Глава 11. Ты получишь все, что ты хотел

ВЕРСИЯ ВАВИЛОНА Молодая женщина сладко зевнула и потянулась в кровати, по-кошачьивыгнув спину. Она проснулась на удивление бодрой, ощущая румянец на своемлице и чувствуя, что в ней появилась какая-то незнакомая свежесть. Онапривстала и, словно чего-то ожидая, стала осматривать спальню, в которойгосподствовала одна просторная кровать. На фоне простыней цвета какао еерастрепанные светлые волосы и чуть загоревшая кожа составляли приятныйконтраст. Когда она увидела, что комната пуста, тревога ожидания исчезла изее глаз. Все-таки она прекрасно себя чувствовала, ощущая в теле одновременнонаполненность, легкость, приятное чувство утомления, наступающее послехорошего секса, легкого спиртного и марихуаны. Она зевнула и сновапотянулась, на этот раз сладострастно, заметив свое отражение в висевшем вдальнем углу на стене зеркале. В комнате было сумеречно и прохладно, стояллегкий, чуть возбуждающий запах, сочетающий в себе сладкий дым, секс имускусный дух самца. Ее одежды нигде не было. Странно. Она вспомнила ходсобытий, путь от гостиной до кровати, Который обозначили сбрасываемыеодежды. Он не выглядел человеком, который будет за тобой прибирать, носейчас комната производила самое безупречное впечатление. В доме доносилисьотдаленные звуки. Она вспомнила, что дом показался ей очень большим, иначала гадать, сколько человек здесь живет. Кажется, семьи у него нет. Ногде же он? Она начала нервничать - без одежды ей было как-то не по себе.Комната ее восхитила. Две большие картины на одной стене, дваполуабстрактных пейзажа, написанных грубыми тепло-зелеными, коричневыми икрасными мазками, обозначающими море, джунгли и солнце. Возле другой стеныстояла самая изощренная стереосистема, которую она когда-либо, не считаякинотеатров, видела: с металлическими поверхностями и линиями, совершенно негармонирующими с природными пейзажами и спинкой кровати из красного дерева.Она снова глянула на себя в зеркало. Недурственный вид, подумала она, всамый раз для "Плейбоя". Эта мысль слегка ее шокировала, но и, надопризнаться, польстила. В зеркале она увидела, что со спинки кровати что-тосвисает, перебралась поближе и увидела, что это револьвер в кобуре.Револьвера она не помнила; после того как они покинули гостиницу, весь вечерпоказался ей сплошным приятным и волнующим путешествием. Она почувствоваласебя авантюристкой и подумала о том, что пошлет своим подругам домойзабавную открытку. Но этот револьвер, который он наверняка повсюду с собойтаскает? По спине пробежал легкий предостерегающий холодок страха. Ей ненравились револьверы, и до сих пор она не знала ни одного человека, укоторого было бы оружие и который носил бы его весь день с собой и спал сним в кровати. Ну что ж! Другая культура - другие законы. Она пожалела отом, что его почти не запомнила. Внутри ее бедер, впрочем, сохранилисьприятные воспоминания. Он был очень сильный, это она хорошо помнила,настойчивый и неутомимый. И большой. Она еще раз потянулась и широкоулыбнулась. Где-то поблизости раздался звук спускаемой воды и послышались шаги. Оналегла на спину и закрыла глаза. Его крепкое мускулистое тело начинало слегка обрастать жирком. Когда онвошел в комнату, у нее создалось впечатление солидной и слегка располневшейвласти. На нем было одно только полотенце, обернутое вокруг массивнойпоясницы, которая вполне могла принадлежать громоздкому животному. Онанаблюдала, как он идет в угол комнаты, чтобы переодеться, разочарованнаяего, пожалуй, осуждающим взглядом, брошенным в сторону кровати. Не молодой ине старый, с козлиной бородкой, кожа оливкового цвета. Лицо его тоже началоуже отекать, чуть заплывшие глаза и толстые чувственные губы - лицочеловека, который живет слишком хорошей жизнью. В его лице, в теле, в том,как он двигался, была какая-то властная самоуверенность, мужскоевысокомерие, настолько естественное, что поначалу она совсем не так егопоняла. Он был занят: смазывал щеки кремом и расчесывал и умасливал свои чутьвьющиеся волосы. Она увидела, как он присыпает тальком густую поросль волосна груди и в паху. Он рассматривал себя в зеркале с серьезностью человека,покупающего скаковую лошадь. Интересно, подумала она, остался бы он таким жепоглощенным собой, если бы знал, что за ним наблюдают? Она приятно зевнула ипотянулась, выгнув спину так, что ее молодые груди поднялись вверх. - Ты уже проснулась? Доброе утро, - сказал он, по-прежнему глядя насебя в зеркало. - Привет. - Она тепло улыбнулась. Он посмотрел на нее. - У меня были дела, не хотел тебя будить. - Хорошо было бы, конечно... проснуться вместе. - В другой раз. Ты собираешься возвращаться в отель? Могу тебяподбросить. - Где мы? - На Каменном Холме, прямо над городом. - Мне нравится твой дом, просто замечательный. - Спасибо. - Я буквально влюблена в твой остров. - В другом месте нам и не жить. - Я знаю, не упрекай себя. Здесь так прекрасно. Самое эротичное место,где я была. Впервые он взглянул прямо на нее и улыбнулся. - Ты уверена, что это остров? - О да, конечно, все здесь - дом, трава, горы, луна и особенно ты. - Мы хорошо обращаемся с женщинами, - сказал он. - Этим и известны. - А где моя одежда? Он позвонил в звонок, и не успела она прикрыться, как в дверяхпоявилась молодая черная женщина. - Да, сэр? - Одежда леди готова? - Да, сэр. - Принеси ее сюда. Девушка ушла и вскоре вернулась с аккуратно сложенной, явно почищеннойи выглаженной одеждой. - Спасибо. - Девушке, которая, впрочем, уже ушла, досталась особеннотеплая улыбка. - Кто это? Удивительная красавица. - Да, и всего лишь шестнадцать лет. - Судя по его голосу, он, казалось,отнес ее похвалу к себе. - Но как хорошо развита для своего возраста! - На этом острове все созревает рано, - сказал он и достал из шкафалегкий пиджак с жакетом. - Какой прелестный! - Тебе нравится? У меня в центре города есть портной, который шьет назаказ. Не ездить же в