2015-08-21
355
| Глава 10. «Рассерженные ириски с грецким орехом» EPOV Я тяжело вздохнул, оставляя Беллу и отправляясь на английский. Я нарушил все свои гребаные правила. И, на самом деле, не очень и жалел об этом. Из-за своего стола я видел все, что происходило. Моя храбрая девочка, с поднятым подбородком и выпрямленной спиной, не сводящая взгляда с монстра. Бедный, ничего не понимающий Эммет, в качестве ее морской свинки. Я гордился. Потом надеялся. Потом испугался. Потом ужаснулся. Если честно, хотя я не признался бы в этом под страхом смерти, крошечная часть моего разума раздумывала, будет или нет отвращение Беллы настолько плохим, как могло бы быть. Я никогда еще не видел это сам. А Белла не только позволяла мне касаться ее, но еще и прижималась к моему телу сама. Кажется, я действительно чем-то отличался от других. Но, когда я увидел все, что произошло, то почувствовал себя дерьмом за мои прежние мысли. Очевидно, все было настолько плохо, как и могло быть. И ощущение вины заставило меня выйти из кафетерия. К счастью, Джас не заметил Странного Эмоционального Срыва, потому что сидел к нему спиной. И я наскоро сказал ему что-то по поводу того, что хочу покурить, и побежал за своей девочкой. Когда я обнаружил ее за школой, свернувшуюся в комок, блять, и трясущуюся, то это была полная противоположность той Белле, которую я видел в кафетерии, лицом к лицу с монстром. Она выглядела как потерянная маленькая девочка, плача и задыхаясь, и рядом не было никого, кто, блять, мог бы помочь ей. И я нарушил свои правила. Потому что ее монстр победил, и ничего, что я мог бы сделать, не стало бы хуже этого. Но мне требовалось еще больше, чем раньше, придерживаться правил. Потому что если кто-то обнаружит, что Белла спит в моей кровати каждую ночь, то все поймут это неправильно. Они начнут думать самое плохое. Она станет жертвой, а я – сволочью-манипулятором. И Брендон, определенно, отправит меня в полицию за такое дерьмо. И я не буду винить ее за это. ----- На следующей неделе мы с Беллой начали разрабатывать новый распорядок. Она приходила раньше, в десять вместо полуночи, и приносила с собой обед, и я наслаждался каждым его кусочком. Она слушала музыку на своем месте на диване и смотрела, как я ем. Если мы не очень уставали, то она читала одну из книг, пока я рисовал на кровати, и мы трепались о всяком дерьме, произошедшим за день. Когда один из нас решал, что мы уже слишком устали, чтобы продолжать заниматься этим, второй прекращал свои дела, и мы ложились в постель. Это была очень зависимая ситуация. Всегда око за око. Моя девочка начала чувствовать себя в моей спальне более удобно. Она сказала мне, что с той первой ночи она стала ее святилищем, и я с радостью предоставил ей неограниченный доступ в мою ванную, что она приветствовала. Она принесла для себя другую сумку, поменьше, и всегда проводила в ванной минимум десять минут, умываясь перед сном. Когда мы оба были готовы для сна, то ложились на покрывало, полностью одетыми. Белла не снимала своей толстовки, и я никогда не менял свою школьную одежду. Я подумал, что с несколькими слоями ткани между нами мы будем чувствовать себя более комфортно. В первые несколько ночей, когда мы забирались в кровать, в атмосфере комнаты повисала неловкость. Но она никогда не длилась дольше того момента, как я выключал свет. Это было как инстинкт. Мы поворачивались друг к другу и без колебаний обнимались. От ощущения пальчиков Беллы, перебирающих мои волосы, я вздыхал. Мне было чертовски хорошо. Через несколько секунд она начинала напевать, и я прижимал ее к себе ближе, потому что, похоже, ей это нравилось. Думаю, что это стало для Беллы сигналом ко сну. Ей нравилось чувствовать себя защищенной. И, по какой-то чертовой причине, я вызывал у нее это чувство. И я никогда не колебался, прижимая ее ближе к себе. И