Предисловие автора к русскому изданию 5 страница

нако, что он не дает удовлетворительного объяснения тому, как

первобытные люди представляют себе свои сны, и тому применению,

которое они им дают.

Прежде всего, они прекрасно отличают восприятия, полученные

во сне, от восприятий, получаемых наяву, как бы они ни были сход

ны вообще. Первобытные люди различают даже отдельные категории

снов, приписывая им различную ценность. <Оджибвэи делят сны на

несколько разрядов и каждому дают отдельное имя. Епископ Барага

сгруппировал в своем словаре языка оджибвэев индейские названия

для дурного сна, для нечистого сна, для зловещего сна так же, как и

для хорошего или счастливого сна>. <Гидатсы питают большое дове

рие к снам, но обычно они пророческими считают такие сны, которые

видят после молитвы, жертвоприношения или поста>. Таким образом,

первобытные люди вполне сознательно, вполне обдуманно придают

одной категории восприятий столько же веры, сколько и другой. Вме

сто того чтобы сказать, как это обыкновенно делается, что первобыт

ные люди верят тому, что они воспринимают во сне, хотя это только

сон, я скажу, что они верят сновидениям именно потому, что это сно

видения. <Иллюзионистская>* теория неудовлетворительна. Почему

же первобытные люди, отлично зная, что сон является сном, тем не

менее верят ему? Это нельзя объяснить простой игрой психологиче

ского механизма у индивида. И здесь также совершенно необходимо

иметь в виду коллективные представления, которые и превращают

восприятие и сновидение первобытного человека в нечто совершенно

иное, по сравнению с тем, чем они выступают для нас.

Наше восприятие направлено на схватывание объективной реаль

ности и только этой реальности. Оно отметает все, что могло бы

иметь чисто субъективное значение. Тем самым реальность представ

ляет полную противоположность сновидению. Мы не понимаем, ка

ким образом то, что мы видим во сне, может быть поставлено на один

уровень с тем, что происходит наяву: когда подобное случается, мы

вынуждены предположить, что это результат весьма сильной пси

хологической иллюзии. У первобытных людей, однако, сильного

контраста не существует. Их восприятие ориентировано иначе. То,

что мы называем объективной реальностью, соединено, перемешано

(а часто и подчинено) в их восприятии с неуловимыми мистическими

элементами, которые мы определяем как субъективные. Одним сло

вом, такое восприятие родственно в этом смысле сновидению. Или,

если угодно, сновидения первобытных людей - такое же восприятие,

как и всякое другое. Это комплекс, в который входят те же элементы,

который пробуждает те же чувства, и он так же толкает к действию.

Таким образом, индеец, видевший сон и рискующий жизнью из-за

веры в этот сон, отнюдь не упускает различия между сном и сходным

*То есть теория, согласно которой первобытные люди принимают иллю­зии за дей ствительность. Так называют представители социологической школы теорию анимизма (одушевления).

с ним восприятием наяву. Но так как восприятие, полученное наяву,

и сон одинаково мистические, то различие для него не играет роли.

На наш взгляд, реальная объективность восприятия служит мерилом

его ценности, в глазах индейца этот момент играет второстепенную

роль, или, вернее, он его не занимает. То, что для нас - восприятие, для него оказывается прежде и больше всего общением с духами, с душами, с невидимыми и неосязаемыми, таинственными силами, окружающими его со всех сторон, от которых зависит судьба и которые в сознании индейца занимают гораздо больше места, чем постоянные, видимые, осязаемые элементы его представлений.

Но в таком случае у него нет никаких оснований снижать сновидения до степени субъективного сомнительного представления, которому не следует верить. Сновидения для него отнюдь не низшая и ошибочная форма восприятия. Напротив, это высшая форма: поскольку в ней роль материальных и осязаемых элементов минимальна, постольку общение с духами и невидимымя силами осуществляется наиболее непосредственно и полно.

Этим и объясняется та вера, которую первобытный человек питает

в отношении своих сновидений: снам он верит по крайней мере не

меньше, чем обычным восприятиям. Этим также объясняются поиски

средств, позволяющих человеку видеть пророческие сны: у северо

американских индейцев, например, образовалась целая техника, при

званная обеспечить правдивость и полноценность снов. Так, молодой

юноша, перед посвящением пытающийся увидеть во сне животное,

которое будет его ангелом-хранителем, его личным тотемом, должен

подготовиться к этому сну путем соблюдения ряда предписаний.

