Предисловие автора к русскому изданию 3 страница

ного порядка.

Совсем не так следует понимать коллективные представления пер

вобытных людей. Деятельность их сознания слишком малодифферен-

цированна для того, чтобы можно было в нем самостоятельно

рассматривать идеи или образы объектов, независимо от чувств, эмо

ций, страстей, которые вызывают эти идеи и образы или вызываются

ими. Именно потому, что деятельность нашего сознания более диф-

ференцированна, а также потому, что анализ его функций нам более

свойствен и привычен, очень трудно реализовать одним усилием во

ображения более сложное состояние, в котором эмоциональные и

моторные элементы выступают составными частями представления.

Нам кажется, что эти состояния реально не являются представлени

ями. И действительно, для того чтобы сохранить данный термин, нам

следует изменить его значение. Под этой формой деятельности созна

ния следует разуметь у первобытных людей не интеллектуальный

или познавательный феномен в его чистом или печти чистом виде,

но гораздо более сложное явление, в котором то, что считается у нас

собственно <представлением>, смешано еще с другими элементами

эмоционального или волевого порядка, окрашено и пропитано ими,

предполагая, таким образом, иную установку сознания в отношении

представляемых объектов.

Кроме того, коллективные представления достаточно часто по

лучаются индивидом при обстоятельствах, способных произвести

глубочайшее впечатление на сферу его чувств. Это верно, в частно

сти, относительно тех представлений, которые передаются члену

первобытного общества в тот момент, когда он становится мужчи

ной, сознательным членом социальной группы, когда церемонии по

священия заставляют его пережить новое рождение, когда ему,

подчас среди пыток, служащих суровым испытанием, открываются

тайны, от которых зависит сама жизнь данной общественной груп

пы. Трудно преувеличить эмоциональную силу представлений. Объ

ект их не просто воспринимается сознанием в форме идеи или

образа. Сообразно обстоятельствам теснейшим образом перемешива

ются страх, надежда, религиозный ужас, пламенное желание и ост

рая потребность слиться воедино с <общим началом>, страстный

призыв к охраняющей силе; все это составляет душу представлений,

делая их одновременно дорогими, страшными и в точном смысле

священными для тех, кто получает посвящение. Прибавьте к ска

занному церемонии, в которых эти представления периодически, так

сказать, драматизируются, присоедините хорошо известный эффект

эмоционального заражения, происходящего при виде движений, вы

ражающих представления, то крайнее нервное возбуждение, которое

вызывается переутомлением, пляской, явлениями экстаза и одержи

мости, все то, что обостряет, усиливает эмоциональный характер

коллективных представлений; когда в перерывах между церемония

ми объект одного из представлений выплывает в сознании первобыт

ного человека, то объект никогда, даже если человек в данный

момент один и совершенно спокоен, не представится ему в форме

бесцветного и безразличного образа. В нем сейчас же поднимается

эмоциональная волна, без сомнения менее бурная, чем во время це

ремонии, но достаточно сильная для того, чтобы познавательный

феномен почти потонул в эмоциях, которые его окутывают. В мень

шей степени такой же характер имеют и другие коллективные пред

ставления, например передающиеся из поколения в поколения

мифами и сказками, или те, которыми регулируются наиболее, ка

залось бы, безразличные обычаи и нравы. Если эти обычаи обяза

тельны и почитаемы, следовательно, коллективные представления,

которые с ними связаны, носят императивный, повелительный ха

рактер и оказываются не чисто интеллектуальными фактами, а чем-

то совершенно иным.

Таким образом, коллективные представления первобытных людей

глубоко отличны от наших идей или понятий и не равносильны им.

С одной стороны, как мы это скоро увидим, они не имеют логических

черт и свойств. С другой, - не будучи чистыми представлениями в

точном смысле слова, они обозначают или, вернее, предполагают, что

первобытный человек в данный момент не только имеет образ объек

та и считает его реальным, но и надеется на что-нибудь или боится

чего-нибудь, что связано с каким-нибудь действием, исходящим от

него или воздействующим на него. Действие это становится то влия

нием, то силой, то таинственной мощью, в зависимости от объекта и

обстановки, но само действие неизменно признается реальностью и

составляет один из элементов представления о предмете. Для того

чтобы обозначить одним словом общее свойство коллективных пред

ставлений, которые занимают столь значительное место в психиче

ской деятельности низших обществ, я позволю себе сказать, что эта

психическая деятельность является мистической. За неимением луч

шего я буду употреблять этот термин благодаря не его связи с рели

гиозным мистицизмом наших обществ, который является чем-то в

достаточной мере иным, а тому, что в самом узком смысле термин

мистический подходит к вере в силы, влияния, действия, непримет

ные, неощутимые для чувств, но тем не менее реальные.

