Лекция четвёртая

Дорнах, 22 апреля 1924 года

Мы видели, что из Мистерий произрастало то, что связывало людей в их сознании с Космосом, и что эта связь могла быть показана в празднествах времён года; и мы в особенности увидели, что празднество Пасхи произошло из принципа посвящения. Из всего изложения вам должно стать ясным, какую значительную роль играло существование Мистерий в развитии человечества. В сущности, всё то, что духовно пронизывало мир и благодаря чему развивалось человечество, — всё это в древние времена проистекало из Мистерий. Если можно применить современное выражение, то надо сказать: Мистерии были весьма могущественными в отношении всего руководства духовной жизнью.

Так вот, человечество с самого начала было предопределено к развитию свободы. Для этого было необходимо, чтобы древнее бытие Мистерий отступило, пришло в упадок и чтобы люди некоторое время меньше находились в связи с таким могущественным руководством, какое исходило из Мистерий, и чтобы люди были больше предоставлены самим себе. Конечно, ещё нельзя сказать, что сегодня уже настало время, когда люди завоевали себе настоящую внутреннюю свободу и созрели для перехода к следующей эпохе, которая должна прийти после эпохи свободы. Понятно, — этого нельзя сказать. Но, всё-таки, довольно много людей уже прошло через такие инкарнации, в которых меньше ощущалась власть Мистерий, чем в более ранние времена. И если «посев» прохождения через эти инкарнации сегодня ещё не произрос, он есть в людях — заложен внутри человеческих душ.

Когда приблизится эпоха, которая опять явится более духовной, тогда люди смогут развить то, чего они ныне — в своей тупости — ещё не могут развить. Но тогда необходимо будет прежде всего, чтобы люди, исходя из их свободы, несли почитание, благоговение навстречу тому ясновидческому познанию, переживанию духовного, которое может быть добыто из современного посвящения. Ибо без этого почитания, без благоговения, духовная жизнь человечества собственно невозможна. С этим обстоит так, что когда мы верно применяем празднества времён года, используя их для того, чтобы это благоговение, это почитание духовного, развившееся в ходе истории человечества, попытаться понемногу насадить в наши души, — чтобы научиться по возможности интимно взирать на тот род и способ, как внешне исторические события означают собой духовное и как они несут духовное из одной эпохи в другую. Прежде всего, сами люди в своих повторных воплощениях вновь и вновь приходящие в земное существование, переносят в позднейшие эпохи то, что они пережили в ранние эпохи. Люди суть важнейшие участники в отношении дальнейшего развития того, что совершалось в истории человечества. Однако люди во все времена живут в том или ином окружении. И самым важным в данном окружении являются Мистерии. Самым важным в деле прогресса человечества является то перенесение дальше того, что люди прежде пережили в Мистериях, и новое переживание этого, — будь это в будущих Мистериях там, где они станут действовать в человечестве, будь это иначе как-либо в познании. Ныне это ведь должно быть как-либо в познании, ибо настоящее бытие Мистерий в теперешнем внешнем мире пришло более или менее в упадок, и оно снова выступит только в будущем.

Мы ведь можем сказать следующее. Если тот Импульс, который изошёл отсюда, из Гётеанума, благодаря Рождественскому Собранию, действительно вживётся в Антропософское общество, тогда это Антропософское общество, придя к Свободной Высшей Школе духовной науки, — это устройство частично уже начало действовать в своих «классах», станет основой для дальнейшего бытия Мистерий. Дальнейшее бытие Мистерий будет сознательно насаждено посредством этого Антропософского общества. Это Антропософское общество ведь стоит перед лицом события, которое в своём развитии оно сможет реализовать так же, как некогда было реализовано подобное событие: сожжение храма в Эфесе (в 356 г. до Р.Х.), а теперь сожжение Гётеанума в Дорнахе. Там и тут в основе происшествия лежала большая несправедливость. Однако одни и те же вещи могут на разных уровнях выглядеть по-разному; и то, что на одном уровне является ужасной несправедливостью, может быть применено затем ради свободы человечества в том смысле, что как раз такие отвратительные происшествия могут вызвать импульс, действующий к прогрессу человечества.

