Глава 1. Методология изучения высшей нервной деятельности

§ 1. ПРИНЦИП РЕФЛЕКСА

В основе системы научного познания лежит принцип детерминизма, который позволяет выя­вить закономерную причинно-следственную связь явле­ний, определяемую взаимодействием материальных фак­торов. Современная материалистическая наука о высшей нервной деятельности основывается на четырех принци­пах: принципе рефлекса, принципе доминанты, принци­пе отражения и принципе системной деятельности мозга.

Механическая концепция рефлекса. Понятие о реф­лексе возникло в XVII в. в учении Р. Декарта (1596-1650) о механической картине мира. Р. Декарт жил в эпоху расцвета механики, физики и математики. На его мировоззрение определяющее влияние оказало откры­тие У. Гарвеем механизма кровообращения и новатор­ские идеи А. Везалия о том, что носителями психики являются «животные духи», которые вырабатываются в желудочках мозга и передаются по нервам к соответству­ющим органам. Р. Декарт представлял нервные процес­сы по образцу системы кровообращения, используя су­ществовавшие в то время принципы оптики и механики.

Под рефлексом Р. Декарт понимал движение «живот­ных духов» от мозга к мышцам по типу отражения светового луча. Согласно его схеме внешние предметы действуют на периферические окончания расположенных внутри «нервных трубок» нервных «нитей», которые, натягиваясь, открывают клапаны отверстий, ведущих из мозга в нервы. По каналам этих нервов «животные духи» перемещаются в соответствующие мышцы, которые в Результате раздуваются, и, таким образом, происходит

движение. Причина двигательного акта детерминирова­на материальными изменениями на кожной периферии тела, а нервный процесс подобен перемещению крови по сосудам. Р. Декарта по праву можно считать родоначаль­ником детерминистической психофизиологии. Важным в творчестве Р. Декарта является выработка понятия о стимуле, необходимом для приведения в действие меха­низмов человеческого тела.

Исходя из рефлекторного принципа, Р. Декарт пы­тается также объяснить и обучаемость поведения: люди даже со слабой душой могли бы приобрести неограни­ченную власть над всеми своими страстями, если бы при­ложили достаточно старания, чтобы их дисциплиниро­вать и руководить ими. Стремление Декарта понять целостное поведение особенно четко проявилось в его уче­нии о страстях. Печаль и радость — это те факторы, которые формируют целесообразное отношение организ­ма к внешнему миру, делают реакцию координированной и сложной. В страстях проявляется связь души с телом.

Основные теоретические положения Р. Декарта, ис­пользуемые современной физиологией, сводятся к сле­дующим: органом ощущений, эмоций и мыслей являет­ся мозг; мышечный ответ порождается процессами в примыкающем к мышце нерве; ощущение обусловлено изменениями в нерве, связывающем орган чувств с моз­гом; движение в сенсорных нервах отражается на мо­торных, и это возможно без участия воли (рефлектор­ный акт); вызванные посредством сенсорного нерва движения в веществе мозга создают готовность вновь производить такое же движение (обучаемость).

Однако, находясь под влиянием социально-истори­ческих противоречий своей эпохи, Р. Декарт сделал се­рьезные уступки идеализму: сознание человека он рас­сматривал в виде субстанционного начала, способного воздействовать посредством мозговой шишковидной же­лезы (где, по его мнению, располагается «объединенное чувствилище») на подчиненные рефлекторным законам телесные процессы. Таким образом, тело и душа — само­стоятельные субстанции. Дуализм Р. Декарта, его трак­товка сознания препятствовали последовательному детер­минизму, ибо он допускал акты воображения, мышления, воли, происходившие от нематери­альной субстанции. Поведение и со­знание разводились, превращались в два независимых ряда явлений.

В оценке общенаучного значе­ния идей Р. Декарта, однако, важ­но подчеркивать не столько меха­низм, сколько материалистическую сущность учения о поведении, не столько дуализм в понимании психической деятельности, сколько первую пробу ее детерминистичес­кого понимания.

Биологическая концепция рефлекса. В конце XVIII в. философия французских материалистов завоевала ши­рокое признание и оказывала влияние на многих уче­ных Европы. Учение чешского анатома и физиолога Йиржи Прохазки (1749-1820) — важный этап в форми­ровании детерминистических представлений о нервно-психической деятельности.

Сущность своих взглядов на рефлекс Й. Прохазка выразил следующим образом: внешние впечатления, воз­никающие в чувствительных нервах, очень быстро рас­пространяются по всей их длине до самого начала. Там они отражаются по определенному закону, переходят на соответствующие им двигательные нервы и по ним очень быстро направляются к мышцам, посредством которых производят точные и строго ограниченные движения.

Впервые термин «рефлекс» был введен в научный язык Й. Прохазкой. Он сделал еще один шаг вперед в физиологическом утверждении стимула, ибо постулиро­вал, что ответная рефлекторная реакция всегда прояв­ляется в размерах, соответствующих силе приложен­ного стимула.

Развивая концепцию о рефлекторной природе пове­дения, Й. Прохазка пытается преодолеть вначале меха­нистичность, а затем и дуализм картезианства. Общим законом, по которому чувствительные раздражения пе­реключаются на двигательные, является присущее че­ловеку чувство самосохранения. Й. Прохазка утвержда­ет монистическое представление о нервной системе, которая в целом относится к ком­позиции «общего чувствилища», телесная часть которого локализу­ется в спинном мозге, а душев­ная — в головном. Причем для всех нервно-психических функций ха­рактерна одна общая закономер­ность: обе части «сенсориума» дей­ствуют по закону самосохранения. Необходимые для сохранения жи­вотного и его потомства способнос­ти — это душевные функции, а орган, служащий для этого, есть мозг, объему и сложности которо­го соответствует степень совершен­ства душевных функций.

Учение Й. Прохазки обогатило представление Р. Декарта о рефлек­торной природе поведения поняти­ем о биологическом (а не механичес­ком) назначении самой структуры рефлекса, о зависимости ее услож­нения от изменения характера от­ношений живых существ со средой, о пригодности ее для анализа всех уровней сознательной деятельности, о детерминирующем влиянии чувствования. Анатомическая концепция рефлекса. Тщательное анатомическое изучение нервной системы явилось силь­ным толчком к развитию и укреплению рефлекторной концепции в XIX в. Английский анатом и врач Чарльз Белл (1774-1842) в 1811 г. в трактате «О новой анато­мии мозга» писал, что можно произвести перерезку зад­него пучка нервов, исходящего из задней части спинно­го мозга, без конвульсивных сокращений мышц спины. Однако это становилось невозможным даже при одном прикосновении кончиком ножа к переднему корешку.

Таким образом, понятие о рефлексе как о закономер­ном двигательном ответе на раздражение сенсорных нер­вов было превращено в естественно-научный факт.

Независимо от Ч. Белла к аналогичным выводам при­шел французский физиолог Ф. Мажанди (1783-1855).

10

Переход нервного возбуждения по афферентным нервам через спинной мозг на эфферентные нервы получил на­звание закона Белла-Мажанди.