Майами покупать себе одежду. Я поддерживаю местнуюпромышленность. Так лучше для нашей страны. - В его голосе звучала гордостьпатриота и гражданина. - Поставить музыку? - И, не дожидаясь ответа, подошелк стереосистеме. - Ты всегда спишь с револьвером? - Всегда - и ради твоей безопасности тоже. - Но зачем? - Лучше иметь его без нужды, чем в случае нужды не иметь. - Он был явнодоволен своей формулировкой. - Но в каком случае он может тебе потребоваться? - Слушай-ка, бэби, - его голос стал мрачно- язвительным, - на этомострове полно людей, которые не желают работать. Хотят всего, а вот делатьне хотят ничего. Ты поняла меня? Некоторые живут как звери - врываются клюдям в дома, убивают их, берут себе все, что хотят. То, что у меня есть, -это мое. Я заработал все тяжелым трудом, и ни один ниггер не вломится сюда иничего здесь не возьмет. - Так все плохо, да? - Хуже некуда. - Который час? - спросила она, понимая, что лучше сменить темуразговора. - Около двенадцати. Ты хочешь есть? - Если честно, то умираю с голоду. - Отлично. Мне нравятся женщины, которые едят с аппетитом. - А что у тебя на завтрак? - Все, что пожелаешь. - Выбор за тобой. - Вероятно, все уже готово. Я постараюсь показать тебе настоящееджамайское гостеприимство. - Ты уже показал. - Улыбка сияла на ее лице. - Ты еще ничего не видела, бэби, нам приготовили традиционныйджамайский завтрак, который в гостинице тебе не подадут. На что ты таксмотришь, а? - На тебя, - негромко сказала она, и ее глаза обольстительнозагорелись. - А что во мне такого? - спросил он, тронув рукой бородку и усы. - Твое лицо - сильное, мужественное, но и чувственное, оченьпривлекательное. - Она могла заметить, что это ему польстило. - Кем ты себясчитаешь, белым или черным? - Джамайцем. - Но каким джамайцсм? - Американцы, - и он покачал головой, - вы все время думаете о расах.Мы - нет, понимаешь. - Что? - воскликнула она. Он протянул руку и включил музыку. - Ты прекрасная женщина. Одевайся и пойдем завтракать. У меня сегоднянесколько встреч. Комната наполнилась пульсациями захватывающих эротических ритмов,которые они называли реггей. Ди-джей, по говору джамаец, без особого успехаимитирующий черных американцев, балаболил что-то о "жарком пирожке прямо изимперии Хилтона". - Эй, тебя ведь зовут Хилтон? - В музыкальном бизнесе - да, это я. - Бизнесе? Он сказал: империя, ты, значит, император? - Чисто ди-джейские глупости, - скромно ответил он. - Император, скажуттоже! - А ты забавный... забавный и очень милый, - сказала она императору. -Выходит, ты богат? Он громко рассмеялся. - Не очень, но на жизнь хватает. Нужно еще оставить кое-чтородственникам, чтобы им было за что драться. Живем всего один раз, и потомужить надо хорошо. Снова в его голосе проступили нотки умудренности и глубины. - Так у тебя есть семья? - Если ты имеешь в виду жену и детей, то нет, ничего такого. - Неужели ты не был женат? В ее голосе прозвучало открытое недоверие. - Не понимаю, зачем покупать корову, если есть бесплатное молоко? -сказал он и от всего сердца рассмеялся. - В чем дело? - спросил он, заметивее озабоченный взгляд. - Я думаю, что буду выглядеть более солидно, если надену что-нибудьчерное. - Нет проблем, - ответил он, указывая на шкаф. - Взгляни там, может, что-то и приглянется. Шкаф был полон. - О мой Бог! У тебя правда не было жены? - Никогда ничего такого. Это досталось от друзей. Она прошлась по одежде и выбрала себе вечерний костюм. Он оказался ейвпору. - Очень мило, - сказал он. - Он тебе идет, дарю его. На память обо мне. - Я не могу принять такой подарок. - Не бери в голову, пойдем завтракать. Он вставил кобуру в ремень и прикрыл сверху просторной рубахой. - Тебе это разрешено? - Я бизнесмен, и страна нуждается во мне. Я даю людям работу, вкладываюденьги. Я должен защищать свою жизнь и имущество, так ведь? Они прошли через весь дом и вышли в патио, затененное большим деревомманго. - Бог мой, - вздохнула она, - настоящий рай. Окруженное папоротниками в больших горшках и другими тропическимирастениями с широкими листьями самых разных расцветок и форм, патионаходилось в прохладной тени. Ослепительно резкий солнечный свет, казалось,похрустывал лучами на белых и красных гибискусах и бугенвиллиях. Совсемнеподалеку был голубой океан, простирающийся до самого горизонта. - Бог мой, я, наверное, вконец обкурилась? Ты каждое утро здесьзавтракаешь и видишь все это? Вероятно, в ее голосе прозвучала обвинительная нотка, хотя она вовсе несобиралась говорить в таком тоне. Он коротко ответил: "Я это заслужил".Потом улыбнулся довольной улыбкой собственника, словно это он нес личнуюответственность за все красоты здешнего ландшафта. "Еда остывает". Онподвинул ей стул. На столе было накрыто на двоих, но хватило бы и на десятерых. Еда быланепривычной на вкус, очень пестрой, со множеством экзотических приправ. - Ты должен про все мне рассказать, - сказала она. - Как всезамечательно! - Девушка превосходно готовит. Я сам ее учил. Когда она спустилась сюдас гор, она не могла отличить ножа от вилки. Казалось, он гордится этим. - Даже не хочется ничего портить, - сказала она. - Еда для того, чтобы есть, - ответил он. - Попробуй. Он ел много, со смаком, и скулы его ходили вверх-вниз с методичностью ипроворством прожорливого морского плотоядного. Равномерный ритм его жеванияпрерывался лишь тогда, когда он рассказывал про то или иное блюдо. - Для американской женщины у тебя отличный аппетит, это хорошо, -кивнул он одобрительно. - Как все вкусно и, кроме того, хороший секс разбудил во мнепрожорливость. Я знаю, - ответил он. - У меня есть старый приятель, владелецгостиницы. Он говорит, что по тому, как парочка утром ест завтрак, можноточно сказать, как они ночью трахались. Особенно это касается женщин. Он громко рассмеялся, с удовольствием потер живот и подмигнул девушке,которая стояла по ту сторону стола. Она послушно захихикала. Он откинулсяназад, одобрительно осмотрел остатки еды на тарелке и сделал легкий жест,пощелкивая при этом пальцами. Девушка принялась с молчаливым проворствомвытирать стол. - Кажется, я съел бы чего-нибудь еще, - задумчиво сказал он. Девушкасмотрела на него в напряженном ожидании. - Зельда, у нас еще остались молокиселедки, а? Отлично! Поджарь мне одну, хорошо? Девушка принесла большую коричневую молоку, выглядевшую как отбивная.