<Прежде всего, он очищается посредством инипи (паровой бани), со

блюдает трехдневный пост. В течение этого периода он избегает жен

щин, живет в стороне от людей и всяческим путем старается в

надлежащей мере очистить себя для получения откровения божества,

к которому обращается. В заключение он подвергает себя разным ис

тязаниям до тех пор, пока не получит желанного видения)>. Этим объ

ясняется также то почтение и благоговение, которое питают к

визионерам, ясновидящим, пророкам, а иногда даже к сумасшедшим.

Им приписывается особая способность общаться с невидимой реаль

ностью, т. е. способность высшего восприятия. Все эти хорошо изве

стные факты вытекают естественно из ориентации коллективных

представлений, которые господствуют в первобытных обществах, и

одновременно придают мистический характер действительности, сре

ди которой <дикарь> живет, и восприятию <дикарем> этой действи

тельности.

Из мистического характера восприятий первобытного человека вы

текают и другие различия между восприятием первобытных людей и

нашим. Для нас одним из основных признаков, по которому узнается

объективная ценность восприятия, служит то обстоятельство, что вос

принимаемое явление или существо при равных условиях одинаково

воспринимается всеми. Если, например, среди нескольких присутст

вующих лишь один человек повторно слышит какой-то звук или ви

дит какой-нибудь предмет, то мы про него говорим, что он подвержен

иллюзиям или что у него была галлюцинация. Лейбниц, Тэн и мно

гие другие подчеркивали значение согласия воспринимающих субъек

тов как средства для различения между <реальными явлениями и

воображаемыми>. Общепринятое мнение в этом пункте вполне соот

ветствует воззрению философов. У первобытных людей, однако, мы

видим нечто совершенно противоположное: у них постоянно случает

ся так, что некоторые существа и предметы открываются только от

дельным лицам, исключая всех остальных присутствующих.

Происходящее никого не поражает, все находят это вполне естествен

ным. Гаунт, например, пишет: <Само собой разумеется, что нгаранг

был невидим всем, кроме вирарапа (колдуна)>. Один молодой ученик

знахаря (medicine-man), рассказывающий о своем посвящении, заме

чает: <После этих испытаний я видел вещи, которых моя мать не

могла видеть... мама, что это такое - вон там, похожее на шагаю

щих людей? Она мне ответила: <Там ничего нет, дитя мое>. Это были

жир (призраки), которых я начал видеть>. Австралийцы, которых на

блюдали Спенсер и Гиллен, думают, что солнце во время ночи от

правляется в то место, откуда оно восходит утром. Знахари

поискуснее могут видеть солнце в этом месте ночью; тот факт, что

обыкновенные люди не видят его там, доказывает только, что они не

обладают необходимыми способностями, а вовсе не то, что солнца

там нет. У этих австралийцев, как и у многих других народов, нахо

дящихся на той же ступени развития, знахарь-колдун извлекает из

тела больного маленький предмет, который видим только для опера

тора. <После долгих таинственных поисков он находит и обрезает ве

ревку, которая невидима для всех присутствующих, за исключением

его. Тем не менее никто из присутствующих нимало не сомневается

в реальности факта>. При том колдовском акте, который австралийцы

называют <убивать костью>, совершается ряд сложных операций, ни

для кого не видимых: <Кровь жертвы невидимым путем направляется

к колдуну и от него в сосуд, в который он ее собирает, а обратным

путем в то же время кость или магический камень направляется не

видимо от колдуна в тело жертвы, причиняя ей смертельную бо

лезнь>.

Такие же верования существуют и в Восточной Сибири. В Аляр-

ском округе Иркутской губернии буряты при опасном заболевании

ребенка думают, что его макушка поедается маленьким зверьком,

анокхой, имеющим облик крота или кошки; никто, кроме шамана, не

в состоянии видеть этого зверька.

В Северной Америке у кламатов штата Орегон киукс (знахарь),

позванный к больному, должен совещаться с духами определенных

животных. Только те лица, которые прошли курс пятилетней подго

товки к знахарству, в состоянии видеть этих духов, но видят они ду

хов так же ясно, как мы различаем предметы вокруг себя. <Карлики

невидимы для всех, за исключением людей, посвященных в тайну

магии>. Тарагумары верят, что в реках живут большие змеи. Эти

змеи имеют рога и огромные глаза. Только шаманы способны их ви

деть. В одной церемонии гуичолов головы оленьих самок кладутся ря

дом с головами самцов, ибо они также имеют рога, <хотя никто,

кроме шаманов, их не видит>.