Но надо, если хочешь вникнуть в такие вещи с полным пониманием, постигать их по возможности интимно, как я уже говорил. Надо ясновидчески взирать в тот особенный род, как в Мистериях жило духовное Космоса. Вчера я указал на то, как из констелляции Солнца и Луны,— если взять её духовно, — происходит установление ежегодного празднества Пасхи. И я указал также на то, что другие планеты рассматриваются с лунной точки зрения; и как человек образует себе своё световое эфирное тело, сообразно тому, что испытано при лицезрении планет во время нисхождения человека из предземного существования в земное существование.

Если мы хотим достигнуть взгляда на то, как благодаря Лунным силам, благодаря наблюдениям с Луны, я бы сказал, благодаря духовной лунной обсерватории, это световое эфирное тело с его эфирными силами передаётся человеку, — если мы хотим верно понять это, тогда нам следует попытаться увидеть это из Космоса, где это существует как факт. Но также важно дать подействовать на душу участию человека в этом процессе, имевшем место в различные времена.

Действительно, никогда это участие человеческих душ в их нисхождении из предземного бытия в земное как раз на его последнем этапе (облечение человека эфирным телом), — никогда этот факт не переживался интимнее, внутреннее, чем в Мистериях именно Эфеса. В Мистериях Эфеса это было так, что вся храмовая служба Богине, носившей экзотерическое имя Артемида, была направлена, собственно, на сопереживание духовного творения и жизни внутри мирового эфира, внутри эфира Космоса. Можно сказать, что когда участники эфесской Мистерии приближались к изображению Богини, то у них было определённое ощущение, возраставшее вплоть до яснослышания, которое можно примерно передать, как если бы это были слова самой Богини: «Я радуюсь всему плодоносному в просторах мирового эфира».

Глубокое впечатление производилось этим высказыванием храмовой Богини, — её внутренней радостью в отношении всего растущего, произрастающего, расцветающего в просторах мирового эфира. И внутреннее чувство родства со всем произрастающим и расцветающим было в особенности тем, что как волшебное веяние пронизывало духовную атмосферу эфесского святилища. И эта Мистерия была уже так устроена, что нигде, кроме Эфеса, не сопереживалось так сродство с ростом растений, с произрастанием и расцветанием Земли в бытии растений.

Это вело также к тому, что именно в этой эфесской Мистерии могло быть с особенной отчётливостью преподано обучение, которое, если я могу это так назвать, намеревалось приблизить к душам участников Мистерии в особенности ту тайну Луны, о которой я говорил вчера.

Это было нечто такое, что каждый имел как собственное переживание, — почувствовать себя как световое образование. Ибо это делалось столь живым перед эфесскими учениками и посвящёнными: получение благодаря Луне своего светового тела. И устройство храма в Эфесе было таким, что тот, кто мог отдаться воздействию этого устройства в месте посвящения, — он действительно полностью переносился в это преобразование Луною отражённого света Солнца. Тогда ему доносились, словно нисходя с Солнца, звуки: I O A.

Об этом I O A он знал, что это делает подвижным, оживляет его «Я», его астральное тело и эфирное тело: «JO — «Я» и астральное тело, а приход светового эфирного тела — А. Теперь он чувствовал себя в вибрирующем в нем J O A, — чувствовал себя как «Я», как астральное тело, как эфирное тело.

И тогда он, будучи человеком, перенесенным в переживание космического бытия, слышал вздымавшиеся от Земли звуки еh-v, пронизывавшие IOA. Это были силы Земли, что вздымались в eh-v.

И вот, в этом IehOvA он чувствовал всего человека. Предчувствие физического тела, которое он имел только на Земле, чувствовал он означенным в этих согласных, которые присоединялись к гласным IOA, означавшим «Я», астральное тело, эфирное тело. Это вживание в звучание IehOvA было тем, что позволяло эфесскому ученику прочувствовать последние шаги человека на его пути нисхождения из духовного мира.

Но в то же время это чувствование IOA было таким, что тогда чувствовали себя внутри света как это звучание IOA. Тогда человеком было: звучащее «Я», звучащее астральное тело, — звучащее в сиянии света эфирное тело. Тогда было звучание в свете. Таков космический человек.

