Предисловие автора к русскому изданию 2 страница

ми, эти вещества увеличивают силу душ проглотивших их людей,

душ (shell), которые, подобно небу, составлены из начала Лиг: золо

то, нефрит и жемчуг предохраняют покойников от разложения и бла

гоприятствуют их возвращению к жизни.

Более того, «таоисты» * и их медицинские авторитеты утверждают,

что человек, проглотивший золото, нефрит или жемчуг, не только

удлиняет свою жизнь, но и обеспечивает существование своего тела

после смерти, спасая его от разложения. Само существование учения

предполагает, что, по представлению этих авторов, «сянь», приобрет

шие бессмертие поглощением перечисленных веществ, продолжают

пользоваться своим телом после смерти и переносятся в царство бес

смертных даже телесно. Это проливает новый свет на общий обычай

древних и людей нового времени, заключающийся в том, что покой

ников предохраняют от разложения, кладя им в рот или в какое-ни

будь другое отверстие три драгоценных вещества: это попытка

сделать из покойника «сянь». В иных местах покойникам дают моне

ту для закупок в другом мире, однако ее не кладут в рот. Речь идет

о поверни, аналогичном тому, которое заставляет или побуждает в

*Тао - первооснова бытия в учении полумифического китайского муд­реца Лао- Тзе, основателя таонизма, автора книги Тао-Те-Кинг(Дао-де-Дзин, наверно, прим. Дениса), «Канонической книги о Тао и Те». Тао - невидим, непостижим, неопределенен и тем не менее совершенен. (Дао, естественно, прим. Дениса)

Китае искать для гробов возможно более твердую древесину или дре

весину вечнозеленых деревьев: такие деревья, по представлению ки

тайцев, богаче жизненной силой, которую они сообщают телу,

находящемуся в гробу. Перед нами - случай встречающегося столь

часто сопричастия (партиципации) через прикосновение.

Этих двух примеров, несомненно, достаточно. «Объяснения» анг

лийской антропологической школы, будучи всегда только прав

доподобными, неизменно содержат известный коэффициент

сомнительности, меняющийся в зависимости от случая. Они прини

мают за установленное, что пути, по их мнению, естественно веду

щие к определенным верованиям и обычаям, являются именно теми,

которыми шли члены обществ, где встречаются эти поверья и обряды.

Нет ничего более рискованного, чем этот постулат, который подтвер

ждается, быть может, только в 5 случаях из 100.

Далее, факты, требующие объяснения, т. е. институты, верова

ния, обряды, социальны по преимуществу. Представления и сочета

ния представлений, предполагаемые этими фактами, должны иметь

такой же характер. Они по необходимости «коллективные представ

ления». Но в таком случае анимистическая гипотеза становится со

мнительной и вместе с ней постулат, на котором она основана. Ибо

и постулат и основанная на нем гипотеза оперируют умственным

механизмом индивидуального человеческого сознания. Коллективные

представления являются социальными фактами, как и институты,

выражением которых они служат: если есть в современной социоло

гии твердо установленное положение, так это то, что социальные

факты имеют свои собственные законы, законы, которые не в состо

янии выявить анализ индивида в качестве такового. Следовательно,

претендовать на «объяснение» коллективных представлений, исходя

единственно из механизма умственных операций, наблюдаемых у

индивида (из ассоциации идей, из наивного применения принципа

причинности и т.д.), - значит, совершать попытку, заранее обре

ченную на неудачу. Так как при этом пренебрегают существенней

шими элементами проблемы, то неудача неизбежна. Можно ли

также применять в науке идею индивидуального человеческого со

знания, абсолютно не затронутого каким-либо опытом? Стоит ли

трудиться над исследованием того, как это сознание представляло

бы себе естественные явления, происходящие в нем и вокруг него?

Действительно, ведь у нас нет никакого способа узнать, что пред

ставляло собой подобное сознание. Как бы далеко в прошлое мы ни

восходили, как бы «первобытны» ни были общества, подвергающиеся

нашему наблюдению, мы везде и всюду встречаем только социали

зированное сознание, если можно так выразиться, заполненное уже

множеством коллективных представлений, которые восприняты этим

сознанием по традиции, происхождение которых теряется во мраке

времени.