Все эти факты можно было бы предвидеть, если действительно

восприятие первобытных людей ориентировано иначе, чем наше, если

оно не интересуется, подобно нашему, прежде всего теми признаками

существ и явлений, которые мы называем объективными. Наиболее

важными для них свойствами этих существ и предметов являются та

инственные силы последних, их мистические способности. Но ведь од

на из способностей как раз в том и заключается, что существо или

предмет могут становиться видимыми или оставаться невидимыми в

зависимости от обстановки. Или же эта сила находится в восприни

мающем субъекте, получившем необходимое посвящение или наде

ленном <сопричастностью> высшему бытию, и т. д. Одним словом,

между определенными существами и определенными лицами могут

установиться мистические отношения, в результате чего данные лица

обладают исключительной привилегией восприятия этих существ. Это

случаи, совершенно аналогичные сновидениям. Первобытный человек

не только не считает сомнительным мистическое восприятие, которое

ему недоступно, но видит в нем, как и в сновидении, более редкост

ную, а значит, и более значительную и действенную форму общения

с духами и невидимыми силами.

Наоборот, если коллективные представления предполагают нали

чие в предметах определенных свойств, то уже ничто не в состоянии

разубедить в этом первобытного человека. Для нас то обстоятельство,

что мы не воспринимаем в предметах каких-нибудь свойств, является

решающим, для первобытного человека оно отнюдь не доказывает от-

сутствия в предметах тех или иных свойств, ибо, на его взгляд, воз

можно, что эти свойства по своей природе способны оставаться скры

тыми для человеческого восприятия. или открываться только при

определенных условиях. То, что мы называем опытом и что в наших

глазах имеет решающее значение для признания или непризнания

чего-либо реальмым, оказывается бессильным по отношению к кол

лективным представлениям. Первобытные люди не имеют нужды в

этом опыте для того, чтобы удостовериться в мистических свойствах

существ и предметов; по той же причине они с полным безразличием

относятся к противопоказаниям опыта. Дело в том, что опыт, огра

ниченный тем, что является устойчивым, осязаемым, видимым, уло

вимым в физической реальности, упускает как раз то, что наиболее

важно для первобытного человека: таинственные силы и духи. Таким

образом оказывается, что не было еще примера, чтобы неудача како

го-нибудь магического обряда обескуражила тех, кто в него верит.

Ливингстон сообщает о длинном споре, который у него был с закли

нателями дождя; свое сообщение он кончает словами: <Мне ни разу

не удавалось убедить хотя бы одного из них в ложности их доводов.

Их вера в свои <чары)> безгранична>. На Никобарских островах <ту

земцы во всех селениях совершили церемонию, называемую <танан-

гла> (помощь или защита). Церемония призвана предотвратить

болезнь, появляющуюся с северо-западным муссоном. Бедные нико-

барцы! Они делают это из года в год, и все без всякого результата>.

Опыт особенно бессилен против веры в таинственные свойства

<фетишей>, которые делают людей неуязвимыми: всегда находится

возможность истолковать любое событие в смысле, благоприятном

для этой веры. Так, например, один ашанти обзавелся фетишем по

добного рода, поторопился испытать его и получил пулю в руку, ко

торая сломала ему кость. Fetish-man (колдун) объяснил это

обстоятельство ко всеобщему удовлетворению, заявив, что оскорблен

ный, фетиш только что открыл ему причину происшедшего. Молодой

человек имел половые сношения со своей женой в запретный день.

