Глава восьмая 7 страница

Совершая долгий путь обратно в горы Хуашань, Сайхун решил сделать небольшой крюк и посетить родовое поместье семьи Гуань. Он знал, что в самом начале войны его дедушка и бабушка перебрались в Хуашань; знал он и то, что теперь они оба прятались в хижине лесоруба и были тяжело больны. Отец сражался где-то в действующей армии, а остальные члены семьи укры­лись кто где мог. Клан Гуань распался. Сайхун понимал, что скорее всего в поместье не осталось ни души, но все-таки его тянуло туда. У ворот его никто не встретил, и он вошел в обезлюдевший дом своих предков.

К этому времени Сайхун был уже закаленным в боях ветераном; и все-таки, когда он увидел руины некогда семейного гнезда, глубокая печаль сжала его сердце. Само поместье в форме тела дракона, пышные сады и изящные павильоны — все, что из поколения в поколение составляло гордость клана Гуань, нынче лежало в развалинах в окружении выжженных полей.

Очевидно, что японские войска перед тем, как уйти отсюда (или отсту­пить под натиском китайских частей), квартировали в имении. Бледно-ли­ловые стены были сплошь покрыты отверстиями от пуль, словно черными шрамами. Кое-где стены были разрушены от попадания снарядов. Взрывная волна повыбивала окна, и тонкие решетчатые рамы безвольно повисли. Пла­мя пожара уничтожило изящные открытые павильоны и столетние деревья. Некогда чистые ручьи и колодцы теперь были забиты грязью и нечистотами. Маленький семейный храм японцы превратили в конюшню, а все произве­дения искусства были раздавлены и уничтожены. Бледный свет неба, про­биваясь сквозь дыры в потолках и стенах, высвечивал груды трупов. Там были японские и китайские солдаты, но большинство погибших все же сос­тавляли слуги. Останки тех, кого Сайхун знал с младенчества, теперь безмол­вно лежали вокруг. В одной из комнат Сайхун нашел труп изнасилованного мальчика; нижняя часть туловища ребенка сплошь была покрыта кровью. Чуть поодаль, в тени, лежала совсем молодая девушка: спутанные волосы, раскрытый рот с выбитыми зубами, обнаженные ноги бессильно раскинуты. Старый конюх тоже не избежал печальной участи: захватчики повесили его на стропилах конюшни, буквально располосовав тело на куски, которые, как в кошмарном сие, свисали вниз длинным! полосами. На лице каждого из погибших застыло выражение безумного страха перед жестокой смертью, а тусклые глаза хранили выражение удивления.

Сайхун стоически преодолел расстояние внутреннего дворика, пытаясь как-то совместить картины настоящего с памятью прошлого. Бесполезно: там, где собирались члены семьи и где когда-то курились душистые благо­вония, там, где некогда цвел жасмин, теперь стоял тяжелый запах тления. В изуродованных руинах можно было лишь угадать остатки изящных разноц­ветных колонн, в свое время окружавших семейный алтарь, долгое время охранявший отаву и мощь клана Гуань. Жизнь никогда больше не зародится в этом месте. Никакое будущее не сможет вдохнуть краски в эту землю, про­питавшуюся кровью мужчин и женщин, которых некому хоронить и оп­лакивать.

Сайхун немного постоял в садике, где в свое время Гуань Цзюинь играл на флейте. Неподвижная поверхность загаженного пруда пестрела белыми брюшками перебитой рыбы. Семейному очагу пришел конец. Сайхун тяжело развернулся и слепо пошел прочь. Горевать было бесполезно. Такова была воля неба.

С

айхун взбирался по крутым склонам Хуашань. Яркие лучи солнца мощ­но пронизывали неподвижный, прохладный воздух. Насколько отли­чался Хуашань от всего, что пришлось видеть за последнее время! Эти места действительно были священными. Внезапно Сайхун остро ощутил разницу между суровым спокойствием гор и отвратительным кошмаром войны. Он дважды останавливался, чтобы искупаться в горных реках, но хрустальная вода не могла очистить его душу от горечи и опустошения. Сайхун чувство­вал себя так, словно утратил нечто святое.