Другими словами, реальность, среди которой живут и действуют

первобытные люди, - сама мистическая. Ни одно существо, ни один

предмет, ни одно явление природы не выступают в коллективных

представлениях первобытных людей тем, чем они кажутся нам. Поч-

ти все то, что мы видим в этих явлениях и предметах, ускользает от

внимания первобытных людей или безразлично им. Зато последние

видят много того в них, о чем мы не догадываемся. Например, для

первобытного человека, который принадлежит к тотемическому об

ществу, всякое животное, всякое растение, всякий объект, хотя бы

такой, как звезды, солнце и луна, представляет собой часть тотема,

класса или подкласса. Поэтому каждый объект наделен определенны

ми сродством, правами на членов своего тотема, класса или подклас

са, обязательствами в отношении их, мистическими отношениями с

другими тотемами и т. д. Даже в тех обществах, где не существует

тотемизма, коллективные представления об определенных животных

имеют, однако, мистический характер. Так, у гуичолов <птицы, по

лет которых могуч, например сокол и орел, видят и слышат все: они

обладают мистическими силами, присущими перьям их крыльев и

хвоста... эти перья, надетые шаманом, делают его способным видеть

и слышать все то, что происходит на земле и под землей, лечить

больных, преображать покойников, низводить солнце с небес и т. д.>.

Индейцы чероки верят, будто рыбы живут такими же обществами,

как и люди, что у них есть свои селения, дороги под водой и они

ведут себя как существа, одаренные разумом. Чероки полагают, что

болезни, в частности ревматизм, обязаны своим происхождением ми

стическим действиям, совершаемым животными, рассерженными на

охотников: приемы врачевания этих индейцев ясно выражают такую

веру.

В Индонезии, а также в Южной Африке крокодил (в других мес

тах тигр, леопард, слон, змея) - объект подобных верований и це

ремоний. А если мы обратимся к мифам Старого и Нового Света,

героями которых выступают животные, то не окажется ни одного

млекопитающего, ни одной птицы, ни одной рыбы, даже ни одного

насекомого, которым не приписывались бы где-нибудь самые необык

новенные мистические свойства. Впрочем, магические обряды и цере

монии, которые почти во всех низших обществах обязательно

сопутствуют охоте и рыбной ловле, искупительные обряды, соверша

ющиеся после умерщвления дичи или рыбы, свидетельствуют доста

точно ясно о тех мистических свойствах и способностях, которые

неизменно фигурируют в коллективных представлениях, относящих

ся к животным.

Так же обстоит дело и с растениями: достаточно упомянуть цере

монии интихиума', описанные Спенсером и Гилленом, призванные

мистическим путем обеспечить нормальное размножение растений;

*Церемонии интмиума - магические церемонии у австралийцев, устраи­вающи

еся в начале сезона дождей для умножения тотемистических растений и животных.

следует указать также на развитие аграрных обрядов (соответствую

щих охотничьим и рыболовным церемониям) везде, где низшие об

щества добывают всецело или частично средства к существованию

обработкой почвы; наконец, можно указать на те необычайные мис

тические свойства, которые во многих местах приписываются священ

ным растениям, например соме в ведической Индии' илигикули у

гуичолов.