Раненый признался, что это правда, а ашантии только укрепились в

своей вере. <Когда туземец, - пишет дю Шалью, - имеет на шее

железное ожерелье, он считает себя неуязвимым для пуль. Если та

лисман не оказывает надлежащего действия, то это ничуть не колеб

лет веры в него. Туземец будет думать, что какой-нибудь

злонамеренный искусный колдун изготовил какой-нибудь могучий

противоталисман, жертвой которого он и сделался>. <Возвращаясь от

царя, - рассказывает он в другом месте, - я выстрелил в птицу,

сидевшую на дереве, и не попал. Я недавно принял хинину, и рука

моя дрожала. Негры, однако, которые были здесь, сейчас же закри

чали, что это была птица-фетиш, которую я не мог убить. Я снова

выстрелил и опять не попал. Присутствующие торжествовали. Однако

я еще раз разрядил свое ружье. Я тщательно прицелился и убил пти

цу. После минутного замешательства негры объяснили, что я - бе

лый и что законы фетишей в отношении меня не вполне

действительны, таким образом, мой последний выстрел оказался для

них не в счет>. То же мы находим и в Лоанго. <Мне подарили, -

говорит д-р Пехуэль-Леше, - прекрасный галстук, сделанный из во

лос слоновьего хвоста, украшенный... зубами морской рыбы и кроко

дила, эти зубы должны были меня охранить от всякой опасности,

исходящей от воды... случилось так, что, проезжая мимо песчаной от

мели, я несколько раз попадал в воду, а один раз мне лишь с боль

шим трудом удалось добраться до берега. Туземцы всерьез

утверждали, что я спасся лишь благодаря зубам крокодила, ибо моего

искусства пловца было бы недостаточно, чтобы выбраться из сильных

морских волн. Но на мне не было чудотворного галстука. Тем не ме

нее туземцы верили в его действенность>. Последнее слово всегда ос

тается за фетишем и знахарем.

Член первобытного общества живет и действует среди существ и

предметов, которые все, кроме свойств, которые за ними признаем и

мы, обладают еще и мистическими способностями: к их чувственной

реальности примешивается еще и некая иная. Первобытный человек

чувствует себя окруженным бесконечным количеством неуловимых

существ, почти всегда невидимых и всегда страшных: часто это души

покойников, всегда это множество духов с более или менее опреде

ленным личным обликом. Так именно рисуют дело по крайней мере

большинство наблюдателей и антропологов: они пользуются аними

стическим языком. Фрэзер в <Золотой ветви> собрал огромное коли

чество свидетельств, из которых напрашивается заключение

относительно общераспространенности указанного факта для низших

обществ. Можно привести некоторые из них. <Воображение ораонов

в страхе блуждает среди целого мира приведений... нет скалы, доро

ги, реки, леса, где их не было бы... везде - духи...>. Подобно Санта-

лам, мундам и ораонам из Чета-Наглура, <кадары считают себя

окруженными множеством невидимых сил. Одни из них являются ду

шами предков, другие как будто служат только воплощением того не

определенного чувства тайны и беспокойства, которым уединенные

горы, реки и леса наполняют воображение дикаря... Имя им - леги

он, и свойства их едва ли известны>. В Корее духи <занимают все

небо и каждую пядь земли. Они подстерегают человека на дорогах,

среди деревьев, на скалах, в горах, в долинах, в речках и ручьях.

Они неустанно следят за ним днем и ночью... Они всегда вокруг него,

впереди него, сзади, они летают над его головой, взывают к нему из-

под земли. Даже в собственном доме человек не находит убежища от

духов, они и здесь повсюду, они засели в штукатурке стен, повисли

на балках, прилепились к перегородкам... Их вездесущность является

уродливой пародией на вездесущность бога>. В Китае, согласно древ

нему ученик), <мир наполнен всюду легионами <шень> и <гуй>... каж

дое существо и каждый предмет одушевлены либо духом <шень>,

либо духом <гуй>, либо одновременно и тем и другим>. У фанов, в

Западной Африке, <духи витают повсюду: в скалах, лесах, реках.

И действительно, для фанов жизнь является непрерывной борьбой с

телесными и духовными духами>. <Во всех поступках своей повсед

невной жизни, - пишет мисс Кингели, - африканский негр показы

вает, что он живет среди целого мира могущественных духов... Перед

тем как отправиться на охоту или на войну, он натирает свое оружие

магическим веществом, для того чтобы укрепить заключенных в ору

жии духов. В то же время он беседует с ними, он напоминает им,

как он о них заботился, он перечисляет подарки, которые им делал,

указывает стоимость этих подарков, умоляет духов не покидать его в

час опасности. Вы можете увидеть его также склонившимся над по

верхностью воды и обращающимся к духу реки с соответствующими

заклинаниями; он просит духа реки пробить течь в челноке своего

врага или утопить его, поручает духу передать в какое-нибудь селе

ние вниз по течению свое проклятие за нанесенную обиду и т. д.>.

Мисс Кингели подчеркивает однородность представлений, сущест

вующих у первобытного человека относительно всех вещей. Весь мир

он мыслит под знаком духов, все происходит вследствие воздействия

одного духа на другого.