Мучимый раскаянием, он карабкался по склонам к своему учителю. Те­перь он думал, что никогда не ценил по-настоящему Хуашань. Впервые он познакомился с ним не по своей воле; тогда он был совсем маленьким и по-детски обижался, что его провели. Позже эти горы казались ему скучной закрытой школой. Даже вернувшись сюда, чтобы стать аскетом-отшельни­ком, он еще не до конца верил в даосизм и в сердце оставались сомнения. Теперь же Сайхун твердо решил вернуться, чтобы посвятить себя суровому пути к знаниям. Его руки были обагрены кровью, тело сплошь покрыто ра­нами, и теперь он искал только уединения. Как хорошо, что горы, кажется, вновь приняли его!

Сайхун заметил группу монахов и подошел поздороваться. Ему обрадо­вались, и вскоре завязался оживленный разговор. Каждый старался поде­литься своими впечатлениями. Некоторые монахи сохранили верность дан­ному обету и все это время так и провели в Хуашань; другие участвовали в сражениях или помогали лечить раненых и больных, Сайхун поинтересовал­ся, как там Великий Мастер. В душе он подозревал, что всплеск гнева у его учителя в их последнюю встречу был просто необходимой формальностью, но все равно волновался по поводу предстоящей встречи.

Старый повар из храма от души расхохотался.

—Наш Да Си постоянно куда-то исчезает, — сообщил он. — Он никому не говорит, куда отправляется, просто буркнет «Я пошел по делам» — и исчезает на месяцы. Мы слышали, что иногда он дрался с японцами.

—Откуда вы это знаете? — изумился Сайхун.

—В газетных вырезках, которые мы получаем каждый месяц вместе с
пищей, периодически упоминался старый даос с шестом. Но такой шест есть только у Да Си. Мы спрашивали его об этом, но он, естественно, все отрицает.

—И что же писали в газетах?

—Например, что Да Си побывал в Шанхае и Пекине, чтобы принять вызов от японских мастеров боевых искусств. Последний раз это было в 1936 году.

—Да ведь я был там в это время! Почему же он не взял меня с собой?

—Наверное, потому что ты слишком несдержан и поэтому тебя вполне могли убить.

—Эх!

—Японцы обозвали нас «слабоумными с востока», и Да Си отправился» чтобы достойно ответить на оскорбление. В Шанхае он победил борца сумо, двумя пальцами проткнув ему горло. А в Пекине, сражаясь с двумя мастерами каратэ-до, мастером айки-до и дзюдоистом, напавшими на него одновремен­но, он победил их одними руками.

—Значит, Да Си не считает, что участвовать в войне — это выше его
достоинства! — взволнованно воскликнул Сайхун.

—Судя по всему, нет, — согласился монах. — Еще было сообщение о
том, как этот же старый даос появился в Сычуани.

—В Сычуани?! — поразился Сайхун. — А там он что забыл?

—Трудно сказать, — сухо проворчал монах. — Откуда нам знать, что ему понадобилось там? Там был чайный домик, который заняли японцы. Причем командир японского отряда имел четвертый дан по каратэ-до; у него черный пояс был. Так вот, этот старый даос зашел внутрь, уселся и преспо­койно попросил чаю. Напуганные официанты даже не знали, что делать. В то
время в чайном домике как раз сидел этот японский командир. Он громко похвалялся своим умением и всячески оскорблял китайских бойцов. Старый даос, отставив чашку, издевательски посмеялся над словами выскочки-япон­ца. Тот, разозлившись, набросился на монаха, но старый даос одним движе­нием руки отшвырнул его в сторону. В общем, там было настоящее побоище,
но в конце концов из чайного домика вышел один этот старик.

—Старый шельмец! — рассердился Сайхун. — А меня, значит, нужно было стыдить и укорять! Ну ладно, я с ним рассчитаюсь!

—Лучше не надо, Сайхун, — хихикнул монах. — Ты же знаешь, что Да Си всегда смеется последним.

—Твоя правда, — признал Сайхун. — Во всяком случае, в этот раз точно.

Вместе с монахами Сайхун дошел до входа в Храм Южного Пика. Уви­дев, что он колеблется, монахи стали наперебой приглашать его войти. Он решил разыскать своего учителя. Великий Мастер сидел в своей келье. Сайхун молча опустился на колени.

Великий Мастер взглянул на него сверху вниз. Сайхун увидел, что его старый учитель нисколько не изменился: тот же немигающий взгляд спокой­ных и цепких глаз, те же седые волосы и пышная борода, знакомая прямая осанка. Сайхун ждал, пока учитель заговорит.