я не мог справиться с собой, вдыхая запах ее шелковых волос. Цветы и печенья. Это само по себе служило колыбельной. Я всегда засыпал первым, но не сомневаюсь, что моя девочка следовала за мной. В течение ночи наши ноги сплетались вместе. Но мы крепко спали. На самом деле чертовски крепко. Даже худшая из гроз Форкса не могла разбудить нас. Мы никогда не видели снов, и я ничего не помнил утром, кроме песни Беллы. По утрам в пять тридцать нас будил будильник, даже по выходным. Белла ненавидела эти гребаные часы. Она всегда обнимала меня крепче, желая, чтобы противный звук пропал, но я всегда откатывался от нее. Потому что я тоже ненавидел эту гребаную вещицу, и не мог ждать, пока он выключится сам. Она проводила в ванной десять минут и утром. Черт знает, что там делают девчонки по утрам. Чистят зубы. Расчесываются, давят прыщи или еще что-то. Хрен его знает. В ванной, когда Белла выходила, не оставалось ни единого следа ее присутствия, и она всегда забирала свои вещи с собой, закидывая рюкзак на спину. По пути к балкону она улыбалась мне и ставила на тумбочку пакет с печеньем. И я всегда улыбался ей в ответ, потому что эти чертовы печенья делали мой день. Когда она безопасно спускалась на землю с решетки – иногда, когда было особенно темно, я выглядывал из-за занавесок, чтобы убедиться в этом – я начинал свой собственный утренний распорядок – принимал душ, брился и вообще был самым обычным, блять, человеком. Джас продолжал ждать меня на тротуаре у своего дома, но я стал приезжать к нему раньше, чем обычно. Теперь, когда я спал, начал чувствовать безопасную скорость, и обнаружил, что от этого тоже можно получать удовольствие. Школа не изменилась. Я продолжал избегать всех, включая Беллу. Я все еще встречался с ней во дворе, но не позволял себе смотреть на нее, потому что, если сделаю это, то, возможно, улыбнусь. И все начнут спрашивать, почему это Эдвард Каллен улыбается новой девочке. Хрен с ними. Она, похоже, не возражала. И на самом деле даже не понимала, что я ближе к ней, чем к кому-нибудь еще, включая Джаса. Белла все еще напрягалась в школе. Она прилагала все возможные усилия, чтобы сохранять дистанцию со всеми. Всегда надевала свой капюшон и опускала голову. И никогда ни с кем не разговаривала, кроме Брендон. Но, слава Богу, больше срывов у нее не было. Я всегда проводил ланч, поедая ее вкуснейшие печенья. Джас всегда с любопытством косился на пакет, смертельно желая спросить, откуда я их взял, но понимая, что не может. И возвращался к своей еде и, возможно, мечтам о трахе с Брендон. Плевать. Я позволял себе изредка бросать взгляд на стол моей девочки, где она сидела и читала. Она говорила мне, что Эммет не упоминал больше о случае с ее трясущейся рукой. Я был рад этому, потому что на самом деле не хотел драться с ним. Я был полностью уверен, что из этой драки победителем не выйду. Эммет был большим ублюдком. И Карлайл разозлится. Не говоря уже о том, что это была не его вина. Мы проводили биологию, игнорируя друг друга. Изредка мы работали вместе над лабораторной, но говорили так мало, как позволяли обстоятельства. И Ньютон постоянно смотрел в сторону от нас. После школы я отвозил Джаса и ехал домой. И ждал в своей комнате, когда вернется папочка К, и иногда стаскивал свою задницу по лестнице и разговаривал с ним. Ему нравилось это дерьмо. Он с удовольствием обсуждал современное искусство или новую книгу, которую недавно прочитал. Но я всегда избегал контактов с Эмметом. Он продолжал чертовски злить меня. В десять на балкон забиралась моя девочка, и мы заново начинали наш распорядок. И, в общем-то, он был безупречен. Через неделю я не представлял, как жил раньше без него. И это только заставляло меня жестче придерживаться своих правил. Белла выглядела счастливее, чем раньше. И это дерьмо тоже радовало меня. Она выглядела и