Представление об индивидуальном человеческом сознании, не за

тронутом каким-либо опытом, является столь же химерическим, как

и представление о дообщественном человеке. Оно не соответствует

ничему, что могло бы сделать его научно проверенным фактом, и ос

новывающиеся на этом представлении гипотезы могут быть только

совершенно произвольными. Если, напротив, мы будем исходить из

коллективных представлений как из чего-то данного, как из реально

сти, на которой должен быть основан научный анализ, то у нас, не

сомненно, не будет в распоряжении правдоподобных и заманчивых

«объяснений», которые можно было бы противопоставить объясне­нию

английской антропологической школы. Все окажется значительно ме

нее простым. Перед нами возникнут сложные проблемы, и чаще всего

у нас будет недостаточно данных для того, чтобы их разрешить. Ре

шение, которое мы предложим, скорее всего будет гипотетическим.

Но в таком случае по крайней мере можно надеяться, что положи

тельное изучение коллективных представлений приведет нас мало-

помалу к познанию законов, которые ими управляют, даст нам

возможность достичь более точной интерпретации мышления низших

обществ и даже нашего собственного.

Следующий пример, быть может, выявит противоположность меж

ду точками зрения английской антропологической школы и той, на

которую мы призываем встать. Тэйлор пишет: «В соответствии с этой

детской первобытной философией, которая видит в человеческой

жизни принцип, позволяющий непосредственно понять всю природу,

дикарская теория мира приписывает все явления произвольному дей

ствию личных духов, распространенных повсюду. Это не продукт во

ображения, следующего только собственным своим побуждениям, а

разумная индукция, согласно которой следствия вытекают из причин.

Эта индукция привела грубых первобытных людей к заселению по

добными призраками своих жилищ, своего окружения, обширной

земли и небесных пространств. Духи являются просто олицетворен

ными причинами». Нет ничего проще, нет ничего более приемлемого,

чем это «объяснение» огромной совокупности верований, если только

допустить вместе с Тэйлором, что они являются результатом разум

ной индукции. Очень трудно, однако, с ним в этом согласиться. При

рассмотрении коллективных представлений, предполагающих в низ

ших обществах веру в духов, распространенных повсюду в природе,

представлений, на которых основаны обычаи и обряды, связанные с

этими духами, не создается впечатления, что они (представления) -

продукт интеллектуальной любознательности в ее поисках причин.

Мифы, погребальные обряды, аграрные обычаи, симпатическая магия

не кажутся порожденными потребностью в рациональном объясне­нии: они являются ответом на потребности, на коллективные чувства,

гораздо более властные, могущественные и глубокие в первобытных

обществах, чем указанная выше потребность рационального объясне

ния.

Я вовсе не говорю, что этой потребности в объяснении совершенно

не существует. Подобно многим другим внутренним свойствам, кото

рые разовьются впоследствии, если общественная группа будет про

грессировать, эта любознательность брезжит и, быть может, даже

несколько проявляется в умственной деятельности этих обществ. Од

нако мы бы, несомненно, впали в противоречие с фактами, если бы

видели в любознательности один из направляющих принципов умст

венной деятельности и источник коллективных представлений, отно

сящихся к большей части явлений природы. Если Тэйлор и его

ученики удовлетворяются данным «объяснением», то это происходит

потому, что они выводят верования из деятельности индивидуального

сознания, подобного их собственному. Но как только примешь во

внимание коллективный характер представлений, то недостаточность

объяснения становится ясной. Будучи коллективными, представления

навязывают себя личности, т. е. они становятся для нее продуктом не

рассуждения, а веры. А так как перевес и преобладание коллектив

ных представлений тем сильнее вообще, чем меньше ушло вперед

данное общество, то в сознании первобытного человека почти нет ме

ста для вопросов «как?» или «почему?». Совокупность коллективных

представлений, которыми он одержим и которые вызывают в нем аф

фекты такой силы, что мы ее и представить не можем, малосовме-

стима с бескорыстным созерцанием объектов, какое предполагается

чисто интеллектуальным желанием знать их причину.

