Конец первой части 3 страница

- Зачем это?

- Даже несмотря на страх, ты пошёл до конца. Тебя не остановили ни здравый смысл, ни неминуемая расплата за совершение одного из самых тяжких грехов, ни мои слёзы и мольбы.

Я поднялся на локтях, убрал с его лица чёрные выбившиеся пряди волос и поцеловал.

- Ты болен, Билл.

Глава 2

Мы не сможем изменить настоящее, если не знаем прошлого. ©

Ручки тяжёлых пакетов врезались в кожу. От постоянных перехватов и трения она адски горела, заставляя морщиться от неприятных ощущений. Перчатки я, конечно же, надеть забыл. Надеяться на помощь Билла не приходилось, поскольку тот сегодня был страшно раздражен. То есть, чуть больше, чем обычно. Что ж, я не виноват, что магазин с эконом-продуктами, удобно располагавшийся на нашей улице, закрыли и перенесли в другое место, на окраину города. Пришлось тащиться черти куда, чтобы купить себе еды. Я не звал его с собой и тем более не заставлял ехать, я даже пытался отговорить, но вполне предсказуемо провалил все попытки. Он настоял. Уж это он умел.

Брат не выносил долгие поездки на общественном транспорте, поэтому я старался помалкивать и не слишком нервировать его. Хотя выражение его лица так и подбивало отпустить какую-нибудь едкую шуточку и от души посмеяться над ним. Но потом я прикинул, чего это будет стоить, и решил, что сломанные кости не та цена, которую я готов заплатить за веселье.

Со стороны можно было бы подумать, что его сейчас вот-вот вырвет - настолько несчастным и бледным он выглядел. Похоже, большинство пассажиров, оказавшихся возле нас, истолковали его нездоровый вид точно так же, и пересели подальше. И правильно сделали.
Предвкушая ещё одну сорокаминутную тряску, Билл дымил как паровоз, вытягивая из пачки сигарету за сигаретой и методично капая мне на мозги.

- С*ка, бесит! Надо было такси взять.

Надо заметить, что больше общественного транспорта Билл ненавидел ждать именно такси.

- А расплачивался бы чем, натурой? - я закашлялся, когда брат резко повернул голову и пустил струю дыма чётко мне в лицо.

- Конечно, - с улыбкой мясника сообщил он. - Твоей.

Далее последовал традиционный обмен любезностями. Впрочем, каждая такая стычка была заранее нечестной. Если Билл мог отделать меня по-полной, не стесняясь в выражениях, фантазии и средствах её воплощения, то я был вынужден фильтровать базар и газовать на минимально разрешённой скорости. Удовлетворённо хмыкнув, глядя на мои пылающие от унижения и стыда щёки, он хлопнул меня по спине и хитро улыбнулся, обнажив свои не по-человечески длинные клыки. Его страшно забавляла моя проклятая привычка каждый раз смущаться из-за особенно пошлых и колких замечаний. Я дал повод, а он воспользовался им, чтобы развлечься. И кто опять виноват? Ну, разумеется. Чтобы хоть немного реабилитироваться, я ткнул в него одним из пакетов. Самым тяжелым.

- Не будь свиньёй, возьми хоть что-то. Я уже рук не чувствую.

Билл скривился так, словно я предложил ему съесть живого таракана. Ещё бы. Это ведь я вот уже третий год подряд выполняю роль золушки, в то время как злая мачеха ничего тяжелее пистолета и ножа никогда не держала. Разве что бездыханное мёртвое тело…

Невысокий тучный мужчина промчался мимо нас и толкнул брата в плечо так, что тот выронил сигарету.
А я, не успев додумать собственные мысли и ужаснуться им, в панике замер.
Глядя на стремительно меняющиеся выражение и цвет лица брата, я почти поседел. Началось. Взгляд исподлобья - жёсткий, бескомпромиссный. Глаза, моментально налившиеся кровью и источавшие теперь глубинный гнев. Пальцы сжались в стальные кулаки и задрожали от нетерпения. Билл подобрался и со звериным оскалом сделал шаг вперёд. И в это же время чудесным образом к остановке подъехал наш автобус, показавшийся мне сейчас настоящим даром свыше. Искренне не желая мужичку участи собирать свои зубы по всей остановке, я сделал первое, что пришло в голову – рывком развернул брата в противоположное направление, всучил ему треклятый пакет, и пока он ошалело глазел на меня, беспардонно подтолкнул его к дверям автобуса. Он в последний раз уничтожающе зыркнул на удалявшуюся фигуру ничего не заподозрившего мужика, и тяжело вздохнул. Явно с сожалением. Затем пропустил меня, как и всех остальных немногочисленных пассажиров, вперёд.
Он всегда заходил последним.

Людей внутри оказалось немного, и мы устроились как можно дальше от них, усевшись на сплошное сиденье в самом конце автобуса. Биллу позвонили. Он зачем-то долго гипнотизировал дисплей, прежде чем ответить. В его глазах не было нерешительности или страха, он будто просто не понимал, почему ему вообще звонят, и прикидывал возможные варианты. Жестом приказав мне заткнуться, он отвернулся, прикрыв рот с одной стороны. Чёртов конспиратор.

Брат разговаривал не меньше десяти минут. Слов было не разобрать, но по интонации я понял, что он в основном задавал вопросы, после чего долго и внимательно слушал собеседника. Устав за ним наблюдать, я подтянул пакеты повыше и накрыл их рукой, чтобы они не съехали вниз. Не хотелось после очередной резкой остановки собирать содержимое по всему салону.

На стёкла липли мокрые хлопья снега и тут же таяли, растекаясь быстрыми струйками в разные стороны. Осень в этом году выдалась не по-европейски зимней. Судя по мелькавшим в окне прохожим, некоторые не успели подготовиться к резкой смене погоды и щеголяли в чем попало. Девушки, в основном, ещё зябко кутались в коротенькие кожаные курточки, подняв ворот до самого носа и вжав голову. Они смотрели себе под ноги, не решаясь встретиться глазами с морозными ветрами, и время от времени стряхивали с волос и ресниц приставучие снежинки. Парни же более практично подошли к делу. Хотя некоторые, те, кто помоложе, умудрялись сочетать несочетаемое, расхаживая в смешных меховых шапках и тёплых перчатках, вовсе без курток, зато в жилетках и толстовках под ними. Как будто мёрзли они исключительно по частям. По виду же пожилых мужчин можно было сделать выводы, что они явно переусердствовали с экипировкой. Впрочем, легко рассуждать. Вот будет мне шестьдесят… Если доживу.

Я повернулся к брату. Он по-прежнему внимал голосу из динамика. Глаза прикрыты, ладонь лежит на лбу под чёлкой. Эта поза означала только одно – собеседник его утомил. За эти пару дней передышки, пока я приходил в себя после простуды и первого кувырка во времени, Билл никуда не отлучался, и мне представился шанс понаблюдать за его мимикой и набором жестов, постараться запомнить их значения. Любой реакции предшествует внешний сигнал, который может рассказать о многом: предупредить об опасности, выдать ложь, смущение, возбуждение. При желании и небольшом усердии, людей можно было бы читать как открытую книгу, только мало кто об этом задумывался. Но мне пришлось освоить основу, изучить самые элементарные эмоции, возникающие на лице брата в разных ситуациях, полагаясь лишь на свои скудные знания. Чтобы не показаться подозрительным, я спрашивал его о прошлом, обходя стороной наше детство, опасаясь, что он захлопнет и без того открытую лишь на несколько сантиметров дверь откровенности и прищемит мне пальцы. Билл стал объектом моего пристального наблюдения, и мне удалось выяснить самое главное. Когда он после моего очередного вопроса старается что-то вспомнить, его взгляд, всего миг назад прямой и осмысленный, превращается в расфокусированный. Он смотрит не на меня, а сквозь, глаза поднимаются вверх, вправо, и замирают прежде, чем снова озариться сознанием. В этот самый момент в моём распоряжении лишь пара секунд, чтобы дать отмашку высшим силам. Ведь у меня нет права на ошибку. Так я и тренировался, раз за разом мысленно моделируя ситуации, молясь, чтобы на практике всё получилось.

Рассказ про мамин кабинет с тех самых пор не давал мне покоя. Там, на поляне, Билл хотел рассказать, что он там нашёл. Хотел, но передумал. Может, он решил, что это не моего ума дело, что я не поверю ему. Или просто чего-то испугался. Но одно я знал наверняка – что-то в этом кабинете взбудоражило моего брата так сильно, что на какое-то время он даже перестал владеть собой. И мне предстояло выяснить причину. Других зацепок всё равно пока не было. Поначалу я обрадовался, что не придётся снова расспрашивать Билла о детстве, разумно, как мне на тот момент показалось, решив, что комната, служившая маме рабочим кабинетом, никуда не денется, а значит попасть туда можно в любой другой год. Но всё моё ликование улетучилось, когда до меня дошло, что той вещи, которую нашёл брат, может не оказаться ни до, ни после. Что, если я промахнусь? Всё будет напрасно, а этого я допустить никак не могу. Следовательно, мне нужно снова вернуться в те дни и поработать, как опытной собаке-ищейке, обшарив каждый сантиметр материнского кабинета.

Я подавился воздухом и рефлекторно дёрнулся, долбанувшись коленкой о спинку переднего сиденья. Из глаз посыпались искры от жёсткой хватки брата на моём бедре рядом с ширинкой. Натурально офигев от такой бесцеремонности, я уставился на него со всем возмущением, на которое только был способен. Билл ржал как конь. Он ослабил хватку и уткнулся лбом в моё плечо, гадко хихикая, как нашкодивший ребёнок. Взглядом закатав его катком в асфальт, я снова отвернулся к окну. Билл набирал обороты. Переместил ладонь мне на грудь, расстегнул верхние пуговицы куртки и нагло забрался внутрь. Дыхание опалило шею.

- Не здесь же, - прозвучало грубее, чем я рассчитывал, что не скрылось от внимания брата. Такие выходки он никогда не спускал мне с рук. Тонкие костлявые пальцы сомкнулись на моём подбородке, вынудив разжать губы. Тут можно было предположить два варианта: либо поцелует, либо вмажет. С него станется. Но, к моему великому удивлению, ни того, ни другого не последовало. Он просто разъедал меня взглядом, великодушно предоставив время на осознание моей ошибки. Я прикинулся статуей, не в силах отвести от него глаз. Беспокоился я не столько о себе, сколько о том, что могут подумать люди, если они сейчас станут невольными свидетелями этой мизансцены. Надо было спасать положение.

- До дома потерпишь? - примирительно прошептал я.

Брат недоверчиво прищурился. Но все же отпустил меня, наверняка решив, что в моем вопросе действительно присутствует доля здравого смысла.

Как я и боялся, нас засекли. Сухой сгорбившийся старичок, лет этак за «столько не живут», с укором взирал на нас с переднего сиденья и неодобрительно качал головой. И чего ему в окошко не смотрелось? Я только и успел, что вцепиться брату в рукав пальто, когда он начал медленно наклоняться вперёд. Не обращая внимания на мои тихие оклики и постоянные дёрганья, он облокотился на спинку свободного кресла перед ним и только тогда поднял на мужчину глаза. Сложно представить, что конкретно тот увидел в них, но судя по его лицу, с которого тотчас сошли все краски, Билл был весьма красноречив.

- Проблемы, дедуля? - нарочно приторно поинтересовался брат и скривил губы в демонической улыбке. Старик поспешно отвернулся. Правильное решение.

- Кто звонил? - хотелось отвлечь брата, пока он окончательно не завёлся. Тот окинул меня насмешливым, но беззлобным взглядом. Кажется, раскусил мой нехитрый план. Но всё-таки лениво поддался.

- Помнишь, я рассказывал про одного из нас? Который решил соскочить, наивно полагая, что он сможет выйти сухим из воды?

Я медленно кивнул, почувствовав, как от затылка по спине пробежал неприятный холодок.

- Да.

- Всё, финита ля комедия. Этот прохвост оказался хитрее, чем мы предполагали. Он попытался выехать за пределы страны раньше намеченной даты. Видимо, догадывался, что мы пронюхали его планы, и решил подстраховаться. Надеялся, что его не засекут. Кретин, – тихо добавил Билл и ненадолго замолк. Что-то странное и неуловимое прозвучало в его голосе. Если бы я не знал брата, не знал, что всё светлые и добрые чувства, существующие в этом мире ему чужды, то подумал бы, что он сожалеет. Какая нелепость.

- Его убили? - сначала сказал, а потом подумал. Брат проигнорировал мой наиглупейший вопрос.

- Они справились без меня.

- Сколько ему было?

- Достаточно, чтобы не совершать таких опрометчивых поступков.

- Семья?

Билл внимательно взглянул на меня.

- Нет.

Ложь, произнесенная лишь для того, чтобы я прекратил донимать его расспросами. Да и вряд ли он рассчитывал на то, что я поверю. Что стало с родными того человека? Сбежали вместе с ним? Или же он не захотел подвергать их смертельной опасности, решив просто исчезнуть из их жизней? А что, если нет? Что, если все они были там, с ним, напуганные, не понимающие, что происходит? Разделались с ними так же беспощадно или не тронули? Они ведь ни в чём не виноваты и не должны расплачиваться за грехи других. От всех этих мыслей на душе стало гадко. Я неопределённо мотнул головой, отгоняя мельтешащие перед глазами кровавые иллюстрации.

- На твоём месте, я бы лучше о себе беспокоился, - безошибочно истолковал моё состояние брат. Раньше он приказывал мне, что делать, а теперь ещё и о чём думать? Блеск.

- Я не железный дровосек, у меня есть сердце.

А вот этого я никак не ожидал. Сначала Билл удивлённо вскинул брови, сжав губы, а затем взорвался громким хохотом, переполошив пассажиров, которые к этому времени уже успели понять, что долго на нас внимание лучше не задерживать.

- Да ты поэт! Может, начнёшь стихи писать? Могу даже парочку псевдонимов подкинуть. Правда, в голову только женские приходят, - продолжала ржать эта сволочь, теперь уже даже не стараясь убавить громкость. Казалось бы, я должен был уже давно привыкнуть к его оскорблениям и шуточкам ниже пояса, но… Как же он мне противен.
Когда смех утих, и по его лицу расползлась гадкая улыбочка из серии «хрен сотрёшь», он, наконец, заметил, что я всё ещё не проронил ни слова, продолжая сидеть с каменным лицом, чтобы ни одной мышцей не выдать своих истинных эмоций. А все мои старания подобного рода он ценил, и будь мы в другой обстановке, наверняка продолжил бы насмехаться, испытывая моё самообладание.

- Такой смешной, - прошептал он мне прямо в губы, едва их коснувшись. От следующих его действий я всерьёз усомнился, что мы сможем доехать до дома и не будем вышвырнуты за дверь, погоняемые разнообразными ругательствами. Билл съехал по спинке кресла, уложил голову мне на колени и вытянул свои длинные ноги на оставшиеся свободные сиденья.

- Ты в своём уме?! - зашипел я, охватывая салон быстрым суетливым взглядом в поисках любопытных глаз. То положение, в котором мы сейчас находились, могло вызвать приступ неконтролируемого воображения у молодых людей, и самый обыкновенный сердечный у пожилых, коих в автобусе было немало. Особенно если учесть, что голову брата не было видно из-за ряда передних сидений. Все свои опасения я и озвучил Биллу.

- Расслабься, сестрёнка, не все такие извращенцы, как ты. Я устал, и если не перестанешь ныть, сделаю так, что все их зарождающиеся подозрения превратятся в неопровержимые доказательства.

И тут же сделал ещё хуже – перевернулся на бок, разведя края моей крутки в стороны, и зарылся носом в складки свитера.

- Тёпленький, - констатировал этот гад с довольной рожей, ещё и обняв меня рукой за талию. Проворные пальцы забрались под одежду. Лениво скребя меня по спине, он так и лежал какое-то время без единого звука. Стоит отметить, что эти методичные поглаживания, так раздражавшие меня поначалу, постепенно начали мне нравиться. Стыдно признаться, но я даже расслабился и закрыл глаза от удовольствия. Если повезёт, мы доедем до дома в тишине и покое. Но часто ли мне везло в этой жизни?

- Твой Бог насмехается над нами. Он учит других милосердию, в то время как сам не чурается быть жестоким к своим якобы любимым детям. Но разве так поступает любящий родитель? Разве это признаки великой любви – заставлять своих чад страдать по собственной прихоти? Он вас всех ненавидит, Том. Ненавидит. Он играется с вами, как ему вздумается. Но даже самый непутёвый хозяин обращается со своими игрушками куда бережнее.

- О чём ты?

Брат лежал с закрытыми глазами и хмурился, будто невидимый свет слепил его даже через закрытые веки. На секунду я предположил, что он бредит во сне, но произносимые слова были слишком чёткими, чтобы усомниться в их осознанности. Не успел я задать ещё один вопрос, как ласковые пальцы, до этого времени царапавшие спину, впились в меня с такой силой, что я резко выгнулся и коротко простонал, скорее от неожиданности, чем от боли. С трудом преодолел желание сбросить с себя Билла, как надоедливую кошку, внезапно выпустившую когти. Что на него нашло? Он снова повозил лицом по моему свитеру, и замер, плавно выдыхая через рот тепло, которое тут же проникло под одежду, обжигая живот и распространяясь по всему телу. В такие моменты брат особенно пугал меня. И лучшим выходом из положения было просто не двигаться и молчать. До тех пор, пока он сам не задаст вопрос и не потребует на него ответ.

- Почему ты? Почему из всей этой херовы тучи миллиардов людей мне достался именно ты, мой никчёмный брат? Да, я не святой, признаю, и возможно заслужил наказание, но, бл*ть, это явный перебор… Так погано надо мной ещё никто не глумился. Скажи Ему спасибо, Том. Посмеши его ещё больше, может он щедро наградит тебя ещё одним издевательством, чтобы ты не скучал. Влюбиться в своего близнеца… Уверен, мы – венец его извращённых фантазий. Страшно представить, какой разврат творится у них там, на этих чёртовых небесах.
Билл затрясся в беззвучном смехе, окутав меня густым туманом зарождающейся паники. Всё могло выйти из-под контроля в любой момент. Это был один из тех моментов, когда он впадал в какой-то поверхностный транс и балансировал на грани безумия, совершенно не отдавая отчёт в своих словах и действиях. Мне лишь каждый раз оставалось молиться, чтобы этот баланс не нарушился. Последствия могли быть губительными для всех, кто находится в этом автобусе, и даже я предугадать их не в силах.

- В тебе нет ничего из того, что я ценю в людях. Ни силы воли, ни смелости, ни характера. Ты не имеешь представления о реальной жизни и о том, чего же ты всё-таки от неё хочешь. Хилый, бесполезный, раздражающе тихий и доверчивый нытик. Ты настолько же жалок, насколько непроходимо глуп. Маменькин сынок, отчаянно цепляющийся за подол её юбки. Посмотри, кого она из тебя сделала? Труса, неспособного постоять за себя, шугающегося каждого окрика. Домашний цветочек, который тут же завянет, стоит только лишить его заботы, вынести на улицу, за пределы тепла и света. Я не уважаю таких, как ты. Всю свою жизнь я презираю мягкость сердца, потому что оно разлагает наш мозг, навлекая на вечное подчинение. За одно только это тебя следовало бы убить. Естественный отбор ещё никто не отменял. Слабакам здесь не место. А ты слабый, Том, ты мне не пара и я должен тебя ненавидеть. Должен, понимаешь ты или нет?! - прикрикнул Билл и ударил меня кулаком в грудь с таким лицом, словно это было только начало, и он собирался растерзать меня на части. Я почувствовал, как всё его тело напряглось. Дыхание частое, прерывистое, как у загнанного в ловушку зверя, только управлял им отнюдь не страх, а желание, в природе которого он сейчас и пытался разобраться, корчась от противоречий и отчаянно стараясь не потерять контроль. Жуткое зрелище. Я на всякий случай приготовился к худшему. - И позариться-то не на что. Разве что мордаха смазливая. А так… Сплошное ходячее недоразумение. В чём только душа держится? Ручки как прутики, ножки – спички, задницы и той нет, одни кости. Не говоря уже о мышцах, о которых твоё тельце слыхом не слыхивало. Убожество.
Закрепляя эффект каждой реплики, Билл бесцеремонно лапал меня за все перечисляемые им места. Я сидел неподвижно, и дёрнулся лишь когда он подсунул руку и схватил меня за ягодицу. Возникли невесёлые ассоциации с рабами на рынках, когда их оценивают и выбирают для покупки будущие хозяева. Этот хоть в рот не полез.

Брат ненадолго умолк, а потом сделал то, от чего впору было заорать «Караул!», и плевать, что подумали бы окружающие. Придерживая мой свитер, он задрал его чуть ли не подмышек, накрыл губами мой пупок и поцеловал его, после чего со странным свистом втянул ноздрями воздух. Я затаил дыхание, и пока в ускоренном режиме прикидывал, какого дьявола он вытворяет, Билл продолжил истязать мой живот языком и губами, не переставая что-то бормотать себе под нос. Я напрягся. Если бы не обстановка и десяток потенциальных свидетелей, возможно я бы даже признался, что мне по душе его страстный порыв. Хотя это всё равно было бы не совсем правдой. Приятно было только моему телу, которое неожиданно согрелось и реагировало как ему и положено. Оказывается, ласки в экстремальных условиях обостряют ощущения подобного рода в несколько раз. Ещё чего не хватало. Я осторожно тронул брата за плечо, надеясь отвлечь, но он уже полностью переключился на другую волну. Его глаза по-прежнему были закрыты, а по лицу гуляла спокойная улыбка, которая, к слову, исчезла так же внезапно, как и возникла.

- Только вот почему-то от одного твоего запаха я слетаю с катушек. Как тяжело раненый не может без кислородной маски, так и я не могу без тебя. И меня это бесит! Но ты же ничего этого не видишь. Не хочешь видеть. Упрямый, эгоистичный сукин сын. Думаешь, всё это дерьмо из-за того, что я весь такой из себя асоциальный? А между прочим, в этом нет ни чьей вины. Ничьей – значит и моей тоже, понял, ты?.. С каких пор после слов любви должны следовать извинения? Нет уж, увольте. Молчат и притворяются только конченые трусы. Да, Том? И что с тобой делать? Ни отпустить, ни грохнуть. Иногда мне хочется, чтобы тебя не существовало вовсе.

- Знакомо, - я даже сначала не понял, что сказал это вслух. Брат не дрогнул.

- Не сомневаюсь, - отчеканил он ледяным тоном, оттянул пояс моих джинсов и поставил смачный засос на бедре, после чего начал гоготать, как умалишённый. Клянусь, когда-нибудь он доведёт меня до инфаркта своим неадекватными выкрутасами. Ничем не обоснованный смех заставил моё потрёпанное сердце зайтись в бешеном ритме африканских тамтамов. Но оказалось, что на этот раз причина всё-таки была. - Вспомнил, как красотка Бетти из старшей школы стянула с тебя штаны прямо на линейке, пока ты пускал слюни на её сексапильную подружку. Сначала я хотел устроить ей публичное повешенье, но потом передумал. Ты выглядел таким несчастным и маленьким в тот момент, так отчаянно краснел и дрожал от стыда, держась за трусы со спанч-бобом, что я просто не мог пошевелиться и оторвать от тебя взгляд. Честное слово, в свои неполные четырнадцать почувствовал себя педофилом.

- Ты бредишь или тебе приснилось. Этого не было, - неуверенно откликнулся я, ожесточённо борясь с собой, в надежде вспомнить этот провальный эпизод моей школьной жизни. Билл прыснул и закатил глаза.

- Всё ясно. Очередной финт твоей услужливой памяти. Вот бы мне такую: хочу - помню, не хочу - не помню… А что, удобно. Махнёмся?

- Постой, - в горле вдруг образовалась пустыня Сахара и я откашлялся. - Хочешь сказать, что это не первый случай, когда я что-то забываю?

- Шутишь? Да ты такой склеротик, каких ещё поискать. Всё плохое – в мусорку, всё хорошее – на верхние полки. По жизни в розовых очках. Хорошо устроился, ничего не скажешь.

- И чего же ещё я не помню?

- Меньше знаешь – крепче спишь. Как раз твой случай. Так что лучше радуйся своей частичной амнезии и молись, чтобы твоя дырявая память не восстановилась. Боюсь, не выдержишь напора.

- Разве такое возможно?

- Индивидуальные свойства памяти. Считай, что тебе повезло.

Казалось, голова вот-вот взорвётся. Это объясняет, почему я забыл тот эпизод на поляне. Там Билл впервые признался мне в своих чувствах. Я был напуган, если не сказать больше, и просто вычеркнул этот час из своей жизни. Однако отчётливо помнил нашу с ним первую ночь. Почему? Да просто потому, что подсознательно был готов к этому. Вот почему я почти не удивился, когда он залез ко мне в постель. И случай с Бетти… Вряд ли бы я самостоятельно восстановился после такого масштабного позора. Неужели я и правда такой трус, который не способен смотреть проблемам в глаза? Могла ли моя память утилизировать какую-нибудь ещё по-настоящему важную информацию?

В глазах потемнело от страха. Захотелось немедленно предпринять хоть что-нибудь. Я вдруг понял, что теряю время.

- Как мама?

- Если бы было, что сказать, я бы сказал, - буркнул брат и, наконец, сел нормально. Я вздохнул с облегчением и выпрямил затекшие ноги.

Я посмотрел на часы. Ехать ещё, по меньшей мере, минут десять. Должен успеть. Хотелось домой. Залезть под одеяло и хорошенько подумать. Но мысли брата текли в совершенно противоположном ключе, он уже озвучил свои намерения. Не могу же я спать с ним, в то время как наша мать, которую он же чуть не угробил, лежит без сознания в больнице. Конечно, у меня не было выбора, но все-таки это казалось мне отвратительным предательством по отношению к ней. По правде говоря, я больше боялся, что сорвусь и сделаю с ним что-то ужасное, пока он будет лежать подо мной, полностью расслабленный и незащищённый. Мне всё ещё хотелось вышибить ему мозги за то, что он натворил. Я должен был что-нибудь сделать прямо сейчас.

- На днях вспомнил, как ты однажды рассказал мне про мамин кабинет. Не помню, где и как это было, - палево нереальное. Я старался говорить как можно безразличнее, вроде как мне это и неинтересно совсем, упуская детали, которые могли вызвать у него подозрения. В конце концов, о чём он мог подумать? Уж никак не о том, что я путешествую во времени и периодически без разрешения копаюсь в его воспоминаниях. Максимум решит, что я спятил. Велика беда. - Но ты говорил, что нашёл там какую-то вещь.

Билл упорно не хотел признаваться и всё время косился на меня с недоверием, когда я в десятый раз пытался убедить его, что ни черта не помню, кроме этих его слов про кабинет и неожиданную находку. Неудивительно, я бы тоже занервничал. Он только вчера подумал об этом, а сегодня я ему уже допрос устраивают. Он послал меня. Рявкнул, что я его за*бал, и велел заткнуться. И снова мы стали объектом всеобщего внимания. Я натурально взбесился и всерьёз намеревался проехаться кулаком по его физиономии. Задолбал командовать. Но я также понимал, что такие методы только усугубят моё положение, да и вряд ли бы я осмелился поднять на него руку.

И вот тогда в мой воспаленный мозг пришла блестящая идея действовать от обратного.
Я взял его за руку и улыбнулся так соблазнительно, что самому стало тошно. Я даже додумался поцеловать его, идиот проклятый! Отчаянный поступок, но к моему невероятному облегчению, это подействовало, иначе пришлось бы выпрыгивать из автобуса на полном ходу. Брат до одури любил, когда я проявлял инициативу, и становился просто шёлковым. А я, дурак, так редко этим пользовался. Он нехотя ответил, что было дело, но якобы ничего важного там он не находил. Я начал терять терпение. Кажется, потом я окончательно сбрендил, потому что, отбросив все церемонии до лучших времён, вцепился в его пальто и буквально потребовал вспомнить, когда и при каких обстоятельствах он зашёл в кабинет. Даже спросил, во что он был одет в тот день, чтобы он смог как можно отчётливее нарисовать для меня картинку этого воспоминания. Я чуть не заржал, когда от вытаращился на меня как на психопата, пытаясь отодрать от себя мои руки. Наверное перепугался, что я совсем «того». Я наседал на него до тех пор, пока, наконец, не добился того самого расфокусированного взгляда в пустоту. Всего лишь жалкое мгновение, но я как наяву увидел в отражении его почти чёрных глаз ту комнату и его самого - растерянного четырнадцатилетнего подростка с ключом в руках.

Лицо брата стало расплываться, как и всё остальное вокруг. Кресла, стёкла и пол автобуса будто плавились под высокой температурой, образовывая однородную массу тёмного цвета, растекающуюся и исчезающую из поля зрения. Меня повело в сторону. Ноги налились свинцом. Я не мог дышать, или мне просто казалось, что не мог. Тело не слушалось, и единственным, что я ещё мог улавливать из внешнего мира, были звуки. Значит слух – последняя функция организма, отключающаяся перед «прыжком».
Билл матерился и орал на меня.

К чёрту всё. Понеслось.

Воспоминание №2

Тайна - та же сеть: достаточно, чтобы прорвалась одна петля,
и все расползается. ©

Пальцы нащупали что-то мягкое, оно было повсюду. Не похоже на траву, как в прошлый раз. Это скорее…ковёр?
- Бл*ть!
Примечание на будущее: не вставать слишком резко. Крышка стола, об которую я шандарахнулся, оказалась крепче моей головы. Шишка обеспечена, я уже чувствовал, как она набухает в месте удара. Отличная конспирация, мать вашу, засунуть меня под наш коридорный столик! И ничего, что в последний раз я убирался туда целиком, когда мне было пять?
Потирая ушибленный, назойливо ноющий череп, я с опаской огляделся. Всё на своих местах, с тех пор мало что изменилось: ваза в углу, щётки для обуви аккуратно развешены на крючках, едва заметно перекошенная дверца гардеробного шкафа с мелкими зарубинами возле ручки… Разве что мамин цветок, в будущем разросшийся до размеров пальмы, здесь робко выглядывал из горшка жалким росточком, да напольный коврик ещё совсем не выгорел. Я и забыл, что когда-то он был синим. По крайней мере, я дома, а это значит, у меня всё получилось.
На настенных часах без пяти четыре. Безопаснее засечь время.
Прикрыв глаза, я вдохнул полной грудью запах детства и наших любимых вишнёвых пирожков. Могу поклясться, что почувствовал их слегка кисловатый привкус на языке.
Дом…
- Том, поторопись, дорогой, мы опаздываем!
Мама?!
Снова приложившись затылком об стол, я вскочил на ноги, как ошалелый, и в панике заметался по коридору. Пристроиться было решительно негде, разве что… Шторы! Боже, благослови их создателя. Едва не содрав их к чертям с карниза, я все-таки надёжно упаковался в этом единственно укромном месте. Было невыносимо сложно стоять спокойно и не дёргаться. Свершится чудо, если меня не обнаружат, потому что вибрирующая штора - это нонсенс.
- Том!
- Да иду я, ну! – второй голос, мой голос, приближался.
- Не нукай. Вот, надень новые ботинки.
Зашуршало где-то совсем рядом, отчего я ещё крепче стиснул пальцами подоконник, рискуя отломить от него кусочек. Видимо, мама очень быстро передвигалась по комнате, потому что шторы то и дело колыхались от легкого ветерка, вызванного движением.
Ни черта не видно.
- Они мне жмут, - недовольно пробурчал прошлый я. - Можно я пойду в кроссовках?
- Ещё чего. Их давно пора выкинуть на помойку, того и гляди на ходу развалятся. Давай-давай, поживее. И постарайся не помять пиджак в такси. Уже без пяти! Марта меня четвертует.
- Но её печёночный пирог я в рот не возьму! Пусть сама им давится.
- Милый, я тоже не в восторге, но мы должны быть вежливыми. У твоей тёти сегодня юбилей, постарайся быть галантным и не хмурься, когда она будет тебя целовать.
- Если бы только это…
Мама звонко рассмеялась, а я совсем потерял бдительность, заворожено слушая этот мелодичный родной голос, и не заметил, как в дверном замке повернули ключ.
- Вы уходите?
Билл.
Хорошо, что я додумался встать ближе к стене, иначе бы брат имел честь лицезреть спину незнакомого мужика в окне, прячущегося за занавеской.
- Меня огорчает, что тебя это так радует. У тёти Марты сегодня праздник, если ты помнишь, и было бы неплохо тебе навестить её. Хотя бы в такой день, Билл!
- Зачем? – лениво поинтересовался Билл, и, судя по звуку, скинул с ног обувь.
- Знак внимания. Мне кажется, она начинает забывать, что у неё двое племянников.
- Будем считать, что мне повезло.
Мама хотела что-то сказать, но не решалась. Я узнал это по её дыханию.
- Билл, составь нам компанию, - помедлив, мягко попросила она. - Будет весело. Ты нас всех очень порадуешь своим присутствием.
- Могу поспорить, дядя Сэм просто кончит на радостях, а Оливия наденет колпак и станет кружиться в центре зала, разбрасывая конфетти по такому случаю, пока её силиконовые сиськи не отвалятся к херам. Действительно, когда бы я ещё так ох*енно повеселился.
- Давай ты поупражняешься в язвительности в другой раз. И я устала просить тебя не выражаться. У тебя что-то случилось?
- Всё за*бись, но спасибо за заботу, - брат тогда неестественно широко улыбнулся и отвесил театрально низкий поклон. Надо же, как отлично я запомнил его кривляние.
Да, я не забыл этот день. Тётя Марта всё-таки затолкала в меня свой мерзопакостный пирог, а потом меня всю ночь выворачивало наизнанку. Я даже уснул возле унитаза, компактно свернувшись на ванном коврике. От одного воспоминания мутит, ей богу.
- Сейчас некогда, но когда я вернусь, нам с тобой предстоит долгий и обстоятельный разговор, касающийся твоего поведения. Это давно перешло все границы, Билл. Ты не…
- Том тоже остаётся.
Даже сейчас сердце ёкнуло. А всё потому, что в тот день брат впервые после длительного игнорирования обратил на меня внимание. Ох, и перепугался же я тогда. Застыл столбом возле мамы, борясь с желанием прочистить уши, чтобы проверить, не послышалось ли мне. Я таращился на Билла во все глаза, как идиот, а он был как всегда до боли невозмутимым.
Это неловкое молчание... Даже сейчас, спустя столько лет, вновь слушая эту неуютную тишину, я напрягся всем телом. Мама замялась на пороге, ошарашенная таким заявлением братца не меньше моего.
- Нет, Том идёт со мной. Если хочешь, присоединяйся.
- Это был не вопрос, - холодно произнес Билл. - И Том не хочет туда идти.
- Конечно, он хочет, потому что он уважает и любит своих родственников. Билл, прошу тебя, не начинай. Не время для очередного представления, - устало вздохнула мама и открыла дверь.
- Почему бы нам его самого не спросить?
И ни звука. Словно сама тишина приложилась ухом, подслушивая. Я помню, как две пары глаз нацелили на меня свои ожидающие, требовательные взгляды, придавливая к месту многотонным грузом. Внезапно я, ничего толком и не сделав, оказался в самом эпицентре зарождающейся бури. Кажется, мне тогда захотелось поскорее выбраться на улицу - в помещении вдруг стало очень душно. Меня заклинило, и всё, что я мог, это бестолково моргать, испытывая терпение обоих.
- Тётя Марта расстроится, если я не приду, - подал я, наконец, голос. И как же жалко и неуверенно он прозвучал.
- Ей будет насрать, даже если тебя переедет грузовик, - едко возразил брат.
- Достаточно! – прикрикнула мама, теряя самообладание. - Том, пошли.
- Я хочу, чтобы ты остался… - не унимался Билл, взглянув мне прямо в глаза. Не обращая внимания на мать, словно ее и не было вовсе, он сделал шаг навстречу и протянул мне руку. Дежавю. - …со мной.
Спустя три года я сказал ему «да», не задумываясь, но на тот момент я ещё не был к этому готов. Рядом стояла растерянная мама, а я был послушным ребёнком, который не смел перечить своему родителю. Тогда ещё не случилась та ночь, которая навсегда перевернула мою привычную жизнь.
Поэтому я лишь сглотнул и сипло промямлил:
- Мы ненадолго. Тётя Марта рано ложится, к девяти уже вернёмся. А потом я могу зайти к тебе, и…
Я был похож на игрушку, у которой неожиданно сели батарейки. Я просто не знал, что мы могли бы делать вместе, о чём говорить. К тому времени брат уже успел превратиться в совершенно чужого для меня человека, и он, несомненно, знал об этом.
- Да иди ты на х*й, - на контрасте со значением спокойно, почти ласково сказал Билл, развернулся и пошёл к лестнице.
- Подожди! – зачем-то я окликнул его, хоть и не имел представления, что сказать, если он остановится. Мне просто не хотелось, чтобы он уходил вот так.
- Катись куда хочешь! – выплюнул через плечо брат, даже не обернувшись в мою сторону.
- А ну-ка вернись! – вступилась мама.
- И ты катись! Катитесь все!
Он орал на нас с явным презрением в голосе, ведя себя до того мерзко и высокомерно, словно мы не были его семьёй. Но самое ужасное было в том, что мы принимали это. И покорно проглатывали, не в силах возразить.