А если мы обратимся к человеческому телу? Каждый орган его,

как об этом свидетельствуют распространенные каннибальские обря

ды, а также церемонии человеческих жертвоприношений (в Мекси

ке), имеет мистическое значение. Сердцу, печени, почке, глазам,

жиру, костному мозгу и т. д. приписывается способность оказывать

определенное действие на тех, кто их ест. Отверстия тела, экскремен

ты всякого рода, волосы, обрезки ногтей, детское место, пуповина,

кровь и другие жидкие составные части тела - всем им приписыва

ется определенное магическое влияние. Коллективные представления

приписывают всем перечисленным объектам мистическую силу, и

огромное число поверий и обрядов, имеющих повсеместное распрост

ранение, связано именно с этой силой. Точно так же особыми свой

ствами наделены и определенные части животных и растений. Иногда

все то, что живет, обладает вредной мистической силой. В Индонезии

<боли> называется злое начало, которое, подобно злому ангелу, при

стает ко всему живущему. Фон Валь описывает это <бади> как

<колдовское или разрушительное влияние, которое исходит из ка

кого-нибудь предмета: от тигра, который промелькнул перед глазами,

из ядовитого дерева, под которым пришлось пройти, из слюны беше

ной собаки, из совершенного кем-нибудь деяния)>.

Поскольку все существующее имеет мистические свойства и эти

свойства по своей природе более важны, чем те, которые познаются

нами при помощи чувств, постольку различение живыу существ и не

одушевленных предметов не столь интересно для мышления перво

бытных людей, сколь для нашего. И действительно, первобытное

мышление весьма часто пренебрегает этим различением. Например,

скалы и утесы, положение или форма которых поражает воображение

первобытных людей, легко принимают священный характер благода

ря мистическим свойствам, которые им приписываются. Такая же ми

стическая способность признается за реками, облаками, ветрами, и

части пространства, и страны света имеют мистическое значение.

Когда австралийские туземцы собираются вместе в большом количе-

*Веды - весьма древние священные индийские тексты. Это сборники песнопений и молитв, составляющих жертвенный ритуал. В культе видную роль иг­рала сома - жидкость, получавшаяся из особого ластовичного растения, служив­шая для возлияния и причастия.

стае, то каждое племя, а внутри последнего каждая тотемистическая

группа занимают определенное место, которое отводится им из-за их

мистического сродства с той или иной частью пространства. Факты

подобного рода отмечены и в Северной Америке. Я не буду останав

ливаться на дожде, молнии, громе, символы которых играют столь

важную роль в религиозных церемониях зуньи, австралийцев, вооб

ще, тех народностей, самому существованию которых часто угрожает

продолжительная засуха. Сама земля, наконец, является для бафио-

ти, в Лоанго, <не только сценой, на которой разыгрывается их жизнь,

но чем-то большим. В земле пребывает и из нее исходит некое дея

тельное начало, которое проникает всюду, которое соединяет настоя

щее с прошлым... все живое заимствует свою силу из почвы... Они

рассматривают свою землю как удел, который им дан во владение их

богом... земля для них священна>.

То же поверье мы находим у североамериканских индейцев, кото

рые считают святотатством вспахивание земли: пахать и вскапывать

землю значило бы рисковать поранить мистическую силу и тем са

мым навлечь на себя самые худшие бедствия.

Даже предметы, изготовленные человеком и служащие ему для

повседневного употребления, имеют свои мистические свойства и ста

новятся, в зависимости от ситуации, благодетельными или опасными.

Факт этот был обнаружен удивительным наблюдателем Кэшингом,

который жил среди зуньи, был усыновлен ими, его необычайная ум

ственная гибкость позволила в конце концов мыслить подобно им.

<Зуньи, - говорит он, - подобно первобытным народам вообще,

представляют себе изготовленные человеком предметы живыми - на

манер растений, животных, погруженных в зимнюю спячку, заснув

ших людей. Это своего рода приглушенная жизнь, тем не менее весь

ма могучая, способная проявляться пассивно своим сопротивлением и

даже активно действовать тайными путями, могущая производить до

бро и зло. А так как известные им живые существа, животные, на

пример, имеют функции, соответствующие их формам: у птицы

крылья и она летает, у рыбы - плавники и она плавает, четвероно

гое прыгает и бегает и т. д., то и предметы, созданные рукой челове

ка, также имеют разные функции в соответствии с приданной им

формой. Отсюда следует, что мельчайшая деталь в форме этих пред

метов имеет свое значение, которое может иногда стать решающим.

