Вторая лекция

Дорнах, 3 апреля 1915 года

Праздники предоставляют людям возможность совместно припоминать важные, значительные события душевной жизни, события развития. Поэтому уместно будет, если по случаю этих печальных и торжественных дней мы предпримем рассмотрения, которые в медитации или как-либо иначе могут часто появляться в душе отдельного человека, но которые в такие праздничные дни могут быть проведены совместно.

Вчера я указывал, что Положение Христа Иисуса во Гроб в Страстную Пятницу каждого года и Его Воскресение в утро пасхального воскресенья знаменуют собой нечто особенно важное как в человеческом, так и в космическом развитии. Это те дни, в которые душа человеческая может, по крайней мере, прочувствовать всю глубину своих самых внутренних, самых существенных забот. Ведь знамение того факта, что Христово Существо или, скажем, воплощение Христова Существа в течение трех дней покоилось в состоянии смерти на земле — мы знаем об этом из наших других рассмотрений — связано с самым глубоким в человеческом существе. И может быть именно сегодня перед собравшимися здесь друзьями можно будет вспомнить об имеющей великое значение мистерии, связанной с этим знамением.

Если со всей отчётливостью ощутить, что значит символическое Положение Христа Иисуса во Гроб в Страстную Пятницу, что значит Его пребывание во Гробе, прохождение Христа Иисуса через смерть; если углубиться в этот символ вполне объективно и будучи оплодотворённым достижениями духовной науки, то действительно переживёшь, сначала в чувствах и мыслях, нечто такое, что связано с глубочайшими тайнами человеческой природы на земле.

Когда наше здание будет готово, в нём на определённом месте будет стоять выполненное в дереве изображение победы Христова Существа над Ариманом, с одной стороны, и над Люцифером — с другой. Оно должно будет представлять собой то, что при прохождении Христова Существа через Мистерию Голгофы разыгралось в земном аспекте между Христом, Ариманом и Люцифером. И тут можно сказать: если достаточно глубоко, но со всем пониманием дать воздействовать на душу факту пребывания Христа Иисуса во Гробе, тогда к душе подступит чувство того, что значит борьба Христа против Аримана и Люцифера. Для того чтобы понять это, припомним кое-что из того, что мы уже знаем.

В последнее время особенно часто высказывались намёки, что нечто напоминающее смерть Бога и воскресение Бога предварительно уже существовало в древних религиях, и предполагалось, что из этого можно заключить, будто событие Христа — это всего лишь переделка, скажем, смерти и воскресения Адониса. Однако такими утверждениями только показывали, что действительного понимания события Христа как раз и не приобрели. Ибо событие Адониса или другие подобные события, где бы с ними ни сталкивались, таковы, что выглядят событиями в жизни природы, той жизни, которая повторяется каждый год, которая связана с явлениями природы и, собственно, принадлежит им. Ведь и то, что мы описывали вчера как историю Бальдура, в сущности, тоже связано с явлениями природы, с наблюдениями, которые человек мог производить в древности над природой. В сущности, все древние дохристианские религии были религиями, богопочитание которых было связано с тем, что в явлениях природы и их протекании могло воспринимать древнее ясновидение человеческих душ. Да, в сущности, над этой точкой зрения ещё и сегодня не поднялись восточные религии. Действительно поднялось над этой точкой зрения христианство, ибо христианство является в самом выдающемся смысле тем, что можно назвать исторической религией, то есть религией, в которой всё сводится к тому, что должно быть понято, исходя из всего хода человеческой истории и человеческого развития в земном бытии. История, земная история существует, собственно, только благодаря Мистерии Голгофы.

То, что земное развитие человека идёт по восходящей линии, а затем снова по нисходящей (с иной точки зрения, наоборот, можно также сказать, что люди следуют [сначала] нисходящим путём, а затем снова восходящим), а посередине, как часто описывалось, находится событие Христа, событие Голгофы, и история получает свой настоящий смысл от этого события Христа, — вот что составляет смысл и настоящее значение христианства. Теперь нам надлежит ответить на вопрос: что вообще представляет собой этот процесс истории, который, я бы сказал, подобно продолжению природы, исходя из деяний человека, простирается на земное развитие? Что такое, собственно, история? Что это такое — то, что совершается, что развёртывается по ходу человеческих деяний, человеческих чувствований, человеческих мыслей, что оно такое, собственно? То, что оно есть, выступит перед душой человека только тогда, когда с душевным взором, обострённым духовной наукой, он будет в Страстные дни стоять пред покоящимся во Гробе Христом Иисусом. Тогда перед ним находится то, чем является история. Ибо тогда — если только душевный взор обострён духовной наукой — обнаружится, что то, чем является здесь на земле история, однажды станет природой на мировом теле, которое будет иметь вид нового воплощения нашей Земли. Подобно провидческому предвозвещению того, чем на Юпитере будут явления природы, выступает на Земле то, что представляют собой исторические события. Что же это такое?