Но сам Ч. Белл пошел дальше: создал теорию о «мы­шечной чувствительности» и сформулировал физиоло­гическое обоснование циклической функции нервной си­стемы. Между мозгом и мышцей имеется замкнутый нервный круг: один нерв передает влияние от мозга к мышце, другой — передает в мозг чувство состояния мышцы. Если круг будет разомкнут перерезкой моторно­го нерва, то исчезнет движение. Если же он размыкается перерезкой чувствительного нерва, пропадает ощущение самой мышцы, а вместе с этим исчезает и регуляция ее деятельности. Так, например, у женщины на одной руке была потеряна чувствительность, а на другой — способ­ность к движениям. Эта женщина могла держать ребен­ка на руке, потерявшей только чувствительность, до тех пор, пока она на него смотрела. Как только она отводи­ла взор от ребенка, сразу же возникала опасность его падения на пол.

Таким образом, если ранее детерминантами рефлектор­ного акта считались лишь внешние стимулы, то Ч. Белл показывает значение внутренней чувствительности самих мышц, которая обеспечивает наиболее точное и тонкое выполнение движения.

Рефлексы спинного мозга широко использовались клиницистами, среди которых наиболее значительными фигурами были английский врач Маршал Холл и не­мецкий физиолог Иоганнес Мюллер. Именно М. Холлу принадлежит термин «рефлекторная дуга», состоящая из 1) афферентного нерва; 2) спинного мозга и 3) эффе­рентного нерва.

М. Холл и И. Мюллер настаивали на принципиаль­ном отличии работы спинного мозга от головного. По их мнению, рефлекторный механизм свойствен только спинному мозгу, рефлексами могут именоваться толь­ко такие акты, природа которых апсихична. Законо­мерности протекания любого рефлекторного акта обус­ловливались изначально заложенными в организме связями нервных субстратов, внешнему же стимулу отводилась роль лишь спускового крючка. Внутренние

11

12

факторы противопоставлялись внеш­ним. Головной мозг оказывался все дальше и дальше от сферы влияния физиологии. Дистанция между фи­зиологией и психологией станови­лась все более ощутимой.

Вместе с этим нельзя не видеть и прогрессивных тенденций идей Ч. Белла, Ф. Мажанди, М. Холла, И. Мюллера. Эти ученые предприня­ли попытки вскрыть внутриорганиче-ские условия протекания простейше­го рефлекторного ответа, стремились к его аналитическому познанию как элементарной еди­ницы нервной деятельности, боролись против субъектив­но-психологических объяснений структуры рефлекса. Жесткий анатомический характер этих теорий уже в середине XIX в. встретился с серьезными противоречия­ми, которые возникали в связи со все более широким распространением эволюционных идей, наиболее после­довательно воплощенных Ч. Дарвином.

Психофизиологическая концепция рефлекса. Эво­люционные идеи встретили в России наиболее благо­приятную почву, подготовленную философским учени­ем русских революционеров-демократов, оказавших существенное влияние на формирование мировоззрения И. М. Сеченова (1829—1905). Само понятие о рефлектор­ном характере нервной деятельности у И. М. Сеченова претерпело существенные изменения.

Рассмотрим следующие основные черты сеченовской теории рефлекса (Ярошевский, 1961).

1. Рефлекс им понимался как универсальная и своеоб­разная форма взаимодействия организма со средой, опи­рающаяся на эволюционную биологию. И. М. Сеченов по­ставил вопрос о существовании двух родов рефлексов. Во-первых, постоянные, врожденные, осуществляемые низшими отделами нервной системы. Он назвал их «чисты­ми» рефлексами. Во-вторых, рефлексы головного мозга изменчивые, приобретенные в индивидуальной жизни. Эти рефлексы И. М. Сеченов представлял себе одновременно и физиологическим, и психическим явлением.

Таким образом, была впервые показана неотделимость психических процессов от мозга и одновременно обус­ловленность психики внешним миром. Важнейшим для И. М. Сеченова было положение о единстве организма и условий внешней среды. Факторы эволюции 1) опреде­ляют жизнь как приспособление организмов к условиям существования и 2) доказывают, что внедрение влияния способно видоизменять материальную организацию и характер жизненных отправлений.

И. М. Сеченов был выдающимся пропагандистом дар­виновского учения в России, он внедрил эволюционно-биологический подход в физиологию мозга и ввел поня­тие об изменчивости и преобразовании рефлексов в целях успешной адаптации, усложнения и развития. Итак, была создана материалистическая платформа для смы­кания нервных актов с психическими.

2. Физиологический субстрат рефлекторных актов характеризуется как нейродинамика, отличная от ди­намики других систем. Открытие центрального тормо­жения И. М. Сеченовым в 1862 г. было первым шагом к созданию им новой физиологии головного мозга. Дея­тельность нервных центров мыслится теперь как непре­рывная динамика процессов возбуждения и торможения.

3. На первый план ставятся межцентральные коор­динационные отношения. Физиологическому анализу начинают подвергаться высшие мозговые центры. Если до И. М. Сеченова усиление или угнетение рефлектор­ных реакций трактовалось не иначе как усилием воли, сознания, разума, то И. М. Сеченов переводит все это на строгий физиологический язык и показывает, как цент­ры головного мозга могут задерживать или усиливать спинальные рефлексы.

4. Функция мозговых центров трактуется в широком плане биологической адаптации. Центры влияют усили­вающим или тормозящим образом на движения не потому, что высвобождается заложенная в них «психическая сила», и не потому, что укорачивается или удлиняется путь прохождения нервного импульса. И. М. Сеченов вво­дит понятие «физиологического состояния центра», ко­торое непосредственно связано с биологическими потреб­ностями. Само же состояние центра, отражая характер

отношений со средой, представляет собой нервный суб­страт потребности.

В учение о рефлексах вносится существенное допол­нение. Реакция ставится в непосредственную зависимость не только от наличных раздражений, но и от всей сум­мы прежних воздействий, оставивших длительно сохра­няющиеся следы в нервных центрах.

5. Мышечная чувствительность открывает новые пер­спективы для детерминистического анализа поведения. И. М. Сеченов считает, что мышечное чувство при вы­полнении одного движения становится в порядке ассо­циации рефлексов сигналом для другого движения. Прин­цип ассоциации рефлексов кладется в основу обучения человека сложным формам трудовой деятельности. Ус­танавливается общий характер для движений и для пси­хической деятельности — это наличие мышечной чув­ствительности.

По вопросу о соотношении физиологического и пси­хического И. М. Сеченов занял совершенно определен­ную позицию, которую выразил следующими словами: «Для нас, как для физиологов, достаточно и того, что мозг есть орган души, то есть такой живой механизм, который, будучи приведен какими ни на есть причина­ми в движение, дает в окончательном результате тот же ряд внешних явлений, которыми характеризуется пси­хическая деятельность».^х

При всей убедительности аргументов И. М. Сечено­ва, которые он использовал для утверждения своих взгля­дов на поведение и психику, ему не хватало самого глав­ного аргумента — лабораторного объективного метода исследования.

Поднявшись до распространения рефлекторного прин­ципа на психическую деятельность и рассматривая реф­лекс как психофизиологический феномен, И. М. Сече­нов не смог изучить конкретные механизмы поведения в связи с отсутствием надлежащего метода. Поэтому ряд его высказываний остался лишь гениальными догадка­ми, взмахом его могучей мысли.

¹ Сеченов И. М. Избранные философские и психологические про­изведения. М.; Л., 1974. С. 112.

Концепция условного рефлекса.

На долю И. П. Павлова выпала чрез­вычайно ответственная миссия — блестящие догадки, предвидения и мысли И. М. Сеченова он подкрепил научной концепцией условного реф­лекса. И. П. Павлов мобилизовал все свое мастерство талантливого экспе­риментатора, чтобы его концепция была введена в строгие рамки лабо­раторного опыта.

