double arrow

Глава 6 ГОЛЫЙ В ВАВИЛОНЕ

- Что это еще такое? Просыпайся, ман. Какого черта ты здесь делаешь? Голос был грубый, сердитый, и его неприятная навязчивость становиласьвсе агрессивнее. Айван заткнул уши, ему так хотелось спать - он бы проспалвечность. Но голос не собирался отступать и настойчиво врывался в егосознание. - Я говорю: подъем, ман, черт тебя дери! Хватит. Чья-то рука трясла его с такой силой, что у него заболела голова. - Чо, черт возьми, ман, где ты... - Айван в раздражении сел. Яркий свет ударил ему в глаза. Он снова их закрыл и, чтобы прийти всебя, потряс головой, которая все еще кружилась. - Чо, черт? Чо, черт? - С каждым повторением голос становился всепронзительнее и возмущеннее: - Ты мне еще чертыхаешься, бвай? Сейчас явызову полицию. Они покажут тебечерта. Слово "полиция" рассеяло туман. Айван осмотрелся. Он находился назаднем сиденье автомобиля, и все вокруг было незнакомым. Толстомордоекоричневое лицо хмуро глядело на него в окошко. - Я хочу знать, какого черта ты делаешь в моем автомобиле? А? - Сплю, сэр, сплю, - сказал Айван, протискиваясь в дверь машины. - Яничего не собирался красть, сэр. Он отступил от автомобиля и его владельца, который был вне себя.Машина, как оказалось, стояла на кирпичах, у нее не было ни руля, ни колес,хотя корпус был чисто вымыт и блестел. - И это называется машина, да? Не машина, а курятник, - крикнул Айван,оказавшись на почтительном расстоянии. - Курятник? - проверещал взбешенный человек. - Ты... шпана ты грязная! - Подбросьте-ка меня, сэр, до Спаниш-тауна, - зубоскалил Айван. - Яхорошо вам заплачу, если вы довезете меня до Спаниш-тауна. Стычка с этим человеком заставила на время забыть о голове, но все-такиона болела. Во рту была горечь. Казалось, он покрыт каким-то налетомтошноты, сползающей прямо в живот. Айван не знал, где находится. Он былуверен, что никогда не видел этой дороги, и ему было досадно, что негдевымыться, а главное - избавиться от этого гнилого запаха изо рта. Одеждабыла мокрой и липла к телу. Что же все-таки произошло? События предыдущей ночи казались нереальнымии невероятно далекими. Мучительно трудно было вспомнить подробности сна,который никак не поддавался восстановлению. Словно сквозь дымовую завесу онвспоминал игру, девушку в ослепительно-красном платье, растущую кучу денег,его денег на столе перед Жозе... Он вспомнил, как они хлопали друг друга поплечам, как покупали выпивку... Но как он оказался в машине? Куда делсяЖозе? Что-то случилось дальше, но что? Деньги... где они? Он обшарилкарманы. Еще раз... И в третий раз, как безумный. Все, что осталось -несколько измятых банкнот и мелочь. Не хватит даже на обратный билет доГолубого Залива. Да и где он найдет в себе силы, чтобы вернуться и объявитьвсем, что за один день лишился всего - денег, одежды, еды... Айии, все очень плохо, сэр. Айван присел на корень дерева и пустымвзглядом уставился на широкую улицу: люди выходили из своих двориков, детиспешили в школу. Все это совершенно его не интересовало. Под лучами солнцагород казался безрадостным, высохшим, пыльным. Куда исчезло все еговолшебство? Он почувствовал боль и слабость... одиночество и уязвимость. Айван попытался собрать воедино свои мысли и воспоминания. Этооказалось трудно - он так и не сумел разобраться, что в них реальность, ачто нет. Он догадывался, что что-то случилось, но разве мог его друг Жозеобокрасть его и бросить?.. Бывает, конечно, и такое... неужели этот стильныйпарень захотел стать его другом только для того, чтобы тут же "кинуть"? Нет,и все-таки это не сон... фильмы, танцы, мотоцикл, ганджа... все вполнереально. А потом что-то случилось... Почему же он не может вспомнить,черт... Бвай, становится очень жарко, даже в тени. Сухой ветер поднимал пыль изастил ему глаза. Жаркие вихревые токи мерцали в воздухе. Что же делать? Искать Жозе. Это все прояснит. Но где? На Милк Лэйн,там, где он его встретил. Да, конечно, но как туда добраться? В какомнаправлении город?.. Бвай, где бы помыться и попить немного воды. - Простите меня, сэр... подскажите, пожалуйста, дорогу до Милк Лэйн. - Милк Лэйн? Это далеко, парень, довольно далеко. У тебя есть деньги?Тогда можешь сесть на автобус. Не так-то просто идти через весь город пожаркому солнцу, братец. Опускалась ночь. Айван встал под дерево напротив рынка, посасываякусочек льда, который выпросил у продавца ледяных шариков. Торговка мангодала ему несколько мелких плодов и посоветовала: "Езжай-ка ты, бвай, назад всвою деревню - ничего хорошего здесь для тебя не будет". В этот момент упавший духом, с саднящими мозолями на ногах, Айван готовбыл уже сдаться, но у него не было денег на билет... Если бы я не былбольшим, я бы взял и заплакал, подумал он... Но нет уж, я останусь здесь идобьюсь своего. Все сделаю как надо. Он прислонился к дереву и попытался не обращать внимания на назойливоеуличное движение, чтобы хорошенько обдумать ситуацию. Бвай, какой же городбольшой и жаркий! Я никогда еще так не уставал, не был таким разбитым. МаасНатти и вправду знал, о чем говорит. Не может быть, чтобы Жозе обокралменя... мой дух полюбил его дух, правда же. Если я наверняка узнаю, что онобокрал меня, один из нас умрет. Только смерть нас рассудит. Мимо него двигался непрерывный поток пешеходов. Многие его не замечали.Некоторые смотрели так, словно он - нарост на стволе дерева. Другиеоглядывали с враждебностью и подозрительностью, третьи - с любопытством.