здоровее. Через семь дней круги под ее глазами полностью исчезли, и, надо полагать, мои тоже. Я впервые был похож на человека. Где-то на задворках разума я понимал, что мы оба становимся зависимы от распорядка. Это не могло продолжаться вечность. Так что я решил получать от этого удовольствие столько, сколько могу. BPOV Целая неделя. Семь ночей блаженства с Эдвардом. Такого я раньше не испытывала. И я весь день нетерпеливо ждала, пока наступит десять вечера. Я начала приходить раньше. Я говорила, что это потому, что мне хочется побольше поспать, но на самом деле я просто очень хотела увидеть его. Коснуться его. Я обнаружила, что автоматически готовлю любимые блюда Элис, Эсме и Эдварда, а потом паковала остатки в свою сумку. Я всегда начинала печь печенье в девять вечера, и, вместо трех пакетов, готовила четыре. И я физически боролась с собой, чтобы не выйти из дома раньше десяти. И я никогда не видела, чтобы на микроволновке показывались цифры 22:00. И, если я раньше и думала, что была профессионалом по залезанию на решетку, то теперь, возможно, могла бы написать полную инструкцию (всегда начинать с пятого звена, избегать двенадцатого – он скрипит, потом, добравшись до балкона, уцепиться за шестое звено, начиная сверху, избегая второго справа – оно треснуло, и, если надавить на него, то оно сломается). Эдвард всегда ждал меня, когда я стучала в стекло, и всегда сдергивал с меня капюшон, как только я входила. По какой-то причине он ему не нравился. Он ел в середине кровати, как и прежде, и я следила, как он ест, впитывая каждый стон и мычание. Я изображала, что слушаю музыку, но на самом деле не вставляла один наушник, чтобы лучше слышать Эдварда. Через несколько дней мы уже были не настолько усталыми, чтобы сразу отправляться в кровать. Ну… он недостаточно уставал, а я всегда нетерпеливо ждала, чтобы лечь рядом с ним, не имело значения, устала я или нет. Но, несмотря на мое нетерпение, мне все еще нравилась его компания, и мне нравилось говорить с ним. И я брала одну из его книг и пыталась читать, пока он рисовал. Но никогда не успевала углубиться в книгу, потому что мы начинали болтать. Я пыталась ждать, пока Эдвард устанет достаточно, чтобы пойти спать, но пару раз я больше не могла ждать и закрывала книгу, показывая, что готова. Он, похоже, не возражал прекратить рисование. Он позволил мне пользоваться его ванной, чтобы умыться, почистить зубы и причесаться. Я бы пришла в ужас, если бы мне пришлось лежать в кровати рядом с Эдвардом с несвежим дыханием. Он никогда не принимал душ, пока я была у него, так что я подумала, что Эдвард делает это утром, как и я. Но он проводил в ванной гораздо меньше времени, чем я. И я ждала его, уже лежа в постели. Мы никогда не переодевались. Спать в джинсах и толстовке было не очень удобно, но мне было слишком неловко поднимать этот вопрос. И, так как мы не раздевались, и было не холодно, то и спали не под простынями. Все это было интимно, но как-то странно похоже на деловые отношения. Но я старалась не задумываться над этим. Я брала то, что могла получить. И этого было достаточно. Когда выключался свет, Эдвард, не колеблясь, поворачивался ко мне и обнимал. Мне нравилось это. Я жила ради этого. Моя голова автоматически находила место на его груди. Каждую ночь он крепко обнимал меня, и безопасность его объятий всегда расслабляла меня. Ему нравилось, когда я глажу его волосы. Он всегда вздыхал, когда я это делала. И, как только я начинала напевать ему песню, он быстро отключался. Я еще немного бодрствовала, наслаждаясь моментом и вдыхая его запах. Прижимаясь так близко, что наши ноги сплетались. Кошмаров никогда не было, и я просыпалась от идиотского будильника. Я прижималась к Эдварду теснее, желая, чтобы он не отворачивался от меня, но он всегда делал это. Хотя все было в порядке. Я всегда говорила