Введение

Александр Мень. История религии. Том 4

История религии. Том 4. Дионис, Логос, Судьба В поисках пути, истины и жизни Греческая религия и философия от эпохи колонизации до Александра О, смертной мысли водомет, О, водомет неистощимый! Какой закон непостижимый Тебя стремит, тебя мятет? Как жадно к небу рвешься ты!.. Но длань незримо-роковая Твой луч упорный преломляя, Свергает в брызгах с высоты. Ф. Тютчев Четвертая книга из серим "История религии" посвящена Греции, Еe автор,протоиерей Александр Мень (1935-1990), с терпением и любовью ведет читателяпо путям поиска истины за древнегреческими поэтами и философами. И многоеоказывается понятным и близким - ведь материализм и тоталитарная идеология,метафизика и оккультизм, агностицизм и вера в Судьбу вошли в наше сознание иевропейскую культуру именно из древней Эллады.

ВВЕДЕНИЕ

Проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: "неведомому Богу". Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам. Из речи апостола Павла к афинянам (Деяния 17, 23) В Евангелии есть единственное место, где упомянуты греки: когда оничерез апостола Филиппа искали беседы с Иисусом. Эпизод, казалось бы,мимолетный, о котором говорится очень мало, но знаменательны слова Христа,сказанные по этому поводу: "Пришло время прославиться Сыну Человеческому"(Иоанн 12, 23). Речь, очевидно, идет не о Его небесной славе, а о принятиилюдьми Благой Вести (1). И действительно, эллинистический мир, окружавший совсех сторон Иудею, стал первым полем жатвы апостолов, когда они обратились спроповедью к язычникам. Вышедшее из библейской страны слово было принятолюдьми античного общества и культуры, и на этой почве возрастала ВселенскаяЦерковь. Мученики и апологеты, учители и Отцы Церкви в большинстве своембыли сынами греко-римского мира. Этот факт, оказавший огромное влияние нажизнь христианства, не мог быть случайным, он имел много предпосылок, изкоторых мы выделим две основные. Прежде всего, многие античные идеи подготовили умы к восприятиюЕвангелия. Как не для всех иудеев оно было "соблазном", так и не все эллинывидели в нем "безумие". Когда греки и римляне, искавшие истину, приходили кхристианству, они обнаруживали в нем немало того, чему учили их философы.Это облегчало им приобщение к Церкви, и, в свою очередь, сами они, возвещаяСлово Божие, прибегали к системе античных понятий. "Когда говорим, что все устроено и сотворено Богом,- писал во II в. св.Иустин Мученик,- то окажется, что мы высказываем учение Платоново; когдаутверждаем, что мир сгорит, то говорим согласно с мнением стоиков; и когдаучим, что души злодеев и по смерти будут наказаны, а души добрых людей,свободные от наказания, будут жить в блаженстве, то мы говорим то же, что ифилософы" (2). Эти совпадения не являлись в глазах святого простойслучайностью. Он верил, что Логос задолго до воплощения уже "был причастенроду человеческому" и открывал людям истину постепенно. Как иудейскиеправедники были служителями Слова, "христианами до Христа", так и эллинскиемудрецы могли быть ими, если внимали голосу Божию. Среди них св. Иустинназывает Сократа и Гераклита (3). С другой стороны, в эпоху первохристианской проповеди античный мирпереживал глубокую неудовлетворенность своим миросозерцанием. Самые великиедостижения эллинской мысли не могли утолить жажду новых идеалов, и этоткризис подготовил античного человека к принятию учения, пришедшего сВостока. Правда, о чувстве духовной несостоятельности, томившем древний мир,впоследствии было забыто. Со времен Ренессанса "беломраморная Эллада" сталарисоваться европейцам как законченное воплощение всего прекрасного,разумного и счастливого. Слово "Греция" привыкли ассоциировать со сказочнойкартиной, которая надолго заворожила лучшие умы Европы. Ослепительно белыеколонны на фоне глубокой лазури; статуи, овеянные величием и покоем; боги,приветливые, как люди; люди в белых одеждах, прекрасные, как боги, мудрые,просветленные; алтари среди кипарисовых рощ, веселые наяды, играющие уручьев; философы, свободно обсуждающие мировые вопросы... Нет ни крайности,ни нетерпимости. Повсюду царят разум, равновесие и совершенство. Здесьпрекрасно все: и гражданская доблесть, и семейный очаг, и старинные обряды,и гимнастические состязания. Такой была эта обетованная земля в представлений многих - вершинойчеловечества, золотым веком его истории. "Греция представляет нам отраднуюкартину юношеской свежести духа",- писал Гегель, определявший эллинскиеверования как "религию красоты". В известном стихотворении Шиллера "БогиГреции" эта вера в Элладу звучит восторженным панегириком: Обычного земного поклоненья И тяжких жертв не требовалось там, Там счастия искали все творенья; Кто счастлив был, тот равен был богам. Сколько было сказано и написано о волшебной красоте греческой природы искульптуры, о жизнерадостности греков, о независимости и оптимизме ихмышления! Сколько раз Греция, искусство которой Маркс называл "нормой инедосягаемым образцом", становилась законодательницей мод, властительницейдум! Просвещение и наука были неотъемлемыми атрибутами Эллады в глазахпоборников "светской культуры". Вторя древним язычникам, они утверждали,будто Евангелие разрушило "мир мудрости и светлой радости". Мысль о том, чтоантичный мир мог нуждаться в какой-то более полной истине, казалась нелепой:чему было учиться Элладе у "скорбного дисгармоничного Востока"? Ницше виделв Греции оплот духовной свободы, а мироотрицание и рабство связывал с веройБиблии. Он прошел мимо Песни Песней и Книги Иова, забыл о Кане Галилейской иевангельских словах: "Вы познаете истину, а истина сделает вас свободными".А ведь не кто иной, как он сам, приводил греческую легенду о Силене, укоторого люди хотели выведать секрет счастья; пойманный по приказу царядемон долго молчал, но наконец воскликнул: "О человек, эфемерное создание,дитя злой судьбы! Лучше для тебя вовсе не родиться, а уж если явился насвет, тебе хорошо умереть как можно скорее". Эти слова легенды, столь, далекие от пресловутой "жизнерадостности"греков, позволяют увидеть античность в совершенно ином свете.