Когда лекарь применяет какое-нибудь лекарство, то это дух сна

добья воздействует на духа болезни. Собственно физическое действие

не мыслится без мистического. Или, вернее, нет физического дейст

вия в собственном смысле слова: для первобытного человека сущест

вуют только мистические действия. Почти невозможно заставить

первобытных людей понять некоторые различия, особенно когда речь

вдет, например, об обвинении в убийстве при помощи магических

приемов. Вот очень характерный случай. <Я объясняю, - говорит

Нассау, - моему собеседнику - туземцу, что если обвиняемый, со

вершая свои фетишистские обряды, сделал нечто такое, что могло

причинить смерть, то я согласен, что он должен быть казнен. Если

же он применял только фетишистские приемы, хотя бы с намерением

убить, то он невиновен в той смерти, которая неожиданно случилась,

ибо простые фетиши не в состоянии убивать. Если же обвиняемый

прибегнул к яду, наряду с фетишами или без них, то он виновен>.

<Несмотря ни на что, - продолжает Нассау, - различие между фетишем и ядом остается весьма неопределенным в сознании многих туземцев. То, что я называю ядом, является для них лишь другой ма-

териальной формой фетишистской силы: яд, как фетиш, действует

только в силу присутствия в нем духа>. Это значит, что, по представ

лению первобытных людей, простой фетиш убивает так же наверня

ка, как и яд, даже еще вернее: ведь яд убивает только благодаря

своей мистической силе, которой он может быть лишен в некоторых

условиях. Представления о физических свойствах яда, столь ясного

для сознания европейца, не существует для мышления африканца.

Таким образом, мы вправе утверждать, что это мышление гораздо

более отлично от нашего, чем позволяет думать терминология сторон

ников теории анимизма. Когда они описывают мир, населенный для

первобытного человека призраками, привидениями, духами, сейчас

же приходит в голову, что верования подобного рода не совсем исчез

ли в цивилизованных странах. Не говоря уже о спиритизме, мы вспо

минаем бесчисленные рассказы о привидениях, которыми наполнен

наш фольклор, у нас появляется искушени? думать, что между на

шим и первобытным мышлением существует только количественное

различие. Эти верования, несомненно, могут рассматриваться у нас

как пережиток, свидетельствующий о существовании более древнего

умственного состояния, имевшего когда-то большее распространение.

Остережемся, однако, видеть в сохранившихся в нашем обществе по

верьях верное, хотя бы и ослабленное, отражение первобытного мыш

ления. Для членов нашего общества, даже наименее культурных,

рассказы о привидениях, духах и т. д. являются чем-то относящимся

к области сверхъестественного: между этими видениями, волшебными

проявлениями, с одной стороны, и фактами, познаваемыми в резуль

тате обычного восприятия и повседневного опыта, с другой стороны,

существует четкая разграничительная линия. Для первобытного чело

века этой линии не существует. Один вид восприятий и действий ка

жется столь jke естественным, как и другой вид, или, вернее, для него

не существует двух отличных видов восприятия и действия. Суевер

ный, а часто также и религиозный человек нашего общества верит в

две системы, в два мира реальностей: один - видимый, осязаемый,

подчиненный неизбежным законам движения, другой - невидимый,

неосязаемый, <духовный)>. Последний образует как бы мистическую

сферу, которая окружает мир физический. Для первобытного мышле

ния не существует двух таких миров, соприкасающихся друг с дру

гом, отличных, но вместе с тем связанных, более или менее

проникающих друг в друга. Для первобытного мышления существует

только один мир. Всякая действительность мистична, как и всякое

действие, следовательно, мистично и всякое восприятие.

Глава 11

ЗАКОН ПАРТИЦИПАЦИИ (СОПРИЧАСТИЯ)

Если коллективные представления первобытных людей отличают

ся от наших своим мистическим по существу характером, если их

мышление, как я пытался показать, ориентировано иначе, чем наше,

то мы должны допустить, что и сочетание представлений в сознании

первобытного человека происходит по-иному, чем у нас. Следует ли

отсюда сделать вывод, что эти представления подчиняются иной ло

гике, чем наша? Такое утверждение было бы преувеличенным,

подобная гипотеза выходила бы за пределы того, что можно утверж

дать на основании фактов. Ничто не доказывает, что сочетания кол

лективных представлений должны зависеть только от законов,

имеющих логический характер. Кроме того, сама идея логики иной,

чем логика нашего разума, была бы для нас только чисто отрицатель

ным и пустым понятием.