—Итак, ты осмелился вернуться? — мягко спросил его великий учитель.

—Да, Да Си.

—Что ж, раз ты здесь, переходи к следующему этапу обучения.

И все. Великий Мастер принял его обратно и легким взмахом руки пока­зал, что Сайхун может заниматься своими делами.

Глава семнадцатая

В лабиринте

Ч

ерез неделю после своего возвращения Сайхун принес богам клятву блюсти аскетический образ жизни, пока не добьется вершины духовного просветления. Выбрав подходящий день, Великий Мастер отправился с Сайхуном на Западный Пик. Они остановились у каменной плиты, лежавшей перед входом в пещеру. Обернувшись к ученику, Великий Мастер многоз­начительно произнес:

— Вот место, где ты откроешь свое истинное «я».

После этого они начали спускаться по длинному туннелю, который слу­жил входом в лабиринт, состоявший из бесчисленного количества переходов и келий. Сайхуну предстояло жить в помещении из пяти келий, расположен­ных глубоко в теле горы. От келий во все стороны уходили бесчисленные коридоры и загадочные провалы, которые нужно было исследовать. Великий Мастер и Сайхун пробирались вглубь пещеры через едва заметные расселины в скалах. Воздух в подземелье был гораздо холоднее, чем снаружи; вокруг царила абсолютная тишина, только шаги двух монахов гулко раздавались во тьме. Иногда проход суживался настолько, что пробираться в следующий коридор приходилось буквально дюйм за дюймом. Иногда они натыкались на скопления светящихся минералов. То были сталактиты. Казалось, будто камень стал текучим, как вода, и медленно струится вниз, чтобы соединиться со своими собратьями сталагмитами. Рядом с каменными наростами текла широкая подземная река, вдоль которой можно было добраться до пяти келий. Путь к ним освещался факелами и масляными светильниками. В не­скольких кельях естественные отверстия в потолке пропускали немного дневного света; эти же отверстия служили дымовыми отверстиями для железной жаровни с углем. Пользуясь крошечными пятнами дневного света и пламенем факела, Сайхун осмотрел свое новое жилище. В келье стояло ка­менное ложе, подставка для курения благовоний, масляный светильник, не­сколько книг, кувшин с водой, песочные часы, музыкальные инструменты, письменные принадлежности, дневник и комплект одежды. Одна из келий предназначалась исключительно для медитаций. В ней журчал источник— прозрачная вода наполняла небольшую впадину посередине, а потом вытека­ла прочь. Тяжелый деревянный помост для медитаций стоял на ножках в форме когтей дракона. Помост покрывали древние письмена, а по его бокам возвышались две железные курильницы для благовоний, сделанные в форме журавля. Опоясывал помост вырубленный в каменном полу священный круг.

Сайхун постелил на помост травяную циновку, накрыл ее шкурой леопарда, а сверху положил молельный коврик. Великий Мастер передал зеркало багуа, повесил ему на шею талисман, а потом приступил к последним указаниям.

— Многие даосы смогли реализовать себя именно здесь, — сказал Ве­ликий Мастер, собираясь уходите. — Все старшие в твоей семье побывали здесь в свое время. Так что учись настойчиво, Сайхун, и ты преуспеешь.

Еще мгновение Сайхун видел спину уходящего Великого Мастера. Но вот учителя поглотила тьма, шаги стихли. Юноша остался один.

Каждый день Сайхун выполнял четыре обязательных упражнения: ут­ренняя медитация, астральное путешествие, чтение сутры и вечерняя ме­дитация. Между этими основными занятиями он принимал пищу (еще горя­чую еду носили Сайхуну его соученики), изучал боевые искусства, читал свя­щенные тексты, занимался музыкой, каллиграфией, живописью и... исследо­ванием пещер.

Проснувшись утром, Сайхун быстро съедал завтрак, умывался и присту­пал к укрепляющим и очищающим упражнениям. Потом он уходил в келью для медитаций. Сидя внутри священного круга, Сайхун рисовал на песке, которым был посыпан пол, особую диаграмму. Эта сложная комбинация из кругов, квадратов, линий и треугольников пробуждала к жизни все силы неба и земли, сзывала их с десятью направлениями и служила заклинанием пяти стихий. Каждый штрих следовало чертить, одновременно произнося особое заклинание; при этом каждый штрих символизировал определенное божест­во. Сложный и кропотливый ритуал приводил Сайхуна в состояние созер­цания. В результате получалась диаграмма, которая поддерживала его и при­давала ему силы. Потом молодой даос делал шаг в центр диаграммы и акку­ратно садился.