Таким образом, различие в строении нижней части лап приводит

к тому, что медведь, овладевая добычей, душит ее, тогда как пантера

вонзает в нее когти. Подобно этому, <способности> той или иной до

машней утвари, лука, стрелы, дубины и всякого иного оружия тесно

связаны с каждой деталью их формы; вот почему эти детали неиз

менно воспроизводятся с величайшей точностью. Кроме того, формы

предметов не только наделяют их <способностями>, но и ограничива

ют природу и силу этих способностей. Если предметы сделаны как

следует, т. е. изготовлены по тому образцу, по которому делались

всегда, то ими можно спокойно пользоваться для надлежащего упот

ребления. Рыба не может летать при помощи плавников, птица не

может плавать при помощи крыльев, для плавания птица должна

иметь соответствующие лапы, хотя бы на манер утиных: точно так

же какой-нибудь предмет утвари, например сосуд определенной

традиционной формы, может служить лишь для той цели, для кото

рой всегда служили сосуды подобного рода; в этом случае нечего бу

дет бояться неведомых <способностей)>, которыми могла бы быть

наделена новая форма>.

Сказанным объясняется, по словам Кэшинга, необычайная устой-

чивость этих форм у первобытных народов, вплоть до мельчайших

деталей орнамента, которым они украшают продукты своей промыш

ленности, своего искусства. Индейцы английской Гвианы, например,

<обнаруживают поразительную ловкость в изготовлении некоторых

предметов: они, однако, никогда их не улучшают. Они делают их

точно так же, как делали их предки до них>. Мы здесь наблюдаем

отнюдь не простой результат, как это думали раньше, верности обы

чаю и консерватизма, свойственных этим народам. Пред нами непо

средственный результат действенной веры в мистические свойства

предметов, связанные с их формой, свойства, которыми можно овла

деть при помощи определенной формы, но ускользающие от контроля

человека, если изменить в этой форме хотя бы малейшую деталь. Са

мое незначительное на вид новшество открывает доступ опасностям,

оно может развязать враждебные силы, вызвать гибель новатора и

тех, кто с ним связан.

Точно так же всякое изменение, вносимое рукой человека в состо

яние почвы, новая постройка, земляные работы, закладывание шах

ты, сооружение железной дороги, разрушение здания или просто

изменение его внешнего вида, какая-нибудь пристройка - все это

может послужить причиной величайших несчастий. <Если кто-то

внезапно заболевает или умирает, - говорит де Греет, - то семья

этого человека немедленно готова взвалить ответственность на кого-

нибудь, кто осмелился внести изменения в установленный порядок

вещей, внести какое-нибудь улучшение в свое хозяйство... Можно

было бы назвать много случаев, когда семья больного или покойника

брала штурмом дом подозреваемого, избивала его, разрушала его об

становку... Нет ничего удивительного в том, что китайцы не чинят

своих жилищ, а доводят их до полного развала)>. Сооружение коло

кольни католической церкви в Пекине вызвало столь дружный про

тест со стороны населения, что пришлось отказаться от этого дела.

Эта мистическая вера тесно связана с тем, что китайцы называют

fling-shui. Подобная вера встречается, однако, и в других местах.

Так, например, на Никобарских островах <некоторые вожди племен

муси лапти явились ко мне и просили меня подождать с сооружением

моего павильона до возвращения их людей из Чаура. Дело в том, ска

зали они, что вследствие этой новой работы, а также вследствие па

рубки дерева, совершенной г-ном Доби на их кладбище у самого

берега, море разгневалось: оно подняло сильнейший ветер, на нем по

явились высокие волны. Все это заставило их бояться, как бы их

друзья не утонули>. В Лоанго <иностранец, переселяющийся в другое место, не должен

разрушать ни своих построек, ни плантаций, он обязан оставить их

как есть. Вот почему туземцы протестуют, когда европейцы снимают

построенные ими жилища, чтобы перенести их в другое место. На

месте должны остаться по крайней мере угловые столбы... запреща

ется также увозить срубленные деревья, копать ямы для подземных

работ и т. д. Если бы сборщик налогов вздумал для своего удобства

проложить новую тропинку, он подверг бы себя серьезным неприят

ностям, даже если бы тропинка эта была короче и удобнее той, ко

торой пользуются обычно>. Это не простой мизонеизм, не простое

отвращение к изменениям, нарушающим привычки. Со старой доро

гой знают как обращаться: туземцы боятся непредвиденных, не под

дающихся учету последствий, которые могли бы быть вызваны

оставлением старой дороги и переходом на новую. Тропинка, как и

все на свете, имеет свои мистические свойства. Туземцы Лоанго го

ворят про покинутую тропу, что она <мертва>. Это для них метафора,

как и для нас: но для них она полна смысла, ибо <действующая> тро

пинка имеет свои таинственные способности, как жилища, оружие,

камни, облака, растения, животные и люди, - словом, как все то,

относительно чего у первобытного человека имеется коллективное

представление. <Все предметы имеют невидимое существование так

же, как и видимое>, - говорят игороты с Филиппинских островов.