Лишь немногие видели в нем измученного запыленного парня с озабоченным лицоми выказывали что-то вроде симпатии. Айван чувствовал себя опустошенным иуязвимым. Он мечтал о безопасности в четырех стенах - в любых четырех стенахс крышей, - где сумеет переждать ночь. Он определенно не сможет здесьуснуть. Быть может, когда совсем стемнеет, забраться на дерево и устроитьсятам, среди ветвей? Никто тогда не узнает, где он. Эта мысль, чем больше онее обдумывал, казалась ему все более здравой. Никто не станет заглядывать надерево. Самой большой неприятностью был констебль, который вышагивал поулице туда-сюда, пошлепывая дубинкой по брюкам с красной полоской, и, какпоказалось Айвану, бросал на него недобрые взгляды. Вскоре совсем стемнело. Продавец льда подмел свой участок и укатилтележку. Айван помог торговке манго водрузить на голову корзину, и онаустало зашагала в ночь, сказав на прощанье: - Спасибо, сынок. Возвращайся-ка ты к себе в деревню, слышишь меня?Здесь тебе будет нехорошо. Место опустело, остался Айван да еще один любопытный персонаж, занятыйоживленным разговором с самим собой. Он сидел неподалеку и перебиралсодержимое большой холщовой сумки - лохматый старик, худой, согбенный, скривыми ногами. Одежда у него была какая-то нелепая: короткая накидка измешковины с поясом. Полицейских поблизости не было. Если этот странный человек уберется отсюда вместе со своими сумками ибормотаниями, я залезу на дерево, подумал Айван. Аиие, я, Ай-ванхо Мартин,буду спать на дереве, как сова! Он уже собрался это сделать, как вдруг старик подошел к дереву,забросил сумки на нижнюю ветку и, словно обезьяна, полез вслед за ними.Айван застыл с открытым ртом, не зная, смеяться ему, плакать или ругаться. В листве зашуршало, и гном с бородатым лицом захихикал с ветки. - Хи-хи-хи, молодой бвай! Я первый забрался - думаешь, я не видел, чтоты собираешься занять мое место, а? - Кто - я? Ты с ума сошел? - негодование Айвана было искренним, как ирезкий прилив стыда, полыхнувший на его щеках. - Я тебе не сова. Человеку неспать на дереве! - Чо, давай, залезай, ман, для тебя тут готова комната. В доме отцамоего обителей много; но ты не должен забывать о хороших манерах и попроситьместо по-хорошему. И нечего смущаться. Не ты первый, не ты последний. - Я на рынок пришел с бабушкой, - встал на свою защиту Айван. - Пойдупоищу ее, надо ей помочь. - Иди, только не задерживайся, а то передумаю. Смех старика еще долго преследовал его, но новая идея пришла, когдаАйван подходил к рынку. Он отыскал картонную коробку и как ни в чем небывало прилег рядом с рыночными торговками, надеясь, что если его и заметят,то сочтут за кого-то из своей компании. Так оно и вышло. Сначала он лежалнеудобно и едва дышал, притворившись спящим и ожидая, что вот-вот егоразбудят. Но в конце концов расслабился и погрузился в тяжелый сон. Айван собрался уходить; рынок в бледных лучах рассвета был удивительнотих. Он увидел открытую корзину, за которой никто не присматривал.Осмотрелся. Никого. Только из бетонного туалета доносился шум спускаемойводы. Айван схватил связку бананов и один апельсин и поспешил к туалету, ужепо пути понимая, что, если кто-то его заметил, он окажется в ловушке. Онзабежал в кабинку и закрыл за собой дверь. Его сердце стучало, пока онстарался успокоить свое прерывистое дыхание и хорошенько прислушаться.Никаких криков, никто не стучится. В кабинке пахло застарелой мочой ихлоркой. Запах был резким и удушливым, в животе у него начало что-топодниматься, заполняя горло кислой слизью. Он справился с дыханием и сживотом, затем умыл лицо. Прополоскал рот. Вода была холодной, с каким-тометаллическим, слегка горьковатым неприятным привкусом. Айван почувствовал себя лучше, когда отыскал в парке место, чтобыпозавтракать. Он собирался съесть два банана, а остальное оставить на потом,но не справился с собой: апельсин был сочный и его терпкость уничтожиланеприятный запах во рту. Покончив с едой, он ощутил облегчение и решилпотратить весь день на поиски Жозе и того парня-извозчика. Если не отыщетникого, не будет больше тратить зря время, а сразу же пойдет искать работу,ведь если он останется в городе, когда-нибудь он все равно их встретит... аон здесь останется. Свой завтрак Айван украл, зато на ужин честно заработал. Он брел поулице, что вела из Центра города в предместье, расположенное на склонехолма, и подошел к перекрестку, где улочка делала крутой изгиб, вливаясь восновную дорогу. Он бросил праздный взгляд на бегущую вверх улицу, и в этомгновение время как будто остановилось. Замерев без движения, на крутомсклоне стояла громоздкая некрашеная тележка, доверху заваленная пустымибутылками. За тележкой в этот миг он увидел человека, худощавое бородатоелицо того перекосилось от напряжения. Глаза дредлока были навыкате, скровавыми прожилками, лицо бороздили морщины страдания. В отчаянномнапряжении он удерживал тележку, борясь с ее весом и наклоном дороги, и,похоже, силы его были на исходе. Его торс блестел на солнце, мускулынатянулись как веревки, вены на шее и плечах набрякли. Глаза его,наполненные гневом поражения и беспомощной мольбой, встретились с глазамиАйвана. - Держи ее, брат, не пускай, - крикнул Айван и, поднырнув под передоктележки, навалился всем своим весом, чтобы она не покатилась под откос.Человек на том конце тележки переменил положение, крепче уперся в землюногами, и они вместе медленно скатили ее вниз со склона. Растаман тяжело опустился на траву у края дороги, его костистая грудьходила ходуном. Дышал он отрывисто, глаза его смотрели в открытоепространство и, казалось, теряли фокус. Он был одет в одни только шортыцвета хаки, его угловатые конечности выглядели будто беспорядочная кучачерных блестящих костей, брошенная в траву. - Спасибо... тебе... брат. - Каждое слово он произнес отдельно и сзаметным усилием. - Отдыхай, брат, - проговорил Айван, что заставило его окончательноуспокоиться. С длинными руками и ногами, костистым телосложением иэффектными матовыми волосьями-дредами он казался Айвану самым высоким, самымчерным и самым поразительным человеком, встреченным им за всю его жизнь. Через некоторое время Растаман выпрямился и посмотел на тележку сотблеском