Линии диаграммы и талисман, который дал Сайхуну Великий Мастер, охраняли его тело на время, пока дух покидает тело. Без такой защиты физи­ческая оболочка Сайхуна оказалась бы уязвимой для всевозможных злых духов, которые только и ждали момента, когда чье-нибудь тело окажется пустым. Проникнув внутрь через одно из девяти отверстий, они заняли бы место духа, и он никогда уже не смог бы вернуться на прежнее место.

Находясь в состоянии умиротворения, Сайхун выполнял комплекс из двадцати четырех молитвенных жестов; эти сложные движения рук изоли­ровали мысли, углубляли состояние концентрации и готовили дух к выходу из тела. Эти жесты символически отражали весь процесс эволюции, а сама медитация представляла собой воображаемую кульминацию создания Все­янной.

В эти минуты Сайхун ощущал, что полностью принадлежит иному миру. Он тихо читал сутру, текст которой покоился на подставке перед ним. В этих словах была сила, и поэтому они были способны отправить его дух в далекое путешествие.

Этой сутрой Сайхун вызывал богов: называя каждого из них по имени, и мысленно представлял образ бога, так что в конце концов перед ним соб-рался весь даосский пантеон целиком. Все небожители, предводительствуемые Тремя Чистыми, явились Сайхуну во всем своем блеске.

Дух молодого монаха покинул тело и, оседлав дракона, вознесся в небеса. Там Сайхун распростерся ниц перед богами. Отвесив им церемониальный поклон, он сел в позу для медитации, ожидая приказаний свыше. Иногда оказывалось, что боги ничего не требуют от духа Сайхуна; тогда он сам на­чинал задавать им вопросы.

Через два часа Сайхун повторял следующую часть сутры и возвращался в сознание. Заканчивая медитацию, Сайхун делал упражнения на рассеивание энергии и постепенно, штрих за штрихом, стирал диаграмму, каждый раз читая соответствующую сутру, чтобы освободить божество, призванное час­тью диаграммы.

Каждый день перед обедом Сайхун читал особую сутру, которая призы­вала богов стереть последствия его прошлых жизней. Весь пантеон небожи­телей созывался дважды в день, причем боги Ян собирались днем, а боги Инь — вечером.

В полдень Сайхун еще раз медитировал; потом наступало свободное вре­мя, когда он занимался исследованием окрестных пещер и подземных ходов.

Весь комплекс пещер представлял собой сложную несимметричную раз­ветвленную сеть, которая причудливо тянулась на нескольких уровнях. Неко­торые части были доступны; в другие можно было попасть только ползком, пробираясь через узкие лазы, проплывая через подводные туннели или осто­рожно ступая по тонким естественным каменным мостикам. Отшельники, которые жили в пещерах ранее, уже исследовали некоторые части этого под­земного царства, описав свои впечатления. Но все-таки оставалось еще много неизведанных подземелий, и некоторые из них даже считались опасными для жизни. У входа в туннель, например, можно было иногда увидеть каменную табличку, предупреждавшую, что заходить внутрь будет неразумно. Ряд пе­щер, соединенных между собой переходами, был излюбленным местом Сай­хуна, но юноша периодически смело отправлялся к новому, неизведанному, иногда сталкиваясь при этом с весьма странными, а то и вправду опасными событиями.

Еще в самом начале своего добровольного заточения он как-то забрался через вентиляционный ход в длинный коридор. Он прополз несколько ярдов наощупь, пока не наткнулся на отвесный шурф, уходивший вертикально под пол пещеры. Когда глаза привыкли к темноте, Сайхун заглянул вниз и рас­смотрел там древние, полустертые ступени, вырубленные в скале. Параллель­но ступеням вниз вдоль стены тянулись поручни, сделанные из теперь уже ржавых кусков железной цепи. Тогда юноша взял факел и решительно спу-стился вниз.