Из приведенных фактов, как и из большого количества других,

которые можно присовокупить к ним, вытекает следующее заключе

ние: первобытные люди ничего не воспринимают так, как мы. Точно

так же, как социальная среда, в которой они живут, отличается от

нашей, и именно поэтому внешний мир, воспринимаемый первобыт

ными людьми, отличен от того мира, который воспринимаем мы.

Они, несомненно, имеют те же органы чувств, что и мы, правда, ско

рее, менее утонченные, чем наши, вопреки существующему пред

убеждению противоположного характера, и то же строение мозгового

аппарата, что и у нас. Следует, однако, учитывать тот элемент, ко

торый вносится в каждое их восприятие коллективными представле-

киями. Каков бы ни был предмет, появляющийся в их представлении,

он обязательно содержит в себе мистические свойства, которые от не

го неотделимы, и познание первобытного человека действительно не

отделяет их, когда воспринимает тот или иной предмет.

Для первобытного сознания нет чисто физического факта в том

смысле, какой мы придаем этому слову. Текучая вода, дующий ве

тер, падающий дождь, любое явление природы, звук, цвет никогда не

воспринимаются так, как они воспринимаются нами, т. е. как более

или менее сложные движения, находящиеся в определенном отноше

нии с другими системами предшествующих и последующих движе

ний. Перемещение материальных масс улавливается, конечно, их

органами чувств, как и нашими, знакомые предметы распознаются по

предшествующему опыту, короче говоря, весь психофизиологический

процесс восприятия происходит у них так же, как и у нас. Однако

продукт этого восприятия у первобытного человека немедленно обво

лакивается определенным сложным состоянием сознания, в котором

господствуют коллективные представления. Первобытные люди смот

рят теми же глазами, что и мы, но воспринимают они не тем же со

знанием, что и мы. Можно сказать, что их перцепции состоят из

ядра, окруженного более или менее толстым слоем представлений со

циального происхождения. Но и это сравнение неточно и довольно

грубо. Дело в том, что первобытный человек даже не подозревает

возможности подобного различения ядра и облекающего его слоя

представлений. Это мы проводим такое различение, это мы в силу

наших умственных привычек не можем не проводить такого различе

ния. Что касается первобытного человека, то у него сложное пред

ставление еще недифференцированно.

Таким образом, даже в самой обычной перцепции, даже в самом

повседневном восприятии простейших предметов обнаруживается

глубокое различие, существующее между нашим мышлением и мыш

лением первобытных людей. Мышление первобытных людей в основе

своей мистическое: причина этого - коллективные представления,

мистические по существу, составляющие неотъемлемый элемент вся

кого восприятия первобытного человека. Наше мышление перестало

быть мистическим, по крайней мере в том, что касается большинства

окружающих нас предметов. Нет ничего, что воспринималось бы оди

наково ими и нами. Человек нашей среды, пэворящий на нашем язы

ке, наталкивается на непреодолимую трудность при попытке усвоить

образ мышления первобытного человека. Чем больше европеец живет

среди первобытных людей, чем больше он приближается к их умст

венному складу, тем сильнее приходится ему чувствовать, что совер

шенно невозможно примениться к нему целиком.

Поэтому не следует говорить, как это часто делают, что первобыт

ные люди ассоциируют со всеми предметами, поражающими их чув

ства или их воображение, тайные силы, магические свойства, что-то

вроде души или жизненного начала, не следует думать, что перво

бытные люди загромождают свои восприятия анимистическими веро

ваниями. Здесь нет никакого ассоциирования. Мистические свойства

предметов и существ образуют составную часть имеющегося у перво

бытного человека представления, которое в любой данный момент яв

ляет собой неразложимое целое. Впоследствии, в другой период

социальной эволюции, то, что мы называем естественным явлением,

обнаружит тенденцию превратиться в единственное содержание вос

приятия, помимо всяких других элементов: последние примут тогда

облик верований и даже в конце концов суеверий. Но до тех пор пока

такая <диссоциация> не существует, восприятие сохраняет недиффе

ренцированное единство. Его можно было бы назвать полисинтетиче

ским*, как слова тех языков, на которых говорят некоторые низшие

общества.