себе, что через семнадцать часов мы повторим это. Не то чтобы я считала часы… Я бежала в ванную так быстро, как могла. Мои волосы всегда были спутаны. Думаю, что Эдварду на самом деле нравилось зарываться в них лицом. Что, конечно, совершенно не волновало меня. Убедившись, что я забрала все свои вещи, я оставляла на тумбочке пакет с печеньем. И всегда бросала один-два смертельных взгляда на будильник, когда делала это. Я всегда приходила домой и принимала душ до того, как Эсме проснется, и обычно завтракала с ней и Элис, когда они приходили на кухню. Исключая отношение к будильнику, мне нравилось утро, и я, очевидно, была жаворонком. Кто бы мог подумать? Школа обычно бесконечно портила мое настроение. Меня тревожило, что все присутствующие, похоже, хотят нарушить мое спокойствие. Мне приходилось много делать, чтобы сохранять свое оцепенелое состояние. Мне казалось, что это работает, потому что больше срывов не было. Эдвард продолжал игнорировать меня, но я и не ожидала ничего другого. Он успокоил меня после моего срыва и нарушил свои правила. Это означало для меня все. Но я не ожидала, что после этого что-нибудь изменится. Ко времени нашей встречи во дворе до ночи оставалось еще двенадцать часов. И опять же, не то чтобы я считала… на его лице всегда было скучающее выражение, и он бросал сердитые взгляды на того, что проходил слишком близко к нему. И ланч всегда был напряженным. Бедный Эммет никогда не пытался заговаривать со мной после того, как я извинилась в пятницу, день после случая с трясущейся рукой. И, как всегда, я обращала внимание на мою книгу и печенья. Хотя изредка позволяла себе взглянуть на Эдварда через комнату, туда, где он всегда ел печенье, которое я оставила ему утром. И я всегда улыбалась. И не обращала внимания, когда он игнорировал меня на биологии. Со своего места я вдыхала его запах, и это всегда успокаивало мои нервы. Мы с Элис ехали домой после школы и проводили время вместе. Она всегда умоляла позволить ей одеть меня, и я всегда решительно отказывалась. Когда она надувала губы, все, что от меня требовалось – это сделать комментарий на тему того, как был одет сегодня Джаспер. И следующие несколько часов я проводила, слушая о Джаспере, лежа на ее кровати. И чувствовала себя нормальной девочкой. И единственное, что мне продолжало не нравиться – это ее язвительные комментарии по поводу Эдварда. Я не игнорировала свои чувства к Эдварду. Я понимала, что он нравится мне больше, чем друг, и что мне хочется, чтобы и он так же смотрел на меня. Но очевидно, что для него это было не так. Но я не была готова изменить наш распорядок, дав ему понять о своих чувствах. Одна моя часть надеялась, что, в конце концов, он сам поймет, что я ему больше, чем просто друг, и это к чему-нибудь приведет. И другая, большая моя часть, эгоистично не хотела больше ждать, потому что я уже была готова получать больше, чем было сейчас. ------- Опять была пятница, и я шла в спортзал, радуясь тому факту, что это последний урок на неделе. Нам требовалось переодеваться в уродливую форму, но тренер разрешал мне оставаться в толстовке. Мы играли в баскетбол, и, к счастью, команды мальчиков и девочек разделялись, так что риска коснуться кого-то не возникало. К несчастью, мое хорошее настроение не продлилось долго, потому что в моей команде была Джессика Стенли. Она сидела за два ряда от меня на трибуне, и ее отвратительные кудрявые волосы рассыпались по плечам, и она наклонилась к Саманте, сидевшей рядом с ней, и обе тошнотворно чавкали жвачкой. Джессика и Саманта, пока девичьи команды ждали окончания игры парней, обсуждали свои завоевания. Я очень старалась не слушать их и то, о чем они говорили. Я пыталась сфокусироваться на чем-то еще: на баскетбольном мяче, который я держала, на том, как кошмарно смотрится моя толстовка со спортивными шортами, на