Опускаясь в неведомое, Сайхун внимательно считал ступени. Свет, про­никающий из пещеры наверху, все слабел, превращаясь в слабое светлое пят­но, потом исчез совсем. Оставалось надеяться только на факел. Молодой монах продолжил свой путь, считая ступени дальше.

Ритм ступенек действовал на Сайхуна гипнотически, а кромешный мрак вокруг не позволял отчетливо ориентироваться. Единственно однозначным оставалось ощущение стенок шурфа, опускавшихся строго отвесно в никуда. Сайхун уже отсчитал пятьсот ступеней. На тысяче он остановился: ему пока­залось, что он слышит чье-то невнятное бормотание. Тысяча двести ступеней осталось позади. Голос? А может, ему показалось? Тысяча триста. Определен­но, это голоса. Какие-то сдавленные крики и стоны, плач... Сайхун взглянул наверх — над головой была непроглядная темень. Когда он осторожно ступил на тысяча пятисотую ступеньку, его смелость явно поубавилась. Теперь он явственно слышал голоса: они бормотали на непонятном, странном языке. Он снова взглянул наверх и ему показалось, что и ступени, и древняя цепь на стене исчезли из виду. Между тем голоса двинулись к нему. Объятый страхом, Сайхун начал быстро карабкаться наверх. Остановился он только наверху, задыхаясь после утомительного подъема.

Больше он не решался спускаться в то таинственное подземелье, хотя страх довольно быстро выветрился из памяти. В следующий раз он решил исследовать пещерный комплекс в горизонтальном направлении, чтобы хотя бы приблизительно определить его размеры. Добравшись до узкого гранит­ного карниза над темным провалом, он, прижимаясь к скале, начал понемно­гу пробираться к едва мерцавшему вдали пучку света. Когда Сайхуну удалось подойти поближе, в глаза ему брызнул свет туманного дня. Сайхун надеялся, что через небольшое отверстие в теле скалы ему удастся увидеть горы Хуа-шань.

Но вместо этого он обнаружил лишь тянувшуюся до горизонта стену леса. Совершенно растерявшись, юноша попытался было сориентироваться, но как он ни прикидывал, выходило, что в округе таких мощных лесов просто не было. Даже если предположить, что Сайхуну раньше не доводилось видеть этот укромный уголок, это все равно было поразительно, потому что в окрес­тностях Хуашань леса отсутствовали.

Сайхун не стремился так сильно удаляться от пещеры, так что он пред­почел осторожно осмотреться, чтобы запомнить это место. Деревья в основ­ном оказались толстыми, изогнутыми соснами. Лиственных деревьев в лесу не было, и это придавало пейзажу какую-то первобытность. Не было слышно ни одной птицы; абсолютную тишину не нарушал ни шум ручья, ни грохот реки — даже ветра не было. Вековечная лесная чаща стояла совершенно не­подвижно.

Тогда Сайхун вернулся на тот самый гранитный карниз, чтобы попасть ^к себе в пещеру. Все свои впечатления он занес в дневник, а потом спросил об этом Великого Мастера, Старый учитель сообщил, что Сайхуну удалось увидеть Лес Бесконечности и что ни одному человеку еще не удавалось обна­ружить, где этот лес оканчивается. Даже достигшие абсолютного совершен­ства мастера не отваживались исследовать этот лес, ибо тот, кто попадал в него, никогда не возвращался обратно.

В другой раз Сайхуну посчастливилось добраться до другого выхода из пещеры, которого раньше он не видел. Выход располагался высоко на стене узкой подземной каверны. Взобравшись туда, юноша очутился на залитом солнцем козырьке. Над уступом немного возвышалась скальная стена, а сам уступ был достаточно широк, чтобы Сайхун мог осторожно прилечь на нем, наслаждаясь теплым сиянием послеполуденного солнца. Прямо под уступом начиналась огромная пропасть; по другую сторону возвышалась небольшая гора, вершина которой сплошь поросла леском. Сайхун совершенно рассла­бился и предался созерцанию потрясающего горного пейзажа.