И тогда становились способными воспринимать то, что можно узреть в Космосе, подобно тому, как здесь на Земле человек посредством своих глаз способен: воспринимать то, что происходит в его земном физическом окружении.

Тогда эфесский ученик действительно чувствовал себя, когда он нёс в себе это IOA, словно перенесенным в Лунную сферу. Он делался причастным тому, что можно было наблюдать с точки зрения Луны.

Тогда человек был ещё человеком вообще. Он становился мужчиной или женщиной только при нисхождении на Землю. Человек чувствовал себя перемещённым в этот регион именно при своём приближении к тёмному миру. Эфесским ученикам это перемещение человека в Лунную сферу было возможно пережить совсем особенно интимно. Потом ученики эфесских мистерий несли в своём сердце, в своей душе то, что было ими сопережито и что примерно так гласило эфесскому ученику:

«Космического происхождения существо, — ты в светлом облике

После Солнца был наделён силами, что во власти Луны;

Марс дал тебе дар издавать творческие звуки,

А Меркурий — проворство подвижных конечностей;

Юпитер внёс в тебя свет излучающейся мудрости,

А Венера добавила приносящую любовь красоту, —

Чтобы Сатурна извечная пронизанностъ Духом

Освятила тебя к бытию в пространстве и развитию во времени!»

Это было то, чем был проникнут каждый эфесец. Он причислял это к самому важному из того, что пульсировало в нём как человеке.

Можно уже сказать следующее. Для каждого из принадлежащих к эфесским Мистериям это было чем-то таким, что давало верное чувствование себя как человека, когда в его ушах звучало, если выразиться несколько тривиально, то, что содержится в этих изречениях. Ибо он ведь чувствовал: тем самым в нём восходит сознание того, как он в силах своего эфирного тела связан с планетной системой. И это было выражено точным образом. Вот что было сказано от Космоса эфирному телу:

«Космического происхождения существо, — ты в светлом облике

После Солнца был наделён силами, что во власти Луны;

— Тут человек, чувствовавший себя во власти лунного света.

«Марс дал тебе дар издавать творческие звуки».

— Звучание как нечто созидающее, нечто творящее, раздавалось от Марса. А то, что усиливает у человека конечности, чтобы он стал подвижным существом, — от Меркурия:

«А Меркурий дал проворство подвижных конечностей».

— От Юпитера внесётся свет мудрости:

«Юпитер внёс в тебя свет излучающейся мудрости».

— От Венеры добавлено:

«А Венера добавила приносящую любовь красоту».

— Потом Сатурн может свести воедино всё то, что внутренне и внешне отчеканило человека, и сделать его готовым спуститься на Землю, облечься в физическое тело и смочь как физическое телесное существо, которое несёт в себе Бога, жить дальше на Земле.

«Чтобы Сатурна извечная пронизанность Духом

Освятила тебя к бытию в пространстве и к развитию во времени!»

Из того, что я тут описал, вы можете извлечь, что жизнь, духовная жизнь в Эфесе была внутренне светлой, красочной. В этой внутренне светлой, красочной жизни фактически содержалось то, что было сведено воедино в идее Пасхи, — то, что знали об истинном достоинстве человека во всём Космосе, во Вселенной. И те различные странники,— о них я упомянул вчера,— которые путешествовали от Мистерии к Мистерии, чтобы дать на себя подействовать всей полноте сущности Мистерий, — они всё снова и снова утверждали следующее. Так светло, так душевно, как им прозвучала в Эфесе гармония сфер, воспринятая в аспекте Луны, когда им явился сияющий астральный свет Космоса, — когда они могли наблюдать в духовном лунном отблеске солнечного света то, как человек бывает одушевлён солнечным светом, — этого они не могли воспринять в других местах Мистерий, по меньшей мере с таким же радостным настроением, с такой внутренней художественностью, как в Эфесе.

Всё это было ведь связано с тем самым эфесским храмом, который потом погиб в пламени, подожжённый рукой преступника или рукой безумца. Как я упоминал во время Рождественского собрания, индивидуальности, воплотившиеся в Александре (356-323) и Аристотеле (383-322), прежде были посвящёнными эфесских Мистерий. И эти индивидуальности затем близко подошли к тому, что в их время ещё можно было воспринять в Мистериях острова Самофракия.