В действительности мы в состоянии по крайней мере пытаться

уловить, как представления сочетаются в мышлении первобытных

людей. Мы понимаем их языки, мы заключаем с ними сделки, нам

удается истолковывать их учреждения и верования, следовательно,

существует возможный переход, осуществимое общение между их

мышлением и нашим.

При всех оговорках, однако, наше мышление и первобытное от

личны одно от другого. Различие это становится тем ощутимее, чем

глубже проникает сравнительное исследование, чем дальше позволя

ют накопляющиеся факты его продвинуть. Исследователь, который

быстро и бегло знакомится с обществом низшего типа, не имеет вре

мени заняться этой проблемой. Он почти никогда даже не думает о

том, чтобы поставить ее. Переходя от одного общества к другому, он

только констатирует поразительное постоянство некоторых черт че

ловеческой природы, обнаруживающихся в самых, казалось бы, раз

нородных условиях; ему приходится только выражать свое удивление

перед наличием такого образа мыслей и действий, происхождение и

смысл которых от него ускользают. Он предоставляет читателю вы

яснение того, каким образом эти последовательные впечатления мо

гут быть согласованы между собой, или он удовлетворяется общими

<объяснениями>, даваемыми традиционной психологией и логикой,

если только он имеет о них некоторое представление.

В тех случаях, однако, когда мы прислушиваемся к наблюдате

лям, долго жившим с первобытными людьми, а особенно к тем, ко

торые пытались проникнуть в их образ мышления и чувствования,

мы слышим иные речи. Идет ли речь о североамериканцах (Ф.-Г. Кэ-

шинг, майор Поуэлл*, о неграх французского Конго (мисс Кингели),

о новоЗелацдских маори (Бест) или о каком-нибудь другом <перво

бытном обществе>, мы неизменно слышим, что никогда <цивилизо

ванный> не может похвастать тем, что он смог усвоить ход мыслей

первобытного человека или даже обнаружить путь этого первобытно

го мышления. <Мышление маори, - говорит, например, Бест, -

имеет сильно выраженную мистическую природу... Мы слышим раз

говоры о некоторых странных теориях, касающихся маорийских ве

рований и майорийского мышления. В действительности же мы не

понимаем ни тех, ни другого, а что еще хуже, мы никогда не поймем

их. Мы никогда не узнаем внутренней сущности туземного мышле

ния, ибо для этого нам потребовалось бы вернуться вспять на много

веков... к тому времени, когда у нас самих было сознание первобыт

ного человека. Давным-давно уже захлопнулись ворота, выводящие

на эту таинственную дорогу>.

Кэшинг приобрел что-то вроде умственной натурализации среди

зуньи. Не удовлетворяясь пребыванием среди них и ведением их об

раза жизни, он добился посвящения и усыновления со стороны их ре

лигиозных вождей, а также принятия его в тайные общества: в

священных церемониях зуньи он, подобно жрецам, имел свою собст

венную роль, которую старательно выполнял. Однако как раз немно

гие труды, опубликованные Кэшингом, рождают в нас ощущение

такой формы психической деятельности, к которой наше сознание

никогда не в состоянии будет точно примениться. Наши умственные

навыки слишком далеки от навыков зуньи. Наш язык (без которого

мы себе ничего не представляем и не мыслим) предполагает наличие

таких категорий, которые не совпадают с их категориями. Наконец,

что имеет особенное значение, окружающая социальная действитель

ность, функциями которой являются коллективные представления и

до известной степени даже язык, слишком отличается у зуньи от той

социальной среды, в которой живем мы.

Таким образом, мышление низших обществ не является, конечно,

непроницаемым для нас, как если бы оно подчинялось логике иной,

чем наша, но в то же время оно не вполне постижимо для нас. Мы

приходим к заключению, что это мышление не повинуется исключи

тельно законам нашей логики, что оно, быть может, подчинено зако

нам, которые не целиком имеют логическую природу. Анализ

наиболее характерных фактов несколько осветит этот момент.

Очень часто наблюдатели имели возможность собрать такие рас

суждения или, точнее говоря, такие сочетания представлений, кото

рые казались им странными и необъяснимыми. Я приведу некоторые

из них. <В Ландане засуха была однажды приписана специально тому

обстоятельству, что миссионеры во время богослужения надсыли осо