Здесь, на земле, в физическом воплощении человеческая жизнь протекает таким образом, что путём рождения мы переносимся в земное бытие и затем до тридцатых годов нашей жизни проходим восходящее развитие, а после — нисходящее развитие нашего физического существования. У начала этой физической земной жизни стоит наше физическое рождение, у конца ее стоит наша физическая смерть или то, что мы называем физической смертью. Середина человеческой жизни, я бы сказал, приблизительно середина тридцатых годов, проходит для земного человека в его физическом воплощении — если он не очень участвует в важных, существенных внутренних событиях душевной жизни, — более или менее бесследно, по крайней мере, для самопознания, наличествующего в большинстве случаев.

Иначе будет обстоять дело, когда земное человечество будет жить на Юпитере. Дело будет обстоять тогда совсем иначе. Сегодня я не буду говорить о том (это можно сделать в другой раз), насколько иначе, чем через физическое рождение в земном бытии, человек Юпитера будет вступать в свою физическую жизнь. И выходить из своей жизни на Юпитере человек будет также совсем иначе, чем путём земной физической смерти. Однако то, что соответствует середине жизни, что приходилось бы, следовательно, на середину наших тридцатых годов в земной жизни, будет весьма важно, будет исполнено большого значения для жизни человека на Юпитере. Я бы сказал так: «То, чем рождение и смерть являются в начале и в конце земной жизни, дало бы, если их смешать вместе, нечто такое, что для человека, развившегося для жизни на Юпитере, будет наступать в середине его жизни». Итак, представьте себе, в середине своей жизни на Юпитере человек должен будет переживать нечто такое, что вы получили бы, смешав земное рождение и земную смерть. Только не думайте, будто их можно так просто смешать в том виде, в каком они выступают в качестве земных явлений. Рождение и смерть надо сочетать наподобие химического соединения. Если смешать кислород и водород, два газа, то возникнет нечто, совсем не похожее ни на водород, ни на кислород, а именно вода. Таким в середине жизни на Юпитере будет и переживание, которое действительно будет своего рода соединением земной смерти и земного рождения, однако совершенно отличающимся от того, что может дать идеальное, рассудочно мыслимое смешение обоих явлении, рождения и смерти.

Вы видите, что жизнь движется вперёд от ступени к ступени так, что если пойти в направлении Юпитера, то надо представить себе, что для человека Юпитера в середине его жизни будет наступать важное событие, событие такого рода, как я только что охарактеризовал. Всё сознание человека на Юпитере будет, как вы знаете, совсем другим, чем земное сознание. Чтобы получить сведения о различных ступенях человеческого сознания, вам надо лишь перечитать то, что сказано о различных ступенях развития человеческого сознания от бытия Сатурна до Вулкана в «Хронике Акаши», и тогда вы сможете вспомнить, что на Юпитере наступит род высшего сознательного образного видения, имагинативное сознание, представляющее ступень сознания более высокую, нежели земное сознание. Мы, следовательно, дорастём до сознания, которое будет протекать не так, как земное сознание, но будет воспринимать впечатления извне совершенно иначе, чем земной человек; будет по внутреннему произволу составлять себе из этих впечатлений образы наподобие имагинаций, примерно так, как, будучи земным человеком, я воспринимаю нечто и затем делаю набросок, зарисовываю. Так будет происходить это в сознании [людей] на Юпитере, но только восприятие на Юпитере будет иным, нежели восприятие на Земле. Тогда человек будет сам искать себе образы, образные представления, подобно тому, как они возникают благодаря земной жизни; тогда он будет рисовать себе нечто вроде картин того, что будет вливаться в него как содержание имагинативного сознания.