Кажущееся случайным внешнее событие может иметь большое духовное значение в мировом развитии. Среди нас уже давно напоминалось о том, что час рождения Александра совпал с пожаром эфесского храма. Но когда сгорал этот храм, нечто ведь совершалось.

О, в ходе столетий чрезвычайно много произошло для тех, кто принадлежал к этому храму! Как много духовного света и мудрости прошло через помещения этого храма! И всё то, что прошло через эти помещения, было ведь передано мировому эфиру, когда пламя пожара вспыхнуло над эфесским храмом. Так что можно сказать: то, что прежде непрерывно длилось в Эфесе и что было заключено в помещениях эфесского храма, теперь вписано, хотя и труднее воспринимаемыми знаками, в космическом храме, — поскольку космический храм является эфирным.

И так обстоит это вообще со многим. Многое из того, что есть человеческая мудрость, было в древние времена заключено в стенах храмов. А когда это улетучивалось из стен храмов, тогда оно оказывалось вписанным в мировой эфир и становилось зримым, как только человек восходил к действительной имагинации. Эта имагинация является в известном смысле интерпретацией тайн небесных светил. Итак, можно сказать: в мировой эфир вписано то, что прежде было храмовой тайной и что может быть прочитано посредством имагинации.

Но это можно сказать также и по-другому, и это будет тем же самым, хотя и сказанным по-другому. Можно также сказать: я обращаюсь к сияющей звёздами ночи, взираю на небесные светила, даю впечатлению от них подействовать на себя. И если человек обладает способностью прозревать то, что есть в формах небесных созвездий, в движениях планет, Луны и Солнца, тогда это преобразуется для него в некие великие космические письмена. И прочтение их происходит примерно таким же образом, как я вчера описал вам в отношении тайны Луны. Эти космические письмена вполне доступны прочтению, если только небесные светила не являются для человека всего лишь чем-то, математически и механически вычисленным.

Но я хотел бы ещё добавить следующее для дальнейшего развития сказанного. Во время жизни Александра и Аристотеля бытие Мистерий вообще угасало, но остров Самофракия тогда был ещё тем местом, где культивировалась Мистерия Кабиров; а когда Александр и Аристотель соприкоснулись с её тайнами, то у них возникло нечто вроде воспоминания о том древнем эфесском времени, когда они оба жили как посвящённые. Снова прозвучало для них слово IOA, и снова услышали они:

«Космического происхождения существо, — ты в световом облике

После Солнца был наделён силами, что во власти Луны.

Марс дал тебе дар издавать творческие звуки,

А Меркурий — проворство подвижных конечностей.

Юпитер внёс в тебя свет излучающейся мудрости,

А Венера добавила приносящую любовь красоту.

Чтобы Сатурна извечная пронизанность Духом

Освятила тебя к бытию в пространстве и к развитию во времени».

Но в этом воспоминании, в этом историческом воспоминании о древнем заключалась некая сила, — сила создавать нечто новое. С того момента и происходит эта сила, способность создавать нечто новое, но — своеобразное новое, на что человечество обращало мало внимания. И вам следует, собственно, сперва понять, как было создано в его своеобразии это новое, происшедшие из совместного действия Александра и Аристотеля.

Возьмите какое-либо значительное поэтическое произведение, — и вы можете взять самые прекрасные произведения, например, немецкий перевод Бхагавад-Гиты или «Фауст» Гёте, или его же «Ифигению», или ещё нечто такое, что вы цените в высшей степени, и подумайте о богатом, великом содержании, скажем, «Фауста» Гёте. А теперь скажите, мои дорогие друзья, — посредством чего сообщается вам это богатое содержание? Ведь оно сообщается вам тем же способом, как и всем другим людям. Вы когда-нибудь читаете в своей жизни книгу «Фауст» Гёте. И что же тогда выступает перед вами на физическом плане? — Не что иное, как бумага с напечатанными на ней различными буквами азбуки. Если вы знаете алфавит, то на этой бумаге не находится ничего, кроме множества повторения тех или иных, приблизительно двадцати, букв азбуки. Всё, благодаря чему до человека доходит великое содержание «Фауста», сводится приблизительно к двадцати буквам азбуки, наколдованным на бумаге. И они,— если вы грамотны,— вызывают для вас всё богатое содержание «Фауста». Вы можете даже говорить о том, что эта азбука наводит на вас скуку, — что она есть, собственно, нечто сверхабстрактное. И всё-таки это сверхабстрактное даёт вам всего «Фауста»!

