Глава 5 Вавилон

Пыль и слепящее солнце словно ударили его. Жар волнами поднимался оттротуара. Айвана окружил шум толпы и громовая пульсация басовых ритмовсаунд-системы, стоявшей у магазина на той стороне улицы. Он видел, какподпрыгивают вверх-вниз головы тинейджеров, танцующих возле магазина, и намгновение ему показалось, что вся улица качается и волнуется в настойчивомритме музыки, которая управляет ею потоками своей энергии. Даже дороднаябабушка, шествовавшая по своим делам, приостановилась и выдала несколькобойких движений, когда музыка приятно оживила ее. Подхватив свою коробку, Айван вышел из автобуса и оказался среди толпырыночных женщин и каких-то внезапно возникших молодых людей. Он напряженнонаблюдал за тем, как Уже-Пьян вынимает из багажника корзины и коробки.Увидев коробку, похожую на его, Айван ринулся вперед. - Кажется, это моя, сэр, - крикнул он нетерпеливо и уже готов былсхватить коробку, как вдруг его грубо отодвинуло в сторону большое,подвижное тело. - Умоляю вас, не давайте никакому злодею мои пожитки, сэр, - прокричалатолстуха помощнику водителя, не спуская глаз с Айвана. Смотри, вот мое имя! - и она триумфально ткнула в коробку. - С какихэто пор вас зовут Матильда Гатри, сэр? - захотела она узнать, протискиваясь,чтобы забрать коробку. - Я виноват, извините, я думал, это моя, - объяснил он. - Да уж, конечно! Упаси Господи, если бы кто-то из молодых бваевчто-нибудь своровал, - продолжала зубоскалить толстуха. Толпа рассмеялась. Айван был возмущен: женщина явно поняла, что с егостороны это искренняя ошибка. Но, постояв немного, он вскоре сообразил,почему торговки так подозрительны к любому человеку. Молодые люди, навязчивопредлагавшие свои услуги в качестве грузчиков и посредников, подбавляли жарув общее смятение, мускулами пробивая себе путь в середину толпы, гдетребовали багаж от имени их владельцев. - Это ваше, леди? Позвольте, я донесу это до рынка. Они пробивались вперед, не оставляя владельцам никаких шансовотвергнуть их услуги. В конце концов Айван получил обе свои коробки. Он поставил их в тенидерева и, присев рядом с этим заградительным холмом, попытался обдумать своидальнейшие действия. Полуденное солнце нещадно накалило жестяные крыши ижаром исходило от тротуаров. Температура уличного воздуха была для негонепривычной; белые стены домов отражали свет с болезненной мощью,неизвестной в зеленых горах. Утерев пот с лица и с внутренней стороны шляпы,Айван осмотрелся по сторонам. Через улицу виднелась громадная жестяная крыша рынка, а рядом с ним -несколько громоздких строений, наподобие гаражей, в которых кипела торговля,возраставшая волнами, как отдаленный рокот моря. Второй, неофициальныйрынок, располагался под сенью гигантского дерева и тоже был песь в движении.Как Айван заметил, в Кингстоне каждый что-то покупал или продавал. Сзапряженной ослом повозки мужчина продавал зеленые кокосы, отрубая ихверхушки, чтобы добраться до прохладного молока. Другой мужчина по соседствуторговал шариками льда, облитыми сиропом. Женщина жарила на железной жаровнеострые мясные патти. Другая доставала из стеклянного контейнера жаренуюрыбу. По рядам сновали молодые люди с коробками на шеях и торговали орехами,пирожными, сушеными креветками, поп-корном, сырками из гуавы и кондитерскимиизделиями. Другие стояли за маленькими столиками с блестящими безделушками:перочинными ножами, цепочками, серьгами, браслетами. Некоторые торговцывразнос назойливо навязывали свой товар прохожим, другие вовсю расхваливаликачество своих изделий, третьи, гордясь своими поэтическими способностями,распевали остроумные стихи в сопровождении оригинальных мелодий на гитаре. Те, кто ничего не продавал, вносили в общий гам свою громкую ноту,приветствуя через улицу друзей и знакомых. То и дело возникали шумныеперебранки. Мужчины делали откровенные выпады в сторону женщин; оскорбленныеженщины отвечали иногда непристойностями. С улицы доносились пронзительныесигналы и визг тормозов. Водители ругали велосипедистов. Велосипедистызвенели в звонки и кричали на прохожих. Пешеходы ругали всех подряд ипоказывали кулаки. Несколько раз Айван был уверен, что, судя поразгоравшимся спорам, вот-вот прольется кровь, что, во всяком случае,физического насилия не избежать. Ослепительный свет, жара, удушливая толпа,теснота добавляли опасный градус во всеобщее раздражение и смятение. Ночувство юмора в сочетании с благоразумием чаще всего сводили острые стычки костроумной словесной перебранке, и до драки дело не доходило. Айван почувствовал сильную жажду. Оставив свои коробки на попечениепожилой женщины, торговавшей манго, он отправился купить себе сладкийледяной шарик. Шарик был холодный и вкусный, но, покончив с ним, Айванпонял, что жажды не утолил. Тогда он купил себе кокос; это было гораздолучше, но тут же понял, что страшно проголодался. Айван купил несколькопатти и еще один ледяной шарик. Вкус первой городской еды был ему особенноприятен. Он смаковал кушанье, во все глаза наблюдая разворачивающуюся вокругнего жизнь. Покончив с едой, Айван решил, что пора идти. Он внимательно выслушал,что ему говорит продавец льда по поводу дальнейшего маршрута, не спуская приэтом глаз со своих коробок, как вдруг на улице появились два молодых дре-да.Поравнявшись с продавщицей манго, один из них сделал вид, будто споткнулся окоробки Айвана. Он громко выругался, чем привлек к себе внимание продавщицы,а его приятель тем временем быстро сунул руку в ее корзину. Когда тот, что споткнулся, наконец выпрямился, другой спросил его: - Все в порядке, Джа? - Конечно, Джа, Я-ман вечно живой. - Одна любовь, Джа, - ответил его приятель и протянул ему манго. Инстинктивно Айван хотел схватить вора, но, поглядев на него, решилэтого не делать. Поймав на себе взгляд Айвана, вор удостоил его коварной, почтизаговорщической улыбки и надменно проговорил: - Мир сей принадлежит Богу, значит, и плоды его. - Твоя правда, Джа, - согласился приятель и откусил от плода. Возможно, но Бог не посылал тебя жать их там, где ты не сеял, подумалАйван. - Чо! - проговорил продавец льда. - По этим ты не можешь судить обовсех. Это не настоящие Раста. Настоящий Раста - это просто человек. Этигрязные криминалы отрастили бороды и патлы, чтобы скрыться от полиции. Он метнул на парней гневный взгляд и, словно отмахиваясь от них,крикнул: - Идите отсюда, воры проклятые! У вас и матери, наверное, не былоникогда. Побрей голову и иди ищи работу, человек. Лохматые молодцы пошли прочь, посмеиваясь и поедая манго. Было в этом случае что-то такое, что вывело Айвана из равновесия. И нев том дело, что плод манго был для женщины такой уж большой потерей. Новысокомерная дерзость этих молодчиков и его неспособность что-либопредпринять привели его в ярость. Странной показалась и сама идея вороватьфрукты, которые в его деревне весь сезон доступны каждому. А уж воровать устарой женщины и делать это в открытую, не стесняясь? Да, выбрать в этомгороде свой путь будет очень и очень непросто. Город оказался гораздобольше, жарче, пыльнее, шумнее, переполненнее, суматошнее и беспорядочнее,чем он мог себе представить. Но, хотя и было в нем что-то устрашающее, Кингстон не мог небудоражить: город тайн и безграничных возможностей. Айван заломил шляпу, какэто делают любители праздных прогулок, с трудом взвалил на себя поклажу иотправился на поиски мисс Дэйзи. Он двигался медленно из-за громоздкихкоробок, с трудом вспоминая указанный ему маршрут, такой простой и прямой,когда о нем рассказывали, а теперь вдруг такой запутанный и неопределенный.