Человек вступит в бытие Юпитера для достижения этого имагинативного сознания. И как земное сознание проделывает развитие, развёртывание в течение всего детства, так и это имагинативное сознание будет проходить своё развитие, развёртывание. Затем наступит середина жизни [человека] на Юпитере, и в этой середине жизни на Юпитере в период, который для нас действительно может быть символизирован тремя земными днями, для человека Юпитера будет наступать нечто важное, а именно, посреди сознания Юпитера наступит повторение, краткое повторение — ибо повторение будет измеряться лишь днями — повторение земного сознания.

Следовательно, к переживанию жизни на Юпитере будет относиться и то, что там на короткое время будет возобновляться земное сознание, что в середине своей жизни на Юпитере человек будет чувствовать себя земным человеком. Так что когда человек будет проходить через свое имагинативное сознание на Юпитере, будет наступать время, когда он вновь будет обладать лишь своим земным сознанием, которое тогда будет относиться к сознанию на Юпитере так, как наше нынешнее сновидческое сознание относится к нашему дневному сознанию.

Вступив в это земное сознание, в это повторение земного сознания на Юпитере, человеку захочется подвести как бы внутренний итог, окинуть взглядом всё то, что он вообще приобрёл, будучи земным человеком, что он вообще приобрёл в течение всего своего прошлого. Как сказано, земным сознанием мы будем обладать лишь короткое время во время одной жизни на Юпитере, однако во время этого земного сознания мы будем ощущать потребность в интенсивном обзоре всего нашего человеческого прошлого. Для этого оно и будет появляться, это возобновление земного сознания. И когда мы, таким образом, будем оглядываться назад, нас охватит чувство, что мы должны поставить себе вопрос: «Чего, собственно, достиг ты благодаря всему твоему прошлому? Чего достиг ты тем, чем ты стал, будучи земным человеком?» Вопрос этот человеку придётся ставить себе, исходя из космической необходимости. Подобно тому, как на Земле для того, чтобы существовать, надо есть и спать, так и во время возобновления земного сознания придётся спрашивать себя: «Чего достиг ты тем, что стал человеком? Для чего стал ты свободным человеком?».

Человек будет как бы подводить итог всего своего земного бытия. И когда он будет ставить этот вопрос, когда будет подводить итог, перед его душой в могучем юпитеровом сновидении встанет то, что им было действительно достигнуто. Однако это юпитерово сновидение будет обладать такой же реальностью, как и все наши реальные земные восприятия. Оно предстанет перед нами не как сновидческий образ, но будет обладать всей той реальностью, какую имеет земной человек, встающий перед нами. И будет так, что перед нами предстанет облик, который даст ясный ответ на наш вопрос. И существо, которое предстанет тогда перед нами в ответ на вопрос, который мы должны были бы ставить себе, — знаете ли вы, что это будет за существо? Это будет Люцифер, и Люцифер скажет: «Узнай же теперь, что всем, чем ты стал как человек в своём прошлом, ты принадлежишь мне».

Человек будет знать наверняка (так же, как земной человек узнает другого человека, когда тот вступает в поле его физического восприятия), что это Люцифер и что на него он [человек] работал всем тем, чем хотел стать как человек. Тогда человек познает всё значение и силу Христа, ибо он узнает, что сам по себе он не в состоянии принять иное решение, кроме того, как следовать за Люцифером в его царство.

Только благодаря тому, что из земной истории в воспоминании выступит событие Христа, Существо Христа, человек будет знать, что это Существо Христа вступило в земное развитие и что оно, это Христово Существо, должно было наделить нас дарами, которые реализуются для нас теперь, во время бытия Юпитера, то есть превращаются в действительную юпитерову сущность, только благодаря которой мы будем в состоянии не идти вместе с Люцифером, а пойти по пути правильного развития Космоса. Ибо чего захочет от нас Люцифер? Чего он будет хотеть от нас? Он скажет нам: «Состояние, через которое ты проходишь сейчас, это повторение земного сознания, значит для тебя многое». Ибо на Юпитере всё будет обстоять иначе, чем на Земле. На Земле дело обстоит так, что по достижении середины тридцатых годов мы делаем в отношении многих вещей во второй половине жизни точно то же самое, что делали ранее. Для того чтобы поддерживать наше физическое существование, мы пьём и едим после тридцати пяти лет точно так же, как и до тридцати пяти лет. На Юпитере будет иначе, совсем иначе. Правда, на Юпитере нам не нужно будет пить и есть так, как нам это приходится делать на Земле в земном теле, однако принадлежащее человеку юпитерово тело будет связано с воздействиями природы Юпитера подобным же образом, как человек через еду и питьё связан с воздействиями природы Земли. С момента жизни, которого человек будет достигать, имея возобновлённое земное сознание, он уже не сможет относиться к своему окружению на Юпитере, как прежде. Выражаясь тривиально, я бы сказал: оно больше не будет ему впрок. Дело будет обстоять приблизительно так, что я воспользовался бы следующим сравнением. Если бы всё это происходило на Земле, тогда в возрасте тридцати пяти лет мы достигали бы такого состояния нашего желудка, наших [прочих] органов, что уже не могли бы дышать земным воздухом, не переносили бы земной пищи.