И вот, когда пламя пожара эфесского храма унесло в дали мирового эфира то, что было тайной Эфеса, и когда Аристотелем и Александром было понято из прозвучавшего им лунного отзвука, что означало собой это пламя Эфеса, — тогда у них обоих возникла инспирация основать космическую письменность. Но только эта космическая письменность основана, хотя и подобно азбуке, но не на основе её букв, — она основана на неких мыслях (понятиях). Так возникли знаки космической письменности — «категории» Аристотеля как самые общие понятия.

Если я напишу их вам, то они столь же абстрактны, как буквы азбуки:

Количество, то есть некое множество.

Качество, свойство.

Отношение.

Пространство.

Время.

Положение.

Действие.

Страдание.

Так вы имеете некоторое число общих понятий. Если вы научитесь обращаться с этими понятиями, которые впервые были преподаны Аристотелем Александру, — если вы научитесь обращаться с этими понятиями так, как умеете обращаться с буквами азбуки, тогда вы научитесь читать в Космосе посредством этих понятий: качество, количество, отношение, пространство, время, положение, действие, страдание.

С наступлением времени абстрактности в школьной логике произошло нечто особенное. Представьте себе, что вы преподаёте в такой школе, где вы учите составлять различные комбинации из букв азбуки — «аб», «ба», «ав», «ва», «бв», «вб» и так далее, но не идёте дальше в применении этих букв для передачи человеческой речи, то есть не учите грамоте, умению читать, вызывать в своей душе богатое содержание письменности. Это было бы то же самое, что современный мир проделывает с «категориями» аристотелевой логики; их старательно изучают, но ничего не знают, как их применять. И в сущности, это должна совершить Антропософия — и она совершит это: научит переживать эти общие понятия и их сочетания так, как грамотный человек переживает «Фауста» при его прочтении. Ибо все тайны физического и духовного мира содержатся в этих простых понятиях, как в космическом алфавите.

В ходе мирового развития произошло то, что в противоположность раннему непосредственному ясновидческому восприятию, в отношении чего факты Эфеса были ещё самыми характерными, наступило нечто другое, что берёт начало во время Александра и Аристотеля, и что потом особенно развивалось в течение средних веков глубоко скрытым образом, глубоко эзотерическим образом. Глубоко эзотерический смысл, который живёт в этих восьми понятиях, их можно расширить до девяти и до десяти. И мы собственно всё больше научаемся жить в этих простых понятиях, но мы должны стремиться к тому, чтобы переживать их в душе столь же жизненно, как жизненно переживают в душе азбуку, когда посредством неё получают богато расчленённое, исполненное духовности содержание.

Итак, вы видите, как в эти, пожалуй, десять общих понятий, — внутренняя сила света которых и сила действия должны быть ещё раскрыты, — вливается то, что в течение столетий было откровением могучей инстинктивной мудрости. И однажды это приведёт к тому, что то, что теперь словно погребено в гробнице, — а именно космическая мудрость, космический свет, — будет снова найдена людьми, когда они снова научатся читать в Космосе; когда они переживут воскресение того, что было погребено в промежуточное время развития человечества между двумя духовными эпохами.

Мы, мои дорогие друзья, существуем ведь здесь для того, чтобы снова сделать явным это сокрытое, это эзотерическое. Мы существуем здесь для того, чтобы подготовить Пасху как переживание человечества. И как при других обстоятельствах можно было сказать, что Антропософия есть Рождественское переживание, — так Антропософия сама по себе, во всём её действии есть Пасхальное переживание, — переживание Воскресения, связанное с переживанием погребения. Это — важно, чтобы мы именно при этом совместном бытии Пасхи ощущали, — если я могу так выразиться, — праздничность антропософского устремления, — что мы ныне можем идти к некоему духовному Существу, Которое может находиться близко, может быть непосредственно за Порогом, и, обращаясь к Которому, мы говорим: Ах, некогда человечество было осенено благословением божественно-духовного Откровения, которое ещё особенно сильно светило в Эфесе. Но теперь всё это погребено. Как же я добуду то, что погребено? Всё же хотелось бы верить, что когда-то могло быть исторически найдено, может быть снова найдено в его гробнице.