К тому же на каждом шагу его поджидал новый спектакль и привлекал к себе еговнимание. Айван готов был уже признаться, что безнадежно заблудился и емупридется снова расспрашивать о маршруте, когда он вышел на угол, где стояла,дружески общаясь, группа парней. Ему показалось, что при его приближенииразговоры стихли. Айван подумал, что глаза прожже-ных городских парней икрутых знатоков улицы критически его изучают. Он ускорил шаги, чтобыпоказаться человеком, который спешит по своим делам. Затем, чувствуя, чтоэто не срабатывает, напротив, замедлил их, желая продемонстрировать, чтоидет налегке. С величайшим усилием Айван заставил себя повернуться в ихсторону, когда проходил мимо, ведь куда естественнее было бы не просто тупоуставиться перед собой, а бросить взгляд на них. Но когда с заранееотрепетированной беззаботностью он оглянулся, оказалось, что на него никтоне смотрит. Парни улыбались друг другу и смотрели в разные стороны, необращая на него никакого внимания. Айван отвернулся и пошел быстрее,чувствуя, как пылают его уши и щеки. Подозревая всех и вся, он чувствовалсебя не в своей тарелке, как будто стал вдруг обладателем какого-тобросающегося в глаза дефекта. Позади раздался взрыв смеха, и емупослышалось, как кто-то из парней протянул с деланным изумлением: - Бог мой - деревня-едет-в-город! Пусть они смеются, ман. Они думают,что я дурачок такой, ничего, скоро они убедятся, что я не простопаренек-из-деревни. Наступит день, когда все эти городские узнают, кто ятакой, и благословят меня. Я покажу им всем, кого зовут Риган, черт возьми.На мгновение Айвана ослепил гнев, и он перестал понимать, где находится. Онуже стал великим певцом, знаменитым, шикарным, утонченным и обожаемым темисамыми парнями, чей смех до сих пор звучал в его ушах. БИП! БИП! Айван готов уже был уступить дорогу проезжающей машине, когдауслышал насмешливый повелительный голос: - Эй, деревня, давай в сторону, ман, двигайся! Опять это слово. Айван в бешенстве обернулся и к своему удивлениюувидел перед собой вовсе не автомобиль своей мечты, а всего-навсегосамодельную ручную тележку в виде грузовичка, с вращающимся рулем исигналом. Тележку толкал коренастый круглолицый паренек его возраста. - Подожди, - протянул Айван, - с каких это пор городская дорога сталатвоей? - Чо. Ты должен видеть, где идешь, ман, - сказал парень более мягко. Айвана поразило, насколько его фигура напоминает фигуру Дадуса, иярость оставила его. - Эй! Не знаешь ли, как проехать на Милк Лэйн? - Может, знаю, а может, и нет. Ты спрашиваешь, чтобы спросить? Илинанимаешь транспорт? - спросил он, разглядывая коробки Айвана. - Есть у тебяденьги? Деньги есть - можешь ехать куда угодно, а если нет - ты попал. Сидитогда дома. Хвастливый маленький говнюк, подумал Айван. Говорит о деньгах! Можноподумать, что он знает, сколько у меня денег. Он с трудом удержался от того,чтобы не продемонстрировать всю свою пачку, и вместо этого спросилуклончиво: - Ладно, сколько стоит? - Пятьдесят центов и помочь мне толкать. Айван прикинул. Если Милк Лэйн близко, парень загнул цену. А еслидалеко, цена, кажется, правильная. С другой стороны, коробки тяжелые инеудобные, а с таким проводником он сумеет избежать двойного унижения - незаблудится и не будет спрашивать дорогу у незнакомых людей. - Решай быстрее, ман, говори! - потребовал парень с видом человека,опаздывающего на важную встречу. Айван рассмеялся: - Не горячись, молодой бвай, ты уже в деле, - Решили, ман, - согласился парень. Айван с облегчением вздохнул, когда его коробки погрузили на тележку.Парень оказался блестящим проводником, хотя и вел себя несколько заносчиво.Он пространно разглагольствовал о попадающихся на их пути местах и людях.Кажется, он принял Айвана за своего и сыпал предостережениями и советами:как обойти ловушки города и, прежде всего, как отшить от себя проходимцев.Айван внимательно прислушивался к нему, ничего не говорил, а только мычалвремя от времени в знак согласия. - Что за дела? Давай-ка остановимся, ман! - внезапно крикнул парень ивсем своим весом остановил тележку возле автобусной остановки. - Ты, что ли,не видишь красный свет, ман? Красный свет - значит, надо остановиться,понимаешь? Кто только что из деревни приехал, потому и попадает под колеса,что этого не знает. - И действительно, по улице перед ними в несколько рядовпоехали автомобили. - Что происходит, Винстон? - парень крикнул другому парню, которыйсидел в тележке на той стороне улицы. "Винстон" ничего не ответил, и спутникАйвана заговорил оживленнее. - О чем я тебе и говорил, ман, - сказал он Айвану. - Никому здесьнельзя верить, понял. Знаешь как давно этот сукин сын не отдает мне долг? Носегодня он меня не проведет, понял. - Парень становился все болееразгоряченным. - Эй, мне нужны мои деньги сегодня! Ты слышишь? - грознопрокричал он и направился к парню, оставив тележку с Айваном посреди улицы.Потом остановился и застыл в недоумении, совершенно сбитый с толку. - Эй, - проговорил он Айвану, словно его постигло внезапное озарение. -Я все понял. К нему, ман, надо идти тебе. Пять долларов у него есть, давайиди, - настаивал он. Это внезапное доверие польстило Айвану. Он почувствовал, что готовринуться и доказать, кто он такой, продемонстрировать свой ум и силу этомупроходимцу "Винстону". - Не волнуйся, ман. Ты их получишь, - заверил он парня. Заломив края шляпы и напустив на себя важность, он с немалым трудомперебрался через улицу. Но с приближением к "Винстону" его уверенность сталатаять. Поначалу он думал, что парень захочет удрать от него, чтобы избежатьстолкновения, но "Винстон" как ни в чем не бывало развалился на своейтележке, удовлетворенно пожевывал стебель сахарного тростника и наприближение Айвана никак не реагировал. - Эй, Винстон! - крикнул Айван. Парень смотрел в другую сторону, словнои не слышал. - Эй, ман, я с тобой говорю, - настаивал Айван. "Винстон" удивленно посмотрел на него. - Со мной? Вдруг Айван, смутившись, сообразил, что не знает даже имени своегонового друга. - Да, ты, ман... один мой друг... - парень вон там... - Он показалрукой через улицу, - послал меня забрать его деньги, ман. Да, ман, онсказал, что у тебя его деньги. - Тон Айвана становился все настойчивее, но"Винстон" глядел на него в полном непонимании. Парень казался тормознутым -дурак-дураком - по крайней мере, вел себя так, "играл в дурачка, чтобыобдурить умного", как говорил Маас Натти. Внезапно Айван пришел в ярость.Какие насмешники! Эти презрительные манеры городских пижонов - если он издеревни, это еще не значит, что он дурак. "Винстон" сейчас узнает. - Эй, Винстон-ман. Человек послал меня за деньгами, - сказал он ипротянул руку. - Но меня зовут не Винстон, ман. Где он сам? Человек, что послал тебя?- Парень в недоумении посмотрел через улицу. - Он там, ман, - Айван указал через плечо и, следуя за пустым взглядомпарня, сам обернулся посмотреть туда, где стояла тележка с его коробками.Высматривая ее во все глаза - возможно, ее перевезли на другую сторону илиза перекресток, - он никак не мог поверить в случившееся, все еще надеялсяувидеть маленький ручной грузовик. - Эй! Ну-ка назад с моими вещами. Стой! Вернись! - Айван попыталсяперебежать через улицу, но оживленное движение не позволило ему это сделать. - В чем дело? Ты спятил, что ли? - раздался гневный голос из кабиныедва не сбившего его грузовика. - Не надо так рисковать, ман. - Парень, который не был Винстоном,положил ему руку на плечо. - Что случилось? Айван в отчаянии рвался перебежать улицу и даже не мог рассказать"Винстону", как его одурачили. - Все в порядке, ман, просто мне надо кое- кого найти, - объяснил он. Когда зажегся зеленый, он помчался через улицу. "Я найду этого чертовапарня... Все до единой мои вещи в его тележке. Как я мог допустить, чтобыменя так обманули? По какой дороге он поехал - по той? Или по этой? Иисусе,все мои вещи до единой. И деньги для матери. Я найду этого сукина сына.Должен найти. Кровь ему пущу. Он беспомощно бегал по людным тротуарам, заглядывал в пустые переулки,переходил широкие улицы, и с каждой минутой отчаяние его росло. Наконец оностановился. "Подожди-ка. Полиция... надо искать полицию". Он сталвысматривать полицейского и, сделав несколько кругов, привлек к себевнимание людей. - Что с тобой, сынок? Что-то случилось? - с материнским участиемспросила женщина, стоявшая у лотка. - Полиция... я ищу полицию. У меня вещи украли, - сказал Айван. В ее глазах мелькнуло сочувствие. - Бедняжка, - сказала она, - ты, наверное, только что из деревниприехал, да? Эта полиция только одно и знает - мешать людям и требовать этидурацкие лицензии; а когда что-нибудь плохое случается, их никогда нет наместе, - засуетилась она и огляделась по сторонам. Не заметив нигдеполицейского, она вдруг истошно завопила: - На помощь! Убивают! Полиция! - Крик прозвучал так внезапно и громко,что Айван в изумлении отшатнулся. - Ни черта они не придут, - сказалаженщина уверенно, после чего обратилась к Айвану голосом, располагающим кбеседе: - Расскажи-ка мне теперь, что случилось? Пока он рассказывал своюисторию, вокруг стала собираться любопытствующая толпа. - Что случилось, мэм? - Да не со мной, а вот с этим бедным пареньком, - сказала собеседницаАйвана и показала в его сторону. - Какой-то вор-негодяй облапошил бедногомальчишку. - Вот досада-то какая, да и паренек такой пригожий. Смущенный до глубины души, Айван стал объектом всеобщего сострадания:женщины возмущались, мужчины качали головами и негромко переговаривались. - На помощь! Убивают! Полиция! - снова завопила пожилая женщина,заглушив голоса сочувствия. - Имей сердце, молодой бвай, все, что ни случается, - к лучшему. - Чо, вор никогда не преуспеет, знай это. - Что за жизнь такая? - размышлял другой. - И как только люди могутворовать так? Айван был удивлен тем, с какой быстротой собралась толпа и превратилаего из одинокого незнакомца в центральную фигуру общественного внимания.