И. П. Павлов понимал, что он, вслед за Сеченовым, вторгается в область явлений, обыч­но именуемых психическими. «Вся сложная нервная деятельность, — пишет И. П. Павлов уже в 1913 г., — которая раньше трактовалась как психическая деятель­ность, представляется нам в виде двух основных меха­низмов: механизма образования временной связи между агентами внешнего мира и деятельностями организма, или механизма условного рефлекса, как мы говорим обыкновенно, и механизма анализаторов, то есть таких приборов, которые имеют своей целью анализировать сложность внешнего мира: разлагать его на отдельные элементы и моменты. По крайней мере до сих пор весь добытый нами материал укладывается в эти рамки. Но этим, конечно, не исключается возможность расшире­ния наших теперешних представлений о деле».¹

И. П. Павлов проявил себя как последовательный материалист и детерминист. Недаром он провозгласил, что исследование условных рефлексов опирается на три принципа рефлекторной теории: детерминизм, анализ и синтез, структурность. И. П. Павлов целиком придер­живался рефлекторной схемы Р. Декарта и понимал зна­чение рефлекса как одного из примеров универсального принципа детерминирования. Уже на заре развития пав­ловского учения становилось ясным, что условный реф­лекс представляет собой закономерность более высокого и сложного порядка, чем простые рефлексы. Условный рефлекс обеспечивает изменчивость приспособительного

¹ Павлов И. П. Собр. соч. М.; Л., 1952.

Высшая нервная деятельность

поведения животного в отношении внешнего мира. Ус­ловный рефлекс является важнейшим фактором биоло­гической эволюции.

Однако И. П. Павлов, будучи упоен полемикой с пси­хологами и разделяя картезианский детерминизм, стал углубленно изучать физиологические закономерности условнорефлекторной деятельности, биологическую же сторону явления оставил на перспективу. Отсюда и не­избежные противоречия в идее условного рефлекса: с одной стороны, приспособительный акт целого организ­ма, с другой — элементарный процесс работы нервной системы. Все научное творчество И. П. Павлова было посвящено разрешению этого противоречия и созданию наименее противоречивой идеологии в его теории выс­шей нервной деятельности.

Далее мы будем неоднократно рассматривать отдель­ные положения павловской теории, а здесь ограничимся лишь наиболее важными ее элементами применительно к теории рефлекса, которые были отмечены П. К. Ано­хиным (1979).

1. Прежде всего был создан лабораторный метод объективного изучения приспособительной деятельнос­ти человека и животных — метод условных рефлексов.

2. Изучая условные рефлексы на целостном организ­ме, И. П. Павлов подчеркивал их приспособительно-эво­люционный смысл для животного мира.

3. И. П. Павлов предпринял попытку локализовать сам нервный процесс замыкания нервных связей в коре головного мозга у высших животных и человека. При этом он не был категоричным и не исключал специфи­ческого участия других отделов мозга в этом процессе. Он писал, что все наши законы всегда более или менее условны и имеют значение только для данного време­ни, в условиях данной методики, в пределах наличного материала.

4. И. П. Павлов констатировал наличие в коре голов­ного мозга процесса торможения, чем подкрепил сече­новские идеи о тормозящем влиянии головного мозга.

5. Было четко сформулировано учение о физиологии анализаторов, под которыми И. П. Павлов, вслед за И. М. Сеченовым, мыслил триединую конструкцию: пе-

риферические рецепторы, проводящие пути и мозговые центры вплоть до коры больших полушарий.

6. Были описаны феномены динамики процессов воз­буждения и торможения при условнорефлекторной дея­тельности. В результате было сформировано представле­ние о коре головного мозга как о мозаике из возбуждений и торможений.

7. В конце своей творческой жизни И. П. Павлов выдвинул принцип системности в работе коры голов­ного мозга, способной формировать динамический сте­реотип деятельности, уже в какой-то мере независимый от качества внешних раздражений.

Идеи И. П. Павлова завоевали весь мир и продолжа­ют служить основой для развертывания новых научных исследований в самых разнообразных сферах науки о поведении живых организмов.

Диалектическая концепция рефлекса. А. А. Ухтом­скому (1875-1942) принадлежит заслуга теоретико-фи­зиологического плана, которая состоит в углубленной дальнейшей разработке принципа детерминизма в реф­лекторной теории.

- Диалектичность мышления А. А. Ухтомского нашла яркое проявление в понимании им сущности рефлекса. Видя в рефлексе механизм активности, он усматривал в рефлекторном акте единство внутренних и внешних де­терминант, причем внутренние детерминанты, в конеч­ном счете, также заданы и определяются внешними ус­ловиями.

А. А. Ухтомский подчеркивал, что «...рефлекс — это такая реакция, которая мотивируется вполне отчетли­во текущей обстановкой или средой. Этим, однако, не уничтожается спонтанное действие субстрата, оно лишь ставится в определенные границы в его противополо­жении факторам среды, и от этого оно становится более определенным по содержанию и значению. Рефлекс рисуется не чисто пассивным передвижением костного шарика под влиянием полученного им удара извне; так рефлекс мог изображаться, пока надо было подчерк­нуть в особенности его мотивировку из среды. Но в пол­ноте своей он представляется встречею во времени двух условий: с одной стороны, деятельности заготовленной, или сложившейся в самом субстра­те (клетке) за предыдущую его исто­рию, и, с другой стороны, внешних импульсов текущего момента».¹

Следовательно, внутренние детер­минанты — это накопленная исто­рия взаимодействия реагирующего субстрата с фактором среды (прин­цип историзма).

И по происхождению, и по ус­ловиям проявления внутренние де­ терминанты, в конечном счете, оп­ределяются факторами среды, то есть обладают лишь относительной самостоятельностью. Внешнее выступа­ет как комплекс условий существования внутреннего. Значит, среда организма — это не весь окружающий его физический мир, а лишь та небольшая его часть, элементы которого биологически значимы для организ­ма. Но для организма представляет биологический ин­терес лишь такое внешнее, которое может стать час­тью жизненного опыта, то есть частью внутреннего, или способствовать превращению определенных внешних факторов во внутренние.

Современная теория поведения далеко ушла от про­стых картезианских схем. Введение принципа историз­ма позволяет понять биологическую адекватность, то есть целесообразность реакций организма на воздействие сре­ды. Картезианское мировоззрение базируется на жест­кой однозначной причинности (жесткий детерминизм Лапласа), ему чуждо признание реальных противоречий. А. А. Ухтомский же показывает, что реальное поведе­ние требует признания существования противоречий как непрерывного атрибута процесса развития, как движу­щих сил построения поведения.

Исторический подход позволил А. А. Ухтомскому выявить действительную роль и оценить значение ус­ловного рефлекса в эволюции животного мира, а также раскрыть одно из кардинальных свойств условного раз­дражителя — его превращение из индифферентного

¹ Ухтомский А. А. Собр. соч. Л., 1954. Т. 5. С. 72.

в «обязательный» компонент среды. Такой усвоенный раздражитель начинает вызывать новую для себя реак­цию. В результате такого усвоения организм определил и зафиксировал свое отношение к данному раздражите­лю — определил его биологическую значимость для себя.