Он перехватил тарелку прежде, чем она успела поставить ее на стол, ипонюхал. - Ааах, - вздохнул он, и его глаза загорелись чем-то близким кправедному пылу. - Какая вкуснятина! Какая вкуснятина! После шпанской мушки- лучшее, что есть в мире. Возьми себе на заметку. Устрицы по сравнению сэтим - чистая глупость. - Он поддел кусок вилкой, пожевал его с закрытымиглазами, проглотил и просиял. - Мне нравятся мужчины, которые едят с удовольствием, - сказала она. Он съел еще кусок, потом спросил: - Откуда ты, говоришь, родом? - Из Утики, штат Нью-Йорк. Сейчас там двадцать градусов мороза и лежитснег. - У меня двоюродная сестра живет в Бруклине, - сказал он. - А ты,значит, учительница? - Разве я тебе говорила? Да, учительница третьего класса. - По-моему, ты не учительница третьего класса, а фотомодель первогокласса или кинозвезда. - Я, наверное, должна тебя поблагодарить за комплимент? Так вот почемуты смотришь на меня с такой настойчивостью, что я попала под твой гипноз иничем не могу его парировать? - Нет, - ответил он, - все потому, что у тебя самая лучшая батти,которую я видел у белой женщины. Его улыбка выражала одновременно комплимент и насмешку. - Оу, - вырвалось у нее. - Пойдем - я подброшу тебя. Ты, говоришь, остановилась в "Шератоне"? - Спасибо, Зельда, за твои деликатесы, - сказала она, и была удостоеназастенчивой улыбки. Возле парадного фасада человек, наводивший последний глянец наудивительно длинный белый автомобиль с откидным верхом, придержал для нихдвери. - Вниз или вверх? - спросил он. - Вниз. Верх автомобиля бесшумно опал, и солнечный свет наполнил кабину. Вконце наклонного газона перед ними раскинулся безбрежный океан. - Как далеко, - сказала она, сощурив глаза, - как безумно далеко. Он возился с солнечными очками. - Знаешь, - сказал он, - как-то ко мне приезжал один человек - писательтакой-то. Он сидел как раз здесь, смотрел на дом и на весь этот вид. Изнаешь, что он сказал? Он сказал, что, если бы жил в этом доме, то нанял быспециального служащего, который раз в месяц приходил бы к нему и бил палкой. - Ты шутишь? А зачем? - Вот и я задал ему этот вопрос, приняв его за чокнутого. У нас здесьмного таких. Но сейчас мне кажется, что он, наверное, чертов коммунист. - Так зачем он хотел, чтобы его били? - Он сказал, что каждому, кто живет здесь и каждое утро видит все это,нужно раз в месяц напоминать, что он не Бог. Его живот затрясся от смеха. - Понравился тебе рассказ? - Да, не считая битья. Машина двигалась мощно и почти бесшумно. Он жал на рычаги, как гонщик"Формулы-1", отважно бросая автомобиль в крутые виражи, и делал это сбезупречным расчетом и крутизной, сигналя встречному потоку нетерпеливымигудками. За исключением крутых поворотов и разверзающихся пропастей, оначувствовала себя вполне безопасно; большая машина рычала, ворчала иустойчиво держалась на дороге. Она откинулась на сиденье и предоставиласолнцу и ветру ласкать ее лицо. Мимо проносились белые виллы, рассевшиеся нахолмах, этих башнях земли. - Какой день! - кричала она. - Какая машина! - Чо, мне эта уже надоела, - сказал он беспечно, - я заказал новую -"Мерседес" блевотно-зеленого цвета. - Ум-м, - пробормотала она, и промолчала остальную часть пути, чувствуяприлив тепла к этому вульгарному и сильному человеку с револьвером запоясом. Он смотрел, как она идет к гостинице чуть покачивающейся походкойдлинноногой фотомодели, которую, как он заметил, перенимают все американки,когда думают, что за ними наблюдают. "Хорошая сучка! Какая у нее батти! Этитуристки, парень, делают все. Нет ничего такого, что бы они не сделали". Когда он отъехал от гостиницы, начался настоящий город - жаркий,кишащий, с дорогами, напоминавшими минные поля. Если чертово правительствоничего не сделает с дорогами, он перестанет ездить на этой машине в город!Автомобиль с откинутым верхом, сверкающий на солнце как зеркало, привлекалвнимание всей улицы. Ему нравилось это внимание. То и дело раздавалсяодобрительный свист. Молодые парни не отрывали глаз от машины и кричали: - Зверь-машина, сэр, как быстро она ездит? - Быстро, быстро! - кричал он, газуя, чтобы произвести на нихвпечатление. Это, подумал он с удовлетворением, еще старая Джамайка, средниеклассы, вкладывающие в элегантность более состоятельных господ своюсобственную гордость. Но сейчас такое все реже, сейчас положение в обществевсе больше напоминает классовую войну. Пешеходы и велосипедисты отказываютсяуступать дорогу. И не дай Бог, если заденешь кого-нибудь автомобилем! Ходилиистории про водителей, которых толпа вытаскивала после аварии из машины иизбивала до полусмерти. Но даппи, как гласит пословица, сами знают, когопугать. Куаши пусть сначала хорошенько подумают, прежде чем связываться сним. 357-ой "Магнум" у него за поясом - не шутки ради. Ты только посмотри наэтого парня! Думает, вся улица принадлежит ему. Он просигналил и проревелмотором. Парень, казалось, не слышит. - В чем дело? Ты платишь больше налогов, чем все остальные, май? -крикнул он ему. - Езжай, фараон, угнетатель, - ответил парень, сделав непристойный жеств сторону автомобиля. - Ты, жопа гнусная, только дотронься до него, - бросил он свой вызов. Он привык к подобным репликам: в некоем странном смысле они былинеобходимой частью его жизни и его личности. Черт, уже почти два часа. Емуне стоило столько времени проводить с этой туристкой. Но почему бы и нет?