Представьте себе, что бы это было такое, если бы нам на тридцать пятом году приходилось проходить такое развитие нашего тела, что, хотя наше внутреннее существо было бы ещё вполне способно жить земной жизнью, тело наше было бы не в состоянии переносить что-либо, произрастающее на Земле. Соответственно этому будет обстоять дело на Юпитере. Конечно, тогда будут совершенно иные условия, однако дело будет обстоять так, что во второй половине нашей жизни на Юпитере мы больше не сможем находиться в непосредственном физическом соприкосновении с Юпитером. Это будет на Юпитере законом природы, безусловным законом природы.

Однако в силу этого же закона природы Люцифер сможет повести за собой нашу душу, которая в то время ещё будет способной к дальнейшей жизни, но которая не смогла бы поддерживать своё тело для жизни на Юпитере, если бы Христос тогда не открыл нам, что в первой половине нашей жизни на Юпитере он собрал в нас сокровища, которые будут поддерживать нас во второй половине жизни на Юпитере. Христос на Юпитере проявит внешне не только тот этический характер, который Он проявляет в земном бытии, но Он станет во второй половине жизни человека на Юпитере внутренним питателем, и питание это будет иметь одновременно и моральное значение. Только благодаря тому, что в первой половине жизни на Юпитере Он собрал сокровища питания, Он сможет освободить нас от Люцифера. Если бы этого не произошло, если бы на Юпитере Христос не смог освободить нас от Люцифера, то Люцифер увёл бы с собой нашу душу. Наше тело, не имея тогда возможности вступить в отношения с природой Юпитера, распалось бы, отпало от нас, а Люцифер указал бы нам: «Смотри, я беру твою душу, твоё же тело отпадает от тебя в сокровищницу Аримана. Он будет отныне владеть им, он будет в дальнейшем жить с ним».

Всё будет зависеть от того, в какой мере при этом обратном обзоре, при воссоздании земного сознания наша душа сможет припомнить, как она наполняла себя Тайной Голгофы, пониманием того, что Христово Существо вошло в человеческое развитие, в историческое развитие земного человечества. Ибо представьте себе ужасное состояние души на Юпитере, которой, окинув взглядом прошлое, пришлось бы сказать себе: «Я отрицала Христа во время моего земного бытия. Я ничего не хотела знать о Христе. Я отказалась вовремя узнать о Существе Христа, которое через Мистерию Голгофы вошло в развитие Земли. Мне нечего вспомнить о том, что происходило на Земле благодаря Христу». Если бы нашлись души, у которых во время жизни на Юпитере было бы искоренено всякое воспоминание о Христе, так как в своём земном бытии они никогда не соблаговолили проникнуться пониманием События Христа, то тогда для них наступил бы день Страшного Суда: в их жизни на Юпитере Христос не возьмёт их с собой, чтобы питать их и заботиться о них во второй половине их жизни на Юпитере, но укажет им одной рукой туда, где Ариман подбирает физические остатки людей Юпитера, а другой рукой — туда, где Люцифер увлекает души на свой путь.

И вот, если с тем пониманием, которое духовная наука может дать относительно Мистерии Голгофы, приблизиться к символу лежащего во гробе Иисуса, если видеть в нём не просто внешний символ, но соединить с этим символом всё то, что можно знать о Мистерии Голгофы, и если уже достигнуты некоторые способности, чтобы также и видеть то, о чём говорит духовная наука, тогда то, о чём я рассказывал вам теперь, явится пред вашим душевным взором подобно видению человеческого будущего на Юпитере.