Рассматривая систему рефлексов в эволюционном ряду, А. А. Ухтомский пишет: «...Простой рефлекс клас­сической физиологии является не исходным и принци­пиально общим типом рефлекторной активности цент­ров, над которой специализируется особая область рефлексов условных, но наоборот, — частным специ­альным и поздним продуктом редукции и упрощения рефлекса условного, который становится отныне общим типом деятельности центрального нервного аппарата».¹

Индивидуальное приспособление особи с помощью условных рефлексов служит своеобразным компасом — ориентиром для решения проблем вида. Естественный отбор закрепляет те мутационные приобретения, кото­рые соответствуют находкам особи. Таким образом, индивидуальное приспособление идет впереди эволюци-онно-генетических перестроек. Принципы историзма и соотношения реактивности и активности в целостном по­ведении как способе разрешения противоречий, привне­сенные в физиологию А. А. Ухтомским, существенно обогатили рефлекторную теорию, которая окончательно избавилась от дуализма и механицизма картезианского толка, встав на твердые диалектические позиции.

§ 2. ПРИНЦИП ДОМИНАНТЫ

Основные положения учения о доминанте. А. А. Ух­томский выдвинул принцип доминанты в качестве осно­вы складывающихся координационных отношений. В сво­их теоретических построениях он активно опирался на идеи Шеррингтона и прежде всего на его принципы во­ронки и общего пути. Шеррингтон писал, что головной мозг, функционирующий на основе дистантной рецеп­ции и ведающий выполнением реакций, которые в ка­кой-то момент становятся реакциями предваряющими,

¹ Ухтомский А. А. Указ. соч. С. 291.

19

является органом, обладающим способностью предвос­хищать ощущения, и психологическими возможностя­ми, вытекающими из этого преимущества. Одновремен­но с этим развитые Н. Е. Введенским идеи динамизма взаимоотношений в нервной системе, обусловленные характером взаимодействия, функциональным состояни­ем нервных центров и характеристиками рабочего орга­на, позволили А. А. Ухтомскому сформулировать уче­ние о доминанте — рабочем принципе деятельности нервной системы и векторе поведения.

Во многих своих работах, подчеркивая роль доминан­ты как образователя сложнейших афферентных синтезов из огромной массы текущей информации, Ухтомский сде­лал вывод что доминанта определяет вероятность воз­никновения той или иной рефлекторной реакции в от­вет на текущее раздражение.

Как общий принцип работы нервных центров доми­нанта подчиняется определенным закономерностям. Прежде всего в нервных сетях живого организма почти непрерывно возникают потоки возбуждений из разнооб­разных центральных и периферических источников. Это физиологически оправдано, ибо в организме наблюдается значительное преобладание рецепторов, улавливающих тончайшие изменения внешней и внутренней среды, над соответствующими центрами в головном и спинном моз­ге и над исполнительными органами.

Ухтомский сформулировал следующие основные свой­ства доминанты: 1) повышенную возбудимость; 2) стой­кость возбуждения; 3) инертность возбуждения; 4) спо­собность к суммированию возбуждения. К этому следует добавить способность доминанты переходить в тормоз­ное состояние и вновь растормаживаться. Ну и, ко­нечно, доминанта только потому и может стать таковой, что одновременно с созданием и подкреплением самой себя она приводит к сопряженному торможению цент­ров антагонистических рефлексов.

Что касается повышенной возбудимости, то отнюдь не сила возбуждения в центре, а именно способность к дальнейшему повышению возбуждения под влияниям нового приходящего импульса может сделать центр до­минирующим. Далее Ухтомский подчеркивает важное

свойство доминирующего центра достаточно интенсив­но, продолжительно и стойко накапливать и поддержи­вать в себе возбуждение, что приобретает значение гос­подствующего фактора в работе прочих центров. Все это создает предпосылки для хронического свойства доми­нанты, ее инертности. Наконец, относительно суммиро­вания возбуждений Ухтомский высказывался весьма ка­тегорично, полагая, что судьба доминанты решается тем, будет ли центр способен суммировать свои возбуждения под влиянием доходящих до него импульсов или они зас­танут его неспособным к суммированию.

Определяющую роль при формировании доминантно­го очага играет состояние развивающегося в нем стацио­нарного возбуждения, в основе которого лежат различ­ные физико-химические процессы. Определенный уровень стационарного возбуждения чрезвычайно важен для даль­нейшего хода реакции. Если этот уровень возбуждения мал, то диффузная волна может поднять его до состоя­ния, характерного для доминанты, то есть создать в нем превышенную возбудимость. Если же уровень возбужде­ния в центре и без того высок, то при приходе новой вол­ны возбуждения возникает эффект торможения. Но до­минантный очаг не следует рассматривать «как центр сильного возбуждения», определяющую роль в этом про­цессе играет не количественный, а качественный фак­тор — повышенная возбудимость, то есть отзывчивость на приходящие волны возбуждения и способность центра суммировать эти возбуждения. Именно такой центр — наиболее возбудимый, отзывчивый и впечатлительный в данный момент — отвечает на приходящий стимул, анато­мически даже не относящийся к нему, именно такой центр, первым вступая в работу, предопределяет на какой-то бо­лее или менее продолжительный промежуток времени новый ход реакции. Считая одной из основных черт до­минанты ее направленность (векторность), Ухтомский вместе с тем отмечал, что векторная направленность про­извольного поведения является результатом доминанты.

Не менее важную роль в процессе формирования до­минанты играет процесс сопряженного торможения. Со­стояние возбуждения в центре, подкрепленное возбуж­дениями из самых отдаленных источников, будучи

достаточно стойким, то есть инертным, в свою очередь снижает способность других центров реагировать на им­пульсы, имеющие к ним прямое отношение. В случае доминант низшего порядка сопряженное торможение рассматривается как следствие возникновения опреде­ленного фокуса возбуждения, тогда как в случае доми­нант высшего порядка (например, кортикальных) они являются прямым фактором объединения «очагов» воз­буждений в некоторый рабочий ансамбль. Но торможе­ние в других центрах наступает лишь тогда, когда воз­буждение в формирующем нервном центре достигает достаточной величины. Именно сопряженное торможе­ние играет наиболее важную роль при формировании доминанты, и это торможение должно быть своевремен­ным, то есть иметь координирующее значение для рабо­ты других органов и организма в целом. Координацион­ное торможение — это процесс энергетически наиболее емкий, «дорогой», вырабатывающийся позднее, чем про­стое возбуждение. Торможение — это наиболее тонкий, интимный процесс и вместе с тем наиболее ранимый.

Сложные рефлекторные акты осуществляются не од­ним ана'томическим центром, а несколькими центрами, расположенными в различных отделах спинного и го­ловного мозга и образующими своеобразную констелля­цию центров в работе целостного мозга. Стационарное возбуждение в констелляции центров представляется в виде определенного цикла, когда каждый участник этой констелляции, будучи связан с соседними и стимулируя их, в свою очередь получает от них стимуляцию. Таким образом складывается своеобразная «циклическая маши­на», которая долгое время сохраняет в себе возможность вспыхивать и усиливаться под влиянием текущих раз­дражений. Состояние возбуждения в доминанте Ухтом­ский назвал ее симптомокомплексом.

Для образования доминантной установки необходи­мо нарастание в элементах констелляции состояния возбуждения еще до того, как возникнут дискретные волны возбуждения, способные к проведению и сумми­рованию своих эффектов, то есть когда слагаемые буду­щей констелляции заработают в единстве, когда сложится их рабочий ансамбль.

