами на глазах. Старик кивнул. - Так вот, никогда не забывай этого. Ты пришел не из ниоткуда, тыпроисходишь от достойных и уважаемых людей. У них не было много денег - но ибедными их не назовешь. Тебя правильно воспитали, тебя научили тому, чтохорошо и что плохо. Тебе привили манеры. Бвай, не уклоняйся от путей,предначертанных тебе воспитанием. - Нет, сэр. - В какой город ты едешь - в Кингстон? Что ты о нем знаешь? Ты думаешь,что там успокоишься? Ты увидишь там такие вещи, что глазам своим неповеришь. Ты увидишь их, потом протрешь глаза и снова посмотришь, и снова ихувидишь, и все равно в них не поверишь. Я это знаю. Он медленно покачал головой. - Городские люди - они другие, по-другому плохие, не так, как мы,слышишь, что я тебе говорю? Они стоят не на том, на чем стоим мы. Ты увидишьтам самых разных людей. Многие из них не знают над собой закона. Никакогозакона! Ложь? Пожалуйста! Кража? Вот и она! Ты не видел еще вора. Подожди -увидишь! Городские люди любят работать умом, чтобы взять то, что им непринадлежит, пожать плоды там, где не они сеяли, подобрать то, что не ониположили. Ох! Если они скажут тебе: беги! - оставайся на месте. Если скажут:стой! - беги изо всех сил. Но если они вздумают тебя оклеветать - тебявздернут как миленького! Они войдут в судилище, поцелуют Библию, произнесутклятву, прольют слезу. Они прольют влагу живительную из глаз своих, камнемвзглянут в лицо твое и наведут клевету на тебя - и ты пойдешь на виселицу. Маас Натти умолк, словно не мог отыскать слов, чтобы выразитьзапредельный уровень порока и беззаконий, царящих в городе. - Суд - отвратительное место, не ходи туда! Говорю тебе - не ходи туда!Тридцать лет я странствовал по миру - Куба, Панама, Америка, Кингстон. Но досего дня я не знал, что значит: оказаться в суде. Это дурное место - не ходитуда, тебе говорю. Он говорил на повышенных тонах, и, пристально глядя на Айвана,притоптывая ногой после каждой фразы для ее усиления, Маас Натти еще разповторил: "Не ходи туда, тебе говорю". Какое-то время он продолжал в том же духе, но вскоре тон его стал болеемягким, задушевным. - Ты всегда мне нравился, бвай. Знаешь, твой дедушка был из марунов.Тебе это известно. Я говорил об этом, когда ты еще пешком под стол ходил.Человек кроманти из городка марунов Аккомпонг. Так вот, я всегда говорил,что ты идешь по их стопам. Они - веселые люди, знаешь, всегда что-нибудьэтакое вытворяли. Видится мне, что в тебе сидит тот же самый дух. Но бвай...- голос старика упал почти до шепота, - ты должен быть осторожным... У тебябольшое сердце, бвай, но иногда лучше пригнуться. Умей пригибаться, когдаэто необходимо, - на том мир стоит, сын мой. Если ты черный и у тебя нетденег, ты должен уметь пригибаться. Такова жизнь - сильный человек всегдаправ и слабому грех обижаться. Пользуйся головой, мальчик. Говорят, что "утруса звучат только кости", Я вовсе не о том, чтобы ты позволял людям писатьтебе на спину, а потом говорить, будто вспотел. Ни в коем случае! Просто тыдолжен думать головой и прикрывать рот. Умей скрывать в груди сердце горящееи заставляй рот улыбаться. Когда горячее слово готово сорваться с твоих уст,проглоти его, пусть сгорит в животе. Пользуйся головой, бвай, головой, а нертом. Он долго молчал, затем тяжело вздохнул и сказал: - Вот и хорошо, отдадим наш последний долг бабушке и пойдем собираться. В молчании они склонили головы над могилой. Когда старик забрался на лошадь, его настроение изменилось, стало болеесветлым и располагающим. - Да, чуть не забыл. Как же я мог забыть? Правильно говорят, старостьхуже, чем сглаз. Он полез в карман, вытащил оттуда небольшой мешочек и небрежно бросилего Айвану. - Возьми - это для мисс Дэйзи. Только поаккуратнее, там куча денег. Этоее наследство, все, что осталось после того, как продали землю и оплатиливсе долги. Он пошамкал ртом и тронул поводья. Проскакав круг, снова вернулся слукавой улыбкой на лице, с озорным огоньком в глазах и посмотрел на Айвана. - Бвай, ты теперь весь принадлежишь