Черт возьми, он же здоровый человек, которому нравятся женщины, и он отличносо всем этим справляется! Все эти недавние разговоры про "гражданский долг",про так называемые патриотические обязательства. Все эти белые женщины, какмуравьи, снующие туда-сюда, бросаются к нему в кровать и ведут себя так,словно из их дерьма пекут в Голливуде пирожки. И ко всему прочему, хотя идержат себя с таким высокомерием, готовы трахаться хоть с первым попавшимсячерным швейцаром или официантом. Есть еще здесь люди, которые способныпоказать им, что не все черные на этом острове бедные и невежественные, чтокое-кто из нас имеет культуру и воспитание и разбирается в утонченной жизни.И скипетр у них на месте. Туристки эти тоже кое в чем разбираются - и трудносказать, что их больше впечатляет: шикарный дом или природная вульгарность.Он все пытается понять, что заставляет этих белых американок визжать какнедорезанных. Неужели их мужики не справляются со своими обязанностями?Безумие, ман, чистое безумие! Прошлой ночью в баре он смеялся так, как несмеялся никогда в жизни. Его приятель Баба, как всегда, говорил о нем, какойон задиристый петух. Слышу, как туристка эта говорит: "Вы имеете в виду тогопетушка, что в штанах? " Я думал, Баба ромом своим подавится. Вот что ониустраивают, понимаешь, - мужчина смущается и уже не может делать то, чтодолжен. А потом женщины эти носятся сломя голову и хотят поразить мужскоенаселение своими письками. Но мы понимаем свою задачу, ман, и встречаемженщин во всеоружии. Жаль, но сегодня придется отложить свидание, потому что вечеромпредстоит очень интересная встреча. Этот парень Рэй Джонс, он у всех наслуху и во многих вселяет надежду. Сначала он думал, что это будет что-то вроде университетской болтологиио "высокой степени интенсивности преступной среды" и "прогнозируемом шаблонеантисоциальной патологии", - что, интересно, все это значит? А также вродеразговоров про "утонченные методы группового взаимопроникновения и контроля"и "максимально допустимый коэффициент вовлечения в преступность". У неговозникло убеждение, что далеко не все члены Ассоциации бизнесменов Кингстонаспособны все это понять. Но все явно призадумались, когда вышел Джонс исказал, что наша ситуация давно уже не является типичной разновидностьюдетской игры "Полицейские и воры". Было бы наивным ожидать, сказал Джонс,что полиция установит контроль за преступностью в таких местах как ЗападныйКингстон, где лишь немногие избранные нашли "социально приемлемый" способвыживания. Это не проблема полиции, это проблема всего общества. И потомуглупо, если полиция будет арестовывать каждого, кто осмелится нарушитьзакон. Старые ворчуны-ретрограды возмутились и захотели узнать - неутверждает ли он, таким образом, что преступность неискоренима? Джонсуспокойствия не занимать, не хуже взломщика сейфов, он едва улыбнулся. Ненадо накалять обстановку - вот то, что он хотел сказать. Но не только это.Поскольку преступность пресечь невозможно, работа полиции заключается в том,чтобы ее контролировать и направлять в нужное русло. Так вот, Джонс заявилуважаемым христианским бизнесменам, что современный подход заключается втом, чтобы дозволить отдельные виды преступлений. Полиция имеет теперь правовыдавать лицензии на некоторые виды преступной деятельности, обходящиеся безжертв, - торговлю ганджой, игорный бизнес - а обмен на ценную информацию,которая поможет ей ловить убийц, бандитов, грабителей и других типов,представляющих непосредственную опасность для нормальных граждан.Дьявольская сделка, союз волков и легавых! До чего докатилась страна, еслиполицейский чиновник говорит подобные вещи! Черт возьми, все всегда знали,что у полиции есть свои осведомители и что она имеет определенный процент откриминальных сделок! Но Джонс решил сделать из этого официальную политику и,кажется, хочет при этом выйти сухим из воды. У Хилтона был только одинвопрос - а кто будет приглядывать за полицией? Он, конечно, не Маркус Гарви,но тоже умеет пророчествовать; так вот, он предсказывает полиции в оченьскором будущем очень большие деньги. Да, надо будет приглядеть за этим РэемДжонсом. Он уже слышал о нем. Бугаи-охранники у него на студии говорят о немне иначе как шепотом. И, надо признать, у молодого человека есть сценическийталант. Два ограбления в прошлом месяце - магазин и склад - закончилисьодним и тем же. Когда парни проделали в крыше дыру и спустились внутрь, когоони там нашли? Маас Рэя с отрядом полиции. "Почему так долго? Запомните наследующий раз, что Маас Рэй очень не любит ждать! " Кажется, дело у него поставлено. Он не сомневался, что Джонс используетторговлю ган-джой. По трем причинам. Во-первых, существует прямаязависимость между доступностью ганджи и количеством совершаемыхпреступлений. И хотя эти невежественные проповедники и педагоги твердят, чтоганджа способствует росту насилия, все обстоит в точности до наоборот:ганджа сдерживает насилие. Черт возьми, это же идеальный транквилизатор!Когда ганджа недоступна, ребята пьют белый ром и режут друг друга. Вчераодин вышибала сказал ему: "Слушайте, сэр, если мне надо замочить человека, яне буду курить в этот день траву, понимаете, а лучше выпью рома. Потому чтокогда я покурю, я хочу с человеком поговорить". Вторая причина, по которой Джонс наверняка сделал ставку на торговлюганджой, заключалась в том, что ганджа была везде. Торговцы ганджой имелидело со всеми - с руд-бваями, ганмэнами, Раста, сутенерами, поэтому ужкто-кто, а они знали, что где творится. И, наконец, третья причина - большие деньги, ходившие по рукам. Но былои что-то еще, за чем он хотел понаблюдать: пусть Рэй Джонс заберет себе вседенежки. Он жизнь свою готов поставить под залог - этот Джонс хочет залезтьв саму торговлю. Хилтон свернул на дорогу, ведущую к студии звукозаписи. Черт возьми,ему не нужна новая стратегия. У пего есть семь музыкальных магазинов истудия в придачу со всем штатом куаши в самом криминальном районе города.