скрипе сияющего деревянного пола, по которому бегали парни. Я даже хотела прикрыть руками уши и очень хотела собственный айпод, и отвлеклась, думая, как бы намекнуть Элис, чтобы она купила мне такой. Но, как только они произнесли его имя, мой мозг автоматически, против моего желания, отреагировал, и все вокруг растворилось. Все, кроме ее раздражающего, визгливого голоса. - Эдвард Каллен, - кивнула Джессика. Я не имела понятия, о чем она говорит, и не имела шанса блокировать ее. – Определенно лучше всех. Опускаю руки. Никакого сравнения. Перед глазами появилось красное пятно, кровь вскипела. Надо полагать, речь шла о сексе, но я в первый раз услышала о том, что она спала с Эдвардом. Ее кошмарные волосы были всего в нескольких дюймах от моей ноги. Я представила, как приподнимаю ногу и пинаю Джессику. Саманта разразилась хохотом. - Да, я так и знала, что ты скажешь о Каллене. Даже если это было только на заднем сиденье машины. – Она разочарованно покачала головой, а Джессика просто пожала плечами. Во мне боролись две конфликтующие эмоции. Я успокоилась, узнав, что это было не в его постели. В той самой постели, где вместе спали мы. Иначе мое святилище полностью разрушилось бы. Но теперь я знала больше деталей, чем хотела бы. И в моей голове начали возникать картинки, и я не хотела их видеть. Они обе откинулись на трибуну и поставили ноги на скамейки ниже их. - И, Джесс… - начала скандальным голосом Саманта, - расскажи мне все секреты Каллена, - ухмыльнулась она. Я задержала дыхание и боролась с собой, чтобы не слушать ее раздражающий голос. Уродливые зеленые шорты. Смешные талисманы. Чертов сияющий пол… - Он фантастически целуется… - Джессика хихикнула и накрутила на палец локон волос. Я тряхнула головой и попыталась больше сконцентрироваться на экранировании, стискивая руками баскетбольный мяч. Устаревшее оснащение спортзала… недостатки работы системы образования штата Вашингтон… Цыпленок гриль в хлебе, пита с овощами… - И, сладкий гребаный Боже, его руки… - мечтательно выдохнула она. Я стиснула зубы и гневно уставилась на мяч, усиленно пытаясь отвлечься. Теорема Пифагора. Теория относительности. Сила действия равна силе противодействия… - И, не для упоминания, он вообще тихий тип, но любит грязно разговаривать. – Она хихикнула, надувая пузырь из жвачки. Я крепко закрыла глаза и отчаянно затрясла головой, вжимая пальцы в мяч с такой силой, что они заболели, и желая не слышать ее голос. «Кровавые Ньютоны»… Золотистый ковер… зеленые глаза… Джессика облизала губы. - И звуки, которые он издавал, когда я сосала его… Я запустила мяч прямо в кудрявую голову Джессики, заставляя ее дернуться вперед и обрывая на середине предложения. Она схватилась за затылок и обернулась ко мне. - Эй! Какого хрена, ты, дура? – завизжала она. Спортзал немедленно наполнился ее невероятно громким и визгливым криком, и все повернулись ко мне. Моя челюсть все еще была сжата так крепко, что болели зубы. Я обвела взглядом спортзал, встречая смущенные лица. Но люди смотрели на меня, как на ненормальную, и я никогда в жизни не извинилась бы перед Джессикой. И, как только я подумала над тем, чтобы встать и уйти отсюда, тренер засвистел в свисток, давая сигнал расходиться по раздевалкам. Все побросали свои мячи и начали выходить из зала, бросая взгляды в нашем направлении. Джессика все еще сидела и яростно смотрела на меня. Я не извинялась. Просто встала и вышла из спортзала, капюшон вверх, голова вниз. ------- Десять вечера наступили недостаточно скоро. У меня было самое плохое настроение, которое только было после физкультуры, и был только один человек, который мог исправить его. Каждый раз, как я закрывала глаза, то видела его с Джессикой, и не хотела это видеть. Мне хотелось вымыть мозг хлоркой, чтобы прекратить эти видения. Я хотела как-то стереть эти воспоминания от