Не входя в подробное обсуждение анимистической гипотезы, ко

торое появится ниже, я позволю себе думать, что формула Тэйлора,

согласно которой «духи являются олицетворенными причинами»,

окажется недостаточной для объяснения того, чем являются духи в

коллективных представлениях низших обществ. Что касается нас, то

мы начнем с анализа этих представлений без всякой предвзятой

мысли относительно умственного механизма, от которого они зави

сят, и, быть может, именно эти духи помогут нам понять, чем яв

ляются в действительности некоторые «причины». Быть может, мы

обнаружим, что самое представление о «действующей причине»-

проклятый вопрос для философов - своего рода отвлеченный осадок

представления о мистической силе, приписываемой духам. Это, од

нако, гипотеза, от рассмотрения которой мы воздержимся, во всяком

случае не станем доверять слишком категорическим и общим фор

мулам. Английская антропологическая школа с ее всеобщей гипоте-

Зой анимизма, с ее предвзятыми идеями всегда имеет по крайней

мере одно правдоподобное объяснение для собранных ею фактов.

Обнаруживаются ли новые факты? Гипотеза достаточно обща и гиб

ка, чтобы быть в состоянии объяснить и новые факты: все дело -

в остроумии. В этом школа видит некоторого рода подтверждение

своего учения. Однако подобное подтверждение имеет ту же цену,

что и правдоподобные «объяснения» вообще, в отношении которых

мы располагаем лишь новым примером.

Нас, без сомнения, могут спросить: каким образом ученый, подоб

ный Тэйлору, обладающий столь удивительной проницательностью,

критика которого так проникновенна в отношении частных фактов,

как смог он оказаться менее требовательным, когда вопрос встал об

общей теории, каким образом его ученики могли в этом вопросе пой

ти по тому же пути? Быть может, в этом следует видеть влияние со

временной английской философии, и в частности учения об

эволюции. В то время, когда появилась «Первобытная культура», и

затем в течение ряда лет ассоциационистская' психология казалась

полной победительницей. Эволюционизм Спенсера, бывший тогда в

большой моде, прельщал много умов. Они видели в учении Спенсера

наиболее широкую формулу философского синтеза, формулу, которая

могла быть одновременно приложена к любой категории естествен­ных

фактов и служить, таким образом, путеводной нитью для научного

исследования. Формула применялась к истории Солнечной системы

так же, как к происхождению организмов и умственной жизни. Сле

довало ожидать, что она будет распространена и на социальные фак

ты. Спенсер не замедлил это сделать. Он также, как известно,

принял в качестве руководящей гипотезы для объяснения мышления

низших племен теорию анимизма, основанную на ассоциационист-

ской психологии.

Ныне к эволюционизму Спенсера установилось достаточно суро

вое отношение: его обобщения кажутся скороспелыми, претенциозны

ми и малообоснованными. Однако лет тридцать назад их можно было

считать сильно и прочно обоснованными. Тэйлор и его ученики по

лагали, что в этом учении они нашли обоснование установленной

ими непрерывности в развитии умственных функций человека. Уче

ние позволяло им излагать указанный процесс развития как непре

рывную эволюцию, этапы ее легко намечались, начиная от

анимистических верований низших племен вплоть до концепции ми

ра у Ньютона. В то же время Тэйлор в <Первобытной культуре>, и в

*Особо видными представителями ассоциационизма были Гертли, Дж-Милль, А. Бэн и Дж. Льюне. Согласно учению ассоциационистов, за­коны ассоциации занима ют в психологии такое же основное место, как закон всемирного тяготения в физике.

особенности в заключении, старался опровергнуть теорию, согласно

которой общества, называемые первобытными или дикими, в дейст

вительности выродились, а их учреждения и верования почти стер

лись, но еще различимы остатками первоначального откровения'.

Гипотезе богословского порядка Тэйлор не мог противопоставить ни

чего лучшего, как гипотезу эволюции, которая, по его мнению, была

гипотезой научного порядка. Эта гипотеза дала ему рациональное ис

толкование фактов. То, что изображалось как след более совершен

ного предшествующего состояния, Тэйлор без труда объяснял с точки

зрения эволюции, как рудимент или зародыш позднейшего более

дифференцированного состояния.

Если, наконец, вспомнить те кажущиеся ясность и понятность, ко

торые внесла общая гипотеза анимизма в массу фактов, то мы не бу

дем удивляться успеху, который эта гипотеза разделила вместе с

эволюционным учением, а равно и тому, что английская антрополо

гическая школа в огромном своем большинстве остается верной дан

ной гипотезе до нынешнего времени.