Когда последний раз у него в студии хотя бы окно разбили? Главная егостратегия лежит у него за поясом под рубашкой, и каждый грязный мелкийкриминал в городе это знает. Нет другого такого человека его уровня, которыйбы чувствовал себя так безопасно, в самой гуще котла. Но он не толькочувствует себя безопасно, ему все это нравится. Никто из числа его знакомыхиз так называемых людей среднего класса ему не верил и не мог его понять.Они - снобы, вот почему им не понять, когда он говорит, что ему на самомделе нравится быть здесь и работать вместе с куаши. Черт возьми, он ествместе с ними, пьет и курит ганджу вместе с ними, а когда он был помоложе ив нем было побольше ригана, он и женщин их трахал. Все это ему нравится, покрайней мере нравится его место среди них, но сам он не дурак. Здесьнастоящие джунгли, и он в этих джунглях - самый сильный котяра. На холмеесть место только для одного тигра, и этот тигр - он. Это вопрос уважения, аони уважают только грубую силу и невежество. Почему же D таком случае он ненанимает в свои магазины охранников? Да потому, что малейшее проявлениеслабости - и ты, папочка, пропал. Капут. Конечно, жизнь у них жестокая и тяжелая. Но он пришел сюда инашел ее такой, а то что его, то его. Он - не местная благотворительнаяорганизация. Они могут взять все, что у него есть, но при этом ничего, кроменего самого, не изменится. Да, ему нравятся эти люди, однако ему ясно какдень, что он не собирается делить с ними их бедность. С какой стати? Доброжелатели могут сидеть в своих университетах и нести любуюоколесицу. Он не только обладает ясным сознанием, но и хорошо спит, хорошоест, хорошо трахается и в целом счастлив. Жизнь крутая, но сладкая. Как всегда у ворот собралась толпа. Ни с того ни с сего каждый ниггер вКингстоне заделался вдруг музыкантом. И не просто музыкантом, а еще и, чертвозьми, звездой. Большинству из них не мешало бы поискать себе работу - илихотя бы что-нибудь украсть. - Миста Хилтон, Миста Хилтон! - Что? - С одиннадцати утра мы ждем, сэр. Мы ждем вас, сэр. - Бросьте, чего это вы ждете? - Миста Кентон, сэр, он послал нас. - Так у вас есть песня? - Да, сэр. Он поставил скорость на нейтрал и откинулся на сиденье. Группа парнейстояла рядом, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. - Ладно. Давайте я послушаю. - Здесь, сэр? Вы имеете в виду прямо здесь? Конечно, им нужна студия.Он протянул руку к рычагу скоростей. - Вы хотите, чтобы я вас слушал или нет? - Да, сэр, подождите, сэр. Вперед выдвинулось человек пять. Они выглядели смущенно и обиженно ипытались сделать все возможное, чтобы как-то организоваться. В их пении былочто-то невыносимо безнадежное. После нескольких куплетов Хилтон поднял руку. - Хватит, - сказал он кратко, - это мне не подходит - слишком медленно. Когда он отъезжал, группа все еще продолжала петь. Проезжая часть былапыльной, и ветер дул им в глаза, но ведь он и не велел им стоять здесь сраскрытыми ртами. Приди этот парень минут на десять раньше, когда они записывались, онимел бы большие неприятности от того, что так настойчиво стучал в стекляннуюдверь. Но хотя он и был потным и с горящими глазами, его взгляд - вот чтоглавное. Неважно, что он так настойчиво помахивал каким-то свертком в руках,создавая видимость спешки, его голодные глаза рыскали по студии туда-сюда,не пропуская ни малейшей подробности. - Что тебе надо? - рявкнул Хилтон более грубым, чем обычно, голосом. - Я принес мастер-ленты, Миста Хилтон, для шествия. - Ты знаешь, парень, что чуть не испортил нам запись? Что за дурацкаяспешка? - Это на следующей неделе, сэр, и пастор Рамсай сказал... - Скажи пастору Рамсаю, что он получит их на следующей неделе. И большетак сюда не врывайся. Он взял сверток и отвернулся, уже уверенный в том, что парень еще несказал последнего слова. Так и случилось. Парень принялся ходить вокруг даоколо, размахивая помятой бумажкой с нотами. - Взгляните, Миста Хилтон, только взгляните, сэр. Пожалуйста. - Что еще такое? - У меня есть песня, сэр... - Чо! У тебя и еще у половины Кингстона. - Нет, сэр, смотрите, слова, музыка, все как надо, только взгляните.Это точно хит. - Так, значит, ты не просто певец, а еще композитор и аранжировщик? -спросил он с издевкой. - В какой-то мере, сэр. У меня есть подготовка и кое-какой опыт, сэр. Слова сыпались из него в приливе искреннего вдохновения. - Опыт? Какой-такой опыт? Покажи мне газетные вырезки, покажи своедосье! Издевательская ухмылка Хилтона чуть смягчилась в пользу этого, не погодам развитого ребенка. - Я солист, тенор-солист из хора, сэр, я изучал музыку с Миста Брауном.Дайте мне шанс, сэр. Я покажу вам, сэр. Это точно хит. - Подожди-ка, - протянул Хилтон, - тебя даппи водят за нос? Кто сказалтебе, что я покупаю церковную музыку? - Это не церковная музыка, сэр! Это реггей, живительное, сэр, хорошийритм, живая мелодия, жуткая жуть - реггей, сэр, хит. Пусть я умру, если этоне так. - Хорошо, старик, я не хочу, чтобы ты умер. Давай посмотрю, - сказалон, усмехаясь и сжимая в руке бумагу. - Так ты, значит, - христианскийруд-бвай? "Меч их да внидет в сердца их", да? Знаешь что? Приходи на следующей неделе. Он развернулся и ушел бы, если бы парень не стал заламывать руки итараторить что-то совсем бессвязное. Обильные нелепые благодарности, слезырадости и признательности. Хилтон должен знать, что Бог благословил его, чтоон не будет ни о чем жалеть, что это стопроцентный хит. - Слушай меня! - сказал он предостерегающе. - Я ничего не говорил осеансе звукозаписи. Обычное прослушивание. Ты понимаешь разницу? - Неважно, сэр, всего один шанс, вы сами услышите... а бизнес бизнесом. - В следующую пятницу, в это же время. Парень чуть ли не выбежал, но вдвижениях его уже проступала важность. - Звезда родилась, черт побери, - сказал Хилтон. - Кто-нибудь знаетэтого паренька? - Нет, сэр, никто его еще не видел. ВЕРСИЯ РИГАНА "Он сказал в пятницу. Он сказал в пятницу. На следующей неделе, чертвозьми! В пятницу". Дорога к Молитвенному дому шла под гору, но он этого не замечал и ниразу не присел на сиденье. Стоя на педалях и нагнувшись в сторону руля, онвсю дорогу мчался, как спринтер, отчаянно работая ногами под завораживающийритм: "Он сказал в пятницу, он сказал в пятницу! " "Айванхо Мартин, к чертям собачьим! Записывающийся артист! Он сказал впятницу! Этот бвай начинает движение. Он сказал в пятницу! Ты получишь впятницу все, что ты хотел! Он сказал в пятницу. Но ты старайся, старайся,старайся... В пятницу! " Ну так разве можно назвать все неудачей? Вот ради чего он и приехалсюда из Голубого Залива столько лет назад. А зачем еще он жил в Молитвенномдоме? Только из-за Миста Брауна. Только из-за него... иначе и быть не могло.