Воображение нормы как норма воображения

Человеческая жизнь регламентирована, подчинена ритму, оформлена словом и делом. Жизнь человека определена социальным, этическим, религиозным. В качестве ограничителей выступают законы, правила, табу. Человек — следствие всех этих ограничений. Понятие нормы определяет практически все сферы жизнедеятельности. Самым общим определением нормы можно выделить следующее: норма — предписание, образец поведения или действия.Принято различать нормы: нравственные, эстетические, логические, юридические, технические… Словом, любое действие человека может и должно соотноситься с неким образцом-нормой.

При этом личность формируется под воздействием внешнего мира. Локковский человек — tabula rasa, существо претепевающее. Однако человек ещё и инициатор, волящий субъект. Человек осуществляет противодействие миру. Начиная от противостояния вирусам и микробам и заканчивая восстанием масс или научно-техническим прогрессом, человек выступает как активное и самостоятельное существо.

Мир с необходимостью подвергается регламентации. Выстраивается система координат, некая сеть смыслов, набрасываемая на мир вещей. Сами вещи организуются, упорядочиваются бытом, трудом, искусством, наукой. Порядок в быту выстраивается через помещение вещей, на специально отведенные, для них места. Человек объявляет себя не только хозяином мира, упорядочивающим мир, но и условием порядка вообще.

И здесь возникает вопрос об основании этих претензий человека на господство. Правила и нормы, регламентирующие всё бытие, выражают природу человека. Более того, в подобных ограничениях выражается природа вообще. Мир дикой природы жестко детерминирован, это мир необходимости, мир четкого исполнения законов. Инстинктивное поведение животных – норма, нечто жестко детерменированное природой. Животные не могут не выполнять свою заданность, свою миссию и задачу, в этом контексте животное всегда нормально. Животное не выбирает. В случае не выполнения своей цели как собственной заданности или смысла, ненормальное животное погибает.

«Буриданов осел» — одна из остроумных проекций человеческой проблемы выбора на гипотетического осла. Природа жестоко справедлива в своей однозначности инстинктов. Она обнаруживает абсолютную, тотальную захваченность всего живого особой энергией инстинкта. Действия животных характеризует слепая исполнительность, выражаемая в подаче и реагировании на знак. Наличие однозначных приоритетов, есть природный автомат.

Оптимизм заключается в том, что культура начинается с реализации природного, а именно с сакрализации действий, табуирования и автоматизма исполнения. Священный долг, дисциплина, самопожертвование во имя идеи — основополагающие аспекты цивилизации. Священник, осуществляющий культ, выполняющий приказ воин, просто обыватель, заботящийся о близких — всё это проявления автомата, автомата мира в социальном плане бытия.

Здесь обнаруживается пространство знаков-символов, формирующих нормы и нормами формируемые. В пространстве сакрального норма — неизменяемый узловой момент, скрепляющий ткань действительности. Образец, с которым соотносятся действия. Поэтому понятие нормы лежит также в сфере деонтологии. Понятие должного — ключевое понятие человеческой культуры.

Обращение к природе в поиске сущностных оснований нормы, поможет лишь отчасти. Человек не только природное животное существо, но и духовное, разумное, био- социальное, психо -соматическое. Животный мир отличает система знаков как система однозначности. Знак здесь не может выражать иное, чем то, что он выражает. Человек же существует в символической системе, где начинается свобода если не смысла и содержания, то интерпретации, где возникает возможность игры, умолчания, лжи. Человек, порой, обречен метаться в поиске решений.

И здесь возникает вопрос регламентирования мышления. (Это отдельная тема). Свобода человека ограничивается в сфере мысли. Логика, язык, математика, понятийное мышление вообще, подчинено правилам и законам. Мысль, понятие подразумевает систему и определенность. В подобном ограничении нуждается и стихия воображения. Поскольку, воображение является той сферой мощи, от которой зависит всё человеческое существо. Образы в любом случае определяют личность. Сочетание с образами, также формируют личность, как и локовское столкновение с миром материальных явлений, вещей и процессов. Кроме того, воображение участвует в восприятии того, что мы называем реальностью. Здесь можно предположить посредническую функцию воображения.