всего, что она сказала. Но не имело значения, что я хотела – все это уже было, сидело внутри меня и сводило меня с ума. На самом деле иррационально было ревновать Джессику. Конечно, она имела Эдварда так, как я никогда не могла получить. Но то, как имела Эдварда я – она определенно не могла получить. И это обеспечивало мне небольшой комфорт. Так что, когда пришло время, я запаковала «Рассерженные ириски с грецким орехом», добавив к ним заполненный контейнер с едой для Эдварда, и вылетела из дверей. Я быстро постучала в его стеклянную французскую дверь, нетерпеливо притопывая. Наконец, он вышел и встал передо мной, в своих черных джинсах и футболке, волосами, упавшими на зеленые глаза, и невозмутимым выражением лица. Он отодвинулся так, чтобы я могла войти, и, как только дверь закрылась, дотянулся, как всегда, и снял мой капюшон. Теми самыми руками. Я чуть съежилась и отошла выкладывать ему еду. Он радостно ел. Очень радостно. Все его стоны и мычания сделали мои видения ярче. И звуки, которые он издавал… в моем разуме возник голос Джессики. Я опять съежилась. Я, сидя на его диване, напряглась, раскачивая ногой вперед-назад, и стуча по колену пальцами. Мне хотелось стереть это. Мне надо что-то сделать с картинками в моей голове. - Что с тобой? – спросил бархатный голос Эдварда. Он перестал есть. Я просто покачала головой и попыталась улыбнуться. Улыбка вышла натянутой и абсолютно недостоверной. - Ничего, - тихо ответила я. - Дерьмо, - просто ответил Эдвард, вопросительно изгибая бровь. Я глубоко вздохнула. Он всегда видел, когда происходило что-то неправильное. Мне следовало это знать. Наклонившись, я расшнуровала кроссовки и прижала колени к груди. Он все еще пристально смотрел на меня, ожидая ответа, пока я устраиваюсь. А я не могла сказать Эдварду, что на самом деле волновало меня. Тогда будет слишком очевидно. И вместо этого я решила сделать то, что всегда делал он. - У меня просто был дерьмовый день. – И это не было ложью. Он, похоже, ждал, что я продолжу, но я не могла. - Ладно, - медленно сказал он, с любопытством изучая меня, и заботливо добавил: – Ты хочешь об этом поговорить? Я отрицательно покачала головой и закрыла глаза, молясь, чтобы он не давил на меня. В комнате на какое-то время воцарилась тишина, и я продолжала держать глаза закрытыми. - Эй, - тихо шепнул Эдвард. Я открыла глаза, упрашивая его взглядом просто оставить меня в покое. Он несколько минут молча смотрел на меня. А потом раскрыл руки, словно предлагая мне себя. И я не колебалась. Я слезла с дивана и так медленно, как могла, подошла к его кровати. И это было слишком быстро. Я залезла на кровать и прыгнула ему в руки, почти свалив Эдварда. И зарылась головой в его шею, вдыхая его запах и позволяя его крепким объятиям расслабить меня. Он ничего не сказал. Просто потянулся, выключил свет и уложил нас в обычную позу. И, после того, как он долго-долго гладил мои волосы и растирал мне спину, я почувствовала усталость. И начала гладить волосы ему, напевая колыбельную и усыпляя его. Он быстро уснул. Я чувствовала его руки на своей спине, то, как он зарывался в мои волосы, и позволила себе стереть видение его рук на Джессике. И вообще, я единственная спала в его постели. |
Глава 11. Снеки «Скуби»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
BPOV
Я провела субботу, убираясь, делая домашнюю работу и два часа бродя по продуктовому магазину. Мне просто необходимо было пополнить запасы ингредиентов. После всей истории с Джессикой мое настроение все еще оставалось не самым лучшим. Я продолжала фантазировать, как придушу ее, может быть, найду хорошенький уединенный водоем и сброшу туда тело, и эти мысли никак не хотели покидать меня. Элис проводила выходные в доме Роуз, видимо, чтобы следить за Джаспером, так что я оставалась дома одна и чертовски скучала весь день.