ненависти в глазах: - О... не могу везти ее, Джа. Думал, уже не справлюсь. - Все в порядке, ман. - Джа, если бы не ты... сам Бог тебя послал. - Он потряс головой. -Иначе мои шестеро дитятей не поедят сегодня, знаешь, Джа. И папа их в тюрьмуспать пойдет тоже. Бвай, еще бы немного - и дети мои спали бы на свалке, аветер свистел бы у них в животиках. - Да, вижу, что ты совсем выжат. - Джа, я не знал, что дорога такая крутая. На холм я забрался - а когдастал спускаться с холма этого... - Он указал на дорогу. - Телега как будтоотпрыгнула от меня, Джа. Как будто стала тяжелее в пять раз. Все время яборолся с ней там - взгляни на мои руки. - Он показал ладони, натертыедеревянной ручкой: кое-где грубая мозолистая кожа треснула, была в яркихкровавых бороздках. - И сюда посмотри, - он указал на правую ногу. Онпотерял свою сандалию, и шершавая поверхность горячего асфальта содралакое-где кожу со стопы. - Бвай, я бы уж, наверное, бросил тележку, - сказал Айван, увидевпокалеченную ногу. - Бросил? Бросил? - Человек издал короткий горький смешок. - Дорогоймой, ты ничего не понимаешь. Айван взбежал на холм и вернулся с потерянным кем-то шампата - кускомавтопокрышки, вырезанной под размер ноги и прошнурованной двумя резиновымиремешками. Раста плюнул на кровоточащую ногу, прилепил разодранную кожу испекшуюся с пылью кровь и надел сандалию. - Ты говоришь "бросить". Брат, ты понимаешь, что каждое пенни мое яотдал за тележку эту? Если еще раз она ускачет от меня и поедет с холма, тоЯ-ман - конченый человек, ман. Дитяти мои есть не будут. Мамка их ужепоставила кастрюлю на огонь, а в кастрюле одна водица, и все меня ждут, чтоя наконец принесу и положу им туда. Как мне бросить все? Я первый же и будумертвец. И - смотри на меня - представь себе, что тележка с горы поехала иврезалась в машину большого человека? В тюрьме мученик-я спать буду,понимаешь. Да, Джа, в тюрьме - и полиция тут как тут - а они ой как радыголову мою дубинкой проломить и дреды Я-мана скорее сбрить вместе с бородой. Он говорил с тихой напряженностью, которая только усиливала гнев,кипевший внутри него, словно, как показалось Айвану, дикий зверь, загнанныйв его тощее тело. - Ай, смотри, глаза мои - красные какие. Думаешь, так я родился, Джа?Когда солнце горячее и тележка тяжелая, Я-ман даже руку не могу отпустить ипот со лба утереть. Вот он и течет прямо в глаза и жжет их. - Так почему бы тебе не нанять кого-нибудь помогать? - Мой старший бвай большой уже, знаешь, но ему в школу надо ходить -думаешь, я хочу, чтобы он по моим стопам пошел? - Раста жестом указал на тележку. Даже если оставить без внимания все его причитания, человек этот, решилАйван, явно не способен толкать такой груз, тем более в потоке транспорта. - Куда ты едешь с этим? - На фабрику бутылок в западную часть - миль десять отсюда. Айван посмотрел на человека и его груз. Внезапно им овладел интерес:каково это везти такой нескладный груз по ревущим запруженным улицам.Впервые с тех пор, как он лишился денег и вещей, он задумался о чем-топостороннем, перестал думать о собственных трудностях. - Я помогу тебе толкать, - предложил он. Впервые на протяжении всегоразговора Дредлок пристально на него посмотрел. - Ты знаешь, где эта фабрика? - Нет, но все в порядке. - Спасибо, ты уже помог Я-ману - весь народ собрался бы посмотреть накрушение и посмеяться, так что Я-ман тебя благодарит. Почему ты хочешь ещепомочь? Человек спрашивал без подозрительности, но с некоторым недоумением.Айван был удивлен своим ответом. - Я не хочу ничего от тебя получить. Посмотри на свои руки и ноги искажи, как ты один потащишь всю эту тяжесть? - Правда это, - сказал человек. - Меня зовут Рас Мученик. - Меня зовут Риган. - Одна любовь, Джа. Дредлок медленно поднял с земли свое тощее тело и осторожно поставилего на израненные ноги. Он прохромал несколько шагов, выругался про себя изанял свое место между ручками. Айван взялся за передние ручки и онидвинулись к фабрике бутылок. Путешествие по размягшему от жары асфальту, среди хаотического движенияоказалось медленным и долгим, да вдобавок с резким сухим ветром,проходившимся пылью по их потным лицам. Рас Мученик слушал историю Айвана ивремя от времени давал ему советы, как найти работу или, по крайней мере,как прокормить себя. Его взгляд на город, да и на всю жизнь, был, в отличиеот Жозе, очень мрачным. С каким-то извращенным смирением он принимал всюдостающуюся ему боль и страдание, поскольку город был "Вавилон", в котором"черный человек должен страдать". Но хотя он и написал на одном боку своейтележки МУЧЕНИК НОМЕР 1 и выработал фаталистическое отношение к своимнесчастьям, тем не менее какая-то загнанная ярость клокотала в его теле, ноона не относилась ни к чему в отдельности, а была направлена на всемироздание в целом. К концу дня они дотолкали тележку до железных дверей фабрики и въехаливо двор, к небольшому деревянному складу, где производилась покупка бутылок.Служащий уже собирался уходить и запирал двери. Рукава его белой рубашкибыли застегнуты, с шеи свисал галстук. На его глаза падала тень, но Айванзаметил в них сердитое выражение. Он был не старше Айвана. - Что случилось, Мученик? Ты знаешь, что в это время мы ужезакрываемся. - Он причмокнул и стал запирать склад. - Тебе известно, когдамы работаем. Приходи завтра. - Чо, господин, дайте шанс, не надо, сэр, - застонал Мученик. - Нет, ман, вы, чертовы Раста, все одинаковые - хотите лежать поддеревом манго и целыми днями курить свою ганджу, а потом приходите иговорите: "Дайте шанс, сэр". Думаешь, мне больше нечего делать, как с тобойтут разбираться? - Господин... Миста Ди, Я-ман не знаю, куда сложить бутылки эти, вы жезнаете, сэр, к утру их все своруют. Сэр, мне нужно совсем немного денег, вызнаете, сэр - мне нужны они, сэр. Служащий проверил дверь и отмахнулся. - Я