Мы попадаем в тупик каждый раз, когда ставим проблему в таких

выражениях: какое объяснение должно было бы дать сознание перво

бытных людей для того или иного естественного явления? В самой по

становке проблемы заложено наличие неверной гипотезы. Постановка

предполагает, что первобытное сознание воспринимает явления

подобно нашему. В таком случае представляется, что оно сначала

просто констатирует сон, сновидение, болезнь, смерть, восход и закат

небесных светил, падение дождя, удар грома и т. д. и, побуждаемое

принципом причинности, затем оно стремится отдать себе в них от

чет. Однако для первобытного мышления нет явлений природы в том

смысле, какой мы придаем этому термину. Первобытному человеку

вовсе нет нужды искать объяснения, ибо оно уже содержится в мис

тических элементах его коллективных представлений. Приходится со

вершенно иначе ставить проблемы подобного рода. Выяснить надо не

логическую операцию, при помощи которой совершается истолкова

ние явлений, ибо первобытному мышлению последние никогда не

представляются отдельно от интерпретации; требуется выяснить, ка

ким образом явление мало-помалу высвободилось из того комплекса,

в который оно раньше было заключено, каким образом оно стало вос

приниматься раздельно, каким образом то, что сначала служило со

ставным элементом, сделалось впоследствии объяснением.

*Полисинтетическими называются языки (в частности, индейцев Север­ной Америки), включающие в состав глагольной формы дополнения и другие члены предложения, что во многих случаях ведет к созданию в языке очень длинных слов.

То обстоятельство, что коллективные представления занимают

чрезвычайно значительное место в восприятии первобытных людей,

не только накладывает мистический отпечаток на их восприятие, но

и приводит к тому, что оно ориентировано иначе, чем наше. Наши

восприятия как в том, что они улавливают, так и в том, что упуска

ют, обусловливаются, прежде всего, нашей заинтересованностью в

том, чтобы быть в состоянии рассчитывать на постоянную повторяе

мость явлений в данных условиях. Наши восприятия устремлены к

возможному максимуму объективности, к избежанию, следовательно,

всего того, что могло бы быть вредным или просто бесполезным для

установления этой объективности. С этой точки зрения первобытные

люди не воспринимают так, как мы. Несомненно, в известных слу

чаях, где действует непосредственный практический интерес, они

оказываются весьма внимательными и часто очень искусными в раз

личении самых неотчетливых впечатлений, в распознавании внешних

признаков какого-либо предмета или явления, от которого зависит их

существование и, может быть, их жизнь (вспомним необычайную

зоркость австралийцев, умеющих определять, где за ночь скопилась

роса, которую они собирают, а также другие факты подобного рода).

Однако, не говоря уже о той роли, которую играют в этих столь тон

ких восприятиях дрессировка и память, нужно отметить, что они от

нюдь не нарушают правила: в подавляющем большинстве случаев

восприятие первобытных людей не только не отбрасывает всего того,

что уменьшает его объективность, но, наоборот, подчеркивает мисти

ческие свойства, таинственные силы и скрытые способности существ

и явлений, ориентируясь на элементы, которые, на наш взгляд, име

ют чисто субъективный характер, хотя в глазах первобытных людей

они не менее реальны, чем все остальное. Эта особенность их вос

приятия позволяет понять известное количество фактов, объяснение

которых, основанное на исключительном рассмотрении психологиче

ского или логического механизма у индивида, оказывается неудовлет

ворительным.

Общеизвестен факт, что первобытные люди и даже члены уже до

статочно развившихся обществ, сохранившие более или менее перво

бытный образ мышления, считают пластические изображения

существ, писанные красками, гравированные или изваянные, столь

же реальными, как и изображаемые существа. <У китайцев, - пишет

де Греют, - ассоциирование изображений с существами превращает

ся в настоящее отождествление. Нарисованное или скульптурное изо

бражение, более или менее похожее на свой оригинал, является alter

ego (вторым Я) живой реальности, обиталищем души оригинала,

больше того, это сама реальность... эта столь живучая ассоциация яв