Весь в поту и запыхавшийся, он въехал во двор, прислонил велосипед к стене ипочти бегом направился к главному зданию, едва не столкнувшись с выплывшейиз темноты фигурой. - Айван! Подожди-ка! - Что? Кто? - Это я, пастор Рамсай. - Да сэр? - Когда ты пришел сюда после смерти своей матери, я взял тебя. О Иисусе, подумал Айван, я и забыл - сколько уж времени минуло с техпор, как я стал послушником. - Правда, Ваше преподобие, - сказал он, - и я благодарен вам, сэр. - Ты был тогда голодным, грязным и помраченным умом. Нет, я требуютишины. Но твое физическое состояние было не сравнимо с состоянием твоейдуши. И я взял тебя. Ты говоришь, что благодарен мне, но это все одни слова.Вспомни о своем поведении, ман. Ты принес в мой дом грех и бесчестье.Поэтому тебе лучше покинуть это место. Вот плата за две недели. Я не желаювидеть тебя здесь. - Ваше преподобие... - Нет, нет! Ради всего того, чем я занят здесь, тебе лучше поискатьдругое место. Лучше для всех нас и для Господа Бога. Я буду продолжатьмолиться, чтобы Бог отвратил тебя от пути нечестивых, на который ты склоненступить. Но я хочу, чтобы ты покинул это место! Ты понял меня? - Конечно, Ваше преподобие. Улыбка Айвана была счастливой, и на лице его играло вдохновение,которое явно озадачило пастора. Этой реакции он совершенно не ожидал. Каквидно, парень настолько погряз в грехе, что, кажется, выжил из ума. - О'кей, сэр. Спасибо вам за все. Я очень вам благодарен. СкажитеЭльзе, что она еще услышит обо мне. С головой у парня точно не все в порядке, подумал пастор. Каков наглец!Эльза еще услышит! Но парень и впрямь кажется довольным. Ладно, счастливогопути - без тебя дела в нашем приходе пойдут куда легче. ВЕРСИЯ ЭЛЬЗЫ Кожу на ее коленях как будто натерли наждаком. В пояснице она ощущаласгусток боли и окоченение. Но ее физические болезни были ничто по сравнениюс тем смятением и хаосом, конфликтом между долгом и чувствами, которые сеобуревали. Уже два дня она не виделась с Айваном, и девушки говорили, чтоЕго преподобие выгнал его из-за нее. Это несправедливо. Бедный Айван! Кудаон пойдет сейчас? Что с ним станет? И все из-за нее, хотя ни он, ни онаничего плохого не сделали. А в Его преподобии ее что-то серьезно пугало. Он всегда был человекомочень строгим и гневливым. Но сейчас со своей праведностью и воздаянием онсловно взбесился. Должно быть, забыл о фарисеях? Он заставляет ее часамистоять на коленях, бредит и молится над ней, пока оба они не падают отизнеможения. Она может перенести эти долгие жаркие ночи увещеваний ираскаяния, горящие огнем колени и боль в спине, повторение одного и того же,пока не начинает кружиться голова, - грешница, грешница, грех, грех, грех.Но так и не повидаться с Айва-ном? Этого я не перенесу. Этого я не перенесу.В глубине живота у меня как будто что-то переворачивается. Где бы он ни был,я с ним. Я должна его найти. Но как это сделать? Я нигде еще не жила, ничегодругого, кроме дома пастора, не знаю. Но... как я могу жить здесь, еслиАй-ван где-то далеко? Бог знает что с ним. Но... ведь Его преподобиеистинный христианин. Если я очень-очень его попрошу, неужели он не разрешитАйвану вернуться? Не даст ему еще один шанс? Я очень-очень попрошу Егопреподобие... Отыскав такое призрачное успокоение, она попыталась заснуть. Какой-тоголос звучит в ее голове, или это кто-то зовет мальчика Самуила, что спит вмолельной комнате? - Эльза, - говорит голос. - Эльза. - Да, кто это? - Тсс. Это я, Айван. О Боже мой, Айван! Айван вернулся. Он здесь, спасибо тебе, Иисусе! Едвали думая о последствиях, она вскочила с кровати, открыла дверь и прильнула кАйвану. - Айван, Айван, ты с ума сошел! А если Его преподобие тебя поймает? -Но не отпускала его. Она отступила на шаг и стала изучать его лицо - что запечатлелосьна нем от событий последних дней? Кажется, Айван ни в чем не раскаивается ини о чем не беспокоится. Он смело вошел в комнату, излучая счастье иуверенность в себе. Она никогда не видела его таким счастливым. - У меня фантастические новости, ошеломляющие, фантастические. - Где ты был? Я так беспокоилась, Айван, я собиралась просить Егопреподобие, чтобы он взял тебя обратно. - Чо! - он сделал нетерпеливый жест отрицания. - Слушай, я пришелсказать тебе, что все изменилось. Великие новости, малышка. Он поднял одно плечо чуть выше другого и заскользил по полу в ликующейпоступи реггей, - Какие новости? - прошептала она. - Миста Хилтон! Человек, которого я давно хотел увидеть. Я виделся сним. - И что? - Он сказал, что в пятницу я буду записываться. - Оу, Айван, ты врешь! Неужели правда! Боже мой, как здорово! - Оначувствовала, как в нем горит триумф и вдохновение. - Это правда, ты правдуговоришь? О, Айван. - Слушай Эльза, мне нужна твоя помощь. - Какая? Что угодно, Айван. - Понимаешь, мне надо репетировать. Ты должна на время дать мне ключ отцеркви. - Айван, ты с ума сошел! Как я могу это сделать? - Ее глаза наполнилисьсомнениями. Сникнув, словно из нее выпустили весь воздух, она отступила иуставилась в пол. - Эту музыку нельзя играть в церкви. Его преподобие убьетменя. О, Айван. - Эльза, пойми, это мой единственный шанс. Он все изменит. За этим я ив город