Доминантный процесс — не привилегия определен­ных этажей нервной системы: он может складываться в любой центральной группе в зависимости от условий подготовки, развития возбуждения в ней и сопряженно­го торможения антагонистических механизмов. Процесс торможения не только оформляет и поддерживает доми­нирующую констелляцию, но может привести и к пре­кращению ее функционирования, то есть сама доминан­та может тормозиться.

Часто сравнивая физиологический механизм с меха­низмом техническим, Ухтомский отмечал не только то, что он образуется по ходу самой реакции, но и то, что в отличие от технического механизма он имеет не одну, а множество степеней свободы, дающих ему возможность осуществлять множество переменных операций. В са­мой природе субъекта наличие конвергенции обуслав­ливает наделение существующей системы исполнитель­ных органов множеством степеней свободы, которые обеспечивают новые функциональные разновидности, достигающиеся новыми сочетаниями прежних анатомо-физиологических данных.

Выбор одной степени свободы при сопряженном тор­можении других достигается посредством доминанты, направленной на определенный рабочий вектор.

При рассмотрении вопроса о превращении доминан­ты из симптомокомплекса в общий механизм действия, поведения и жизнедеятельности организма Ухтомский нередко использовал понятие «функционального цент­ра», «функционального органа». Этим подчеркивалось следующее: дело не столько в том, что в нервной системе складываются определенные констелляции связанных между собой центров, морфологически далеко разбро­санных по мозговой массе, а в том, что они функцио­нально объединены единством действий, своей вектор­ной направленностью на определенный результат. В понятие органа может быть включено всякое сочета­ние сил, могущее привести при прочих равных услови­ях всякий раз к одинаковым результатам. Орган — это прежде всего механизм с определенным однозначным действием. Громадное разнообразие морфологических черт того или иного образования нашего тела впервые

приобретает значение физиологического органа после того, как открывается значение этих морфологичес­ких деталей для рабочих слагающих однозначно опреде­ленной физиологической равнодействующей, — писал А. А. Ухтомский.

Единство действия достигается способностью данной совокупности приборов взаимно влиять друг на друга с точки зрения усвоения ритма, то есть синхронизации активности нервных центров. В этих процессах огром­ную роль играет усваивание темпа и ритма возбуждений в центрах, входящих в состав констелляции. Каждый из потенциальных компонентов констелляции изначально обладает своим определенным темпом и ритмом возбуж­дений. Именно в констелляции более всего возможно возникновение ритмического процесса. Происходит как бы своеобразное развертывание констелляции, когда постепенное «сыгрывание ритмов» в отдельных ее ком­понентах приводит к достижению некоторого общего «марша» возбуждения в ней. При этом сопряженное тор­можение прочих центров, не входящих в состав данной констелляции, будет развиваться тем более, чем полнее констелляция будет участвовать в ритмической работе. Процесс синхронизации темпов и ритмов активности нервных центров, входящих в состав определенной кон­стелляции, делает ее доминирующей.

Ее доминирование, следовательно, будет зависеть от того, насколько она будет вовлечена в дело, насколько наладившийся ритм возбуждения будет осуществляться без перебоев, подкрепляясь новыми текущими раздра­жениями, насколько при этом будут сопряженно тормо­зиться другие рефлексы.

Основным аппаратом управления ритмами в тканях и органах, по Ухтомскому, является кора головного моз­га, обеспечивающая обоюдный процесс подчинения тем­пов и сроков жизнедеятельности темпам и срокам сиг­налов из внешней среды, равно как подчинение сроков в постепенно осваиваемой среде потребностям организма. Одновременно с поддержанием синхронизации ритмов в рабочей констелляции кора мозга принимает участие в вовлечении и других нервных центров в этот процесс синхронизации.

Одной из черт доминирующей констелляции являет­ся способность ее отдельных компонентов или центров принимать участие в других рефлекторных актах, входя в состав соответствующих им констелляций. Но как и чем определяется подобный переход? С одной стороны, сохранение того или иного компонента — участника ра­бочей констелляции — зависит от того, насколько стой­ко и продолжительно он способен сохранять в себе темп и ритм, навязанный ему данной констелляцией, то есть от его инерции. С другой стороны, переход данного не­рвного центра в работу другой констелляции будет зави­сеть от того, насколько быстро данный центр способен усвоить темп и ритм нового межцентрального рабочего цикла, возникшего в нервной системе.

Постепенно формируясь, рабочая констелляция про­ходит несколько стадий. Сначала доминанта в центрах вызывается ее непосредственным раздражителем под влиянием внутренней секреции, рефлекторными влия­ниями и пр. На этой стадии, названной стадией укреп­ления наличной доминанты по преимуществу, она при­влекает к себе в качестве поводов к возбуждению самые разнообразные внешние раздражения. В констелляцию посредством генерализованного возбуждения наряду с необходимыми для данного акта нервными центрами вовлекаются и посторонние клеточные группы. В этом достаточно неэкономичном процессе проявляется диф­фузная отзывчивость доминирующей констелляции к различным раздражениям. Но постепенно, в процессе повторного осуществления данного поведенческого акта, диффузная отзывчивость сменяется избирательным реа­гированием только на те раздражения, которые создали данную доминанту. Подбор биологически интересных рецепций для доминанты (стадия выработки адекват­ного раздражителя для данной доминанты и вместе с тем стадия предметного выделения данного комплекса раздражителей из среды) приводит к образованию но­вых адекватных поводов для той же доминанты. Теперь выполнение доминантного акта происходит более эконо­мично, ненужные для него нервные группы затормажи­ваются. При повторении доминанты репродуцируется и свойственный только ей единый ритм возбуждения.

Восстановление доминанты по кортикальному сле­ду может быть эскизным, то есть более экономичным ее воспроизведением через кору. При этом комплекс ор­ганов, участвующих в переживании восстановленной до­минанты, может быть сокращенным и ограничиться только кортикальным уровнем. Полное или эскизное во­зобновление доминанты возможно лишь в том случае, если возобновится хотя бы частично раздражитель, став­ший для нее адекватным. Это обусловлено тем, что меж­ду доминантой как внутренним состоянием и данным комплексом раздражителей была установлена прочная адекватная связь. На этой стадии доминанта возобно­вит подбор новых, «биологически интересных поводов для себя». Поэтому при кортикальном воспроизведении доминанты, которое является очень подвижным сочета­нием ее кортикальных компонентов, происходит интер­кортикальное обогащение новыми рецепциями корти­кальных же компонентов доминанты.

Что же представляет собой кортикальный след, по которому доминанта может быть пережита заново? Это своего рода интегральный образ, своеобразный продукт пережитой ранее доминанты, в котором в единое целое сплетены соматические и эмотивные признаки доминан­ты с ее рецептивным содержанием, то есть с комплексом раздражений, с которым она была связана в прошлом. При создании интегрального образа важную роль игра­ют как периферические, так и кортикальные компонен­ты. Интегральный образ — это своеобразная памятка пережитой доминанты и вместе с тем ключ к ее воспро­изведению с той или иной степенью полноты.

Если доминанта восстанавливается по своим корти­кальным компонентам, то есть более экономично, «как мимолетное воспоминание», причем с малой инерцией, то при новых условиях они всегда обходятся с помощью прежнего опыта. Биологический смысл эскизно проте­кающих доминант состоит в том, чтобы «...по поводу новых и новых данных среды очень быстро перебрать свой арсенал прежних опытов для того, чтобы из них путем очень быстрых их сопоставлений избрать более или менее идущую к делу доминанту, чтобы применить ее к новому заданию. Целесообразность или нецелесооб-

27

разность выбранной доминанты прошлого решает дело».¹ Если же доминанта восстанавливается почти с прежней полнотой, которая предусматривает оживление работы всей соматической констелляции, то она приживается с большей инерцией, занимая более или менее продолжи­тельный период жизнедеятельности организма. Подби­рая при этом вновь биологически интересные для себя раздражения из новой среды, доминанта по новым дан­ным переинтегрирует старый опыт.