В древних посвятительных центрах ученики под руководством посвящённых должны были искать то, что в древних мистериях называлось «видением Солнца в полночь». Днём Солнце видят физически. В полночь сквозь Землю посвящённые видели Солнце, тогда как Земля была непроницаема для физического взора. Когда, следовательно, они в полночь видели Солнце сквозь Землю, то от Солнца отделялось его физическое бытие, но зато в солнечное бытие бывала вписана Тайна Христа, Духа Солнца. И раньше ученики древних посвящённых видели Тайну Христа, Духа Солнца. То было высшее природное созерцание, обретение ясновидения в пределах природы.

То, что изображает нам символ Пасхи, есть обретение ясновидения в исторической жизни земного человечества, обретение ясновидения в отношении того, что, став свободными людьми на Земле, мы, в сущности, уже заключили союз с Люцифером и Ариманом и что спасти нас от этого может только Христос. Тем же самым, чем было в древности «видение Солнца в полночь» для учеников посвящённых, может постепенно стать для христиан молитвенное благоговение перед мистерией Страстной Пятницы и Страстной Субботы. В этот день мы имеем все основания сосредоточиться на том, что связано с внутренним трагизмом, с правомерной скорбью глубочайшего внутреннего существа человека. Мы не смогли бы никогда стать свободными существами, будучи земными людьми, если бы в указанном сегодня смысле не вступили в отношения с Люцифером и Ариманом, если бы не стали способны идти путём Люцифера и путём Аримана. В эти дни человек может вызвать в своём сознании то трагическое, что покоится в подосновах его существа, сказав себе: «Никогда моя свобода не стала бы возможной без возможности следовать за Люцифером и Ариманом». И сознание этого может возникнуть у него в созерцании символа покоящегося во Гробе Христа, который своим деянием отменил то, что должно было настать ради человеческой свободы.

Что скорбь о человеческом существе правомерна, что человек имеет основание не только для радости, но и глубокое, действительное основание, сущностное основание для скорби о своём существе, — это может тихо звучать в душе во дни, торжественно посвящённые Положению во Гроб. Ведь остаётся ещё много дней в году, когда человек может думать больше о том, что он приобрёл благодаря тому, что земное развитие не осталось покинутым, что Воскресший Христос стал жить на Земле. Однако то, что сделало эту Мистерию Голгофы необходимой, что может жить в человеческой душе как космическая скорбь, — всё это может найти выход в эти дни. И если приобретено чувство того, что в ходе истории соединилось с человеческой душой, то в эти дни можно будет скорбеть о человеческом развитии, а ещё лучше сказать — сметь скорбеть об этом человеческом развитии. Если же это чувство живёт в нас, то оправдана чёрная обивка, которую нам надлежит избирать для убранства нашего помещения. Поэтому мне так мешало вчера, когда из чёрного выступал ещё и красный цвет.

Красный — это цвет, который наш глаз может встречать, когда пройдут дни скорби, скорби о том, что глубоко трагически связано с человеческим существом. Это было совсем не в христиански-художественном стиле, когда здесь вчера так выделялся красный цвет. Этим вещам тоже надо учиться, а, научившись, будешь чувствовать, что внешние формы имеют свой глубокий смысл и, по существу, связаны с тем, что можно назвать срастанием человеческой души с явлениями Космоса.

И разве не выражено это в установлении срока самого праздника Пасхи? Космически установлен момент праздника Пасхи: первое воскресенье после полнолуния, которое следует за началом весны, 21 марта. Вверху, на небе, находятся знаки, по которым определяется праздник Пасхи. Варварская научность выдвинула в последние годы требование, чтобы Пасха каждый год приходилась на одни и те же дни. Если это будет реализовано, то это лучше всего покажет, сколь далеко в наше время люди хотят отойти от действительной спиритуальной жизни, которая не может развиваться, если человек не замечает, что его душа живёт не только в одном том, что циркулирует на земле так, что за внешний знак этого циркулирования можно принять получение и расходование денег. Ибо фиксирование праздника Пасхи было бы весьма удобным делом для того, внешним признаком чего является получение и расходование денег. Но для того, что из жизни Космоса втекает в человеческую душу, было бы убийственно, если бы одержала победу варварская научность, которая навсегда хотела бы закрепить пасхальное воскресенье и пасхальный понедельник за одним и тем же днём года, и люди уже не учитывали бы космическое установление этих дней. На таких деталях видно, как человечество держит курс на ариманический материализм. Должны появиться люди, которые благодаря их исповеданию духовной науки будут несколько разбираться в таких вещах.