Воображение — это самостоятельная и активная реальность. Мир образов является для человека объективной данностью, источником воздействий и впечатлений. Взаимоотношение с этим внешним фактором должно быть сопряжено с выстраиванием определенной этики и дисциплины. Сфера образов — сфера опасная, с которой надо быть деликатным. Аскетика (прежде всего, православная) может быть хорошей иллюстрацией подобного ригористического понимания этой задачи.

Формулировка «норма воображения» подразумевает ограничение воображения. Воображение представляется стихией, мощью, энергией нуждающейся в обуздывании и ограничении. «Стихиос» — сдвиг, шаг в череде таких же шагов, мерная поступь. Но мерность не исключает экспрессии, как покой не исключает энергии. (Мощь спокойного океана, подавляющее величие гор, огнеподобная энергетика слова при чтении на церковно-славянском языке).

Примеры, являющие значение фактора ограничения, границы. «Пограничная ситуация» экзистенциалистов, это мощь, являющаяся в пространстве завершения, приближения к границе финала. Ограничение воображения провоцирует образ на полноту и остроту самообнаружения. Образ воображения находится в прямой зависимости от регламента по отношению к нему. Чем больше ограничение, тем более явлено то, что ограничивается. Можно предположить, что показателем культуры народа, является его отношение к боли, то есть способность боль преодолевать, терпеть страдания. Культура тогда выражается в способности канализировать энергийный поток воображения, культивировать, окультурить пространство образа (причем, не только в смысле культа).

«Термин» — граница на полях, межа, условие определенности и формы. На первый взгляд, здесь противопоставляется парковый пейзаж «бурелому», симфония какофонии, космос хаосу. Культура воспринимается как мера воображения, как оптимум существования между полюсами от абсолютного раскрепощения воображения, и до жестких рамок понятийного мышления. (Но. При этом свобода не отменяется. Экспрессия мысли в понятийном мышлении обнаруживается в любой научной дисциплине. «Поэзия» формул, или категорий, это условие жизни научного мышления).

Ярчайшим самообнаружением воображения является миф. Однако миф не только жизнь и пространство образа, но и определенность — роковая сфера фатума. Фатальная для самого образа, который существует в рамках сюжета. Конечно, миф тотален и распространяется на все сферы жизни человека. Однако при всей своей тоталитарности миф содержит механизмы самоограничения, он существует по правилам: дуализм героя и антигероя, действия и противодействия, наконец, временность, как абсолютная регламентированность нашего мира, это факторы ограничивающие образы мифа.

Однако если вернуться к воображению как таковому. Воображение вращательно по своей природе. Ничем не стеснённое воображение можно сравнить с вихрем. Образы кружатся, осуществляют круговращательное движение. Образ хоровода архетипичен, он присутствует практически во всех культурах и несет множество смыслов, один из которых — символ цикличности вселенной. Шпенглер отмечал особое значение хоровода для славянской культуры. Салярная, витальная символика хоровода параллельна символике инфернальной. Особое значение приобретает сюжет т.н. «Пляски смерти», хоровод мертвецов, как иллюстрация массовой смерти, эпидемии. Босх. Вий. Круги ада, «Божественная комедия» Данте. Само вращение может нести зловещий характер (круг «сансары» — как вечное страдание).

Однако в воображении можно выделить вращение и вокруг образа. В случае захватывания вихрем. Как правило, организм реагирует. Тошнота является самой знакомой реакцией на этот захват. Срабатывает парасимпатическая нервная система в случае экстримальной ситуации. Герой содержит точку покоя, не позволяя быть втянутым в воронку события. Захваченность этим вихрем, результат центростремительных сил, втягивающих субъекта воображения. Здесь — первое правило взаимодействия с образами. Возможность остаться не захваченным образом до конца.