сказал: приходи завтра. Дредлок возвысился над ним. Он не повысил голоса и не встал вугрожающую позу, но в его просительных интонациях возникла затаенная угроза. - Я умоляю вас, сэр. Вы знаете, что мои дети голодные и Я-ман никак непойдет домой, пока не продаст эти бутылки. Я не могу пойти так. - Ну ладно, - согласился вдруг служащий и принялся открывать дверь, -но знай, что это только из-за твоих детей. Айван и Раста сортировали бутылки и складывали их в коробки, покаслужащий сидел на складе и курил сигарету, время от времени отодвигая рукав,чтобы взглянуть на часы. - Так что ты привез мне? - спросил он сердито. - Тридцать одну дюжину и еще четыре, сэр. - Так - и сколько среди них битых, а? - Я не могу привезти вам ни одну битую бутылку, сэр. Не говорите так,сэр. Служащий вышел со склада, держа в руках короткую линейку. Помахивая сю,он прошелся, заглядывая в коробки. Какое-то время оценивал их, бросаявзгляды на Расту, потом позвал одного из сторожей. - Эти мы не возьмем, - и он указал на две коробки. - Почему же, сэр, так... - начал было Мученик. - Я сказал, что не возьмем, убери их. Сторож отодвинул в сторону обекоробки. Служащий продолжал ходить, презрительно помахивая линейкой. - Убери вот эту, и эту, и эту, и вон ту... Линейка непрерывнодвигалась, прикасаясь к бутылкам, и забраковано оказалось, в среднем, по двебутылки в каждой коробке. Рас Мученик посмотрел на Айвана, потом на кучубракованных бутылок. - Что в них не так, сэр? - Битые, убирай их, - рявкнул служащий. Сторож, повинуясь линейке,вытаскивал бутылки из коробок. Когда процедура подошла к концу, количествозабракованных бутылок было внушительным. - Но почему, сэр? - Извини, нам они не нужны. - Он протянул Рас Мученику деньги. Тотпродолжал смотреть на него. - Эй, деньги ты собираешься брать или нет? Мученик протянул руку. - Неужели вы их не купите? - спросил он снова. - Что случилось, ты глухой, что ли? Я сказал, что нам они не нужны. - Нет, сэр, - заторможенно сказал Мученик. - Я-ман не глухой. Совсем неглухой Я-ман. Двое мужчин смотрели друг на друга, служащий, уперев руки в бока, снепередаваемым выражением самодовольства на лице. Внезапно лицо дредлока изобразило загадочную улыбку. - Ну что ж, - сказал он и, прихрамывая быстро прошел через двор. Назадон вернулся с булыжником, который прижимал к груди. Служащий и сторожпоспешно расступились. Мученик поднял камень над головой, покачиваясь изстороны в сторону под его тяжестью, и швырнул прямо в кучу забракованныхбутылок. Тяжело дыша, он стоял и мечтательно созерцал струйку кровистекающую на грудь с подбородка, в который угодил отлетевший осколок. - Этот чертов человек точно сумасшедший, - сказал служащий. - Инеблагодарный, ко всему прочему. - На том они и стоят, - согласился сторож. Выйдя из ворот фабрики,Мученик посмотрел на Айвана. - Эй, братец, возьми-ка, - он протянул Айвану один доллар. - Жаль, чтоЯ-ман не получил больше - но ты ведь сам видел, как все обернулось. - Да, - сказал Айван с дрожью в голосе. - Да, я видел, как всеобернулось. Место стройки было окружено высоким забором, входные железные воротазакрыты на цепь. Двое охранников, в строгих шляпах, с револьверами запоясом, прохаживались вдоль очереди. Айван пришел ровно в шесть утра, исердце его тревожно забилось: очередь уже тянулась далеко от ворот изагибала за угол. - Постройтесь в линию, - кричал один из охранников без особой на тонеобходимости, - все в одну очередь. То и дело подходили новые люди: они глядели на очередь, качали головамии тем не менее становились в ее конец. Подобно Айвану, они были одеты какпопало, по воле бедности и случая. Особой надежды на лице ни у кого не было,даже у тех немногих, кто пришел в рабочей одежде из синей хлопчато-бумажнойткани, со свертками завтраков в руках и выглядел опытным профессионалом. Ввосемь тридцать подъехал джип с четырьмя полицейскими. На боку у них виселиревольверы, а позади водителя виднелся ряд блестящих прикладов ружей наслучай бунта. Они сидели в джипе, курили и пили кофе, время от временисурово поглядывая на очередь сквозь очки, какие носят летчики. В восемь сорок пять из-за ворот вышли трое мужчин и вынесли стол, закоторый, положив перед собой лист бумаги, уселся один из них. Прораб, пухлыйпарень в металлической каске и тяжелых башмаках, встал рядом со столом.Третий мужчина, небрежно одетый в спортивную одежду и легкие туфли,показался Айвану не похожим на рабочего. - Кто это? - спросил Айван у человека впереди него, когда они подошли кворотам. - Тсс, - сказал человек, затем шепнул: - Партийный представитель. - Что? - сказал Айван. - Ты не понимаешь? - Если честно, то нет. - Это государственная работа. Здесь могут работать только члены партии. Пока они приближались к столу, Айван чувствовал, как растет напряжениесреди окружающих его мужчин. У него самого свело живот. У мужчины в рабочейодежде, стоявшего перед Айваном и рассказывавшего о стройках, на которых онработал, на лице внезапно появилась гримаса. Он надвинул свою каску до самыхбровей. В желудке у Айвана заныло. Последней его едой были хлеб и сардины,купленные этим утром на доллар Мученика. Сейчас словно какой-то кислый комсдавливал ему живот. Мужчина в каске избегал смотреть прорабу в лицо, покаким-то причинам не желая обращать на себя его внимание. - Где ты раньше работал? - резко спросил прораб. - На стройке, сэр. - Какого рода работа? - Плотник, мастер-плотник, сэр. - Почему ушел? - Работа закончилась, сэр. Мужчина отвечал вполголоса, стоя на некотором отдалении. Айван увидел,что у него на лбу задергалась жилка, а лицо покрыла испарина. Он как будтоприсох к земле. Прораб сделал паузу и сказал: - Хорошо, скажи свою фамилию мистеру Джексону и распишись. - Да, сэр! - крикнул мужчина и с широкой улыбкой на лице направился кстолу. - Одну минуту, подойди