Вы, конечно, знакомы либо по оригиналу, который уже очень попорчен, либо по воспроизведениям и гравюрам, с мощным произведением Микеланджело, находящимся в Сикстинской капелле в Риме, с его «Страшным судом». Если вы рассмотрите композицию этого произведения, изображающего всемирный суд, то что, по-вашему мнению — теперь, когда вы ближе подошли к духовной науке — представляет собой этот образ всемирного суда? Я говорил только что: у того, кто оснащённый тем, чем может стать для него духовная наука, приближается к символу лежащего во Гробе в Страстную Пятницу и Страстную Субботу Христа, у того — если он уже достиг ясновидения — пред душой может встать видение только что описанного мной человека Юпитера, жизни человека на Юпитере. Если он ещё не достиг ясновидения, то у него всё-таки может возникнуть мысль, которая на определённой ступени столь же оправдана, как и видение. Это будет отвечать нашему времени.

И представьте себе, что какой-нибудь художник отдался бы воздействию символа Мистерии Голгофы и во всеоружии современного искусства живописи попытался в живописной форме дать ответ на вопрос: «Что предстанет предо мной, если, исходя из символа лежащего во Гробе Христа Иисуса и вместе с тем из того, что я получил благодаря этому, я погружусь взглядом внутрь себя? Что представится мне? Предо мной предстанет в своём юпитеровом, в своём будущем великолепии Христос, сковывающий Аримана в подземной области узами света, так что тот не сможет достать человека, и преодолевающий Люцифера, чтобы он не смог увлечь человеческую душу на свою стезю». Это соответствует тому, что может усвоить душа человека посредством духовной науки.

Всё то, что может явиться душе человека в таком виде, для людей, живших прежде нас, то есть для нас самих в прежних инкарнациях, облекалось в образ «Страшного суда», написанного Микеланджело на стене Сикстинской капеллы. То было лишь пророческое прозрение; настоящий же образ [этого будущего] — тот, который я только что описал. То, что может быть узрено благодаря мистерии Страстной Пятницы, люди, направляемые лишь христианским чувством, но ещё не духовной наукой, видели в форме, в какой был написан «Страшный суд». Но мы живём в переходное время, и в большинстве случаев продвинутые души — если они ещё не восприняли духовную науку — могут сознавать, что человек живёт в настоящем в переходное время, в такое время, о котором надо сказать: сыны человеческие утратили понимание того, каким образом раньше видели Страшный суд как последствие пасхальной мистерии или, лучше, мистерии Страстной Пятницы; однако должно возникнуть новое понимание, такое понимание, которое, как это было описано сегодня, приобретается духовной наукой. С его помощью также и мы празднуем на этот раз здесь Положение во Гроб Христа Иисуса.

Я часто говорил здесь, в этом помещении, о различных вещах, которые так превосходно видел Герман Гримм. Он подробно говорил в своей «Жизни Микеланджело» и о «Страшном суде» Микеланджело в Сикстинской капелле. И так как он был личностью, не похожей на дюжинных учёных, которые всё описывают (говорю в кавычках) «объективно», но после основательных исследований всей душой, всем ощущением и чувством оставался при их результатах, то по окончании своего прекрасного разбора «Страшного суда» в «Жизни Микеланджело» Герман Гримм добавил к своему рассмотрению «Страшного суда» следующие слова: «Трудно, если не невозможно, говорить о таких вещах». Он имел в виду то, что представляет для самого существа человеческой души «Страшный суд». Говорить об этом ещё не было трудно во времена Микеланджело и, прежде всего, в живописи, ибо Микеланджело говорил об этом на языке живописи. А те, кто в те времена были посвящены в мистерии религии, могли и говорить об этих вещах. Трудно стало это лишь с дальнейшим течением времени.

«Трудно, если не невозможно, говорить о таких вещах. Наше чувство в отношении них живёт на такой глубине, что её не удаётся наполнить ясным светом. Правда, мы пока ещё не решаемся признать за тени те телесные образы, которые в качестве священного наследия переданы нам...».

«Итак, — говорит он, — в наше время мы пока ещё не решаемся сказать, что то, что Микеланджело мыслил реально связанным с жизнью человеческой души и что он писал на стене, — это голая фантазия». Более глубокие умы, каким был Герман Гримм, пока ещё не решаются [сказать это]. Другие, устроенные скорее по типу Людвига Фейербаха или Давида Фридриха Штрауса, решаются сказать, что это фантазёрство, или, желая выразиться лучше, современнее, говорят, что это фантазия, — но, говоря о творениях Микеланджело, подразумевают фантазёрство. Другие же, более глубокие умы, на это не решаются.