приехал, за этим и на свет родился. Если это будет хит - ты и самане знаешь, как все обернется для нас. Для меня и для тебя. Ты должна датьмне этот шанс, должна. - Но если Его преподобие заметит, моя жизнь кончена, - со слезамипроговорила она. - Хей, кончай с ним, начинай со мной. - Что ты имеешь в виду? - прошептала она, и ее глаза стали большими илучезарными. - Ты что, всю жизнь собираешься жить в доме Его преподобия? -проговорил он все тем же шепотом, с возрастающим убеждением и силой, рисуяновую картину их жизни вдвоем. Она собирается замуж за пастора? Нет? Раноили поздно это должно случиться. Но сейчас им указан выход - быть может,самим Богом. Этим надо воспользоваться. Он чувствовал, как она обнимает егои вся дрожит. - Ты уже женщина. Ты должна выбрать между мной и пастором. Эльза снова отступила на шаг и посмотрела ему в глаза. - Я верю в тебя, Айван. - Она пошла за ключом. - Не беспокойся, - сказал он, когда она вернулась с ключом. - Пастор нио чем не узнает. Я буду на самой маленькой громкости. - Да, - сказала она, - иначе он убьет меня. - Никто этого не сделает. У тебя есть я. Дрожа всем телом, она вернулась в свою кровать, и мысли ее обгонялиодна другую. На следующее утро она с удивлением обнаружила, как мирно иглубоко она спала. ВЕРСИЯ ПАСТЫРЯ Он не знал еще что именно и все же чувствовал - что-то не так. Былуверен в этом. Поначалу Эльза выказывала примерное раскаяние - видно было,что ее посетило смятение и страх Божий - но такое поведение от нес итребовалось, оно было в ее духе. Она показала, что не закоснела в грехе.Однако в последние несколько дней она сильно изменилась, выглядит не стольозабоченной и ведет себя с тайным спокойствием, которое его беспокоит.Грешник благополучный - проклятый грешник. Куда девались все ее слезы? Он еееще не простил. А что, если этот парень шатается где-то поблизости? "СкажитеЭльзе, что она еще услышит обо мне". Нет, у него этот номер не пройдет!Длиньше уже велено гнать его отсюда поганой метлой и докладывать о малейшемприближении. Нет, Айвана здесь в эти дни не было. Но даже если бы и был, емуне хватило бы сил убедить Эльзу. Все-таки пройтись по двору будет не лишним.Бдительность! Молись и бди, как говорит Благая Книга. Пастор увидел спрятанный в кустах велосипед и почувствовал, как егоначинает душить ярость, и это вместо того, чтобы все как следует продумать.Вызвать полицию? Парень виноват в злоупотреблении гостеприимством, посколькуего предупредили. Нет, лучше схватить его самому. Но сначала велосипед. Онзапер его в мастерской и проверил комнату Эльзы. Она мирно спала. Что ж,парень, кажется, понял, что жить на улице не так-то просто. Проскользнул,наверное, в свою бывшую комнату, чтобы скоротать ночь в безопасности. Надопойти проверить, парень способен на все. Но что это за тусклый свет в церкви? Возможно, забыли выключить послезанятий хора? Айвана там быть не может, если только не... тут его инстинктсвященника был приятно польщен. Аллилуйя, парень понял, что сбился с пути.Дух раскаяния привел его в церковь, чтобы примирить себя с Богом. Вотисточник мира в душе Эльзы. Но ведь она должна была ему сказать! В концеконцов, радости в Раю больше достанется тем, кто покаялся... Но когда он приблизился к Молитвенному дому, то услышал вовсе не звукипокаяния, вовсе нет. Оказалось, что гитара подключена к его усилителю, неего, а Бога, конечно, и голос Айвана: И меч их Да внидет в сердца их. Всех и вся, Всех и вся... Вместо того чтобы стоять на коленях перед престолом Господним, этотнегодяй-еретик танцует под музыку борделей и баров - и это все в его церкви!Подобной мерзости от этого парня он не ожидал. Пастор вспыхнул праведнымгневом. Впервые за последние недели он обрел в себе источник ярости, чистый,далекий от личных амбиций, не омраченный неуверенностью. Он подождалнесколько секунд, чувствуя, как в нем поднимаются ярость и жажда мщения.Нет, парень явно не в своем уме. Но теперь он в его руках. Никто, ни Эльза,ни кто другой не защитит его. Это злоупотребление, взлом и осквернениесвятого места. Его святого места! Второй подросток, по виду еще большийподонок, играет на гитаре, а Айван поет: Угнетатель, он хотел меня сломать, Дурачком заставить жить-поживать. И когда он понял - битву выиграл он, Бог, прости его, ведь что творил не ведал он. Потому что меч их Да внидет в сердца их... Пастор видел и слышал уже достаточно. Более чем достаточно!Освободительный праведный гнев! - Что ты здесь делаешь! Поешь эту мерзость в моей церкви! - прокричалон. Оба они застыли. Айван - с открытым ртом, его сообщник - в страхе иудивлении. - Ваше преподобие, сэр, у меня только этот шанс... - Шанс, тебе нужен шанс? Ты найдешь его в тюрьме. Я арестую вас обоих.Ты слышишь, арестую! - За что, сэр? Второй парень начал понемногу отступать к двери, но Айвана, казалось,ничто не трогало. - Мы ничего не взламывали, сэр. Он полез к себе в карман. За чем? За ножом? Он на все способен. Но вруках он держал ключ. - У нас есть ключ, сэр, мы ничего не взломали. - Ключ, где вы взяли ключ? - и он замолчал, начиная понимать... Так же, как и парень этот... - Нет, Ваше преподобие, это не... Пастор выхватил ключ и выбежал изцеркви. Айван что-то кричал, но он уже его не слышал. Заспанная и удивленная, она все-таки созналась. Твердо и без сожалений. - Да, я дала ему ключ, я должна была. Должна была? Ни капельки раскаяния. Не сознавая, когда это началось, онтряс ее и бил. - Что? Что? Что еще ты ему дала? - Ничего, ничего такого. С каждым ее отрицанием ярость в нем возрастала. Ее щеки разрумянились,и голова моталась под его ударами туда-сюда. Она упала на кровать. Шлюха!