Ряды социальных фактов тесно связаны между собою и взаимно

обусловливают друг друга. Следовательно, определенный тип обще

ства, имеющий свои собственные учреждения и нравы, неизбежно бу

дет иметь и собственное мышление. Различным социальным типам

будут соответствовать различные формы мышления, тем более что са

ми учреждения и нравы в основе своей не что иное, как известный

аспект или форма коллективных представлений, рассматриваемых,

так сказать, объективно. Это приводит нас к сознанию, что сравни

тельное изучение разных типов человеческого общества неотделимо

от сравнительного изучения коллективных представлений и их соче

таний, господствующих в этих обществах.

Не должны ли были подобные соображения стать преобладающи

ми у естествоиспытателей, когда они, продолжая сохранять идею

тождественности основных функций у всех живых существ или по

крайней мере у всех животных, решились допустить различие основ

ных типов между собой? Несомненно, питание, дыхание, секреция,

размножение - процессы, которые в основе одинаковы, каков бы ни

был организм, в котором они совершаются. Однако процессы могут

совершаться в совокупности таких условий гистологического, анато

мического, физиологического порядка, которые отличаются друг от

друга. Общая биология сделала большой шаг вперед, когда она при-

*Ныне католические патеры-этнологи Вильгельм Шмидт, Вильгельм Кеплере и другие пытаются воскресить эту теорию под громким име­нем прамонотеизма.

знала, что не следует, как полагал Споет Кант, искать в анализе че

ловеческого организма что-то такое, что могло бы сделать более по

нятным организм губки. С тех пор перестали тормозить биологическое исследование в собственном смысле слова предвзя­тыми идеями о подчиненности одних существ другим, сохраняя в полной

мере представление о возможности существования общих первона

чальных форм, предшествовавших расхождению типов.

Точно так же существуют черты, общие всем человеческим обще

ствам, черты, которыми последние отличаются от других животных

обществ: в этих обществах наличествует язык, в них передаются от

поколения к поколению традиции, в них существуют учреждения бо

лее или менее устойчивого характера; следовательно, высшие умст

венные функции в этих обществах не могут не иметь повсюду

некоторую общую основу. Но, допустив это, все же приходится при

знать, что человеческие общества, как организмы, могут иметь

структуры, глубоко различные между собой, а следовательно, и соот

ветствующие различия в высших умственных функциях. Следует на

перед отказаться от сведения умственных операций к единому типу,

вне зависимости от рассматриваемых обществ, и от объяснения всех

коллективных представлений одним и тем же неизменным логиче

ским и психологическим механизмом. Если действительно существу

ют человеческие общества, различающиеся между собой по своему

строению подобно тому, как беспозвоночные животные отличаются от

позвоночных, то сравнительное изучение различных типов коллек

тивного.мышления не менее необходимо для науки о человеке, чем

для биологии - сравнительная анатомия и физиология.

Нужно ли говорить, что такое сравнительное исследование натал

кивается на трудности, пока непреодолимые? При теперешнем состо

янии социологии нечего было бы и думать об организации подобного

рода исследования. Определение типов мышления столь же трудно,

как и определение типов общества, и по той же причине. То, что я

пытаюсь дальше сделать в качестве предварительного опыта или вве

дения, не что иное, как предварительное исследование самых общих

законов, которым подчинены коллективные представления в мало

культурных обществах, особенно в самых низших из нам известных.

Я попытаюсь построить если не тип, то по крайней мере сводку

свойств, общих группе близких между собой типов, и определить, та

ким образом, существенные черты мышления, свойственного низшим

обществам.

Для того чтобы лучше выявить эти черты, я буду сравнивать их

мышление с нашим, т. е. с мышлением обществ, вышедших из среди

земноморской цивилизации, в которой развились рационалистическая

философия и положительная наука. В таком сопоставлении двух ти-

лов мышления, расстояние между которыми является наибольшим,

имеется очевидное преимущество на первой стадии сравнительного

исследования. Существенные различия между двумя типами резче

бросаются в глаза, посему мы меньше рискуем упустить их. Кроме

того, отталкиваясь от этих типов, мы сможем более закономерно пе

рейти к изучению промежуточных или переходных форм.