§ 3. ПРИНЦИП ОТРАЖЕНИЯ

Отражение в биологических системах. Само понятие отражения достаточно многогранно и сложно, а потому далеко не очевидно по своей природе. Наиболее полным выглядит следующее определение: «Отображение есть особый продукт действия в определенных условиях од­ной материальной системы на другую, воспроизведение в преобразованном виде особенностей первой из систем (отображаемой) в особенностях процессов второй систе­мы (отображающей)».²

Итак, отражение — следствие, результат, причи­на же находится вовне, она независима от своего след­ствия. При этом форма отражения действительности в наших ощущениях, понятиях, теориях субъективна; следовательно, отображение зависит не только от ото­бражаемого объекта, но и от природы отображающей системы, ее текущих состояний, ее истории.

Биологическая форма отражения реализуется благо­даря взаимодействию живой системы с внешней средой ее обитания. Биологическое отражение представляет со­бой сплав, получающийся от соединения отражаемого и отражающего. Организмы выработали два основных типа биологического отражения: относительно посто­янное — статическое, имеющее в качестве своих но­сителей различные морфологические образования, и ди­намическое, носителем которого является психическое. Последнее также бывает двух видов: кратковременные

¹ Ухтомский А. А. Доминанта. Л., 1966. С. 256.

² Украинцев В. С. О сущности элементарного отображения // Вопр. философии. 1960. № 2. С. 66.

приспособительные реакции и реакции долговременного приспособления.

Проблема адекватности отражения, то есть степень соотнесения наших представлений с реально существую­щим миром, — одна из самых древних и вместе с тем вечно новых и остро обсуждаемых проблем. От ее реше­ния зависит сущность нашего отношения к окружаю­щей действительности. Прежде всего, что вкладывать в понятие адекватности образа? «Познание, — пишет В. И. Ленин, — есть отражение человеком природы. Но это не простое, не непосредственное, не цельное отраже­ние, а процесс ряда абстракций, формирования, образо­вания понятий, законов».¹

Говоря об адекватности, следует отбросить вульгарно-материалистическое понимание образа, под которым подразумевается формирование в мозге точной фотогра­фической копии воспринимаемого объекта.

Контакт с внешним миром, воздействие его на орга­низм возможны благодаря высокоспециализированным аппаратам нервной системы — рецепторам. Современ­ная физиология располагает достаточно четкими сведе­ниями о работе органов рецепции и высших уровней мозга, которые служат убедительной основой для по­стулирования положения об адекватности отражения (А. С. Батуев, Г. А. Куликов, 1983).

Образный характер отражения. Под понятием «об­раз» мыслится такой результат познания субъектом объекта, упорядоченность элементов которого в прин­ципе соответствует упорядоченности свойств, связей и отношений объекта (оригинала), причем эта упорядо­ченность (структура) функционально отделена субъек­том от субстрата образа и непосредственно для носителя существует в субъективно-идеальной форме.

Живой организм поддерживает состояние устойчи­вого неравновесия, сохраняя ряд своих параметров в ог­раниченных диапазонах, то есть обеспечивая гомеостаз.

Все поведенческие акты направлены в конечном сче­те на обеспечение относительного константного состоя­ния организма в непрерывно меняющейся среде благо-

¹ Ленин В. И. Поли. собр. соч. 1968. Т. 29. С. 163-164.

даря поступлению информации как из внешнего про­странства, так и из внутренней сферы самого организма.

Однако прежде чем произойдет та или иная приспосо­бительная реакция, осуществляется процесс восприятия сигналов. Сигнал — это некая величина, отражающая определенным образом состояние физической системы. Но живой организм заинтересован не в самих воздействи­ях как таковых, а в том, о чем они сигнализируют, и соответственно, не в оценке их физических параметров, а в тех соотношениях, которые с их помощью передают­ся. Вместе с тем понятно, что отнесение сигнала к тому или иному классу, то есть его распознавание, неизбежно основано на выделении ряда физических характеристик, образующих область признаков данного класса сигналов.

Всякое чувственное отображение базируется на взаи­моотношении в нем знаковых и образных моментов. В отличие от образа знак — это такой компонент психического отражения, который не имеет познава­тельно-образного сходства с соответствующим ему эле­ментом или свойством объекта-оригинала. Если образ воспроизводит структуру оригинала с определенной сте-• пенью адекватности, то знаки такой структуры не вос­производят. Но они воспроизводят в самом субъекте об­разы объектов-оригиналов, возникших в результате предшествовавших актов отражения. Простейшим при­мером естественных знаков являются модальности ощущений, из которых в результате движений и пред­метных действий формируются образы объектов, отобра­жающие их структуру.

Основная специфика высших форм отражения, наи­более прогрессивно совершенствующаяся в ходе эволю­ции, — извлекать информацию для самих себя и в то же время абстрагироваться от материального носите­ля этой информации. В отражающей системе мозга в результате взаимодействия с отражаемым объектом из­влекается упорядоченность, соответствующая источни­ку отражения, а ее материальный носитель функциональ­но исключается. Эта сторона отражения выражает его активный, творческий характер.

В каждый момент времени извлекается не вся инфор­мация, а лишь та, которая необходима для отражающей

30

системы, ибо в процессе отражения последняя меняется, испытывает преобразования внутри себя. Эти из­менения, соответствующие какой-либо стороне воспринятого объекта, функционально выделяются и ис­пользуются отражающей системой в качестве фактора самоуправления для сохранения ее качественной оп­ределенности. Поэтому построение образа определяется не субстанцио­ нальными, а функциональными па­раметрами на основе извлечения ин­формации как неотъемлемого свойства отражаемого объекта. Сигнальный характер биологических форм от­ражения заключается в том, что организм извлекает ин­формацию в соответствии как с наследственно фиксиро­ванной программой, так и с доминирующими в данный момент потребностями.

Избирательность (активность) отражения. В избира­тельности биологического отражения полнее всего про­является целесообразный характер реакций организма,. его действий, его поведения. При длительном многократ­ном воздействии фактора внешней среды в организме возникает качественно новое явление — остается опре­деленный след. Следовые процессы долговременной па­мяти — важнейший компонент в системе приспособи­тельных реакций организма.

Хотя отражение всегда вторично по отношению к своему оригиналу, П. К. Анохин (1968) выдвинул идею о существовании в животном мире «опережающего от­ражения». Логика гипотезы П. К. Анохина в том, что в долговременную память записываются только неодно­кратно повторяющиеся события. Та последовательность воздействий внешних событий, которая наблюдалась ранее, может с достаточной полнотой воспроизводиться в памяти, когда восприняты еще только сигнальные при­знаки начальных звеньев данной последовательности. Тогда отображение одного из таких событий, сопостав­ляемое с прошлыми отображениями других, приобрета­ет характер отображения не единичных объектов, а це-

лого класса объектов. Учитывая непременное участие прошлого жизненного опыта в любых актах биологичес­кого отражения и при формировании целей, планов, программ, следует признать опережающий характер обя­зательным свойством отражательной деятельности моз­га, которая испытывает существенные преобразования в эволюции живых существ.