Осквернила его дом и его церковь. - Лгунья! Лгунья! Ты отдала ему свои губы, свое тело. Ты опорочиласебя. Лгунья! Шлюха! Блядь! - Нет, нет. Ваше преподобие, я ничего ему не давала. В глазах ее стояли слезы, но голос был твердым и уверенным. Он сновашвырнул ее на кровать и оставил лежать там, так и не добившись отнесраскаяния. - Я - ничего - ему - не - давала. ВЕРСИЯ РИГАНА Он очень беспокоился за Эльзу. Она говорила ему, как странно впоследнее время ведет себя пастор Рамсай. Зря Айван бросил ее в последнююночь, да и велосипед тоже, но Мак убедил его, что так будет лучше. Он иправда не думал, что пастор будет ее бить. Послезавтра они будут вместе, аесли надо, то и сегодня могут уйти отсюда. Но он был сильно напряжен, когдаприблизился к ограде Молитвенного дома. Последний раз, подумал он,послезавтра я завяжу с этим чертовым местом. Длиньша встретил его почти радушно. Он тщательно полировал велосипедАйвана и, оторвавшись, бодро улыбнулся. С чего это Длиньша полирует его велосипед? - Эй, я слышал, ты отказался от должности почтальона? Что ты тутделаешь? - Пришел за велосипедом. - ответил ему Айван. Улыбка Длиньша стала еще шире. - За каким-таким велосипедом? - Чо, Длиньша, не шути со мной. Ты ведь знаешь, за каким велосипедом -за этим самым. - Это твой велосипед? Где, интересно, ты его купил? То, с каким невинным удивлением Длиньша притворяется, взбесило Айвана.Он был не в настроении выносить сегодня это дерьмо. - Не болтай, Длиньша. Ты прекрасно знаешь, что это мой велосипед. Свинячьи глазки поблескивали в злобном триумфе. - Это велосипед Его преподобия. Где ты его купил, говоришь? Так вот что за игра. Нет, Длиньша не может говорить все это серьезно.Всего-навсего обычные провокации. - Мне ничего не надо доказывать, Длиньша. Ты и сам видел, как я егоделал. Как покупал запчасти. Одни колеса обошлись мне в шесть долларов. Нешути со мной. Ты с жизнью своей играешь. - То же самое я могу сказать и тебе, потому что Его преподобие отдалвелосипед мне. Здесь его владения, его добро. Оказывается, он не шутит. Он собирается с помощью пастора украстьвелосипед, на который у Айвана ушло столько сил и времени. - Так значит... ты мне его не отдашь? - Айван удивился тому, какмедленно и спокойно прозвучал его голос. - Если он твой, забери его, а? - ухмыльнулся Длиньша, осторожно поднялвелосипед и поставил перед собой. Потом, сдвинув свои тяжелые плечи,повернулся к Айвану. - Его преподобие сказал, что, если ты придешь сюда, тызлоупотребишь гостеприимством, и я обязан тебя выдворить. Он сказал - любымиподручными средствами. Я тебя так отделаю! - Я ухожу. Отдай мне велосипед - и я уйду. Айван попытался обойтиДлиньшу сбоку, но внезапно оказался на земле. В голове у него звенело, онпочувствовал, что у него онемела одна сторона лица. Длиньша широко улыбался над ним. - Знаешь, как долго я ждал этого момента? - проговорил он с вызовом. -Вставай, ман, вставай, посмотрим, как ты умеешь держать удар. Козел! Айван встряхнул головой, чтобы прийти в себя, и сплюнул кровь. За чтоДлиньша так его ненавидит? Он смотрел на его победную ухмылку и видел, что вней сконцентрировались все его ежедневные провокации и преследования, всенесправедливости и притеснения. Айван пошел на Длиньшу, но следующий ударпришелся ему в челюсть, и он снова покатился, глотая пыль. На этот раззрение у него помутилось, и глаза застлал красный туман. Потом вдруг произошла удивительная вещь. Его голова вдруг прояснилась,и он оказался на месте, но где-то не тут. С одной стороны, он ощутил себяотделенным от всего и как бы парящим, с другой - видел, что лежит на земле,а над ним возвышается могучая обезьяноподобная фигура. Он видел, как онбыстро перекатился по земле, вскочил на ноги и выхватил спой окапи. Онвидел, как Длиньша остановился, тревожно оглянулся, схватил бутылку и разбилее. Все было так, словно он смотрел эпизод из фильма "Отсюда - и ввечность", где Ланкастер и Боргнин сидят в баре. Он слышал, как тот говорит:"Хочешь убийства, Жирдяй, ты его получишь". С какого-то далекого расстоянияон видел себя: вот он балансирует на пальцах ног, согнув колени иперекладывая окапи из руки в руку, как это делал Питер Лорре. И в то же время он стоял перед Длиньшей, следил за его глазами ируками, вертел своим окапи и угрожающе его направлял. Он слышал, как где-топрозвучал сигнал тревоги, но в себе тревоги не чувствовал. Все замедлилось,словно они оказались в воде, и в его распоряжении для того, чтобыуворачиваться и наносить удары, была уйма времени. Его лицо болело, в немкипел гнев или, вернее, холодная контролируемая ярость. Казалось, он зналкаждое движение Длиньши еще до того, как тот его совершал, увертывался отего нападений и полосовал его ножом. Схватка стала похожей на танец и пошлав зловещем ритме: увернулся - полоснул, увернулся - полоснул. Каждый раз,когда он резал, он чувствовал, как острие ножа пронзает рубашку и натыкаетсяна что-то твердое и все-таки мягкое. Каждый раз Длиньша вскрикивал, но несдавался, и Айван продолжал танцевать и полосовать ножом, танцевать иполосовать, совершая, как ему казалось, замедленные изящные движения. Но Длиньша все-таки нашел в себе силы прижать Айвана к скамейке, и,когда зазубренные края бутылки распороли его плоть, он почувствовал, каквспыхнули ребра. Затем он уже сидел на Длиньше, у которого не было большебутылки и который кричал от страха, стараясь защитить лицо ладонями. - Не надо - до меня - доебываться, - говорил Айван, акцентируя каждоеслово хлестким взмахом ножа, которым делал длинные неглубокие зарубки нащеках и носу врага. Кровь пузырилась на пальцах Длиньши, и он орал, какмладенец. Потом чьи-то руки схватили Айвана и оттащили от Длиньши. Онслышал, как кричит пастор: - Бандиты убивают Длиньшу! Полиция! - И какие-то люди в возбуждениизабегали вокруг него, а он стоял на коленях, ухватившись ладонями за свойкровоточащий живот и неистово сблевывал. Ему показалось, что он увиделиспуганное лицо Эльзы, которая пробиралась к нему сквозь толпу. - Эльза, - выдохнул он, - скажи Хилтону... Все закружилось в безумномводовороте, и он ничего не мог понять, пока не очнулся в полицейском участкес кровавой повязкой на ребрах.