Здесь выстраиваются отношения субъекта и объекта воображения. Следует различать самость, идентичность в процессе взаимодействия с образом. Норма воображения подразумевает самостоятельность воображающего. И потеря себя самого является гибелью субъекта, растворения в объекте воображения. Воображение поглощает воображающего. Это страшная ситуация патологии, то есть болезни и ненормального. Больная фантазия, паталогия воображения.

В сказках мы видим, как архаическая культура, понимая всё значение воображения, постулировала дисциплину взаимоотношения с образами. Регламент распространялся на сам процесс воображения. И был связан с определенным ритмом. В частности с чередованием бодроствования и сна, трезвости и опьянения, будней и праздника. Символом абсолютной разнузданности воображения является «вакханалия». Образы, выпущенные на свободу, обладающие мощнейшей мотивационной энергией. Это освобождение образов, приурочивалось к определенному дню, или лучше, к ночи, времени, когда сама природа спит.

Ночь — время сна и свободы воображения. Хотя мы помним полуденного пана, в славянской мифологии полуденная баба-русалка, живущая на полях. Здесь символика средины, сосредоточия. Полдень, как и полночь — время сакральное, время границы, принципиально иного бытия. Разумное же регламентирующее начало, закрепощающее воображение, символизируется дневным светом. Понятийным мышлением, трезвением.

Конечно, данные полюса крайностей, весьма условны. Но наша задача, лишь уловить возможные условия для усматривания нормы воображения. И пробным решением будет процессуальное понимание нормы воображения. Введение понятия оптимума, в рамках которого и существует воображение. Поиск или воображение нормы — нормальный процесс. Воображение нормы и есть норма воображения. Воображение осуществляется в ситуации нормированности или ограничения нормой. Более того, воображение стремится к собственному самоограничению, стремится к норме. Воображение имеет в себе стремление к упорядочиванию. Оно направлено на оформление. Как материя направлена на форму. Как материя стремится к форме, так образ стремится к оформлению. Здесь, обоюдное стремление двух полюсов бытия.

Сам процесс упорядочивания материи подобен процессу организации образов. Человек упорядочивающее существо, микрокосмос, красота, порядок. Здесь антропологический оптимизм. Есть дуализм хаоса и космоса, но он преодолевается инициативой с обеих сторон. Материя желает формы и образ желает формы, своего оформления. Здесь по-новому звучит платоновский образ именования. Вещи, несущиеся в вихре, откликаются на именование, здесь, синергия и единство. С одной стороны, ограничение воображения, способно привести к «попаданию в цель». Этот успех выражается в максимальной экспресии образа, в его действенности и провокативности.

С другой стороны, воображение как естественный процесс, как стихия уравновешивается нормой, регламентацией. Равновесие здесь выступает символом нормы воображения и приводит к гармонии центростремительные и центробежные силы воображения. Образ уравновешивается нормой, что позволяет ему осуществлять своё стихийное движение, мерное вращение вихря.

В свете идеи творения, безусловно, приведенные вещи из небытия находятся в подвешенном над небытием положении. У сотворенного всегда существует вероятность падения в ничто. Ничто «довлеет» над сотворенным. Хаос разрушения онтологически закреплен в мире. Экзистенциальное переживание страха перед ничто, перед небытием провоцирует стремление быть, существовать. В этом осуществляется инверсия, и небытие становится условием бытия, его оборотной стороной. Небытие ближе, чем мы думаем. Оно обнаруживается в ситуации выбора, соотнесения того и не того.

Подобное рассуждение применимо и к понятию норма. Прежде всего, в определенном смысле норма выражает то, что некоторым образом существует. Норма должна рассматриваться с точки зрения дихотомии бытия и небытия, что априори предполагает некое представление о том, что что-то есть. Норма здесь определяется посредством соотнесения с сущим. В этом ставится онтологическая проблема понятия норма. И постулирование нормы — есть утверждение её в статусе существования. Норма становится манифестацией бытия, объявляющая, что нечто есть. Не только как присутствие, но и как руководство к действию.

И. В. Куликова

зав. методическим кабинетом ГУМРФ им. адм. С. О. Макарова