Согласно распространенному представлению образ-след записывается в долговременную память в том слу­чае, если в прошлом вероятность встречи с этим объек­том была высокой. Использование же образов-следов для опережающего отражения действительности, то есть бу­дущих событий и их последствий, с неизбежностью дол­жно носить вероятностный характер при оперировании субъекта в непрерывно меняющейся внешней среде. По­этому, чтобы сохранить свое приспособительное значе­ние, образы-следы, соответствующие элементам прошлого жизненного опыта, должны характеризоваться избыточ­ностью по отношению к вызвавшему их объекту.

Рассматривая проблему сходства образа и отражае­мого объекта, необходимо учитывать два обстоятель­ства: во-первых, та или иная степень адекватности достигается во времени не мгновенно, а постепенно; во-вторых, окончательная оценка адекватности про­изводится при соотнесении нового образа с его нервной моделью, созданной ранее на основе всего комплекса воздействий и прежнего жизненного опыта, то есть дол­говременной памяти.

Иначе говоря, критерием адекватности является опыт, практика, которые фиксируются в виде следов и в даль­нейшем служат эталонами для оценки новой информа­ции. «В мозгу человека отражается природа. Проверяя и применяя в практике своей и в технике правильность этих отражений, человек приходит к объективной исти­не».¹ И далее: «...практика человека и человечества есть проверка, критерий объективности познания».²

Сегодня с достоверностью установлено, что разные внеш­ние причины могут вызывать ощущения одной и той же

¹ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 183.

² Там же. С. 193.

модальности, и одна и та же внешняя причина в различ­ных чувствительных органах производит ощущения раз­личных модальностей.

Впервые на факт независимости модальности ощу­щений от природы раздражителя обратил внимание И. Мюллер, который сформулировал закон так называе­мой специфической энергии. Абсолютизация этого зако­на привела к представлениям о том, что все ощущения зависят только от природы чувствующего аппарата, а не от объективной реальности, которая таким образом объявлялась непознаваемой. Именно на такой позиции стоял ученик И. Мюллера Герман Гельмгольц, который разработал теорию «иероглифов». Согласно последней в ощущении и восприятии признаются лишь знаки, сиг­налы, а поэтому ощущения якобы существуют парал­лельно и независимо от внешнего мира.

В конце XIX — начале XX в. группа исследователей из Германии организовала научную школу гештальт-пси-хологов (гештальт, нем. — форма, структура), которые провозгласили новую психологическую доктрину: в со­знании образуются целостные образы (гештальты), не разложимые на сенсорные первоэлементы. Гештальтам присущи собственные характеристики и законы. Геш-тальтисты проповедовали принцип изначальной упоря­доченности сенсорно-интеллектуальных структур и их динамических преобразований. Они утверждали, что образ надо изучать как самостоятельный феномен, а не как простой эффект стимула, а потому физиология изо­лированных нервных элементов и путей должна быть заменена на физиологию целостных и динамических структур-гештальтов, образование которых при решении задач подчиняется механизмам инсайта — внезапного схватывания отношений.

Наряду с рациональным элементом этой теории, ин­терес к которой в связи с изучением таких психофизио­логических феноменов, как образная память и имприн-тинг, существенно возрос, необходимо иметь в виду следующее. Образ у ортодоксальных гештальтистов вы­ступал в виде сущности особого рода, подчиненной соб­ственным внутренним законам и отделенной от действия. Такие методологические предпосылки, отъединявшие

сложные психофизиологические процессы от реальной действительности, повлекли критику гештальтизма.

Субъективный характер отражения. Достижения со­временной эволюционной физиологии с убедительнос­тью свидетельствуют, что наибольшей точностью и пол­нотой отражения обладают высшие животные и человек с его способностью к абстрактному мышлению. Возни­кает вопрос: как с физиологических позиций оценить субъективный характер образа? Преобразование инфор­мации в какой-либо сенсорной системе зависит не толь­ко от ее свойств и функционального состояния, но прак­тически от всех влияний, воспринимаемых мозгом и запечатленных в памяти. Они накладывают свой отпе­чаток на характер работы сенсорной системы, меняют ее избирательность, настройку, подвижность благодаря участию обратных связей и систем межсенсорной ин­теграции.

Пространственно-временная структура объекта кодируется в мозге в форме определенной нервной мо­дели, изоморфной внешнему воздействию. Нервная мо­дель есть не что иное, как физиологические основы фор­мирующихся субъективных образов. Последние не сводятся к нервным моделям, между субъективным образом и нервной моделью имеется как принципиаль­ное различие, так и определенное соответствие. Образ не существует в мозге объективно в виде некоторой уменьшенной материальной копии внешнего предмета. В то же время мозговая нейродинамическая система существует в качестве объективной реальности. Но она не может быть названа образом, так как не обладает предметным характером. Она является кодом отобра­жаемого внешнего объекта.

В нервной модели, не связанной с материальным но­сителем информации, производится акт абстрагиро­вания от конкретного объекта. Субъективный образ вос­производит не качество нервных процессов, состояние рецепторов или нейронов мозга, а особенности отража­емых явлений. Иными словами, субъективный образ воз­никает на базе нервных моделей при декодировании ин­формации и соотнесении ее с реально существующим материальным объектом.

Этот этап отражения, получивший название декоди­рования, является довольно сложной и далеко не оче­видной операцией в динамической структуре познания мира. В содержании образа собственная качественная определенность объекта не угасает, как это имеет место в нервной модели, а демаскируется. Субъективный об­раз предмета не является неизменным, статичным. Это существует только в абстракции, в действительном вос­приятии сразу же обнаруживается необходимо присущая образу динамика.

До сих пор одной из нерешенных задач остается объяс­нение того, как совершается превращение материальных нейродинамических процессов в идеальное, в субъектив­ный образ. Справедливо замечание о том, что пытаться объяснить идеальное анатомо-физиологическими свой­ствами мозга — такая же наивная затея, как объяснить денежную форму продукта труда физико-химическими свойствами золота (Э. С. Ильенков, 1962). Только исхо­дя из структуры акта взаимодействия, рефлекторного по своему механизму, можно раскрыть сложную дина­мическую связь между предметом, его образом и мате­риальной основой последнего, ибо содержание внешнего мира отражается субъектом не в формах деятельности мозга, а в формах деятельности субъекта, которые про­текают в идеальном плане.

Рефлекторный характер отражения. Логика приво­дит к необходимости анализировать различные сложные формы рефлекторной деятельности организма. Принци­пиальной сущностью условнорефлекторного акта яв­ляется то, что он базируется на механизмах, в которых заложены не только элементы прошлого и настоящего, но и элементы прогнозирования будущего. В этом его главный приспособительный смысл, то есть сигнальный характер. Через сложнорефлекторную деятельность орга­низма наиболее полно проявляется субъективный, иде­альный характер отражения. При этом нельзя не учи­тывать, что условный рефлекс — это лишь «...частный и особый пример среди аппаратов, которыми совершается в человеке отражение и отраженная действительность».¹

¹ Ухтомский А. А. Доминанта. Л., 1966. С. 227.

В связи с интенсивным развитием таких дисциплин, как бионика и нейрокибернетика, перед теорией отра­жения встают новые задачи, например изучение отра­жательных свойств технических систем связи и управ­ления, то есть искусственно создаваемых человеком устройств. Необходимо изучение соизмеримости отра­жательных свойств человека и технических устройств в сложных системах «человек-машина» для усиления ин­теллектуальных и практических возможностей человека.