сюда! - Голос партийного представителя внезапностал властным. Плотник остановился на полпути с выражением комического удивления налице. - Я, сэр? - Да ты, - лицо партийного деятеля стало суровым и подозрительным. -Да, именно ты, сэр... кажется, я тебя уже где-то видел, а? Какую партию тыподдерживаешь? - Я не состою в партии, сэр. - Врешь ты! Ты же чертов юнионист - я тебя видел недавно в офисемистера Маквелла? - Меня, сэр? Нет, сэр, зачем вы шутите шутки такие, сэр... - Казалось,мужчина в каске утратил контроль над собой, и голос его задрожал отвозмущения. - Уже три месяца я не работаю, я должен получить хоть какую-тоработу. Что мой ребенок есть будет, а, сэр? Он сейчас у меня больной отголода, животик аж вспух. Нет, сэр, не надо шутки эти шутить, ох, не надо,сэр. Если этот мужчина и играл какую-то роль, то он был великолепнымактером, потому что отчаяние в его голосе было вполне правдоподобным. Приблизились двое полицейских. Прораб чувствовал себя не в своейтарелке. - Вы уверены? - спросил он партийного представителя. - Нам, знаете ли,нужны плотники. - Хорошо. Можете взять его на работу - но только на сегодня. - Он ткнулпальцем в плотника. - И не думай, что так просто от меня убежишь. Я за тобойследить буду. В хвосте очереди возникло движение. Многие люди покинули ее, отошли всторону и принялись возбужденно переговариваться между собой. Партийныйдеятель глянул на полицейских. - Ну-ка расходитесь! Здесь нельзя собираться в группы! - Или становись в очередь - или уходи! - крикнул полицейский. Айван подошел к прорабу. - Какую партию ты поддерживаешь? - Никакую, сэр, - честно признался Айван. - В таком случае выбери какую-нибудь, - сказал политик. - Ты долженподдерживать ту или иную партию. - Ладно, какую работу ты умеешь делать? - спросил прораб. - Все, что хотите, сэр, все что угодно, - ответил Айван, пытаясьулыбнуться. - Все что угодно? Что это значит? Ты можешь укладывать асфальт? Ты -каменщик? Плотницкому делу обучался? А? - Нет, не приходилось, сэр, но, знаете, я... - Ты кирпичи можешь класть? - Я все могу, сэр, дайте мне только шанс... - Что значит "дайте мне шанс "? - В голосе человека прозвучал гнев,причину которого Айван не понял. - Освободи место, парень. - Но я все смогу, сэр. Мне просто нужен шанс. - То есть как это сможешь? Ты уже делал это? - прораб не говорил, акричал. - Кому сказано - освобождай место. Уходи, парень! Нам нужны опытныелюди. Не изводи зря мое время. Следующий! - Он устремил взгляд на человека,стоявшего позади Айвана. - Опять ты! Я же прогнал тебя вчера? - Но это был не я, сэр, - начал скулить человек, а Айван уже шагалпрочь. Серебристые струи танцевали за аккуратной оградой, и от их брызг всолнечном свете возникали крохотные радуги. В горле у Айвана совсемпересохло. Солнце нещадно палило, асфальт плавился и прилипал к обуви.Жаркие линии поблескивали на его поверхности, как будто в каждой вмятинебыла маленькая лужица воды. Дома здесь были большие и изящные. Они возвышались за просторнымигазонами с миниатюрными фруктовыми деревьями, цветущим кустарником иклумбами. С дороги невозможно было заглянуть в эти дома, их частную жизньскрывали изгороди и ограды. Железные ворота с украшениями были заперты, намногих висели таблички, предупреждающие о злых собаках. Таблички необманывали: стоило только подойти к воротам поближе, как огромныеоткормленные псы, раболепствуя перед хозяевами, оскалив зубы, с лаембросались к воротам. Айван услышал из-за ограды голос. Мальчик его возраста поливал газон изшланга, напевая блюз и пританцовывая. Он праздно покручивал шлангом, созидаяв воздухе сверкающие водяные дуги. - Эй, братец. Мальчик перестал танцевать. Он бросил взгляд сначала на дом, потом наограду. - Что такое? - Прошу у тебя воды попить, можно? - Бвай... - Мальчик бросил взгляд на дом. - Женщина там оченьнесчастная и злая, понимаешь. - Я умру сейчас от жажды, ман. Мальчик все не решался. - Ну ладно. - Он просунул шланг сквозь решетку ограды. Вода была теплойи пахла резиной, но тем не менее это была вода. - Одна любовь, парень... Как, по-твоему, я могу взять манго? - Ты хочешь, чтобы я работу из-за тебя потерял, да? Я дал тебе воды,теперь ты хочешь манго. - Мальчик покачал головой. - Бвай, я не ел со вчерашнего дня. Видишь, манго на земле лежит, ман.Никто не заметит. - Лерой, Лерой! С кем это ты там разговариваешь, а? Мальчик отскочил словно ужаленный. Голос был раздраженный, сподозрительными интонациями или, как только что сказал мальчик, "несчастныйи злой". - Ни с кем, мэм, - невинно пропел мальчик: - Ни с кем не разговариваю,мисс Лиллиан, ни с кем не разговариваю, мэм. - Старая сука! - процедил он сквозь зубы: - Ну погоди. - Продолжаяполивать из шланга, он встал так, что дерево манго заслонило его. -Хожу-брожу, газончик поливаю, - напевал он, побрызгивая на солнце. - Поливаюваш газончик. - Не обращая внимания на упавший фрукт, он сорвал с дерева двасамых больших и спелых и перебросил через ограду. - Ау, ман, ты бросил - я поймал, - прошептал Айван, схватив манго. - Все в порядке, - усмехнулся мальчик. - Я уже говорил ей, что не могуесть манго, у меня от них понос. - Спасибо, братец. - Я поливаю ваш газончик, мисс Лиллиан, - радостно запел мальчик,созидая в небе радуги. Айван сильно устал, но это была не просто усталость: что-то произошловнутри него. Он чувствовал, как в нем что-то сморщилось, как сжалось, закрылось,запечаталось то, что всегда было его неотъемлемой частью. Какое-то чувствопроникло в него и наполнило тяжестью. Ему не нравилось то место, где онсейчас находился. Улицы шли одна за другой, и по обеим их сторонам стоялиограды или стены, куда ходить запрещалось. Попадались ворота с остриями пик,запертые на замок; стояли молчаливые стражи, выразительно враждебные инеприступные. В один из таких дней он стал бояться и ненавидеть