себе, так? Деньги в кармане идорога в город. Желанная добыча для тех, кто прознает про все это. Нет-нет,ты доедешь туда, куда едешь, конечно доедешь. Ты долго будешь жить, другмой, и с тобой многое случится. Сейчас я буду говорить с тобой как смужчиной, а не как с ребенком. Я не все смог сказать тебе там. - Он махнул всторону могил и заговорил тоном заговорщика. - Еще одна вещь, бвай: ты несогнешь их манду в бараний рог. Так что бери их и оставляй их. Ты не согнешьее, и потому не позволяй им править тобой. Не согнешь ее, черт возьми. - Исо сдавленным ликованием сладострастия он развернул жеребца и ускакал прочь. С минуту Айван стоял с открытым ртом, а потом начал смеяться. - Да, Маас Натти сказал: "Манду их не согнешь". Находясь в забытьи, он не сразу сообразил, что говорит вслух, как вдругрезкий подозрительный голос оборвал его тихий смех. - Что ты сказал, молодой бвай? Женщина, нахмурив брови, обращалась к нему, и ее недовольное лицотребовало, чтобы он повторил слова, которые, как ей казалось, она только чтоуслышала. - Я ничего не говорил, мэм, - смущенно ответил Айван. - Хмм, - фыркнула она. - Что же в таком случае тебя так веселит? Айван почувствовал, что не должен ничего отвечать, ушел в себя и сталсмотреть в окно. Там не было ничего интересного. Автобус легко катился по гладкой равнине,по обеим сторонам дороги, словно зеленый океан, простирались однообразныезаросли сахарного тростника. Но внезапно в нем пробудился интерес, и он стал внимательновсматриваться в дорогу. Казалось, что весь мир объят огнем. Стенаоранжево-желтого пламени стояла поверх зарослей тростника. Густые облакачерного дыма поднимались в небо, заслоняя солнце. Автобус наполнился едкимдымом. Истории Маас Натти о невольничьих бунтах, когда рабы сжигалиплантации, всплыли в его памяти, вызвав страх и возбуждение. Он знал, чтоникаких рабов больше нет, но откуда в таком случае это могучее пламя?Несчастный случай? Казалось, никто в салоне огню не удивился. А что, еслиавтобус загорится? Мужчина, сидевший рядом с ним, заметил нетерпение Айвана и по-добромуему улыбнулся: - Что случилось, молодой бвай? Не видел еще такого? - Нет, сэр, - ответил Айван. - А что это? - Ничего особенного, - сказал мужчина. - Листья жгут. Потом легчесобирать тростник. - А тростник разве не горит? - Говорят, это ему вреда не причиняет. Но иногда, когда работникибастуют или возникают споры, точно так же сжигают и тростник. Айван продолжал наблюдать за яростным пламенем, пока оно не скрылосьвдали, и пожалел, что рядом нет Маас Натти. Так значит, черные люди все ещежгут тростниковые плантации? Маас Натти хотел бы это знать. Надо емунаписать письмо... Айвана охватило возбуждение: он действительно едет вКингстон, в бурный город неограниченных возможностей, навстречу великомубудущему, в котором все может произойти. Интересно, как это случится вреальности? У него не было перед глазами ясной картины, тольконеопределенный образ просторных улиц, величественных домов из камня, стеклаи кирпичей да истории об искателях приключений, больших деньгах итанцплощадках, и все это с нетерпением ждало его появления. Прежде всего нужно найти мисс Дэйзи; остальное терялось в тумане. Апотом? Где он будет жить? В доме с лестницей на третий этаж, с надеждойподумал он. А как стать певцом? Мисс Ида говорила: "записывающийся артист".Айван смаковал эту фразу: "Айванхо Мартин, записывающийся артист", каксладко звучит! Сейчас все эти люди в автобусе ровным счетом о нем ничего незнают. Женщина, что подтрунивала над ним, она ведь не знает, с кемразговаривала, но придет день, бвай, когда она увидит его фотографию и, бытьможет, вспомнит деревенского парня, который сидел рядом с ней на коробке.Придет день, и все они узнают обо мне. Айван выпрямил спину, чуть сдвинулназад шляпу и попытался придать себе вид искушенный и таинственный. Вокруг него то в одном, то в другом месте возникала болтовня людей,громко и свободно комментировавших то, что привлекало их внимание. Они легковмешивались в разговор за два ряда от себя, чтобы ввернуть в него своюреплику или исправить ошибку говорящего. Резкий обмен остроумными выпадаминарастал, и в разгорающиеся споры между незнакомыми людьми вклинивалисьновые незнакомцы. Удачные реплики встречались смехом и аплодисментами,глупые - выставлялись на посмешище. Несмотря на то что изрядно вылинявшаятабличка извещала: "МЕСТ 44", в автобусе набралось, не считая кур и поросят,человек шестьдесят. Общая теснота исключала какую-либо возможность частнойжизни и уединения, и малейшее вздрагивание, скрип или стон вмногострадальном автобусе немедленно становились источником черного юмора. - Я все думаю, - размышлял громкий комический голос, обращаясь кмирозданию в целом, - зачем они подсунули всех этих детишек под мою батти,а? Бвай, а вдруг я случайно перну, они же помрут все, правда? - Надеюсь, за завтраком он не переел гнилых персиков, - тут жеоткликнулся другой голос, и последовал взрыв дружного смеха. Не смеялисьтолько маленькие дети, теснившиеся вокруг высокого парня, который заговорилпервым. Они делали безуспешные попытки покинуть опасную зону, и самаямаленькая девочка расхныкалась. - Чо, ты чертов бездельник, - стала бранить парня сидящая женщина. -Смотри, как ты своим жлобством детей напугал. Неужели хочешь, чтобы с твоимидетьми так же обращались - да вряд ли у тебя кто-то есть. - Она строгосмерила парня взглядом и повернулась к детям. - Поди сюда, дорогуша, садисько мне на колени, - Места стало чуть больше, и другие дети смогли,изловчившись, выйти из-под опасного прицела. Усевшись, девочка строго взглянула на высокого парня и отчетливопроговорила: - Бездельник, грубая скотина ты. - Правильно, любовь моя, поучи его манерам, - ободрил ее чей-то голос,и даже угрюмо- непроницаемый Кули Ман присоединился к общему смеху. Несмотря на то что никто уже не мог влезть в автобус и не собиралсяпокидать его, автобус останавливался в каждом маленьком городке. - Машине необходимо охлаждение, - коротко объявил Кули Ман на первой жеостановке и направился из автобуса в сторону ромовой лавки. - Машине необходимо охлаждение, водителю необходим разогрев, -высказался кто-то. - Надеюсь, он не разогреется до такой степени, чтобы всех нас угробить. - Не разогреется? Ха! Не разогреется? Ты разве не заметил, что он сутра пьян? - сказал другой человек. - Это точно, - мрачно согласился третий. - Все мы давно уже в рукахАвтопилота. Приближаясь к горе под названием Дьябло, Кули Ман дал полный газ ипостарался развить максимальную скорость. Но крутая подветренная дорогапостепенно замедлила движение автобуса, и на полпути они остановились. Айванвопросительно посмотрел на своего соседа. - Теперь поедем задним ходом. Иначе придется всем высаживаться иподниматься на гору пешком. С одной стороны дороги вздымались горы, с другой виднелось глубокоеущелье. Автобус начал медленно разворачиваться. Кули Ман открыл дверь кабиныи, стоя одной ногой на крыле, а другой нажимая на газ, повел автобус заднимходом по крутому подъему. Машина истошно ревела и медленно продвигаласьвперед, и Айван чувствовал, как по его лицу стелются густые выхлопымаслянистого воздуха. Лица всех напряглись и застыли, словно от усилия ихволи зависело, сможет ли ветхая машина взобраться на гору. Всей своейтяжестью, словно нагруженный мул, собравший все силы, чтобы перелезть черезстену, автобус перевалил через последний уступ горы и выкатил на ровноеплато. Пассажиры с облегчением вздохнули. - Бвай, ты не переплюнешь англичанина, когда дело касается мотора,так-то, - сказал мужчина с кабаньей челюстью с интонациями гордого собойанглофила. - Да уж, - заметила толстуха, - всем известно, что англичанин - твойБог. Но в таком случае, почему автобус не может ехать передом, а едет задом? Мужчина удостоил ее взглядом сожаления, а ее комментарий - надменныммолчанием. Автобус стоял на месте, пока Уже-Пьяный заливал воду в дымящийсярадиатор. Айван в изумлении смотрел по сторонам. В раскинувшемся вокругпейзаже было что-то новое. Поначалу Айван не понял, в чем дело, а когдапонял, поразился: они достигли средней части острова и отсюда впервые небыло видно знакомой синевы моря. Он никогда еще не бывал там, откуда невидно моря, а здесь, куда ни взгляни, всюду расстилаются просторные равнины,с кровоточащими ранами на зеленом лице там, где добывают драгоценную краснуюземлю. Айван всегда был уверен, что на этом "маленьком острове в Карибскомморе", как его учили в школе, море видно с любой его точки. Но сейчас, когдаего глазам предстали, с одной стороны, далекие горы, обернутые в облака, а сдругой - далекий горизонт, где небо встречалось не с морем, а все с той жеземлей, он оценил размеры земли, которые раньше не мог себе и представить. - Бвай, как же это говорят, что наша страна маленькая? - Он испыталприступ ликующей гордости хозяина этой земли. Когда машина к удовлетворению Кули Мана остыла, он забрался в кабину иснова, с пунктуальным вниманием к каждой детали, исполнил ритуал"перчатки-очки-зеркало заднего вида ". - Мы опаздываем, - объявил он. - Время, как известно, деньги, поэтомукрепче держитесь за сиденья, - добавил он, сопровождая сказанное своимкоронным невеселым смехом. Поначалу он осторожно и с завидным самообладаниемспускался по крутой дороге. Затем автобус подъехал к предгорью, с которогоначался довольно долгий извилистый путь вниз. Казалось, водитель давно ужеждал эту дорогу, словно ме;: сду ними существовало тайное соглашение,наконец-то вступившее в силу. Айван уже и без того был очарован егомастерством и отвагой, но все это померкло перед тем, что ему довелосьувидеть. Используя крутой спуск, Кули Ман позволил тяжелому автобусу нестисьвперед и вскоре достиг скорости, превышающей возможности этой горемычноймашины. На какое-то время Айван был захвачен чувством полной свободы. Когдаскорость казалась водителю чрезмерной, а автобус терял управление и углыскал бросались на него со всех сторон, о" включал передачу и жал на тормозас такой силой, что все могли это почувствовать. Ветер свистел, металллязгал, шины визжали, и громоздкий автобус вел отчаянную борьбу с той силой,что несла его к ничтожно-хрупкому ограждению и дальше-дальше, в пропасть.Кули Ман - малое напряженное тело индуса боролось с рулем - в последнююсекунду швырял автобус в поворот. Заднюю часть автобуса всякий раз угрожающезаносило, и один раз она проскрежетала о стену, прежде чем снова оказаласьна дороге. Когда водитель слишком резко срезал угол, кустарники и низкосвисающие ветки колотили по бокам и крыше автобуса, и каждый ударсопровождался криками: Бамц! - Ваайоо, я умру сейчас! Бамц! - Ваайоо, остановите автобус! - Водитель с ума сошел, а-а-а. Айван больше не испытывал радости возбуждения; он, как и все остальные,был перепуган. Творился ад кромешный. - Ооой, мамочка моя... мамочка моя... мамочка, - хныкала толстуха. Но крики гнева и страха лишь вплетались в общий грохот и, казалось,подпитывали пьяное самоупоение водителя. Не разобрать было, смеется он,кричит или что-то говорит, потому что его слова были похоронены в общемгаме. На особенно крутом повороте автобус ударился одной стороной о горныйвыступ. - Аи да Кули Ман, аи да сукин сын! - хвастливо орал он, и бил себя поколену рукой. На другом повороте Айван почувствовал, как пара колес оторвалась отповерхности дороги и переполненный автобус на какую-то долю секунды воспарилв воздух, прежде чем снова оказаться на всех четырех. Крики не прекращались:"Господи Боже, я умираю! " или "Переворачиваемся, переворачиваемся мы! "Айван цепко ухватился за сиденья по обеим сторонам, люди вокруг негостонали, ругались и молились. Когда Кули Ман снова выехал наконец на равнину, люди все еще продолжаликипеть. - Останови машину, ты, старый пьянчуга! - Шесть детей у меня на дворе, останови чертов автобус, я говорю! - Посадят тебя когда-нибудь, злодей проклятый! Ярость людей была нешуточной, и общий приговор гласил: машину следуетнемедленно остановить и вызвать ближайшего полицейского. Айван был уверен,что, если водитель сейчас остановится, пассажиры разорвут его на части. НоКули Ман, очень тонко чувствуя ситуацию, не останавливался. Он ехал наумеренной скорости, образец самой осторожности, и автобус легко и плавнокатился по равнине. Водитель ни разу не ответил на оскорбления и угрозы, которые до сих порне прекращались. Если бы не то и дело раздающиеся всхлипывания, жалобы ипромокшая от пота фигура за рулем, Айван вполне бы мог поверить, чтопоследние десять минут его жизни ему приснились. Затем, не сказав ни слова,Кули Ман сбавил скорость и медленно остановился посреди тростниковых полей. - Говорит ваш капитан, - сказал он с издевкой. - Я открываю дверь. Ктожелает выходить - выходи! Но никакого денежного возмещения не будет! Айван смотрел на нетронутую стену тростника, простирающуюся во всестороны, и не шевелился. Как и все остальные. Кули Ман посидел немного соткрытой дверью, потом сказал: - Неужели никто не выходит? Судя по вашему крику, вы все собиралисьвыходить. Ну что ж... - Он пожал плечами, закрыл двери и выехал на дорогу. Какое-то время автобус катил в тишине. Затем постепенно разговорвозобновился - приглушенный, негромкий гул. Люди благоговейным шепотомговорили о том опыте, который им всем довелось пережить, и недовольствососедствовало в их голосах с гордостью от пережитого. - Бвай, ты видел, как он пробороздил по стене? - А то? Я думал, что уже умер. - Миссис, у меня сердце остановилось, брам. Покачивая в изумлении головами, пассажиры смаковали пережитое,репетировали рассказы, которые смогут все выразить, когда они вернутся домойи поведают своим друзьям и соседям о том, как они чудесным образом сумелиизбежать смерти. Толстуха, призывавшая на помощь мамочку, удостоила Айванасвоей влажной улыбкой, и, обдавая его чувственным пылом, прошептала: - Как ты думаешь, он сумасшедший? - Кажется, да, - сказал Айван. - Так и есть, но машиной управлять он умеет. - Она вздохнула и сусталой улыбкой на лице откинулась на сиденье. Любопытно, что взгляд,которым она удостоила потную спину водителя, был полон какой-то страннойнездешней доброты. - Гм-м, - задумался Айван, - я еще не доехал до города, а ужестолкнулся с чем-то совершенно новым для меня. Что же будет дальше, вКингстоне? На что, интересно, он похож? Они проезжали мимо городков, по характеру застройки напоминавшихГолубой Залив. Возможно, Кингстон такой же, как они, только больше? Те жержавые жестяные крыши, дома из дерева и бетона с некрашеными деревяннымирамами? Нет, он не просто больше, в нем наверняка есть что-то такое, чегонет нигде. Но Айван не был уверен, что именно. В некоторых городках, особенно на окраинах, они проезжали мимо большихдомов за ровными блестящими газонами, усаженными деревьями и с цветочнымиклумбами. Иногда перед домом стояли машины, на газонах играли дети. Несчитая детей, Айван замечал там разве что случайного чернокожего, которыйполивал траву или мыл машину. Без лишних вопросов и раздумий, он знал, чтоэти люди вовсе не владельцы. Но кто же тогда те счастливчики и сколько ихживет в этих огромных роскошных домах? Может быть, весь Кингстон такой иесть? А люди там какие? В деревне часто говорили о "людях из Кингстона",подчеркивая то, что они не похожи на обычных крестьян. Но в чем ихнепохожесть? Определенно, люди в автобусе мало отличались от тех, кого онзнал. Позади него, например, сидела женщина с трубкой во рту, очень похожаяна мисс Аманду. Но ведь это селяне, которые едут в город. В забывчивости ондостал из коробки большое спелое манго, один из "сувениров" для своейматери. Это был ее любимый сорт. Он снял гладкую кожицу и глубоко вдохнулбогатый аромат. - Ты везешь превосходные манго из деревни, ман, - у тебя есть еще? Это был его дружелюбный сосед, объяснивший ему, почему горят тростники.