Когда стукнуло десять вечера, я радостно вылетела из двери и понеслась к дому Эдварда. Я приготовила его любимое блюдо. Цыпленка Альфредо. Молчаливо благодаря за прошлую ночь и скрашивая то небольшое огорчение, которое я доставлю ему сегодня. И еще я сделала его любимое печенье, «Панацею с арахисовым маслом», чтобы обезопасить себя завтра утром.
Он ждал моего прихода, выглядя страшно голодным.
- Что, мы так хотим есть? – ухмыльнулась я, распаковывая сумку. Он глядел на нее так, как Эммет иногда смотрит на Розали.
- Гребано голоден, - выдохнул он, забирая контейнер и садясь на кровать. Я улыбнулась и ушла на диван, удобно устраиваясь на нем.
- Мать твою, - простонал с кровати Эдвард. – Мое любимое. – Он глубоко вдохнул запах из контейнера и мечтательно улыбнулся. Я хихикнула. Он был таким привлекательным, когда голоден.
Эдвард начал есть, жадно, как всегда, наматывая макароны на вилку и с радостным мычанием наслаждаясь вкусом.
Мой рюкзак сегодня был немного тяжелее. Я собиралась сделать нечто смущающее и, возможно, доставлю Эдварду беспокойство. И внимательно наблюдала за ним, даже не включая айпод, потому что слишком нервничала из-за его возможной реакции. Я сделала несколько успокаивающих вздохов и попыталась поддержать нормальный цвет лица, похлопав по щекам.
- Эдвард? – тихо позвала я, глядя, как он заглатывает макароны.
Все, что я получила – это неразборчивое:
- Ммм?
Хотя на самом деле это было наполовину «хмм», а наполовину – «ммм». И этого вполне хватало, потому что я была полностью уверена, что следующее предложение, вылетевшее из моего рта, привлечет его внимание.
- Я принесла пижаму, - быстро проговорила я. Его вилка остановилась и замерла, и он резко повернул голову, встречаясь со мной взглядом. И тогда… потому что я была Беллой – я сильно покраснела.
- О, - произнес он, задерживая рот в форме буквы «о» дольше, чем необходимо. Потом кашлянул и медленно вернулся к наворачиванию макарон на вилку.
По какой-то причине мне захотелось объяснить.
- Понимаешь, просто неудобно спать в джинсах, - со все еще горящим лицом сказала я.
Он наклонил голову.
- Да, я не возражаю, - пожал одним плечом и сунул в рот вилку.
- Я не буду возражать, если ты тоже захочешь… надеть что-то более удобное, - нервно сказала я, и теперь мое лицо просто пылало. Он сглотнул большой кусок Альфредо и слепо потянулся к тумбочке, чтобы взять свой напиток.
За несколько глотков он опустошил банку содовой.
- Ну… - начал он, нервно проводя пальцами по волосам. – Да. Хорошо, - сбивчиво ответил он, отставляя содовую в сторону и возвращаясь к макаронам.
Я слегка расслабилась. Эдвард доел цыпленка, продолжая хмуриться, словно стараясь что-то вспомнить. Стоны и мычание стихли, но не прекратились совсем. Я не хотела, чтобы он чувствовал себя некомфортно.
- Спасибо за Альфредо. Гребано вкусно, - улыбнулся он, отставляя контейнер в сторону. Я улыбнулась в ответ, потому что мне нравилось, когда Эдвард хвалил мою еду. И почему-то мне казалось, что при этом он не мог обойтись без ругательств.