собак. Онибросались к железным воротам с непостижимой для него яростью. Зачем людиживут рядом с такими жестокими зверями? Кто-то открывал ворота илиподозрительно выглядывал из-за железных решеток, которые были везде, накаждом окне. - Что тебе надо? - Это был ответ на его вежливое и дружелюбное: "Доброеутро, мэм". - Отойди подальше от решетки. Собака разорвет тебя на части. Комне, Брут. И Брут, виляя обрубком хвоста и двигаясь как распухшая марионетка,немедленно становился послушным, сладким, как кокосовое молоко. Никто не говорил "Добрый день". Никто не отвечал иначе, как ледянымтоном, и, по непонятным ему причинам, враждебно, словно он несет личнуюответственность за кем-то нанесенные оскорбления. Иногда собаки с лаем ирычанием бежали вдоль изгороди, в ярости кусая стволы деревьев, и, добежавдо конца изгороди, передавали эстафету "Бруту" с соседнего двора. Чувство, что его присутствие нежелательно, что он чужой и презренный,так подавляло, так угнетало... Айван знал, что имеет полное право идти поэтой улице и искать работу, но его шаги были нервными и неуверенными. Одни ворота были приоткрыты. Радостное удивление Айвана сменилосьлегким беспокойством. Что, если он войдет и окажется один на один сволкообразным чудовищем? Нет, будь в этом дворе такие собаки, ворота,конечно же, были бы заперты. Или нет? Во всяком случае, никакой собаки он неслышит и не видит. Двор без собак, с открытыми воротами? Он все еще пребывалв нерешительности. Почему бы ему не войти - возможно, удастся с кем-нибудьпоговорить? Он заглянул во двор. Такой же, как и все дворы; наверняка кто-тоздесь есть, и чертова псина, вероятно, уже наблюдает за ним, облизываясь ивыжидая, когда он сделает еще один шаг вперед, чтобы отрезать его от ворот.В таком саду вполне могла прятаться собака - очень большой, с множествомкустов и деревьев. Айван встал в открытом проеме ворот и засмотрелся на дом.Такой просторный, такой строгий и с таким множеством замечательных цветов.Нет, лучше все-таки постучать! Дом и сад были перед ним как на ладони.Впервые он не выглядывал из-за закрытых ворот, не смотрел сквозь решеткуизгороди или поверх стены. Бог мой, так вот что значит быть богатым! Все такчисто, так красиво, так дорого. Он сделал шаг вперед, остановился, еще одиншаг. Ничего не произошло; тогда он медленно двинулся в сторону веранды. Онанаходилась в тени папоротников, привязанных к длинным палкам, и казалась нажарком солнцепеке таким прохладным и восхитительным местом. Айван осозналвдруг, что идет с легким подобострастным наклоном, осторожно переставляя погравию свои разбитые ботинки, словно застенчивостью своей позы и походкипытается смягчить дерзость нежданного появления. Поняв это, он ускорил шаг ипошел более твердой походкой. На веранде Айван увидел женщину. Она сидела откинувшись на кушетке,сделанной из пальмы ротанга, повернувшись спиной к тропинке. Женщина былачем-то занята и не заметила его приближения. Она не была белой. Но Айван неподумал, что она черная, хотя кожа у них была одинаковой. Он был черный. Онабыла богатая. Айван стоял и смотрел на нее. На ней была просторная рубашка и плотнооблегающие бедра брюки. Одета она была безупречно. Волосы умаслены, уложены,каждый локон на своем месте. Она источала цветущую свежесть. Она красиланогти. Она была само совершенство. Айван робко кашлянул. Женщина резкоповернулась, чуть не пролив лак для ногтей на кафельный пол веранды. - Извините, мэм... Добрый день, мэм... - Что ты здесь делаешь? - Голос ее был далек от совершенства: острый,режущий, очень неприятный на слух, в нем звучала гневная нота недовольства. - Я ищу работу, мэм, - Айвану не пришлось заставлять себя, чтобы егоголос звучал смиренно. Он уже был устрашен роскошью этого дома и прилегающихк нему шикарных угодий. Он робко улыбнулся. - Как ты попал сюда? - Ворота были открыты, мэм, вот я и вошел... - Его тон стал совсемсамоуничижительным, когда он попытался приободриться. Женщина не сказала "нет" по поводу работы. Она посмотрела на неготяжелым оценивающим взглядом, и испуг ее прошел. - Закрой ворота, когда уйдешь. У меня нет для тебя работы. - Онаотвернулась и взяла в руки журнал. Айван понял, что разговор окончен, но не мог просто так развернуться иуйти. - Я могу помыть ваш автомобиль, мэм, - сказал он умоляюще, хотя ужепонял, что ни какой работы ему тут не будет. - Мой муж уже помыл его в центре, - бросила она, взглянув на него спрезрением, изобразив дугу из симметрично уложенных бровей и угрожаяповредить весь макияж на щеках. - Я могу ухаживать за садом, - быстро сказал он. - У нас есть садовник. Айван прервал ее словами: - Я могу делать все что угодно, мэм, все что угодно. - Слушай, лучше бы ты шел отсюда! Для меня ты ничего не можешь сделать,ровным счетом ничего. Ты понял, что я даю тебе шанс? У нас двапса-родезийца. Они на куски тебя разорвут... - Ладно, мэм, всего лишь десять центов, прошу вас... - Не могу поверить в то, что молодые сильные парни способныпопрошайничать - вот что разрушает нашу страну. Просят, просят, просят.