«Правда, мы пока ещё не решаемся признать за тени те телесные образы, которые в качестве священного наследия переданы нам, но, как мне видится ход духовного развития, эти представления будут всё более блекнуть и их место займёт что-то другое, считающееся символом вечного бытия».

Герман Гримм сознаёт, что другое займёт это место, но тщетно ищет это другое в окружающей культуре. И трагически, я бы сказал, звучат следующие слова: «Ибо без символов, будь то зримые образы или идеи, мы не найдём покоя, как бы ни было ясно нам, что всё символическое всего лишь иносказание, образ — пустой для того, кто сам не вкладывает в него содержания собственной души. Но «Страшный суд» на стене Сикстинской капеллы для нас является уже не иносказанием, а памятником фантастической душевной жизни минувшей эпохи и чужого народа, чьи мысли не являются больше нашими мыслями». Это — признание, откровенно сделанное самой себе человеческой душой, как и должен был бы сделать ум, который не может просто остановиться на том, что теперь мы можем жить в любом будущем, хоть и потеряли то, что вставало перед человеческой душой ранее, когда она переживала мистерию Страстной Пятницы. Это слова человека, который чувствует, что старое миновало, и который смотрит на настоящее и словно тщетно высматривает вокруг что-либо, что может занять место старого. Такой человек проходит через врата смерти в наше время с мыслями: «Где, где, о душа, человеческая душа, ты, которая при созерцании лежащего во Гробе Распятого когда-то углублялась в самые святые тайны развития мира, где, о человеческая душа, найдёшь ты то, что по отношению к этой тайне должно стать твоими новыми мыслями и чувствами? Где, о человеческая душа, найдёшь ты то, что снова наполнит тебя, когда ты будешь смотреть на лежащего во Гробе Распятого, будешь созерцать мистерию Страстной Пятницы? Где, о человеческая душа, найдёшь ты это?». С этими мыслями проходит через врата смерти такой человек.

Вы поймёте теперь, что это значит, если я несколько дней назад здесь, в этом помещении, решился сказать, что были души, которые прошли через врата смерти и которые получили новое чувство того, что такое в действительности человек, когда в их сообщество вступил наш друг Христиан Моргенштерн с просветлённым духовной наукой, одухотворённым сознанием, с ясным сознанием всего того, что было утрачено этими душами. Проникнутый сознанием нового возвещения Христа он пронёс через врата смерти в духовные миры новые мысли о Христовом развитии и его связи с развитием человечества. Души, томившиеся по этим мыслям, так как через свои врата смерти они смогли пронести только то, что вставало перед душой как бессмыслица или поблекнувшие образные представления прошлых времён, эти души нашли в нашем друге сотоварища, просвещавшего их.

Так уже обстоит дело после смерти, хоть поверхностные люди и думают, будто, пройдя через врата смерти, человек зрит все тайны. Он не может этого, ибо как во время жизни в эмбриональном состоянии он подготавливается к жизни вне материнского тела, так и к жизни, которую он проводит между смертью и новым рождением, он должен подготавливаться здесь во время жизни в земном теле. И для душ, которые прошли через врата смерти, не восприняв в земном теле мыслей о Мистерии Голгофы, вестником откровения о ней был человек, который поднялся вверх с душой, просветлённой тем, чем может быть для души новое возвещение Христа.

Проникнемся в полном благоговении именно такими мыслями в эти дни года. Примем их в той конкретности, с какой они приблизились к нашей душе в связи с нашим Антропософским обществом, примем их в их конкретности в нашу душу и попытаемся от предстающего перед нашей душой в эти дни таинственного празднества Страстной Пятницы, Страстной Субботы получить силу для всё более глубокого понимания этих вещей. Воспользуемся тем, чем могут быть для нас эти святые, трагически святые дни, чтобы на нас, как подобает подействовало то, что как раз при подобном случае может взойти в нашей душе, освещая глубочайшие бездны всего человеческого бытия, проходящего развитие на Земле, но также и на тех небесных телах, которые станут перевоплощениями нашей Земли. В глубоком, в самом глубоком смысле, попытаемся сделать событие Пасхи образом того, что извечно связано с существом человеческой души и через это с нашим самопознанием.