X x x

С привычными представлениями всегда трудно расставаться, тем не менеесегодня следует признать, что старый романтический образ Греции далек отдействительности: он является лишь одним из мифов, унаследованных от эпохиВозрождения. Первая брешь в этом мифе была пробита открытием богатствдревневосточной культуры. Прежде эллинство казалось каким-то уникальнымостровом мысли и искусства среди темного, варварского мира. Теперь жеобнаруживалось, что на Востоке поэзия, наука, зодчество, скульптура иживопись расцвели задолго до того, как появились в Греции. Изучая античныйбыт, археологи убедились, что он был мало похож на идеальную картину,нарисованную мифом об Элладе. Даже в Афинах рядом с прекрасными храмамитеснились жалкие кварталы, где было столько же грязи, смрада, неудобств инищеты, сколько в любом городе древнего мира. Когда спала с глаз пелена предвзятости, по-иному стала вырисовываться игреческая история. Ведь, подобно всем другим, она была полна зверств,предательств, насилий, безумия и фанатизма; она знала и коррупцию властей, ипреследования инакомыслящих, и жестокий деспотизм. Изучение греческой религии и философии за последние сто летокончательно развеяло миф об Элладе. Еще в XIX в. была как бы заново открытамистическая Эллада, суровая и трагичная. Стало понятно, чем была длягреческого духа буйная стихия Диониса, вера в Судьбу, породившая "античныйужас"; обнаружилась удивительная близость путей Греции и Востока (4). Врезультате этих переоценок античный мир не потерял своего индивидуальноголица, но оно уже более не казалось божественным. В этой новой Элладепо-прежнему остается место эстетам и жизнелюбцам, скептикам и рационалистам,но мы также находим в ней пессимизм и уныние, растерянность и отвращение кжизни. Мы обнаруживаем в ней мистическую тоску и проповедь аскетизма.По-другому прочитываются теперь и давно известные античные тексты. Из нихявствует, что древний грек отнюдь не был наивным баловнем счастья. Напротив,он слишком часто ощущал себя игрушкой неведомых сил, и даже боги не были вего глазах свободными существами. Печатью трагичности отмечена и история греческой мысли. Неимоверныеусилия проникнуть с помощью разума в тайники Сущего при всем их героическомвеличии были отравлены сознанием своей немощи и безнадежности. Всего этого слишком долго не видели или не хотели видеть, а между тем,быть может, именно здесь трепетало самое сердце греческого мира. Стоит ли сожалеть о развенчанном мифе? Лишилась ли теперь Греция своейкрасоты и значительности? Скорее наоборот. Эта страдавшая, искавшая,заблуждавшаяся Эллада дороже нам, чем та - воображаемая. Современный мир вомногом повторяет ее опыт: так же, как она, он мечется, бросаясь отматериализма и тоталитарной идеологии к метафизике и оккультизму. Поэтому,лишенная своих стилизованных одеяний и перестав быть идеалом, Грециястановится более близкой к нам в своей скорбной неудовлетворенности, вискании вечного и совершенного.