Однако наша попытка, будучи ограничена таким образом, несом

ненно, покажется слишком смелой и весьма ненадежной. Наше ис

следование рискует остаться неполным, оно безусловно вызывает еще

больше вопросов, чем разрешает, оно оставляет без разрешения не

мало серьезнейших проблем, которые затрагивает. Я не упускаю это

го из виду, однако я предпочел в анализе столь темного для нас

мышления ограничиться тем, что казалось мне наиболее ясным.

В том, что касается мышления, свойственного нашему обществу и

могущего послужить только предметом для сравнения, я буду рас

сматривать это мышление как нечто достаточно выявленное рабо­тами

старых и современных философов, логиков и психологов, не входя в

обсуждение тех изменений, которые последующий социологический

анализ может внести в полученные до сего времени выводы. Таким

образом, непосредственная задача моих изысканий заключается в

том, чтобы исследовать в коллективных представлениях тот умствен

ный механизм низших обществ, который управляет ими.

Но сами представления и их сочетания известны нам лишь через

учреждения, верования, мифы, нравы низших обществ. А в каком ви

де дается нам материал? Почти неизменно мы получаем материал из

рассказов путешественников, моряков, натуралистов, миссионеров,

короче говоря, из свидетельств, собранных в этнографических трудах,

относящихся к Старому и Новому Свету. Нет социолога, который не

задумывался бы над ценностью имеющихся свидетельств: это основ

ная проблема, к которой должны быть применены все обычные пра

вила критики, но которой я здесь касаться не могу. Я должен во

всяком случае отметить, что попытки научного наблюдения над низ

шими обществами, основанного на объективном, точном и тщатель

ном методе, одним словом, возможно более похожего на то, которое

применяется учеными в отношении явлений природы, что попытки

эти весьма недавнего происхождения. Но вот теперь, когда попытки

начались, самого объекта наблюдений по какой-то иронии судьбы

почти не стало. Девятнадцатый век был веком непоправимых потерь

для сравнительного изучения человеческих обществ. Быстро угасали

в разных местах земного шара как раз те общества, учреждения ко

торых имели наибольший интерес для нашей науки. А те низшие об

щества, которые еще сохранились, обречены на скорое исчезновение:

хорошие наблюдатели должны торопиться.

Огромная масса старых наблюдений отнюдь не в состоянии возме

стить указанные потери. За редкими исключениями факты, собран

ные путешественниками на ходу, во время посещения какой-нибудь

страны, имеют очень мало цены. «Эти путешественники, - как пра

вильно замечает майор Поуэлл, - могут нам сообщить об учрежде

ниях племенного родового общества не больше... чем дать нам точное

описание флоры какой-нибудь страны, фауны какого-нибудь района

или геологического строения какого-нибудь континента». Кроме того,

те, которые первыми видели эти низшие общества, даже если им при

ходилось подолгу жить среди них, чаще всего были заняты совсем

иными вещами, чем точным, тщательным и по возможности полным

наблюдением над учреждениями и нравами, на которые они натолк

нулись. Они отмечали только то, что казалось им наиболее замеча

тельным, наиболее странным, что сильнее всего задевало их

любопытство. Все это описывалось ими более или менее удачно. Од

нако собранные таким образом наблюдения оставались для них чем-

то привходящим, наблюдения никогда не становились главным

основанием для их пребывания среди этих племен. Кроме того, на

блюдатели никогда не стеснялись давать истолкование фактам одно

временно с их описанием. Самая идея критической проверки была им

совершенно чужда. Как могло прийти им в голову, что все объясне

ния фактов суть просто вымыслы и лжеистолкования, что первобыт

ные и дикари почти всегда весьма тщательно скрывают то, что

наиболее существенно и священно в их учреждениях и верованиях?

Тем не менее, как хорошо показал Тэйлор, в свете того, что нам

известно теперь, большинство этих старых наблюдений может быть

подвергнуто исправлению и более ясному освещению. Некоторые из

наблюдений становятся очень ценными: таковы, например, наблюде

ния миссионеров, так долго живших среди тех обществ, которые они

нам рисуют, что они почти усвоили их манеру умозаключения, так

что мы без особого труда можем отделить у них сами наблюдения от

примешавшихся предвзятых идей. Мы разумеем таких, между про

чим, наблюдателей, как отцы-иезуиты, которые первыми вступили в

общение с индейскими племенами Северной Америки (Добрицгоффер

с абипонами в XVIII в.), с туземцами Самоа (Тернер), с меланезий

цами (Кодрингтон) и т. д. У наиболее старых наблюдателей подобно

го рода имеется то преимущество, что они не знали никакой

социологической теории, очень часто их сообщения именно тем важ

ны для нас, что они ровно ничего не понимают в том, о чем сообща

ют. Однако эти сообщения досадно неполны или даже немы

относительно наиболее существенных моментов.