§ 4. ПРИНЦИП СИСТЕМНОСТИ В РАБОТЕ МОЗГА

Развитие проблемы «мозг и психика». Еще до на­шей эры высказывались догадки о локализации психи­ческих функций в головном мозге (Гиппократ, Кротон, Гален). Не будем рассматривать средневековую историю, но лишь упомянем имя Альберта Магнуса, предложив­шего концепцию о локализации психической деятельно­сти в трех мозговых желудочках. Т. Виллис уточнил эту теорию, считая, что общая чувствительность представ­лена в полосатом теле, собственные чувства — в мозоли­стом теле, а память — в коре больших полушарий. Бо­лее 100 лет эта концепция увлекала научный мир, пока оппозиция А. Галлера не отодвинула ее на второй план. Тем не менее, идеи о локализации психических свойств продолжали существовать. Немецкий анатом М. Майер предположил, что в коре головного мозга локализована память, в белом веществе — воображения и суждения, а в базальных ганглиях — апперцепция и воля, и все это интегрируется мозолистым телом и мозжечком.

Крупнейший австрийский анатом начала XIX в. Ф. Галль и его ученики выдвинули еще более крайние френологические идеи и полагали, что умственные и мо­ральные качества локализуются в определенных райо­нах поверхности мозга, причем степень развития той или иной психической способности определяется объемом ее представительства в головном мозге. Эта система Ф. Гал-ля, хотя и получила очень широкое распространение, была одной из самых больших ошибок в развитии теории мозга, так как исходила из доктрины, а не основывалась

на точных наблюдениях, и стремилась жестко привя­зать те или иные психические явления к определенным частям мозга. Такое направление именовалось также психоморфологией или узким локализационизмом.

Фантастические взгляды френологов подвергались резкой критике со стороны группы ученых, которые вста­ли на позиции антилокализационных представлений (А. Галлер, Ф. Гольц, Ж.-П. Флуранс). Экспериментируя на низших животных, они обнаружили, что та или иная форма поведения страдает не столько от того, в каком месте мозга нанесено повреждение, а от того, какой объем ткани извлечен в результате операции. Поэтому эти уче­ные утверждали, что у всех животных масса мозговых полушарий равноценна и однородна. Так возникла дог­ма об эквипотенциальности частей мозга, а затем по­явилась теория универсализма, или холизма.

Если локализационисты обращали внимание на не­однозначность мозгового обеспечения психических функ­ций и их прямой зависимости от работы конкретного субстрата мозга, то эквипотенциалисты подчеркивали высокую пластичность мозга и взаимозамещаемость его частей — иными словами, динамизм — в организации мозговых структур. Развитием этих идей явились две концепции. Согласно первой, предложенной С. Монако-вым, утрата части мозга ведет к нарушению функций оставшихся мозговых структур (синдром дефекта), ко­торые динамически меняются во времени. Согласно вто­рой концепции пластичности, разработанной А. Бете (1899), любой центр, будучи поврежден, способен к функ­циональной реорганизации без дополнительной трени­ровки и обучения. Естественно, что такие взгляды за­трудняли однозначное объяснение последствий локальных поражений мозга.

Переход от умозрительных рассуждений к науке свя­зан с именем X. Джексона (1932) — клинициста, поло­жившего начало соотнесению клинических симптомов с очаговыми процессами мозга. Он построил свою иерар­хическую систему трех уровней функционирования моз­га: нижний — уровень стабильных функций, средний — сенсомоторный уровень и наивысший — уровень функ­ций мышления, присущий человеку. В обеспечении дви-

гательного повеления эти уровни организованы верти­кально друг н!1д другом. Джексон постулировал различ­ные размеры моторного и сенсорного представительства различных частей тела в зависимости от степени их спе­циализации и дифференциации. Скажем, область пред­ставительства руки человека занимает в двигательной и соматосенсорной зоне коры больших полушарий значи­тельно большее пространство, чем все другие части скелетно-мышечного аппарата. Джексон выдвинул прави­ло: мозговая локализация дефекта поведения не дает оснований для постулирования локализации психичес­кой функции. Однако его коллеги-хирурги были менее осторожны и позволили своему воображению увести себя так далеко, что приписывали точную локализацию в мозге умственным, эмоциональным, психическим и дви­гательным функциям.

Особое внимание клиницистов было обращено на ло­кализацию речевой функции после открытия П. Брока «центра моторных образов слов» и находки С. Вернике аналогичного «центра сенсорных образов слов». Хотя С. Монаков критиковал эти попытки локализовать речь лишь на основании ее расстройств при ограниченных поражениях мозга, эти данные послужили дополнитель­ным укреплением позиций локализационистов.

Вторая половина XIX в. ознаменовалась двумя круп­нейшими событиями. Во-первых, опытами Г. Фритча и Е. Гитцига в 1863 г. было установлено наличие «двига­тельных центров» в коре больших полушарий, электри­ческое раздражение которых вызывает сокращение ске­летной мускулатуры, а их разрушение сопровождается глубокими расстройствами движений. Во-вторых, киев­ский анатом В. А. Бец в 1874 г. описал в коре передней центральной извилины мозга человека гигантские пи­рамидные клетки (клетки Беца), которые он связал с проведением двигательных команд в спинной мозг, а значит с выполнением моторной функции. Эти откры­тия повлекли за собой целую серию исследований: мор­фологических, показавших структурную неоднородность коры больших полушарий и заложивших основы уче­ния о цитоархитектонике мозга, и физиологических — методами удаления и раздражения.

38_

Учение о функциональной организации мозга яви­лось стержневой проблемой физиологии и психологии и развивалось в непрерывных и непримиримых проти­воречиях, отражающих и формирующих господствую­щее мировоззрение и тесно увязанных с общим уров­нем физиологии и смежных наук. Одной из причин возникновения таких противоречивых теорий являлось отсутствие эволюционного подхода к изучению мозга и поведения и стремление к широкому распространению отдельных частных заключений, выведенных на основе наблюдений в человеческой клинике (локализационис-ты) или на основе экспериментов с низшими животны­ми (эквипотенциалисты) на весь животный мир. Это придавало теоретическим построениям весьма однобо­кий характер. И. М. Сеченов (1947) и его последовате­ли, заложившие основы эволюционной физиологии моз­га, убедительно показали те преимущества, которые дает исследователю применение исторического метода к изу­чению мозга. Другой причиной непрекращающихся дискуссий, о которой подробно речь будет идти ниже, является использование заведомо неверных методоло­гических предпосылок о строгой увязке отдельных ча­стей субстрата мозга с теми или иными целостными функциями организма.

Особенно жаркие споры с психоморфологами развер­нулись вокруг так называемых немых (а также гности­ческих, ассоциативных, третичных) полей коры. Еще в работах Г. Фритча и Е. Гитцига было обнаружено, что расположенные спереди от двигательной зоны мозга лоб­ные области оказались электроневозбудимыми, то есть их стимуляция не сопровождалась сокращением скелет­ной мускулатуры. Но в то же время разрушение лобных областей, заметно не отражаясь ни на двигательной, ни на чувствительной сферах, приводит к глубоким рас­стройствам поведения в целом. Клиницисты того време­ни пользовались терминологией господствовавшей тогда ассоциативной психологии. Отсюда и появились пред­ставления о лобны