Непосредственность реакции женщины, ее теплота и озабоченность согрелиАйвана, хотя такие слова, как "бедный мальчишка" и "пригожий паренек",смутили его до глубины души и даже наполнили запретным чувством жалости ксамому себе. Он наверняка бы уступил не подобающим настоящему мужчинеслезам, если бы не констебль, который придал делу практический ход. Выслушав историю и тщательно записав приметы вора и описание еготележки-грузовика, констебль, прихватив с собой Айвана, отправился поизвестным ему стоянкам тележек. К великому удивлению Айвана, их сопровождаланемалая толпа: люди не нашли лучше способа скоротать этот день, чем узнатьконец этой истории. Они говорили о нечистоплотности "всех этихпарней-возчиков" и увлеклись игрой в "если б я был судьей": кто придумаетсамое оригинальное и болезненное наказание для вора и ему подобных. САйваном и констеблем во главе процессии они посетили парк, рынок,железнодорожный вокзал, торговые центры, где возчики со своими тележкамиожидали заказов. Но среди них не оказалось ни проходимца, ни его тележки. Уже почти стемнело, когда Айван, голодный, падая с ног от усталости,натерший мозоли и приунывший духом, дотащился до Милк Лэйн. Он увидел узкуюпыльную тропинку, с обеих сторон ограниченную высокими железными оградами,за которыми располагались дворики и арендуемые комнаты, жилье городскойбедноты, которой повезло чуть больше других. Переулок был слабо освещен.Из-за оград доносился гул разговоров, звуки музыки в радиоприемниках, запахиеды - время близилось к ужину. Расположившись за столом пододним-единственным уличным фонарем, компания молодежи громко играла застоликом в домино. Бвай! Я поверить не могу, что еще утром был во дворе у бабушки. Неможет быть, чтобы столько случилось за один день. Маас Натти, Дадус, Мирриам- они уже так далеко, словно в другой стране. Все это уже история. Ммм,кто-то жарит рыбу - как вкусно пахнет! Бвай, если бы я был в деревне,бабушка приготовила бы уже ужин, - где же ты, бвай? Дураком прикидываешься,словно не знаешь, что бабушка умерла,,. И жизни той больше нет, конец ейпришел... Кажется, это и есть нужное место... Точно, оно самое. Интересно, мамасейчас здесь? Так вот где, оказывается, она живет. У нее, должно быть,найдется что-нибудь поесть. Бвай, как я устал! Сколько миль я протопалсегодня, а? Крута дорожка и горяча, Господи. Ботинки к тому же жмут, аж ногиобжигают. Но это точно здесь - спрошу-ка у этих бваев. Айван, на которого игроки не обращали внимания, едва волоча ноги,направился в их сторону. Парни чуть старше его чувствовали себя легко инепринужденно, громко кричали и смеялись. Их поведение и остроты, сама аурапринадлежности к городскому вечеру поставили Айвана в тупик. Особенновысокий черный парень, который в своих черных очках казался еще чернее. Этоявно был вожак; с бородкой и в лихом черном берете, с золотой серьгой в ухе,он оказывался центром всех разговоров, своим громким повелительным голосом иброским стилем игры выделяясь среди остальных. На Айвана он произвел сильноевпечатление. Я и не думал, что мужчины могут носить кольца в ушах и никомунет до этого дела! Без сомнения, это может быть только плохой человек.Крышка стола так и подпрыгивала, когда парень в залихватской манеревыставлял костяшки. - Хэй! Ты такую игру когда-нибудь видел? - хвастался он. - Сколько утебя осталось? - Две штуки. - Две? Правда? А у твоего партнера? Вижу- вижу, но я не проиграю, непроиграю, черт побери! - Он держал все костяшки в одной ладони, а другуюладонь угрожающе занес над головой, словно уже знал свой следующий ход.Медленно поворачивая голову, он изучал расклад костяшек на столе, "читая исчитывая" с явной озабоченностью. - Эй, не знаете, здесь ли живет эта женщина? - робко спросил Айван,протягивая бумажку с адресом мисс Дэйзи. Высокий парень быстро бросил взгляд на бумажку и, не отрывая глаз откостяшек, с видом крайне занятого человека указал в сторону цинковой оградынапротив. - Через этот двор, туда. - От Айвана он отделался одним короткимжестом. - Мой ход, да? Все, я вышел. Ях! Ях! Ях! - С намереннойдраматичностью и с триумфальным возгласом перед каждым ходом он выставилодну за другой все три оставшиеся у него костяшки. Айван пошел своей дорогой. Так, значит, он все-таки нашел маму,которая, если верить этому парню, живет за цинковой оградой. В последниегоды он редко ее видел. Узнает ли она его? Воспоминания Айвана о матери былиотрывочными и расплывчатыми. По мере того как момент встречи приближался, онвсе больше переживал, какой прием его ожидает, и его одолевала тревога. Акак рассказать ей о пропаже денег и "сувениров" от жителей нашей округи?Пройдя через ворота, он вошел в длинный двор, в центре которого стоялполуразвалившийся дом, который, казалось, строили как-то стихийно,несогласованно, без предварительного плана, по частям, насколько позволялиматериалы и случай. Средняя часть, деревянная, выглядела совсем старой.Другая, тоже деревянная, была поновее. С обеих сторон их стискивалипристройки из бетонных блоков, несомненно, самые последние по времени. Во дворе с сухой утрамбованной землей росли только два больших дереваманго, чьи кроны отбрасывали на дом тень. Айван смотрел на ряд дверей, ккаждой из которых вели деревянные ступеньки. Некоторые двери были открыты, исвет из них падал во двор. В дверных проемах, а то и прямо на ступенькахсидели женщины, наблюдая, как на угольных печках, установленных прямо наземле, готовится вечерняя еда. Они молча поднимали глаза, пока онприближался. Я ищу женщину по имени мисс Дэйзи. - Мисс Дэйзи? А чего ты от нее хочешь? - спросила одна из нихподозрительно. - Это моя мама, мэм, - ответил Айван. Отношение женщины немедленно изменилось. "Так ты сын Дэйзи? А я и не знала. Она будет рада тебя увидеть. Вонтуда". Женщина указала на закрытую дверь, откуда сквозь щель слабопробивался свет. Мисс Дэйзи лежала на кровати, занимавшей почти всю комнату. Глядя насвисавшую с потолка лампочку без абажура, она ощущала, как ее тело прогибаетпружины. Она чувствовала в теле свинцовую тяжесть, окоченение, словно ужеутратила все чувства и не могла больше двигаться. Сегодня четверг, деньочищения, ей пришлось готовить еду и обслуживать семейный ужин. Ползая на коленях по грубому дощатому полу, отчищая и отмывая егококосовой щеткой, она заработала обжигающую боль в коленках, которые сталитеперь грубым бесцветным пятном из крепкой мозолистой кожи. Ее спина и плечисгорбились. Спина была как окостеневшая, и никакие лекарства не моглиизбавить от боли надолго. Она ворочалась и извивалась на кровати, тщетностараясь найти такое положение, при котором боль хоть немного утихла бы.Внезапно ей прострелило спину так, что прервалось дыхание. Как жарко! Бытьможет, приоткрыть дверь и впустить немного свежего воздуха? Нет, слишкоммного там злобы. И с каждым новым днем, который посылает нам Божья доброта,становится все хуже и хуже. Пусть дверь будет за крыта. Она потянулась за мокрой тряпкой, чтобы обтереть потное лицо. Тряпкабыла теплой. Она взглянула на большой образ Иисуса на стене. Какой все-таки красивый!Священник привез из Америки. Честное слово, какая красота! Ярко-голубыеглаза словно мерцают в глубине, и золотистые волосы сияют аурой света исвятости. В одной руке Он держит крест, в другой - длинный посох. ИисусДобрый Пастырь. Лицо Его наполняли несказанное сострадание, любовь и печаль.Печаль эта - от боли. Сердце Его было зримым: ярко-алое, оно утыкано острымишипами. Он понимает, что такое страдание. Внезапно ее сердце переполнилосьболью сочувствия, и она, сама того не сознавая, запела в медленном печальномритме: Король любви сей Пастырь мой, Его любовью я увенчана. Сама я кто, когдаб не Он, А Он со мной навечно. Она расслабилась и закрыла глаза. Пусть дверь останется закрытой.Слишком много злобы и греха в этом Кингстоне. Покрепче закрывайте двери.Масса Иисус - вот ее лучший друг. Она, должно быть, голодная, она должна быть голодной. Ее разбитое телослишком устало и не чувствует голода, но она обязана поесть. Найдется ли вкомнате что-нибудь съестное? Банка сардин. Да-да, она уверена, что банка эталежит в коробке под кроватью. Банка сардин и крем-содовое печенье. Надо ещенемного полежать, а потом подняться и поесть. Но сначала унять боль в спине.Только представьте себе эту женщину, а? Она еще смеет говорить, что онахристианка, рожденная, крещеная и спасенная во Христе, и никогда ни у когоне ворует. Послушайте ее только, она говорит, что видела, будто бы Дэйзиворует ее еду, хотя она платит ей на два доллара больше, и, значит, Дэйзиможет сама купить себе еды. Что за гнусная женщина, а? И как только онаможет говорить, что платит ей на два доллара больше? Ведь если бы я ивправду воровала еду, у меня бы тут стояла полная тарелка риса, и бобы, имясная отбивная с подливкой, все, что остается после ее обедов. Ворую еду!Представьте только себе, что я, Дэйзи Мартин, ворую еду? Она, наверное, внашей деревне побывала и видела, что творится у моей мамы на дворе. Почемуже она такая гнусная? В последние дни вся еда у меня в горле застревает.Азии, но ведь правду говорят: "Что для бедного грех, то для черногопреступление". Оскорбленная гордость наполнила ее яростью и унесла мыслипрочь от больной спины. В первое время такого рода вещи обижали се так сильно, что даже слезыподкатывали к глазам. Но сейчас она уже не в силах обижаться. От всей этойнезависимости я давно устала... очень устала. Весь день сегодня в ушахчто-то звенит. Кажется, кто-то зовет ее - кто? И левый глаз дергается - квстрече. Чо! Кому, интересно знать, она понадобилась? Мисс Дэйзи погрузиласьв состояние лихорадочной дремы. Странные образы колыхались в ее сознании, ией привиделось, что ее зовут - зовут знакомым голосом, который она так и несумела узнать. Айван занервничал и стал звать громче: "Мисс Дэйзи! Мисс Дэйзи! " Нетответа. Но свет там горел, и когда он приник ухом к двери, ему послышалосьчье-то хриплое дыхание. - Мисс Дэйзи... Мама. - А? Что? Кто там? - Это я, мама, Айван. - Айван... Айван? Сейчас открою. Дверь немного приоткрылась, и сонное недоверчивое лицо глянуло на него. Потом дверь распахнулась шире, и она отступила назад. "Входи". Мать и сын смотрели друг на друга. Ее лицо опухло от сна и усталости,но за этой неестественной опухлостью скрывались туго натянутые линии боли иистощения. Движения ее были окостеневшие, как у очень старого человека,старше, чем мисс Аманда в ее последние годы. Слова сами слетели с устАйвана, прежде чем он смог их остановить: - Мама... ты больна. - Айван, что случилось с бабушкой? Почему ты уехал из деревни? Зачемприехал в город? - она выпалила эти вопросы, как из пушки, и они заполниливозникшую было неловкую тишину. - Бабушка умерла. - Умерла? Но почему я ничего не знаю? - Мы посылали телеграмму - она вернулась обратно. - А когда ее будут хоронить? - Уже похоронили. - Уже похоронили? Уже похоронили? - Ее голос сломался, когда к нейпришло понимание. - Уже похоронили, и я никогда не попаду на ее похороны? ОБоже, Боже, Боже! - Казалось, сила в ногах оставила ее, и она в приступебезотчетного горя свалилась на кровать. Айван стоял рядом, неловко поглаживая ее по плечу. - Не надо плакать. - Но это моя мама. Я должна плакать. Он чувствовал себя беспомощным и стыдился своих жалких и ничтожныхслов. Ему хотелось утешить ее, обнять, но он не мог даже обвить руками этуусталую плачущую незнакомую женщину, свою мать, которая лежала на кровати ирыдала без слез. - О Боже, Боже. Айван в волнении осматривал комнату, стараясь не глядеть на мать.Комната была маленькой, удушливой и тесной. Здесь нельзя жить, здесь можноили спать, или умирать. В изумлении он смотрел на образ Иисуса. Какиеголубые глаза! Какая розовая кожа на лице! Кажется, она светится, и этоделает его глаза влажными. Единственное, что в комнате росло, был цветок вгоршке на столе. Один-единственный. Но какой-то очень странный. Чем именно?Он никогда еще не видел таких сухих и поникших цветов. Потом он рассмотритего поближе. Откуда-то издалека подкралась тихая музыка. Музыка ку-мина? Уних в городе есть кумина? Надо будет спросить. Ну конечно же, барабаны ипсалмопение, что тихо подкрались к нему как что-то воображаемое иливспоминаемое, и есть кумина. Но что-то в ней не то. Рыдания материпостепенно затихли, и звук донесся яснее, но все равно он был невыносимопечальным и в своей печали почти нереальным. Гипнотическая мелодия, тяжелыйритм. Старая тема на новые слова: Злодеи увели час в рабский плен, Заставили воспеть нашу песнь. Но какмы воспоем Песню Короля Альфа На этой странной земле! Мисс Дэйзи спросила: - Так что же случилось с землей? - Бабушка продала ее еще при жизни. Айван увидел, что его слова потрясли ее, когда она поняла, что большенет того клочка земли, куда она может вернуться, места хранения традиции,центра, вокруг которого вращалось существование их семьи. Он быстро объяснилвсе про договор с Маас Натти. Но теперь она задавала вопросы чистомашинально, где-то в глубине души ответ ей был уже неважен. - А что случилось с деньгами? - Она попросила устроить ей великие похороны. - Да? Все деньги израсходовали на похороны? И я на них не попаду? ОБоже! Она встряхнула головой в горестном смирении, и на минуту показалось,что она снова зарыдает. Но все тем же безжизненным голосом она возобновиласвои вопросы. - Так, значит, все деньги истрачены? - Этого вопроса он боялся больше всего! Как объяснить ей потерю такойуймы денег и еды? С первого взгляда на ее комнату он понял, что ни того, нидругого у нее нет. Наверное, лучше сказать, что все деньги израсходованы. - Немного осталось. - Что случилось? Они у тебя? Айван кивнул, не зная, как все рассказать, потом полез в карман идостал оттуда кучу измятых банкнот. Это была половина из того, что у негоосталось. Он испытывал чувство вины, но здравый смысл велел ему попридержатькое-что для себя. Она едва взглянула на деньги. - И это все? - Да. Она посмотрела на него. Айван чувствовал, как прилив стыда обжигает всеего существо, но она о деньгах и не думала. Она прекрасно понимала, что,несмотря на всю боль и истощение, ей придется сейчас вызвать откуда-то своитак долго откладываемые материнские полномочия, равно как и силу, и энергию,чтобы заставить его к ней прислушаться. - Как же ты поедешь в деревню так поздно? - лицемерно спросила она,притворяясь, что он - простой передатчик сообщения, хотя, пока онапроизносила эту фразу, он уже отрицательно покачал головой. - Я не еду в деревню, - сказал он мягко. - Где же ты собираешься остановиться? Здесь нельзя, сам понимаешь... -Она обвела рукой тесно заставленную комнату. - Я останусь в городе. - Думаешь, в городе легко? Как ты собираешься жить? - Я петь буду, знаешь, мама, я запишу пластинку. Она раздраженно причмокнула, выражая свое решительное неодобрение иглядя на него так, будто он сумасшедший или глупый-преглупый ребенок. - Ты шутишь, да? - В крайнем случае устроюсь на работу. - Его голос был мрачным иупрямым. - Айван, Айван, дитя мое, - что ты будешь делать? На какую работу? Вонтам на углу собираются криминалы - идут срывают замки и врываются к людям вдома и в магазины. - Зачем вы так со мной говорите, мама? - горячо выкрикнул он. - Я вовсене криминал. - Не задавай мне своих глупых вопросов. Завтра же ты вернешься вдеревню. Страх неожиданно придал ей силы и уверенности. Она обстоятельно истрастно описала трудности и лишения городской жизни, изобразила своюсобственную жизнь, одиночество и страх, тяжелую работу, которая высосала изнее жизнь и молодость, нищенский заработок, ежедневные оскорбления. Но что бы она ни говорила, Айван настаивал на том, что никуда непоедет. Он собирается достичь кое-чего; она будет им гордиться. - Ааиие, мальчик мой, - заскулила она, - все говорят точно так же, всемолодые бваи - как один. Но смотри, что происходит: один идет в тюрьму,другой на виселицу. Того из пистолета застрелили, этого ножом зарезали, этотпьяницей стал. - Мама, ничего такого со мной не случится! Со мной все будетпо-другому. Когда я был еще совсем маленьким, я уже знал, что должен сделатьчто-то в этом мире. Это мой шанс. Я не могу вернуться. Ни за что. Он стоялперед ней, задетый за живое, дерзкий, но убежденный в своей правоте. - Ты голоден? - негромко спросила она. - Я не готовлю теперь помногу,но для тебя кое- что найдется. Айван кивнул. Она открыла банку сардин и положила перед ним крохотные рыбешки инемного печенья. Потом вышла во двор и принесла кружку во-дьг, в которойразмешала коричневый сахар. Села на кровать и молча стала смотреть за тем,как он ест. Он справился с едой очень быстро. Она встала и начала что-тоискать в ящике. - Ладно, - сказала она все тем же безжизненным тоном, - раз ты все ужерешил, я дам тебе имя человека, который тебе поможет. - Она полистала Библиюи вынула оттуда визитную карточку. - Если будешь хорошо себя вести, онпостарается найти тебе работу. Айван глянул на карточку. - Священник? - Да. Он тебе поможет. Айван посмотрел с недоверием. - О'кей, мама, спасибо. - И двинулся к двери. - Айван, подожди! Он медленно обернулся. Она безвольно лежала на кровати. - У тебя есть деньги? Возьми эти. Она протянула ему несколько банкнотиз тех, что он только что ей дал. - Все в порядке, мама, я продал несколько своих коз и свинью. - И ты не привез мне из деревни даже несколько манго? - Урожай манго был в этом году плохой, - соврал он, и стыдясь себя,быстрым шагом вышел. Когда дверь за сыном захлопнулась, мисс Дэйзи долго еще лежала молча инеподвижно. Потом поднялась с кровати и встала на мозолистые колени передобразом Иисуса Доброго Пастыря. Раскачиваясь и кланяясь, кланяясь ираскачиваясь, мисс Дэйзи Мартин пристально смотрела на Кровоточащее СердцеИисуса и молилась за своего сына, чтобы "даже если тысяча дьяволов спутаютего шаги, ни один из них не схватил его быстро". Воздух - теплый, сумеречный, пропитанный ароматами пищи, дыма костров идолетающим издали сладким запахом ганджи - ласково гладил кожу Айвана. Ударыбарабанов и псалмопение смолкли, но пурпурная ночь была как живая. Изтемноты соседнего двора донеслась песня: женщина пела глубокимхрипло-сексуальным голосом. Мужской голос твердил что-то невразумительное.Женщина смеялась довольно дразняще. Тяжесть, навалившаяся на Айвана, постепенно его покидала. Его кровьзаиграла от вибраций звуков и запахов. Это было великим утешением после тойгнетущей атмосферы, которую он почувствовал в запертой комнате своей матери.Он вдруг понял, как рад быть подальше от этой подавленной и печальнойженщины, и тут же устыдился своего чувства. Теплый ветерок, овеявший его тело, принес с собой звуки низкогоженского голоса. Радио играло негромко. Айван испытывал невыразимую тоску,один-одинешенек в этой темноте, и одиночество предстало ему в совершеннонезнакомом свете. Стремительный поток жаркой крови пульсировал в его членахи наполнял голову, затем подступал к чреслам. Он чувствовал, что там у неготвердеет, удлиняется, пульсирует с болезненной настойчивостью. Никогда вжизни он еще не ощущал прилив сексуального желания так остро и неуправляемо,так настоятельно. Айван ускорил шаг, хотя и не знал толком, куда держать путь, ибо он былмолодым и сильным и еще не научился страху - или по крайней мере тому, чегоследует бояться. Игроки в домино еще не разошлись. Быть может, стоит с нимипознакомиться? Особенно ему хотелось поближе узнать того броского высокого парня, которого онизвали Жозе. Ему казалось, что он именно такой, каким Айван хочеткогда-нибудь стать: стильный и самоуверенный городской красавец. Но какподойти к ним? Вспомнив смешки парней на перекрестке, он медленно направилсяк играющим, готовый дать задний ход при малейшем проявлении неуважения.Этого, однако, не понадобилось. - Ну как? - небрежно спросил Жозе, не поднимая глаз. - Нашел Дэйзи? - Да, знаешь, - протянул Айван и, ободренный, остановился возле стола.Один из игроков вызывающе шлепнул костяшкой по столу. - Подожди. Он хвастает так, да? - усмехнулся партнер Жозе. - Что он играет, четыре? - спросил Жозе со смехом. - Иисусе, я этого невынесу. - Он поставил костяшку. - Смотри! Что, игра не кончена? - Он глянулна Айвана с заговорщической улыбкой. Айван тоже улыбнулся и одобрительнокивнул. - Значит... Дэйзи твоя мать? - спросил Жозе. - Да. - Меня зовут Жозе, я тут все держу на контроле. Если что понадобится -спроси Жозе. Я всегда тут, просто спроси любого, понимаешь? - Бриз прохладный, - сказал Айван, выдавая свое деревенскоепроисхождение. - Мое имя Айван, но меня зовут Риган. Подспудный смех стал набирать силу, пока Жозе его не пресек. - Твой ход, ман. Над чем вы смеетесь? Айван почувствовал приливблагодарности. - Итак, - размышлял Жозе, проверяя костяшки в руке, - ты продал землю вдеревне и приехал жить в город? Это было наполовину утверждение, наполовину предположение. Из-за стеколтемных очков он наблюдал за Айваном, но голос его не выдавал. - Да, можно сказать и так, - согласился Айван. - Я понимаю, что ты задумал, - задумчиво проговорил Жозе. - Я понимаю,что ты задумал. - Он выставил последние три костяшки и показал пустуюладонь. - Все! Я не буду больше играть, пока вы не расплатитесь. Слишкоммного уже задолжали. У меня хватает дел в городе, чтобы играть с балаболами,которым не чем платить. Правильно, Риган? - обратился он к Айвану. - Справедливо, Жозе, - согласился Айван. Снова приглушенные смешки.Жозе смерил обидчиков строгим взглядом. Эта открыто предлагаемая дружба польстила Айвану. Он хотел сказатьчто-нибудь такое, что восхитило бы всех, доказало бы им, что хоть он иновенький, но вовсе не деревенский олух. Но что? Вдохновение посетило егосвоевременно. Одним из главных городских развлечений и источником домыслов игаданий в деревне был показ движущихся картинок, так завлекающерекламируемый в газетах. Как же называется кинотеатр? Первое, что пришло емуна ум, - "Риальто". Стараясь ничем не выдавать изменений в голосе, онспросил: - А ты знаешь, что сегодня в "Риальто"? - О, - Жозе выказал немалое удивление. - Только что из деревни приехал,а уже знаешь про "Риальто"? - Читал о нем, ман, - сказал Айван и пренебрежительно пожал плечами. Жозе посмотрел на него, словно говоря: с тобой, кажется, все в порядке,деревенский паренек. - Что, братан, хочешь съездить в "Риальто "? - спросил он. - Было бы неплохо, - протянул Айван, как бы говоря, что это лучше, чемничего, хотя и не дело первостепенной важности. Но что может быть лучше, чем попасть первый раз в кино в первый же деньсвоего пребывания в городе, да еще с таким прожженым знатоком городскойжизни, как Жозе? Айван все еще не мог понять, что именно предлагает ему Жозеи не хотел казаться слишком нетерпеливым или бесцеремонным. - Тогда поехали. - Жозе поднялся. - Ты говоришь - с тобой поехали? - Да, ман, почему бы и нет? - сказал Жозе. Айван был так счастлив, чтои не подумал о тех хитрых улыбках, которыми обменялись другие игроки. Жозе,слегка припадая на левую ногу, словно она была короче, чем правая,вызывающей походкой шел по переулку в сопровождении Айвана, который, чутьподпрыгивая, тоже подпускал городского шика в свою походку. - Да, брат, как вижу, ты уже братан с понятиями. Я покажу тебекое-какие хитрости. Тебе нужно немного образования. Никто лучше меня незнает этот город - в нем я родился и в нем вырос. - Бвай, - сказал Айван, - я уже чувствую, что полюблю этот город,знаешь. - Нет проблем, ман, - согласился Жозе и повернул во дворик, где кдереву цепью был прикован мотоцикл. - Видишь, какой кабриолет? - сказал он сгордостью. - Вот это да! - восхищенно прошептал Айван. Он смотрел на гладкуюмашину, чьи металлические дуги и крылья поблескивали в лунном свете, и унего перехватило дыхание. - Жозе, - выдохнул он, - так это твой? Его уважение к Жозе росло с каждой секундой, пока он гадал, как Жозесумел стать владельцем такого изумительного мотоцикла. - В каком-то смысле, да, - беспечно сказал Жозе. - Я использую его всвоей работе. - Больше он ничего не объяснил. - Вот это зверь, ман. Красавец. - Запрыгивай, ман, и теперь только вперед, - скомандовал Жозе, заводямотоцикл. Он раскурил длинный страто-крузер, конусообразную бумагу,начиненную смесью табака и ганджи, пока Айван устраивался сзади. - Времяподжимает, ман, время поджимает. Ай, ман, а ты когда-нибудь ездил на таком? - Много раз, - легко соврал Айван. - Отлично, тогда ты должен знать, что ноги следует держать подальше отглушителя. А то прислонишь их - и ты попал! Мотоцикл затрясся по покрытому рытвинами переулку, оставляя за собойклубы дыма вперемешку с пылью, прежде чем, запнувшись, перешел на ровный гули покатил по ровному асфальту. От ускорения Айван подался назад и чуть неслетел с седла. - Держись как следует, братишка, - предупредил Жозе и вырулил наосвещенную улицу. Одной рукой придерживая шляпу, другой вцепившись в седло,Айван выглядывал из-за плеча Жозе на поток ослепительных встречных огней,очарованный стремительным ощущением скорости, более чистым и возбуждающим,чем в автобусе. Эта езда по гладкому асфальту больше была похожа на полет!Ветер хлестал по глазам, забивая их пылинками и копотью, и потомупроносящийся мимо него мир воспринимался сквозь завесу слез. И что это был за мир! Город совершенно преобразился. Днем он былнедоброжелательным, тягостным, каждый его недостаток, каждое бельмо быливыставлены напоказ; город пугал и угрожал. Сейчас под флером темнотыскрылись все его недостатки, и только искрящиеся оазисы света и цвета,сияющие, как драгоценности, играли на фоне черного бархата. Пурпурные,синие, красные неоновые огни светились в витринах магазинов; тротуары былизапружены как днем, но в электрической ночи толпа была совсем другой и неказалась больше безостановочно бегущей рекой без берегов. Люди образовывалиочаги и водовороты у освещенных дверей клубов и баров, танцевали возлемузыкальных магазинов, где саунд-системы сотрясали ночь волнами возбуждения,многократно умноженного электричеством. Операторы усиливали мощь звука,мобилизовывали киловатты энергии, развертывали новые армиигромкоговорителей, чтобы победить в многолетней войне с саунд-системой напротивоположной стороне улицы. Когда Айван проезжал эти места, внезапныйуровень звука "срывал у него крышу", и он чувствовал физически, теломвибрации от баса. Это называлось "звук и давление". Опьяненный скоростью и звуком, сбитый с толку шквалом новых ощущений ировным рокотом мотоцикла, Айван, несмотря на то что нервы его были напряженыи в ушах стоял звон от всей этой технологической революции, чувствовал себяхолодным как лед и легко держался на седле. - Добро пожаловать в Вавилон, братишка! - крикнул Жозе. Кинотеатр возник в поле его зрения, находясь еще на весьма приличномрасстоянии. Самое высокое и впечатляющее здание, которое Айван когда-либовидел, не столько даже здание, сколько чья-то волшебная фантазия, ставшаяреальностью. Иллюзорный свет окутывал здание кинотеатра, рассыпаясь в ночи,и его выбеленный фасад был разукрашен разноцветными огнями прожекторов,которые уносились прямо в небо и расцвечивали белые стены радужным сиянием.Рынок снов и фантазий, кинотеатр был задуман как баснословное строение,превосходящее своей магией, своим ослепительным видом все те мечты, которыеказались теперь слишком дешевыми. Каждая гигантская буква его названиявозникала из гаммы глубоких вибрирующих цветов. Глаза Айвана были широкораспахнуты от изумления. Трудно было поверить, что это здание действительносуществует, и что каждый, заплатив за входной билет (а любая цена казаласьперед лицом такой красоты ничтожной), может в него войти. Не прошло еще исуток с тех пор, как он покинул ферму мисс Аман-ды, а вот он уже здесь, вожидании мистерий "Риальто". Как жаль, что рядом нет Мирриам и Дадуса,особенно Мирриам. Если бы она увидела это чудо, у нее бы тут же пропали всесомнения в его правоте. Айван последовал за Жозе, бессознательно имитируя его медленнуюразвязную походку. Жозе легко лавировал в толпе. - Бвай, эта очередь слишком длинная, - задумчиво проговорил он, - ну-каподожди меня. Толпа, в основном, состояла из молодежи, не считая нескольких взрослыхпар. Девушки поблескивали напомаженными губами, красными, зелеными, синимиили фиолетовыми в зависимости от того, в какой полосе радуги они находились.Их волосы были приглажены и сверкали лаком, плечи - обольстительно обнажены,тугое яркое джерси обтягивало груди. Они кокетливо улыбались молодым людям вдешевых ярких спортивных шортах. Девушки образовывали свои небольшие группы,юноши - свои, и весьма напряженно воспринимали друг друга: девушкиотчужденно прогуливались с самым безразличным и незаинтересованным видом,юноши вели себя шумно и самоуверенно, поглядывая на девушек жаркими иголодными глазами. Айван был рад, что оказался вместе с Жозе, который не стал становитьсяв очередь. С виду невозмутимый, но, вероятно, скрывающий свою озабоченностьза стеклами темных очков, он рыскал туда-сюда, - большой черный кот,награждающий людей приветствиями прямо как искушенный политик, приберегающийособые почести тем, кому подобает. Несколько подростков проходили мимо, умоляя помочь им не остаться безбилета. - Сэр! - сказал один из них, обращаясь к кому-то из очереди ипротягивая в доказательство пригоршню мелочи, - мне не хватает на билетсовсем чуть-чуть, помогите мне попасть в кино, сэр! - Не приставай понапрасну, сэр, я и сам хочу увидеть кино, понимаешь? Жозе остановился, беспечным жестом подозвал подростков и протянул имнесколько монет с экстравагантной небрежностью испанского гранда, от скуки раздающего милости, в сочетании с коварными расчетамиполитика, набирающего себе голоса. После чего возобновил своюрекогносцировку, пока не увидел наконец тех, кого искал. Возле самой кассыстояла группа приятелей Жозе, встретивших его с воодушевлением. Бодрый,радостный смех, похлопывания по ладоням, тщательно выверенный ритуалвоссоединения. - Вот так встреча, братцы! - Рад видеть тебя, Жозе, привет, ман. - Я опять с вами, братцы. - Здорово. Здорово. - Я привел с собой нового братишку, ребята. Сегодня он ближайший мойприятель. - Жозе подтолкнул вперед до глубины души польщенного Айвана. - Егозовут Риган. - Жозе представил ему парней из очереди: Богарт, Школьник,Легкий Челн, Петер Лорре. Короткие слова приветствий. Айван отнес за счетпокровительства Жозе ту легкость, с которой его приняли. Они стояли иразговаривали, Жозе совершенно игнорировал людей позади себя, словно этововсе не он встрял в очередь. Но после того, как прошло некоторое время, аон оставался стоять, где стоял, кто-то сзади спросил повелительным голосом: - Что такое, ман, ты вклинился, чтобы нарушить очередь? Жозе повернулся, медленно, с умыслом, - пособие для изучения скрытойопасности, поскольку все делалось им с прохладцей и самообладанием. - Что ты сказал, сладкий ты мой? - спросил он с глумливой усмешкой,призванной усилить оскорбление. - Я сказал, что ты хочешь нарушить очередь, - с упрямством проговорилвысокий парень со шрамами на лице. - Да нет, братишка, тебе показалось, - после чего Жозе рассмеялсярасполагающим к себе смехом. Они обменялись продолжительными взглядами. -Как ты мог такое подумать? - И обезоруживающе пожав плечами, покинулочередь, приковав к себе общее внимание и оставив Айвана среди своихприятелей незамеченным. Айван купил билеты. - Кайфово, ман, - одобрил Жозе, присоединившись к нему возле входа. -Мне нравится, как ты держишься. Айван посчитал затраты на лишний билет ничтожной платой за этоткомплимент. Они вошли в просторный зал, уставленный рядами сидений. Напередней стене свисал длинными складками большой блестящий красный занавес.Людей в зале собралось столько, сколько он никогда еще в одном месте невидел. После того как они отыскали свои места, Айван жадными глазамиогляделся по сторонам и с удивлением обнаружил, что они находятся вовсе не вздании: крыши над ними не было. Когда он поднял голову, луна как развыходила из-за облака. Айван пережил необъяснимое чувство обманутости. Весьэтот блистающий огнями фасад оказался всего-навсего высокой стеной! А еслипойдет дождь? Он хотел было спросить об этом у Жозе, но передумал. Такогорода вопрос выставит его невежество, и он опять останется в дураках. В полутьме Айван почувствовал заразительный прилив возбуждения, чувствоединения с окружающими его людьми. Поглядывая па Жозе, он, следуя егопримеру, поудобнее откинулся на сиденье и попробовал расслабиться. Этооказалось невозможным. Он наблюдал за экраном, который сверкал и менялцвета. До начала сеанса оставалось еще несколько минут, но представление уженачалось, обеспеченное не дирекцией кинотеатра, а теми неустойчивымиэлементами среди публики, которым не под силу было выносить спокойноеожидание плененной аудитории. В воздухе явственно ощущался запах ганджи.Айван глянул вверх и увидел, что свет прожекторов прорезывает клубы дыма иисчезает в тропической тьме. Один из сидящих впереди подал первый сигнал. - Цезарь! - крикнул он поверх гула разговоров. По непонятной причиневсе засмеялись. - Цезарь тут, - раздался голос сзади. Снова смех. Через минуту: - Банго Джерри? - Вот он я, Джа, - донеслось из дальнего угла. Опять смех. Через некоторое время раздался пронзительный фальцет девушки,доведенной почти до слез. - Если б я знала, с кем иду, то ни за что не пошла. Чо, отдай мои вещи,ман! - Всхлипывание. - Отдай дочке ее вещи, ман! - прозвучал ироничный голос. - Хорошо, любовь моя, не плачь, - сказал громкий успокаивающий голос,обращаясь скорее к публике, чем к обиженной девушке. - Зачем ты позоришь меня так? - снова проговорил всхлипывающий фальцет. - Смотрите, тут что, оно ничье? - победоносно крикнул мужской голос,снова обращаясь к публике, которая навострила уши, стараясь понять смыслпроисходящего. "Смотрите, тут что". Мужчина встал и поднес что-то к лучам прожектора.Все головы повернулись к нему. Он махал над головой чем-то вроде большого кускаткани. Раздались первые смешки, но большинство людей сидели тихо, стараясьразглядеть предмет. Что это такое, дошло до Айвана только после того, как онуслышал женский голос, конечно же не намеренный такое выносить: - Боже мой, Дольфус, это ведь не женские трусы? В них полдюжины таких,как я, влезет. Трудно сказать, что было смешнее: четкая, хотя и ненамеренная,синхронность публики, грохнувшей от смеха, явный испуг и раздражение вженском голосе или, наконец, двусмысленность ситуации? Чем она была большешокирована - грубой вульгарностью инцидента или неправдоподобно абсурднымразмером нижнего белья? Когда раскаты смеха стали наконец затихать, нашелсятот, кто, обладая даром пародии и мимикрии, крикнул: - Боже мой, Дольфус... - и этого было более чем достаточно. Айван открыто наслаждался грубоватой свободой и юмором. - Вот это и есть Кингстон, - протяжно проговорил Жозе. - Здесь каждый -клоун. Айван немедленно перестал смеяться и принял вид скучающего ибезразличного ко всему человека, который Жозе носил на себе, подобно кепке.Он наблюдал за двумя девушками в соседнем ряду, которые усиленно старалисьпридать своим лицам выражение чопорности и строгого неодобрения. - Они ведут себя неприлично, правда? - Ужасно, моя дорогая, - фыркнула ее подруга, стараясь не рассмеяться.В конце концов она не выдержала и расхихикалась, за что подруга посмотрелана нее с упреком. Глубоко втиснувшись в сиденье, окруженный со всех сторон людьми изаключенный в четырех возвышающихся стенах, Айван чувствовал, что его уноситв другой мир. Он слышал, как снаружи шумит улица, но все это было такимдалеким, таким нереальным... Даже луна, взошедшая прямо над таинственныммногообещающим экраном с его меняющимися цветами, казалась совсем другой, нетой, что всходила над холмами его детства. - Начало сеанса! - крикнул кто-то и захлопал. К нему сталиприсоединяться другие люди, и вскоре уже весь зал охватил однообразный ритмаплодисментов, которые становились все громче и громче. Внезапно свет в зале погас, и аплодисменты уступили место победнымвозгласам. Айван почувствовал, как наэлектризованная атмосфера ожиданияизменилась и мощная спонтанная волна энергии прошла по всему залу. Молодые,черные, бедные, "страдальцы" и дети "страдальцев", они образовали аудиториюнастолько чуткую и восхищенную, настолько впечатлительную и некритичную, чтоих самоотождествление с героями было почти полным. Они с детства былиприучены к миру таинственного, к уличным прорицателям, пророкам иясновидцам, к темным чудодейственным силам, но то, с чем им предстоялостолкнуться, было еще большим таинством. Это таинство открывало им новыемиры, совершенно не похожие на однообразную повседнезность, причем такиемиры, которые в каком-то смысле были не менее реальными и захватывающими,чем она. Это была другая, еще более неотразимая реальность. Вот откуда пошлаэта волна, которая захватила и Айвана. Кисти его рук похолодели, по спине пробежал озноб. Послышалась зловещаявоинственная мелодия государственного гимна "Боже, храни королеву". Занавесраздвигался медленно и, должно быть, не менее драматично, чем Иеговараздвигал предвечную тьму, и вот уже на экране возник гигантскийразноцветный "Юнион Джек", подрагивая складками имперского величия, и быловидно, как каждая его складка трепетно колышется в своей укрупненнойподробности, словно колеблемая могучим ветром. Внезапно на экране появилисьсолдаты в красных мундирах и высоких меховых шапках. Потом невысокая женщинав военной форме на громадной лошади. Королева. Несколько верноподданныхграждан автоматически поднялись с места. Айван тоже начал было подниматься,но кто-то ему крикнул: - Ты, олух, садись! - Смотрите на этих банго! - А ну, садитесь скорее! - Постой-ка, - сказал Жозе, - ты, что ли, и впрямь хотел встать передэтой белой женщиной? - Что ты имеешь в виду, ман? - спросил Айван таким тоном, словно Жозетолько в безумии мог допустить такое. Он намеренно сменил позу, чтобыпродемонстрировать, что просто устраивался поудобнее. Однако те люди, чтовстали, были непоколебимы; терпеливо снося оскорбления и улюлюканья, онивыдерживали позу напряженного внимания до тех пор, пока не смолкли последниезвуки гимна. Называть все это картинками было, конечно же, неправильно. Вовсе некартинки; кино было плывущей реальностью, разворачивающейся подобно самомувремени, оживающему на глазах у зрителя. Когда раздвинулся занавес, стенасловно рухнула, и Айван сросся с другим миром, где бледные люди гигантскихпропорций ходили, говорили, дрались и принимали решения в этой удивительнойи невероятно убедительной реальности. Именно так и воспринимала происходящее окружающая его публика. Людисмеялись, иногда плакали, общались с героями, выкрикивали предостережения иугрозы, в особых случаях швыряли в экран пивные банки и уворачивались отмчащихся на высокой скорости автомобилей или от стреляющих им прямо в лицоревольверов. Это отождествление, впрочем, оставляло место легкому недоверию,оно было спонтанным и кратковременным. Айвану все казалось удивительным и в то же время странным. Он оказалсяв мире высоких серых зданий, населенных неестественно белыми людьми вдлинных пальто, они были немногословны, разговаривали одним уголком рта, а вдругом держали сигарету, грабили банки, спасались от погони на автомобилях,стреляли друг в друга и в полицию и погибали внезапной и насильственнойсмертью. Когда фильм закончился, Айван не мог понять, сколько времени онпродолжался. Охрипший, опустошенный, он откинулся на спинку кресла,ошеломленный пережитым опытом. Никто, однако, не двигался, и вскоре началсяновый фильм. Он полностью затмил предыдущий. Только после того, как он начался,Айван сообразил, что первый фильм был черно-белый, и вместо деревьев повсюдубыл серый бетон и черный асфальт. А второй был наполнен яркими цветами; егодействие происходило на земле с изумительно голубым небом, просторнымиравнинами и высокими горами, где обитали, в основном, лошади и коровы.Невероятно, но он оказался еще лучше первого - и не только благодаря цвету,но благодаря тому миру, который он открывал, такому же чужому, как первый,зато более привычному и узнаваемому, не столь запутанному в человеческихотношениях, прямому и ясному, где поступки людей определяла поруганная честьи где разворачивалась суровая история правосудия и справедливого возмездия. Главным героем фильма был некто Джанго, простой мирный человек,которому довелось сразиться с отрядом безжалостных мародеров. Действиеразворачивалось быстро, подробности были ясны. Мужчины падали, какподкошенные, под градом точно посланных пуль, которые входили в тело сотвратительным чмоканьем. Ножи смертоносно блистали; после удара ногой ротпревращался в месиво крови и зубов. Крупным планом подавалась окровавленнаяплоть. Айван с болью переживал за немногословного Джанго, который переносилжестокие побои, горько страдал вместе с ним, когда убили его жену, разделялего унижение и растущую ярость под пятой творящегося беззакония инадругательства. Когда небольшой отряд врагов, со спрятанными под красные капюшонытрусливыми лицами, выставив перед собой частокол ружей, появился у хижины,где, как они думали, скрывается Джанго, фильму, казалось, настал конец. - Бог мой, это все, они схватят Джанго, - простонал Айван, не в силахсправиться со страхом и тревогой, сдавившими его живот. - Почему бы тебе не заткнуть свой рот? Ты думаешь, герой может умереть?Звездный Мальчик не умирает, ты понял? - В голосе Жозе звучало раздражение.И сразу же после его слов показался Джанго, чудесным образом оказавшийсяпозади отряда. Низкий, одобрительный, утробный гул раздался в зале, превращаясь врадостный, истерический, горловой рев счастливого избавления ивосстановленной справедливости, когда Джанго, один, с хмурым лицом, самоолицетворение праведного возмездия, окинув взглядом убийц в масках, сталосыпать их от бедра заслуженными пулями из своего револьвера. Враговскашивало наземь, подбрасывало в воздух, они катались по земле в гротескныхконвульсиях. Гигант с бородатым лицом, сжатыми челюстями, точеными скулами,безумными глазами, стократно увеличенный до каждой морщинки, пристальновглядывался в зрительный зал - могучая простая сила, ангел-мститель вширокополом сомбреро. Наконец оргия разрушения была завершена. "Вот так! Джанго пленных неберет". Продолжительный эпизод с одиноко стоящей фигурой и усеянным трупамисклоном холма. Зрители пританцовывали и завывали в порыве ликования ещедолго после того, как на экране стало темно. Айван сидел, не в силахподняться с места, и прислушивался к радостному голосу Жозе. - Ты думал, герой может умереть, пока не кончился фильм? Постепенно вопли и возгласы стихли, и толпа, возбужденнопереговариваясь (а некоторые забегали вперед и самостоятельно разыгрываликонцовку), пошла на выход, охваченная нервной энергией, которая так иполыхала огнем среди них, и каждый стал высотой в девять футов, едва касалсяногами земли, не чувствовал боли. В ушах у Айвана все еще звенело металлическое стакатто револьверныхвыстрелов, и образы насилия скакали перед глазами. С кружащейся головой,щурясь на электрический свет, Айван следовал за Жозе в ночь. - Неплохо, правда? - сказал Жозе. - Много действия. - Да, - пробормотал Айван. - Правда. Но каким бы потрясающим не было действие, что-то другое пьянило его.Мир, показанный в фильме, был кровавым и брутальным, это правда. Но это былмир, где справедливость, однажды разбуженная, восстала во всем своемсокрушающем могуществе и оказалась сильнее всех злодеев. Айван подумал, чтоМаас Натти такой мир должен был бы понравиться. - Отлично, братишка, сдается мне, скоро ты подружишься с городом, -сказал Жозе, когда они подошли к мотоциклу. - Да, знаешь, - протянул Айван. - Мне тоже так кажется. - Ну так что же? Хочешь поймать удачу новичка? - Тон Жозе былразвязный. - Ну да, парень. Почему бы нет? - Айван так же небрежно выразилсогласие. Он намеренно избрал этот тон, чтобы скрыть свое полное непониманиетого, о чем говорит Жозе. Возможно, его слова неким образом относились кнарядно одетым, вызывающе прогуливающимся девушкам, которых он видел вкинотеатре, но даже если это было что-то другое, все равно, после всего, чтоон увидел, он пойдет за Жозе хоть на край света. Та же шумная группа мальчишек, что клянчила на билет перед сеансом,заметила, как Жозе заводит мотор, и глаза их загорелись завистью. - Гром и молния! - выдохнули они, когда Жозе развернул мотоцикл. - Лев,лев, черт побери. Айван чувствовал, что удача не оставляет его в эту первую ночь вгороде: он мчался под рев мотора навстречу ветру, перед его внутреннимвзором танцевали красочные образы фильма, и дружба Жозе вместе с восхищениемподростков согревала его нутро. Сидя на мотоцикле позади бесконечноэлегантного и крутого Жозе, он уже совершенно забыл о том, что всегонесколько часов назад был забытым всеми отщепенцем. - Поехали, братец Жозе! Какой кайф ехать так! - восклицал он про себя. Низкое здание из бетонных блоков, казалось, сотрясалось от давлениятяжелых басов, исходивших из гигантских динамиков. - Айя, вот и мы, - протянул Жозе, сделав вираж и подняв облако пыли. Айван увидел яркую вывеску, на которой горящими синими буквами былонаписано "Райские сады". - Вот где мы испытаем удачу новичка, - сказал Жозе, отсалютовавдормэну, который с широкой улыбкой помахал ему рукой. - Мой новый партнер, - сказал Жозе, похлопав Айвана по плечу. - Егозовут Риган. Он недавно в городе, и я показываю ему места, удачу новичка,да? - Что ж, счастливого пути, братец. - Мужчина засмеялся и кивнул Айвану.- Послушай теперь - поскольку ты первый раз в этом доме, первая выпивка - занаш счет, потому что брат Жозе - браток с понятиями. Они прошли через зал с эмалевыми столами и металлическими стульями ивышли на танцплощадку, которая представляла собой не зал, а кафельный пол,окруженный бетонными стенами без крыши. Там было полно людей, которыетанцевали под самую громкую музыку, которую Айван когда-либо слышал. Проходямимо динамика, он почувствовал оттуда ветер и увидел, как колышется егоодежда. Несмотря на отсутствие крыши, здесь стояла влажная жара. Длядеревенского носа Айвана запах потеющей плоти, табака и ганджи, рома игустой парфюмерии был одновременно удушливым и эротичным. Когда его глаза привыкли к полумраку, он увидел стойку бара в одномконце зала, а в другом - что-то вроде кухни, где готовились патти и жареноекозье мясо. Он последовал за Жозе по длинному темному коридору к закрытойдвери. - Кто там? - потребовал ответа чей-то голос, - Жозе. - А еще кто? - Новый браток - с ним все о'кей, он со мной. Дверь щелкнула и открылась. Несколько мужчин и женщин сидели и стояливокруг деревянных столиков, на которых лежали карты и деньги. - Как ты, Жозе? - Ты сегодня счастливчик, Жозе? - Всегда и во всем, ман, - сегодня я показываю этому братку весь район. Несколько пар глаз быстро глянули на Айвана. - Что ж, вот это место, - сказал Жозе с чувством хозяина положения. -Все, что захочешь, здесь найдется: ваппи, покер, тонк, блэк-джек,корона-и-якорь, домино, крэп, все что угодно. Ты чувствуешь удачу? - Бвай, - сказал Айван, с легкой тревогой оглядывая напряженные лица игроков с тяжелыми веками. - Я даже не знаю. - Чо, я вижу, удача с тобой, братец. Можешь сделать небольшую ставку для начала, начать свою жизнь в городе, ман. - Согласен, брат, но чуть позже. Я, видишь ли, хочу сперва оценитьмузыку и вон тех девочек. - Теперь я понимаю, почему тебя зовут Риган. Ты - человек плоти. - Пожалуй, ты прав, и танцор в придачу, - сказал Айван. Прислонясь к стене и потягивая пиво, они наблюдали, как танцующиеотплясывают под тяжелые ритмы. Фэтс Домино жаловался на женщину, которуюникак невозможно удовлетворить, Билл Доггетт выдавал лихой инструментал подназванием "Хонки Тонк". Биг Джо Тернер завывал что-то о Коринке, и ещекто-то был "усталым и больным, болтаясь рядом с тобой". - Айя, вот это звук-и-напор, - сказал Жозе, раскуривая страто-крузер.Он протянул траву Айвану, который старался обращаться с ней как можнобезразличнее, но дым обжег ему горло, и он закашлялся. Он отчаянно пыталсяунять кашель, вдыхая дым через зубы, как, он успел заметить, делает Жозе.Наконец Айван почувствовал прилив: он расслабился, ощутил приятноепокалывание в теле и в легкой беспечной манере стал чутко настраиваться напроисходящее вокруг, захваченный великим и все расширяющимся чувствомуверенности и благости. Пиво уже не было таким горьким. Он не могостановиться в танце, когда жаркая музыка подняла вокруг бурлескные волныфанка, и каждый удар сердца отдавался в его позвоночнике. - Контакт, - сказал Жозе с улыбкой, увидев, что Айвана вставило. - Земля, - ответил Айван и мечтательно улыбнулся. Музыка волнамивх