И тогда то Существо ответит нам, как некогда Оно отвечало в подобном случае: То, что вы ищете,— больше не здесь, а в ваших душах, если только вы верным образом разомкнёте ваши души.

Антропософия уже покоится в человеческих душах. Эти человеческие души только должны смочь верным образом себя разомкнуть. Мы должны ощутить это, и тогда мы с полной ясностью, а не инстинктивно, как это было в древние времена, вернёмся к той мудрости, какая светила и жила в Мистериях.

Это есть то, что я охотно привнёс бы в ваши души, как раз во время этой Пасхи. Проникнитесь же из Антропософии тем праздничным настроением, которое может воспламениться в каждом человеческом сердце, принадлежащем Антропософии; ибо в этом заключено нечто такое, что поднимает вас в духовный мир и что должно быть связано с тем Рождественским Импульсом, который был дан Дорнаху. Ибо этот Импульс никак не должен оставаться лишь в мыслях, лишь в интеллекте, — этот Импульс должен проникнуть в сердце; этот Импульс никак не должен быть в нас сухо-рассудочным, не должен он впадать и в сентиментальность, но он может, — исходя из сути дела, — быть праздничным. Как Аристотелем и Александром было использовано пламя Эфеса, когда оно снова запылало в их душах, но сперва запылало вовне в эфире, и это заново принесло им космические тайны, которые они смогли достигнуть и сформулировать в самых простых логических категориях, — как тогда могло быть использовано пламя сожжённого эфесского храма, так надлежит поступать и нам. И мы также уже в состоянии использовать то, что, — говоря об этом со всей скромностью, — также было унесено в эфир пламенем Гётеанума, — что было поволено Антропософией и должно быть поволено дальше.

Но что проистекает из этого, мои дорогие друзья? Из этого проистекает то, что, когда нас здесь поразило несчастье, происшедшее на Рождественской неделе под Новый год, в скорби мы смогли дать произойти из сожжённого Гётеанума новому Импульсу. Почему же? Ибо мы смогли почувствовать! То, что было более или менее земной вещью, что было основано, сработано как земная вещь, — это унесено пламенем в космические дали. Именно потому, что нас поразило это несчастье, мы имеем право сказать, познавая последствия этого несчастья: «Отныне мы понимаем, что теперь мы имеем право быть представителями не некой земной вещи, но того, что живёт в далях эфирного мира, в духовном». Ибо дело Гётеанума теперь есть дело мирового эфира, в котором живёт преисполненная духовности мудрость Космоса. Это перенесено туда, и мы смеем пронизывать себя импульсами Гётеанума, приходящими из Космоса.

Примите это, как захотите, — примите это как образ. Но этот образ означает глубокую истину. И эта глубокая истина выражается в следующих простых словах: со времени вступления Рождественского Импульса антропософская деятельность должна быть пронизана эзотерической направленностью. Эта эзотерическая направленность есть потому, что Гётеанум, прежде бывший земным, затем под действием физического огня был унесен как астральный свет в космическое пространство, но опять действует оттуда в импульсах Антропософского движения, — если только мы окажемся в состоянии воспринять эти импульсы.

Тогда, если мы окажемся способными к этому, мы ощутим во всём том, что живёт в Антропософии, то антропософское пасхальное настроение, которое никогда не признает, что Дух умирает; когда же Дух претерпевает смерть из-за внешнего мира, тогда он всё снова воскресает. И этого согласно вечным основам всё снова воскресающего Духа должна придерживаться Антропософия.

Примите это в ваши сердца как пасхальную мысль и пасхальное ощущение. И мы, мои дорогие друзья, унесём отсюда, из нашего совместного пребывания, те чувствования, которые дают нам мужество работать, способность работать.