Вдруг на горе напротив, прямо перед Сайхуном возникло маленькое жи­вотное. Оно тут же принялось игриво скакать и резвиться. Размерами и ви­дом зверь напоминал пони, но явно отличался от последнего, и вообще его было трудно сравнить с любым другим животным. Копыта странного соз­дания напоминали лошадиные, но тело пони венчала оленья голова, хвост был совершенно пушистый, бока покрывала чешуя. Всем своим видом выра­жая восторг, животное скакало и кружилось на месте, становилось на дыбы, взбивало копытами пыль и ржало, как лошадь, словно приглашая Сайхуна порезвиться вместе. Что было делать? Глубокая пропасть между ними ли­шала юношу такой возможности. Иногда странное создание скрывалось из виду, кокетливо поглядывая из-за какого-нибудь дерева, но тут же вновь выскакивало на поляну, чтобы продолжить свои ужимки.

Сайхун наблюдал за танцами животного до солнечного заката. Когда он развернулся, чтобы уйти — пора было приступать к своим ежевечерним за­нятиям, — животное явно загрустило. Сайхун в последний раз взглянул на своего таинственного друга: зверь печально стоял на краю утеса и медленно покачивал головой, а уходящее солнце золотило его гриву.

Когда Великий Мастер вновь заглянул к Сайхуну на следующей неделе, тот спросил наставника о странном животном.

— Да Си, я начинаю видеть странных существ. Два дня назад я наблюдал
за странным пони, а сегодня видел кролика.

И Сайхун тут же описал дневную встречу.

—Сегодняшняя сцена и все остальные видения — это знаки для тебя, ––
немногословно заметил Великий Мастер. — Ты должен попытаться самосто­ятельно разобраться в их значении.

—Ну ладно, бог с ним, с пони; но кролик был совершенно странным.

—А как это произошло?

—Я часто хожу через грот, в котором растет трава. Сегодня я с испугом обнаружил в нем круг растущих грибов и кролика. Я прошел через грот, а когда вернулся буквально пять минут спустя, ни кролика, ни грибов уже не было. Может, кролик поел грибы? Но даже если так, то должны были остаться хотя бы крошки, огрызки или вмятины на траве. А трава была девственно
ровная.

—Верно, боги посылают тебе какой-то знак, — произнес Великий Мас­тер.

—И что же он значит?

— Разберись. Если не получится, спроси об этом богов, когда будешь
видеться с ними во время сновидения.

Такпрошло шесть месяцев. Сайхун регулярно вносил записи в дневник, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Теперь он по-настоящему на­слаждался медитацией. Он даже смеялся от этого удовольствия. Потребова­лось десять лет учебы в Хуашань, прежде чем Сайхун смог разобраться в смысле медитации, и теперь его просто тянуло к этому радостному спокой­ствию, к ощущению абсолютного здоровья, к новым знаниям.

Скуки как не бывало. Медитация сделала его очень чувствительным, вос­приимчивым. Сайхун наслаждался одиночеством, не испытывая никакой тя­ги к друзьям, родным и знакомым. Его способности к восприятию настолько обострились, что стимулов оказывалось всегда предостаточно. Искусства и музыка служили ему отличным развлечением; самопознание оказывалось до­статочным источником знаний; а необычные ощущения, как реальные, так и воображаемые, вызывали желание повторить их.

Новые ощущения озадачивали Сайхуна. Это были настоящие загадки и головоломки, которые предстояло разгадать. И таинственный шурф, и пони, и Лес Бесконечности, и кролик — были ли они реальными? Может, он просто сошел сума? Другая дилемма: существуют они внутри его восприятия или вне его? Может, это просто его личная точка зрения, которая ко всему еще и ошибочна? А может, неправильны все его предположения относительно ре­альности? В сутрах уже не раз указывалось, что те или иные объекты мира являются иллюзорными, что сосуществуют различные реальности. Измере­ния могут пересекаться в любой точке времени и пространства. Не исключе­но, что все это существует одновременно. Может вообще оказаться, что этот странный пони был единственной реальностью, тогда как весь остальной мир людей — сугубой иллюзией.

Но при этом Сайхун не сомневался, что он мог потеряться во мраке подземного шурфа, или заблудиться в лесу, или упасть в пропасть. Он все размышлял, существовало ли все это независимо от него или представляло собой лишь проекцию его собственной психики. В течение многих месяцев он сталкивался и с другими событиями, которые были столь неоднозначны, что мучившие Сайхуна вопросы становились еще более жгучими. Где бы ни находился первоисточник реальности, он определенно мог воздействовать на Сайхуна физически, умственно и духовно.