Неужели тебе не стыдно? Попробуй сам из себя что-нибудь сделать. И, кстати,закрой за собой ворота. Иди. Женщина смотрела, как он уходит с некоей вызывающей нарочитостью. - Кто оставил ворота незапертыми? - прикрикнула она на слуг в доме. -Эти люди совсем обнаглели. Только представьте себе, как этот парень смотрелна меня - словно готов был избить, если я не дам ему работы. Не забывайте,что ворота должны быть заперты! - продолжала она. - В следующий разкто-нибудь ворвется и убьет нас, когда мы будем спать! На голове у Тюленя был белый сердцевидный шлем. Тюлень был высоким итолстым, и строевой мундир индийского солдата делал его еще толще. Он стоялмежду стеклянными дверьми, где мог восхищаться своим отражением, видетьподъезжающие лимузины и наслаждаться благами кондиционера. Несмотря на своигабариты, Тюлень был образцовым работником. Он никогда не выказывал спешки,хотя успевал распахнуть дверь прежде, чем автомобиль делал полную остановку,и, выйдя встретить гостей из автомобиля, обгонял тех у дверей гостиницы идержал их открытыми, пока гости входили. Он был необычайно горд своейулыбкой, что и понятно. Не один гость, принося благодарности дирекциигостиницы за прекрасное обслуживание, специально отмечал его улыбку. Однапожилая леди с поэтической жилкой в душе сказала: "Улыбка такая же теплая ияркая, как кариб-ское солнце". Дирекции эти слова понравились. Она отметилаТюленя в печатном органе гостиницы как "Работника недели". Враги Тюленя,компания парней, околачивающихся возле автостоянки, которых он ежедневногонял и которые очень точно прозвали его Тюленем, стали называть его"Карибским Улыбальщиком". Швейцару показалось, что они зашли слишком далеко, насмехаясь над самымценным его качеством. Стеклянные двери приоткрылись, и из гостиницы вышел коричневый мужчина,одетый в деловой пиджак тропического покроя, с важной довольной улыбкойчеловека, который удачно провел свой "час коктейля". Тюлень удостоил егосвоей фирменной улыбкой, как милостивый черный Будда, и протянул руку. Напрощанье он сказал несколько приятных слов, но не стал сопровождать мужчинук автомобилю; эта услуга предназначалась только для иностранных гостей,министров и руководителей местной промышленности. Находясь в тени, Айван изучал лицо бизнесмена, пока тот перемещал своетело, поудобнее устраиваясь за рулем. Он казался очень довольным собой,поэтому Айван рискнул приблизиться к нему и постарался, чтобы его словапрозвучали точно так же, как он слышал от других парней. - Я присмотрел за вашей машиной, сэр, прошу у вас за это десять центов,не больше, сэр. Бизнесмен улыбнулся с расчетливо-пьяной снисходительностью, как будтоговоря: кого ты хочешь обдурить? Сегодня ты смотришь за машиной, а завтра ееукрадешь. Думаешь, я тебя не знаю? - Прошу у вас десять центов, сэр, - с надеждой повторил Айван. - Нет, ман, за моей машиной присматривает сторож. С ним я и имею дело. - Но он здесь не все время, сэр, и... - Нет, приятель, если ты хочешь получить десять центов, иди и попроси усторожа. - Эти слова бизнесмена почему-то развлекли, он хихикнул и повернулключ зажигания. Айван почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку. Он подалсявперед. - Мне не нравится то, что вы здесь собираетесь и тревожите нашихгостей; уходи отсюда, парень. - Тюлень был большой и не улыбался. Было уже довольно поздно; Айван чувствовал себя не в силах идти черезвесь город к рынку. Но он уже достаточно времени провел на улицах, чтобыпонимать, что ему не удастся провести ночь в этом районе, среди гостиниц длятуристов, дорогих ресторанов и ночных клубов. Он присел под жестяным навесомавтобусной остановки и сделал вид, будто ждет автобус. Когда стало совсемпоздно, он свернулся калачиком на сиденье в надежде, что в тени навесаполицейские его не заметят. К утру пошел ровный дождь. Дождь был теплым, егонегромкая барабанная дробь заглушала звуки улицы, поэтому он сумел ещеглубже погрузиться в сон. Айвана разбудила порция грязной воды из переполненной канавы,плеснувшая из-под колес мчащейся машины. Кажется, водитель нарочно проехалсяпо канаве, чтобы оставить позади себя шлейф воды, словно он едет в моторнойлодке. - Спасибо тебе, сукин сын, - пробормотал Айван и потянулся всемиокостеневшими членами. Постепенно Айван стал утрачивать чувство времени. В его сознании днибежали друг за другом как один, и он не мог уже сказать, в какой из днейслучилось то-то и в какой - то-то, и сколько недель прошло с тех пор, как онсошел с автобуса Кули Мана. Единственной безусловной реальностью былаежедневная уличная толчея. А еще поиск: что съесть - днем и где поспать -ночью. Иногда Айван подумывал о билете в Голубой Залив. Его план статьпевцом так и остался не воплощенным, был отодвинут на заднюю полку сознанияи пылился там, как некогда любимая книга, отложенная и забытая. Сейчас егостремления не шли дальше текущей заботы о еде. Надежды найти работу и жилье- еще недавно столь насущные и осязаемые - увяли и тоже отошли на заднийплан. Последняя энергия, которая оставалась в нем после нелегких поисковсредств к существованию, рассеивалась в безуспешных попытках понять, что жеприводит в движение эти пыльные, так и не разгаданные им улицы и как он самсвязан с этим миром. Но это было очень непросто: ему казалось, что и мыслиего становятся все медлительнее. С каждым днем Айван физически слабел,двигался медленнее, и все меньше интересовался новинками и чудесами,поначалу поражавшими его воображение. Бее чаще и чаще он пребывал в какой-топрострации, усевшись в тени, и, ни о чем особенном не думая, дремал соткрытыми глазами... Сидя 6 забвении лимба... Иногда до него доходили слухи о работе. Поначалу, естественно,адреналин в его крови поднимался и он, полный надежд и уверенности, спешил квозможному месту работы, чтобы в очередной раз наткнуться на скалу: "Нетнавыков, нет партийной принадлежности, нет рекомендаций". А богатыепредместья? Их он возненавидел невероятно глубоко, навсегда затаил к нимзлобу, обнаружив в этих враждебных местах унижение, оскорбление и дажепрямую опасность для себя. Немало времени он проводил, шатаясь по рынку, гдезабывался в суете и суматохе. Здесь он мог помочь покупателю поднести сумкии таким образом заработать несколько монет, выпросить или украсть кусоксахарного тростника, апельсин, манго. Жаркие полдни Айван коротал поддеревом, время от времени обмениваясь репликами с продавцом ледяных шариковСталки или с торговкой манго мисс Мэри. Он так и не поспал на дереве, хотяему не раз приходило в голову, что это гораздо чище и здоровее, чем вкартонном ящике на асфальте. Как-то, выходя из