Он решил, наверное, что Айван везет манго на рынок. - Понимаете, - ответил Айван, - это для моей мамы. - В таком случае спрячь их, - сказал мужчина, понимающе кивнув головой. И словно в ответ на желание Айвана узнать, на что похож Кингстон, ониподъехали к месту, где люди и машины копали вдоль дороги длинные траншеи ипереехали на запасную немощеную дорожку, которая, перед тем как слиться сосновной дорогой, взобралась на небольшой холм. Когда автобус въехал нахолм, мужчина указал рукой, и хрипло проговорил: "Туда смотри, бвай, городтам". Айван взглянул. Город показался на несколько секунд, раскинувшись передними вдали, тот город, что занимал его мысли и сны с тех пор, как он впервыеоказался в кафе мисс Иды. Перед ним ненадолго предстала панорама большого,сверкающего на солнце голубого залива, с узким полумесяцем над низкойземлей, простирающейся с востока на запад, которая окаймляла залив и почтиотделяла его от океана, после чего равнина, на которой стоял город, чутьподнималась и резко взмывала вверх к окружающим горным массивам. На долю секунды панорама блеснула перед его глазами, и у Айванавозникло впечатление, что город покоится на пересечении двух громадных дуг -широкого изгиба залива и вертикальной дуги земли, устремляющейся вверх, вгоры. Картина исчезла, как только автобус снова выехал на равнину. Айванзакрыл глаза и попытался удержать образ города внутренним зрением, ноотчетливым он был совсем недолго, после чего исчез. Дорога расширялась, движение на ней становилось все оживленнее.Неудержимый поток автомобилей, автобусов, грузовиков, мотоциклов, а такжетяжелых телег, запряженных мулами, повозок с ослами, ручных тележек вместесо снующими в непрекращающемся хаотическом ритме велосипедами заставлялоавтобус ползти короткими рывками. Но и эта скорость улитки вдруг показаласьАйвану слишком быстрой. Ему хотелось вообще остановить автобус и замедлитьуличное движение, чтобы как следует впитать в себя все новые образы. Онсосредоточился на велосипедистах, влетавших и вылетавших из дорожногодвижения, словно рыбешки из кораллового рифа. Выделялись два типавелосипедов, два противоположных подхода к стилю, функциям и внешнему виду.Первый подход был спартанским. Стройные я быстрые машины, избавленные отвсего лишнего: только рама, два колеса, седло и низкий руль. Ими управлялимолодые люди и делали это с той же дерзкой отвагой, что отличала Кули Мана.Парами или по одиночке они устремлялись в круговерть дорожного движения,вынося головы за руль, яростно вращая педалями, с мастерской небрежностьюобъезжая зигзагами препятствия, весело и вызывающе перекликаясь и ругаяводителей. - Чо! - сказал сосед Айвана, когда одна пара вырулила из-за автобуса,едва увильнув от мчащегося на них автомобиля, прежде чем скрыться из полязрения. - Они думают, это игрушки. А потом все кончается аварией. - И часто такое бывает? - спросил Айван. - Каждый день, ман, каждый день. Второй подход к велосипедам был прямо противоположным. Если первые былиустрашающе нагими, вторые, наоборот, тщательно укомплектованными,разукрашенными, роскошными. Первые исходили из удаления всего лишнего иоставляли лишь то, что функционально; вторые руководствовались принципомнаращивания, постоянного совершенствования. Их остовы едва проглядывали вобилии прицепленных безделушек, украшений, талисманов, медальонов,металлических орнаментов, стекляшек и даже умело притороченного меха.Цветные провода с лампочками обвивали рамы, вызывая в памяти бисер. Высокиепроволочные мачты с развевающимися вымпелами, увенчанные флажками илипушистыми хвостами небольших животных, величаво возвышались над общимдвижением. Вращаясь, колеса этих велосипедов производили светомузыкальноетехношоу благодаря спицам, обмотанным проводами, со встроенными в нихзеркальцами и отражателями. Если первые велосипеды были осами, то вторые -бабочками; там, где первые колыхались на волне дорожного движения, какфрегаты, вторые держали свой путь со статью и пышным величием многомачтовыхгалеонов. Гордость и отрада своих владельцев, они были уже не столько средствомпередвижения, сколько произведением искусства, орудием самоутверждения.Короли и императоры велосипедного царства, продукты неисчерпаемой выдумки изахватывающе раскованной эстетики, они напоминали, по странномуатавистическому совпадению, великих танцоров в масках на фестивалях ЗападнойАфрики, и, подобно этим воплощениям божеств, их движение происходило небесшумно, а сопровождалось звоном колокольчиков, грохотом погремушек имузыкальными звуками клаксонов. Айван следил за движением одного из этихмонстров, пока тот не скрылся из виду, изо всех сил напрягая глаза, которыене могли отказаться от столь экстравагантного и неожиданного удовольствия. - Господи Иисусе, - бормотал он, - Господи Иисусе. Вскоре они подъехали к городским окраинам. Тростниковые поля и пастбищасменились разбросанными там и сям домами, затем магазинами и барами,выходящими на запруженные тротуары. Прямо из центра асфальтовых полей, такихплоских, пыльных и опустошенных, что, казалось, даже самая чахлая трава немогла пробиться здесь к солнцу, они въехали в часть города, которая неприснилась бы Айвану и в страшном сне. Сначала он заметил облако черногодыма среди пыльного воздуха; когда они подъехали ближе, он увидел, что горитчто-то большое, неуклюжее, бесформенное: какие-то кучи и холмики. В воздухезапахло жженой резиной. Вскоре Айван увидел поломанные доски, грязныегазеты, всевозможное тряпье, бутылки, консервные банки, раздутые трупыживотных, ржавые остовы машин, рваные шины: все это было свалено вбеспорядочную кучу. Люди в лохмотьях копались тут и там и что-то вытаскивали оттуда; над ихголовами в дымном воздухе кружили стаи стервятников. Горы мусора тянулись,казалось, бесконечно, но постепенно, без какой-либо границы, свалкапревращалась во что-то другое. Во что же? В беспорядочное собрание каких-тосооружений. Картонные коробки, листы фанеры, прогнившие деревянные щиты,ржавые остовы машин были собраны воедино и представляли собой жилища. Неразделенные даже дорожками, эти сооружения громоздились одно на другое безкаких-либо правил. Черпая материал из самых глубинных пластов городскойжизни, обитатели этих мест построили здесь чудовищное поселение, устрашающеев своем уродстве, и выставили в стиснутой массе мерзости самубессмысленность и зловещесть бытия, которые привели в смятение дух Айвана.Увидев все это, он почувствовал, как радость и возбуждение оставили его, иему стало страшно. Большинство людей в автобусе смотрели только вперед, смрачными лицами, скрывавшими глубокое смущение, хотя некоторые, подобноАйвану, не могли оторвать от этой жуткой картины глаз. Мужчина, сидевший рядом, снова взглянул на него. - Ты первый раз здесь, молодой бвай? - спросил он тихо. Айван проглотил слюну и кивнул. - Вот почему это место называют Дангл, - ответил мужчина, словно этослово все объясняло. К всеобщему облегчению уродства остались позади и начался город. Пообеим сторонам дороги выстроились дома. Они разочаровали Айвана: изношенныедеревянные и бетонные строения, явно нуждавшиеся в покраске и отделке, былине красивее тех домов, что встречались в маленьких городках. Разве что ихбыло побольше и стояли они потеснее. - Западный Кингстон, - объяснил мужчина. Айван кивнул, глядя на людные тротуары. Какое множество людей! Какбудто сразу все обитатели этих домов, тянущихся по обеим сторонам дороги, покакой-то таинственной причине вышли и сгрудились на тротуарах, образовавтеснящуюся бурную реку черного человечества. Все казалось несметным,неуправляемым - толпы выходили на дорогу, образуя толчею, улицы былизапружены, бампер утыкался в бампер, машины продвигались короткими рывками,затем наступал вдруг хаос движения, словно все очертя голову устремлялисьвперед, чтобы вновь застрять в следующей пробке. Это была все та же страна:люди казались теми же, но их число потрясало - гораздо больше людей, чемАйван когда-либо видел в одном месте. И все вместе, - толпа как единое целоеказалась стиснутой, нервной, - приводилось в движение одной-единственнойнепредсказуемой волей. В этом городе встречались и животные, но они разительно отличались отсвоих деревенских собратьев: нервные, мрачные, костлявые городские звери. Онвидел свиней, что-то выискивающих в сточных канавах, коз, важно семенящихчерез дорогу, своры бродячих собак, невероятно тощих и выглядящих какхищники. Воровато крадучись, они бегали среди уличного мусора и казалисьтрусливыми и опасными одновременно, с ввалившимися боками и виноватоподжатыми хвостами, которые словно вспоминали последний пинок в предчувствиинового. Тем не менее собаки скалились, рычали и набрасывались друг на друга,на свиней и стервятников, которые тоже дрались с ними за пищевые отходы. -Видишь наяманов тех! Смотри, какие гордые! - внезапно воскликнула толстуха.Она указала на медленно приближавшихся велосипедистов. Группа состоялачеловек из сорока, во главе ее ехал старый седой патриарх в одних шортах,его волосы-рафии, развевающиеся вокруг головы, напоминали облако белыхзмеевидных локонов. Черное лицо с глубокими впадинами глаз, мерцавшимииз-под нависших бровей, было обрамлено удивительно белой густой бородой.Иссохшее тело казалось непропорционально маленьким и тонким по сравнению сльвиной головой. Позади него двое велосипедистов, столь же впечатляющебрадатых и дредлатых, развернули красно-зелено-золотое знамя с чернымибуквами INRI и еще одной надписью мелкими буквами, которую Айван неразобрал. За знаменем, в четком строевом порядке, с обрамлявшими их лицадредами и гордым презрением к окружающему, шел бэнд, скандировавший в унисонпсалом: РАСТАФАРАЙ Да снизойдет на меня СИЛА ЗАЙОНА Дальнейшего Айван не расслышал, поскольку велосипедисты скрылись изполя его зрения и слышимости так же внезапно, как и появились. Это было так неожиданно и впечатляюще, что на лице Айвана мгновенноотразилось удивление. Мужчина по соседству засмеялся, словно реакция Айванаотносилась лично к нему, и громко объяснил ему: - Это гвардейцы Государя Императора - Воины Наябинги, Мужи Дредлатые,Рас Тафа-ри - по-разному их называют. Так вот на кого похожи растаманы! До Айвана уже доходили неясные ипротиворечивые слухи о новой секте, объявившейся в трущобах ЗападногоКингстона. Несколько человек в его районе - хотя никто их всерьез невоспринимал - говорили всем, что они "стали Раста". Айван не был готов квосприятию этой горделивой осанки, неумолимой суровости и явного драматизмаих поведения. Неудивительно, что растаманов называют "жутью", подумал он.Бвай, в этом городе сам черт ногу сломит. - Чо, грязные бандиты эти, - фыркнула толстуха, отнюдь не впечатленная.Она издала презрительный смешок и добавила: - Им бы не мешало на работуустроиться. И волосья свои состричь. Такая голова, если загорится, весьгород огнем охватит. Смех, последовавший за словами толстухи, смутил Айвана и показался емунеуважительным. Было что-то очень странное в группе, которая им только чтовстретилась, но вместе с тем и что-то гордое и несгибаемое, как у людей израссказов Маас Натти, его любимых черных воителей. К тому же в них былочто-то религиозное, а в его деревне над религией смеяться не принято. Ну-ну,подумал он, окажись эта толстуха с ними лицом к лицу, она бы по-другомузаговорила. Женщина улыбалась, довольная своим остроумием. Айван удостоил еехолодным взглядом. Лвтобус находился уже в центре города и двигался очень медленно.Пассажиры ерзали и потягивались, предвкушая завершение путешествия. Наконецавтобус подъехал к остановке в самом начале Кинг Стрит напротив рынкаКоронации и остановился. Несмотря на все свое нетерпение, Айван вдруг понял, что ему вовсе нехочется вылезать из автобуса и оказаться в пыльном сердце города в состоянииполной неопределенности. Старый автобус стал вдруг его старым добрымприятелем, с которым было совсем неплохо. Айван уже начал узнавать голоса иособенности характеров пассажиров. Даже вздорная толстуха и сумасбродныйКули Ман показались ему теперь опорой, связью с прошлым, с которым так нехотелось расставаться. Пока он ехал, он просто сидел и взирал с недоступнойвысоты на хаотически кишащие улицы. А теперь, когда нужно было покидатьавтобус, идти в этот мир и становиться частью столпотворения, онпочувствовал себя очень одиноко и тревожно.