Этим зарисовкам, точность которых всегда не надежна, которые иногда ретушировались или дополнялись авторами «из головы» при-

менительно к вкусу эпохи, наблюдения современных профессиональ

ных этнографов противостоят, как хорошие фотографии. И действи

тельно, сотрудники Этнологического бюро Смитсоновского института

в Вашингтоне и вообще современные исследователи пользуются как

необходимыми инструментами и фотографическим аппаратом, и фо

нографом. Именно к этим исследователям, отдающим себе отчет в

трудности задачи и вооруженным методами, наиболее обеспечиваю

щими успех в ее разрешении, мы и будет предпочтительно обращать

ся за свидетельствами. Не следует, впрочем, никогда пренебрегать в

отношении их теми предосторожностями, которых требует критика;

многие из исследователей - католические или протестантские мис

сионеры, пребывающие, подобно своим предшественникам из минув

ших веков, в полной уверенности, что дикари имеют от бога какой-то

зародыш естественной религии, что своими наиболее достойными по

рицания обрядами они обязаны дьяволу. Кроме того, многие из ис

следователей, как светские, так и духовные, читали сочинения

Тэйлора и Фрэзера и сделались их учениками. Отдавшись с этого

времени задаче подыскивать новые данные, оправдывающие теории

учителей, они смотрят на все предубежденно. Этот недостаток стано

вится особенно значительным, когда они приступают к делу, запас

шись подробным вопросником, составленным в духе школы. Тогда

своего рода шоры мешают им замечать какой бы то ни было факт, не

упоминающийся в вопроснике, и в их сообщениях относительно ви

денного предвзятая интерпретация обычно уже неотделима от наблю-

денных и описанных фактов.

Глава I

КОЛЛЕКТИВНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ В СОЗНАНИИ ПЕРВОБЫТНЫХ

ЛЮДЕЙ И ИХ МИСТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР

Перед тем как начать исследование наиболее общих законов, уп

равляющих коллективными представлениями низших обществ, не

бесполезно будет вкратце определить основные признаки этих пред

ставлений, дабы предупредить почти неизбежные недоразумения.

Терминология, употребляющаяся в анализе умственных функций,

применяется к этим функциям в том их виде, в каком они обнару

жены и определены философами, психологами и логиками в нашем

обществе. Если допустить, что эти функции тождественны во всех че

ловеческих обществах, то не возникает никаких затруднений: одна и

та же терминология может в таком случае быть пригодна всюду с той

только оговоркой, что у дикарей скорее мышление детское, нежели

взрослое. Если, однако, отказаться от этого допущения - а у нас

имеются самые серьезные основания считать его необоснованным, -

то термины, подразделения и классификация, которыми пользуются

для анализа наших умственных функций, не подходят для функций,

отличающихся от наших; напротив, они будут служить только источ

ником путаницы и ошибок. Для исследования мышления первобыт

ных людей, которое является новым делом, нужна новая

терминология. Во всяком случае необходимо по крайней мере специ

фицировать тот новый смысл, который должно приобрести известное

количество общепринятых выражений в применении их к объекту,

отличному от того объекта, который они обозначали раньше. Так, на

пример, обстоит дело с термином <коллективные представления>.

В общепринятом психологическом языке, который разделяет фак

ты на эмоциональные, моторные (волевые) и интеллектуальные,

представление отнесено к последней категории. Под представлением

разумеют факт познания, поскольку сознание наше просто имеет об

раз или идею какого-нибудь объекта. Обычно отнюдь не отвергается

то обстоятельство, что в реальной жизни сознания каждое представ

ление более или менее касается влечений человека, стремится вы

звать или затормозить какое-нибудь движение. Но при помощи

отвлечения, в котором нет ничего незаконного для огромного числа

случаев, мы пренебрегаем этими элементами представления и имеем

в виду лишь основную связь его с познаваемым объектом. Представ-

Денис по преимуществу явление интеллектуального или познаватель