туалета, Айван столкнулся с группой торговок, толькочто пришедших на рынок. Его глаза встретились с глазами высокой чернойженщины, которая без всяких усилий несла на голоае две тяжелых корзины сямсом - того особенного сорта, которым славился его округ. Айван остановилсяв замешательстве и тут же бросился обратно в туалет, узнав в женщине миссЖемчужину, жену Джо Бека. Она не могла его не заметить, но отвела взгляд,будто не узнала. Айван почувствовал облегчение. Потом ему пришло в голову,что она его узнала, но не захотела разговаривать при свидетелях с каким-тобродягой. Айван подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Волосы были тусклые ивзъерошенные, кожа приобрела пепельный оттенок, не просто пыльный, акакой-то нездоровый. Оказалось, что ему нелегко стало глядеть в собственныеглаза, для этого требовалось усилие. Он заставил себя - и на какое-томгновение встретился с уклончивыми, безжизненными, призрачными глазаминезнакомца - но не смог вынести его долгого взгляда. Ботинки развалились,одежда стала грязной. С этих пор Айван стал приходить в туалет ежедневноутром и вечером и мыться из цистерны. Иногда он стирал одежду и, надев ее насебя мокрой, сидел на солнце до тех пор, пока она не просохнет. Теперь нарынке ему стало неуютно. Каждый день он встречал кого-нибудь, кто напоминалему о доме, и, чтобы избежать подобных встреч, старался как можно дольше непоявляться там. Мисс Аманда могла бы сказать, что это промысел Божий, а мисс Дэйзивоскликнула бы "Аминь! ", но в то утро на Рынок Коронации его привел самыйобычный голод. Айван пришел сюда, спасаясь бегством от запаха мясных пирожков, которыежарились на жестяном противне под деревом. В коленях была привычнаяслабость, кожу, подобно холодной рубашке, покрывала испарина. Он не знал,чего он страшился больше: голода, который тупо гудел в глубине его желудка,или сопутствующих голоду слабости в теле и дурману в голове. В этомсостоянии он чувствовал себя уязвимым, брошенным на произвол любоговстречного, даже маленького ребенка. Он не смотрел в глаза окружающих,опасаясь их слов и жестов, и с особой осторожностью передвигался, чтобы ненаступить случайно кому-нибудь на ногу и не задеть кого-то, услышав в ответслова возмущения. В этом состоянии Айван старался сделаться как можнонезаметнее, и действительно, даже его походка стала почти невесомой. Онедва-едва существовал. Форма, цвет и запах фруктов дразнили его воображение. Но куда сильнееон жаждал мяса: запаха и сока поджаренной плоти, хрустящего жирного мяса -того единственного, что, как казалось его голодному воображению, моглозаполнить пустоту в нем и восстановить его силы. Вид человека, который елмясной пирожок, был для него невыносим, как и запах коптящейся рыбы.Временами запах жареной свинины с такой силой проникал ему в ноздри, чтоперед глазами вставала вся картина: жар жаровни - и коричневая корочка, чтоморщилась и пузырилась над багровыми углями. Айван не мог оторвать глаз отбольшой корзины с персиками, стоявшей перед толстой женщиной, которая, какему показалось, задремала. Стащить их было нетрудно, по крайней мере, вполневозможно. Он подошел с отсутствующим выражением на лице, которое, тем неменее, появилось от напряжения, и незаметно сунул руку в корзину. Нащупавбольшой и спелый персик, начал потихоньку его вытаскивать, но вдругпочувствовал нажим - словно огненную ниточку - на свое запястье. Онпосмотрел. На его запястье, не сильно, но прочно лежал увесистый, заточенныйс обеих сторон рыночный нож, используемый для очистки ямса. - Ты понимаешь, что еще чуть-чуть, и ты бы украл его, бвай? - спросилаженщина. Айван понял, что все на него смотрят и видят его стыд. - Отвечай, бвай! - Ее голос был мягким и негромким. Он смотрел себе под ноги. - Голодный я, проголодался, ма. - Взгляни на меня, сынок. Перед ним стояла полная черная женщина. Лицо ее под красным шерстянымплатком своими линиями и морщинами, казалось, располагало к веселью и смеху.Сейчас она не смеялась, хотя и сердитой не казалась, но от взгляда, которымона его удостоила, он почувствовать себя еще хуже. Она убрала нож. - Попроси! Ты ведь можешь попросить, сынок. Можешь взять его - от меняне убудет. По мне, так ты не похож на закоренелого криминала. Слушай меня,бвай. У старых людей есть пословица: "Если человек спит в совином гнезде,это еще не значит, что совиное гнездо его дом". Ты понял? У тебя никого нет?Ладно, возьми персик - и иди ищи самого себя, ман. Я вижу, что здесь - нетвоя родина. Айван молча взял фрукт. Неожиданная доброта женщины потрясла его. Оножидал громких оскорблений и даже побоев - продавцы не знали пощады к ворам,особенно к тем немногим, которые попадались. Он хотел сказать что-то хорошееэтой женщине, но, когда посмотрел на нее, она уже улыбалась какой-топокупательнице. "Дорогая миссис, покупайте персики, замечательные персики.Вот они все тут... " И даже за эти слова он был ей благодарен. Словно ведро с холодной водой, вылитое на спящего пьяницу, этот случайпробудил его. Айван сел и принялся есть персик, а из глаз его текли слезы, скоторыми он никак не мог совладать. Но со слезами проступило понимание.Только сейчас сумел Айван посмотреть со стороны на то, что с ним происходит.Он был похож на человека, очнувшегося от долгого одурманивающего сна. Теперьон видел все, что случилось с ним со дня прибытия, в новом свете, и кое-что к тому же вспомнил. Одежда на нем показалась ему какой-тонезнакомой. Айван вскочил на ноги и принялся рыться в карманах. Есть! Владони он сжимал потертую разбухшую картонку - визитную карточку, которуюдала ему когда-то мисс Дэйзи, с тусклыми, но все-таки различимыми буквами: СВЯТОЙ ТРОИЦЫ БАПТИСТСКАЯ ЦЕРКОВЬ ХРИСТА СПАСИТЕЛЯ ЕГО ВЫСОКОПРЕПОДОБИЕ САЙРУС МОРДЕХАЙ РАМСАЙ ПАСТОР (ЗАЩИТНИК ВЕРЫ)


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: