Глава 8 Додж-Сити и Бут-Хилл

Смерть лучше бесчестия. Отсидев два сеанса "Пальбы у О. К. Коррал", Айван вышел из кинотеатра всостоянии, приближающемся к благодати. Он шествовал по тротуару, подобноВьятту Ирпу, медленной размеренной походкой вооруженного бойца, когда Богартподошел к нему во главе подростков, тут же образовавшей за ним полукруг, какв "Джунглях Черной доски". Айван почувствовал короткий приступ агрессии, нолегко отошел. Богарт улыбался. Это была миссия мира. - Айии, Синий Цвет? - Меня зовут Риган. Они оглядывали друг друга при свете уличного фонаря. Чуть опустивплечи, заложив большие пальцы рук за пояс, Айван щурился сквозь дымовуюзавесу, посматривая на Богарта и его полукруг. - Ну что ж, Риган, значит. Хорошее кино? - Это точно. Внезапно Богарт наклонился и захрипел. Приступ глухого чахоточногокашля заклокотал в его груди. Сделав безуспешную попытку справиться скашлем, он припал, сгибаемый силой приступа, на одно колено. Казалось, емунедолго уже оставалось жить в этом мире. Наконец он поднялся, прерывистовтягивая воздух в свою покалеченную грудь, а в его ладони как бы случайнооказался раскрытый нож-рачет. По лицу гуляла с трудом сдерживаемая злоба. - Оооуи! - крикнул Айван, смеясь от удовольствия и неподдельноговосхищения. - Док Холидей, черт возьми! Он узнал эту сцену: Керк Дуглас в роли чахоточного Доктора при смерти.Этой ролью Дуглас изрядно попортил легкие и гортань целому поколениюмолодежи Западного Кингстона, Но эта фраза сделала их друзьями. Богартприобрел новобранца. - Мы на ранчо идем. Прогуляйся с нами. - Ну что ж, - Айван принял предложение. Он шел рядом с Богартом по темным улицам. Парни вокруг них смеялись,кричали, кашляли, обсуждали фильм. Айван, шагая налегке, счастливый отбуйного дружеского обмена чувствами, предложил свою пачку "Четыре туза".Единственный раз он испытал напряжение, когда они миновали темные и мрачныеочертания Молитвенного дома, в отчаянном порыве устремленного к небу. Один из парней подхватил свисающую ветку, стукнул ею по цинковой оградеи крикнул: - Пастор Козлиная Борода, ты, старый пиздострадатсль, вставай давай! Яговорю - подъем, Козлиная Борода, чертов воскресный врун! Компания кричала и освистывала молчащий Молитвенный дом. Айван былошеломлен. До сего момента он не мог себе и представить, что кто-то можетдумать о пасторе не с тем пиететом и страхом, который разделяли всеобитатели прихода. Он уже ждал, что сейчас выбежит Длиньша и отомстит заоскорбление пастора. Но... эти молодцы, они ничего не боятся, подумал он,ускоряя шаги. Может быть, надо было защитить пастора? Только оставивМолитвенный дом далеко позади, он сумел присоединиться к шуткам шумнойватаги. Пастор Козлиная Борода, старый хрен, а? Он смаковал эту фразу игромко смеялся. Никогда отныне моральный авторитет пастора Рамсая не будетдля него непререкаемым. "Старый хрен! Черт! " Смеясь и горланя, они достигли канавы, отделявшей Тренчтаун отостального города, и прошли вдоль цинковой ограды, пока не отыскали тамдыру. Айван вместе со всеми оказался на бетонном блоке, скрывающем сточныеводы, с которого было видно все расстилавшееся внизу скопище лачуг,бесформенно кишащий город в городе. Они пробежали вдоль зажатой в бетонканавы, пока не оказались у мостика, перебрались через него и направились поузкой тропинке в рощу, поросшую густым кустарником. На вырубке в глубинерощи стояла небольшая лачуга, возле нее, озаренные светом лампы, трое парнейиграли в карты. К дереву, под которым они играли, была прибита дощечка свыжженными в стиле вестернов буквами: РАНЧО СОЛТ-ЛЭЙК-СИТИ Смерть лучше бесчестья БУТ-ХИЛЛ 5 ЯРДОВ - Это наше ранчо, - объяснил Богарт, - Мы тут все контролируем, тутсобираемся. - Хорошо здесь, - одобрительно кивнул Айван. - Вот брат Риган - будет теперь вместе с нами - Таковы были словаБогарта. Айван получил несколько одобрительно-приветственных взглядов, несколькокивков и бор-мотаний благорасположения, и таким образом стал своим. Ониобнесли по кругу священный чалис, трубку кучи, и расселись возле костра надраных сиденьях от старых автомобилей. При свете костра Айван узнавал знакомые лица и, пока легкий разговорперелетал с места на место, вспоминал их имена. Парней было человек десять,все его возраста. Никто, за исключением Черного Лероя, которого звали так,чтобы отличить от Индуса Лероя с ранчо Додж-Сити, не откликался на имя,полученное при рождении. Все носили крутые клички в два слога, лучший товарпресс-агентов Голливуда - звучные имена, которые следовало произносить сустрашающей интонацией: Кагни, Бендикс, Богарт, Видмарк. В том случае, еслиноситель имени был достаточно плохой, но его собственная фамилия быласлишком обыденной и ей недоставало поэтической и драматической угрозы, дляусиления звучания использовалось полное имя: Эдвард Джи Робинсон, СиднейГринстрит и Питер Лорре. Для Айвана это был головокружительный опыт: присвете костра на краю сточной канавы - прогулка с королями... Ребята отождествляли себя с актерами, а не с киногероями, созданиямиэфемерными и мимолетными. В этом и заключался талант актеров - сделать своихперсонажей достаточно плохими, и эта их особенность переходила из фильма вфильм, так что споры велись порой вокруг того, кто хуже: Богарт или Видмарк.Как-то двух деревенских парней, взявших себе имена Джесси Джеймс и ГенералКастер, подняли на смех: они не уловили тонкой грани между реальным ивоображаемым. Их выбор вызвал столько презрения и насмешек, что пришлосьвскоре отказаться от "имен этих мертвецов". Вот здесь и началось подлинное образование Айвана. Подросткирасполагались возле костра и задумчиво беседовали, подпуская в разговорнебрежную крутизну и обороты, присущие настоящим мачо. Их стиль былагрессивным, юмор циничным, бравада нескончаемой. С внезапной проворностьювыхватывали они свои окапи, вездесущие дешевые немецкие складные ножи,известные в прессе как ножи-рачеты, оружие свободного человека в районесточных канав и трущоб. Закон чести требовал того, чтобы любой жест вызова,малейшая нота неуважения были встречены подобающим образом. Но если ты могмгновенно выхватить зловещее кривое лезвие и блеснуть им со стильной грациейковбоя, крутящего на пальце шестизарядный кольт, этого было вполнедостаточно и никаких реальных ран не требовалось, их могли скорее расценитькак знак неотесанности. Так продолжалось до тех пор, пока не был зарезанголовокружительно быстрый Петер Лорре. Это сделал укороченным мачете одинмастер, неуклюжий деревенский парень, который называл себя Уильям Бендикс итак и не понял разницу между изящным стилем и брутальной силой - междуискусством и убийством. Все это очень возбуждало Айвана. Но в ту первую ночь он сильнонервничал. Гнев пастора Рамсая тяготил его, как огромный черный стервятник,усевшийся на плечи. В каждом звуке, доносившемся из темноты, ему мерещилсяотряд полиции, готовый на них наброситься. Это была одна из тех "бандбеззаконной молодежи и вершителей зла", которые всегда осуждал пастор.Слушая, как они хвастаются тем, что они сделали, делают и будут делать,Айван пришел к выводу, что в целом пастор был прав. Поэтому, когда Видмарк поднялся, объявил всем, что у него срочное дело,и, погладив свой пах, пояснил суть этого дела, Айван улучил момент. - Бвай, у меня тоже есть важное дело, понимаешь? - протянул он. - Хорошо, вы двое проведете нашего брата по дороге, - скомандовалБогарт, - он первый раз с нами и не знает местности. Оказавшись в безопасности своей комнаты в тени Молитвенного дома, Айванпонял всю глупость своих страхов, сразу же затосковал по возбужденнойатмосфере ранчо и пожалел о том, что не сидит вместе со всеми у костра. Одноон знал: прежде чем идти туда снова, ему необходимо купить хороший окапи,красивый на вид и устрашающий, быть может, с инкрустированной рукояткой, каку револьвера, и с поблескивающим голубым лезвием. Мир Айвана невероятно расширился. Теперь было место, куда он могприходить между двумя киносеансами. Поздно вечером он тихонько удирал изМолитвенного дома, зная, что на ранчо есть приятели, с которыми можнопрогуляться, сходить на танцы, побродить по улицам, оценить гуляющих налегкеи быстрых на язык проворных молодых девушек с жадными глазами. Он изучалполитическую географию городка лачуг, территорий ранчо, расположенных возлеповорота бетонного шоссе у сточной канавы. Айван ужасно боялся, что скоро его друзья откроют, где он живет, иподнимут его на смех, тем более что они с таким презрением откосятся кпастору и его деяниям. Но когда это наконец произошло, он с удивлениемобнаружил, что почти никакой реакции не последовало. Под покровом жестокойриторики и воинственных жестов скрывались почти такие же жизни, как и унего; все прекрасно понимали, чего стоит борьба за выживание. ПодобноАйвану, многие из этих ловких уличных городских парней не так давно приехалииз деревни. Богарт, само хладнокровие, неоспоримый вожак, человек, внушающийуважение, днем звался Изекиль Смит и был учеником механика. Другие былиучениками плотников, строителей или криминалов, как Кагни. Каждый боролся зажизнь как мог: продавал газеты, мыл автомобили, выполнял "дневную работу"или, в случае крайней необходимости, попрошайничал или воровал на улице.Некоторые были "садовыми мальчиками" в коттеджах и особняках на холмах,которые Айван навсегда запомнил как место страха и унижения. Но по ночам, когда хозяева трусливо прятались за запертыми железнымиворотами и высокими стенами, их садовые мальчики облачались в своих лачугахв полную ночную форму. Они клали в карман окапи, отзывались только на боевыеимена и направлялись в сторону ранчо в поисках доброй компании, возбуждающихприключений и крутой репутации. Ранчо окружали нижний город. На холмах в восточной части города, возлеканав городка лачуг в центре и в заболоченной местности на западе молодыелюди и подростки рассаживались вокруг мерцающих костров, называя эти местаДодж-Сити, Бут-Хилл, Кухня Ада, Эль Пасо, Дюранго и даже Никозия (на Кипре вто время процветал терроризм). Они курили ганджу, мечтали о доблести игеройстве, проклинали богатых, "выскочек" и полицию, особенно же ее элитныйЛетучий Отряд, - своих заклятых врагов. Время от времени, с почти равнымиинтервалами, церковные кафедры сотрясались в очередном приступе осуждения"беззаконной молодежи и вершителей зла", и заголовки газет призывали всехобратить внимание на опасность, которая исходила от этих банд, притаившихсяв "складках социального полотна". Летучий Отряд совершал свои "молниеносныерейды", и какое-то время ранчо стояли опустевшие, а банды рассеивались. Дотех пор, пока общество в очередной раз все не забывало. На ранчо Айван проходил свою вторую школу улицы и на сей раз не былаутсайдером. Он узнавал о самых плохих парнях и сумасшедших, живых имертвых, о людях великого авторитета и короткой жизни, и мечтал о подвигах,которые ему удастся совершить. Но несмотря на то, что они проклиналибогатых, их посещали сладкие фантазии о "больших деньгах" и внезапносвалившемся благополучии. Каждый знал такого же, как они, парня, которыйвыиграл на скачках, сорвал банк в китайскую лотерею или получил "денежнуюработу ". Или Мордашку, которому посчастливилось найти свою фортуну вкровати пожилой белой леди и зарабатывать деньги, мало-помалу "выполняяночную работу". Или же это было большое самфи, великая удача плута, которая,знали они, хотя бы раз в жизни выпадает каждому человеку - нужен толькобыстрый ум, чтобы ее заметить, и крепкие нервы, чтобы не упустить. А еслинет, то - как любил говорить Богарт, потому что это звучало круто - "Живибыстро, умри молодым, оставь красивый труп". И всякий раз, когда Айван этослышал, ему приходил на ум Кагни. Кагни был высочайшим специалистом "хва-тай-и-беги", революционером всвоей профессии, которую он усовершенствовал в соответствии с духомнаучно-технической эпохи. Приземистый и мускулистый парень, он, приходя ввозбуждение, заикался и потому говорил очень мало. Он был необычайно силени, подобно акробату, обладал изумительным чувством равновесия, талантомрасчета и железными нервами, когда, пригнувшись к низкому рулю, ехал насвоем велосипеде, который прозвал "мустангом". В самое пекло, когда окнаавтомобилей были открыты и они еле-еле ползли по запруженным улицам, Кагнилавировал на своем "мустанге " по улице, высматривая беззаботно брошенный насиденье или колени бумажник или кошелек. Не один водитель клялся, что неуспевал он нажать на сигнал или вывернуть руль, как часы взлетали с еголадони, словно подхваченные порывом ветра, и он замечал только два несущихсяпо тротуару велосипедных колеса. Все делалось настолько молниеносно, чтоникто не мог даже как следует описать случившееся, а парни говорили, что,если у водителя кольцо сидит на пальце неплотно, Кагни, не переставаякрутить педали, положит его себе в карман. Кагни, коренастый атлет, артист, в своем роде гений, модернизировалустаревшую схему, создав совершенное средство для раскрытия своегоуникального дара - умения сохранять равновесие и мгновенно рассчитыватьрасстояние и скорость. Лишенный дара ясной речи, он стал мастером движения играции. После него профессия "хватай-и-беги" не останется прежней, и всяподнявшаяся за ним армия подражателей, какими бы классными - как Легкий Челнили Медноголовый - они ни были, оказывалась лишь тенью великого мастера.Кагни, который ни разу не попадался, с которым никто не мог сравниться, таки не дожил до того дня, когда замедляются рефлексы, дрожат ноги, подводитрасчет, слабеет воля и чувство уверенности, когда с возрастом блистательныйсветоч гения меркнет. На вершине своих возможностей Кати в тридцатиградуснуюжару проделывал свой обычный рейд по трем полосам движения, навстречумигающему светофору, и все было бы как прежде, если бы не паникер-американецв спортивной машине, который подрезал его на скорости пятьдесят миль в час.В бумажнике, найденном в обломках велосипеда, лежало всего два доллара.Плачущий водитель утверждал, что не видел Кагни... и, вероятно, это былополной правдой. Днем Айван выполнял свою работу, исправно посещал церковнуюслужбу и пел в хоре, с рвением обучаясь у мистера Брауна, требовательного, вкакой-то мере условного главы хора. Ночь преображала его в отчаянногодеспе-радо собственного воображения. Он слонялся по улицам с Богартом идругими парнями, ходил на блюзовые танцы, где преобладала пропущенная черезмощные усилители черная американская музыка, встречался с другимикомпаниями, спасался от лап и когтей Вавилона и гонял с Джоном Уэйном, ГарриКупером и Уайлд Биллом Элиотом от Форта Апачей до Рио Лобос.