После этого он взял свой альбом и устроился в центре кровати. Черт, он еще не устал. Я подошла к книжному шкафу и выбрала книжку, которую начала читать неделю назад. Глава за ночь – все, что я обычно успевала.
Сегодня удалось прочитать четыре. Мы выжидали.
В конце концов, я решила покончить с этим и захлопнула книгу. Он поднял голову от своего альбома и медленно закрыл его. Я уже почти сожалела о том, что сделала. Вернулась неловкость, и, не сомневаюсь, мое лицо вновь покраснело. Но я приняла решение. И, раз уж я решилась, то взяла с пола рюкзак и нервно ушла в ванную, опустив голову.
Только оказавшись внутри и закрыв за собой дверь, я повернулась посмотреть в зеркало. Да. Щеки пылали. Я закатила глаза, глядя в свое отражение, и начала переодеваться. Не в крохотную пижамку, совсем нет. Просто длинные фланелевые штаны и легкая футболка. Удобно. И неловко.
Почистив зубы и расчесавшись, я собрала все вещи в рюкзак. Бросив последний взгляд на свое отражение в зеркале, я нервно открыла дверь и вышла. Белая футболка, синие фланелевые штаны, и все. «Красный, белый и синий. Как патриотично, - саркастически подумала я.
Эдвард вынырнул из ящика тумбочки, в котором он копался, когда услышал, что открылась дверь. Он как-то странно смотрел на мои руки. Но, в конце концов, закрыл ящик и вслед за мной занял ванную, сжимая в руках ворох одежды. «Дура, дура, дура!» - кричала я на себя мысленно.
Я залезла на кровать и коротко подумала, не залезть ли под одеяло, но решила, что подожду с этим до Эдварда. Я уже и так достаточно надавила на него сегодня. И легла на спину, поджидая его, как всегда. Я четко услышала, когда он выключил воду, почистив зубы.
Услышав, наконец, что дверь ванной открылась, я подняла голову. И на пороге стоял Эдвард, выглядящий так же неловко, как и я, и с гримасой на лице проводящий по волосам рукой. На нем была почти такая же, как у меня, облегающая белая футболка. Я видела каждый контур его груди и живота. Фактически я слишком поздно осознала, что пялюсь на Эдварда, и быстро отвела взгляд. Все еще краснея. Но потом я уловила, в каких он штанах. Тоже фланелевые, как и мои, но покрытые маленькими симпатичными изображениями мультяшного Скуби-Ду. Я не смогла сдержаться и расхохоталась. И быстро прикрыла рот, чтобы сдержать смех, но Эдвард сердито смотрел на меня суженными глазами.
- Не смейся, блять, надо мной, - прорычал он. Я засмеялась еще громче, потому что он пытался напугать меня, и при этом был одет в штаны с мультяшным Скуби. Он еще сильнее рассердился и направился к кровати.
- Лучше прекрати все нахрен. Это не смешно. – Я все еще хихикала, потому что это было смешно. Он закатил глаза и так и остался смотреть в потолок, качая головой.
- Долбаный Джас… - тихо пробормотал он.
Я перестала смеяться, обрадовавшись, что напряжение в комнате исчезло, но продолжала улыбаться. Он только опять закатил глаза и начал забираться на кровать. Но потом остановился и приподнял покрывало, неопределенно глядя на него. Я ответила на его незаданный вслух вопрос, выгибая спину и приподнимаясь так, чтобы он убрал из-под меня покрывало, и забралась под одеяло.
Эдвард лег под одеяло рядом со мной и, дотянувшись, выключил лампу. Как только в комнате стало темно, мы повернулись друг к другу, как всегда, и придвинулись друг к другу как можно ближе. Эдвард обнял меня, крепко прижимая к себе. Я закинула руку к нему на плечи и провела по его спине, добираясь до волос, опуская голову к нему на грудь. Он вздохнул мне в волосы. Я легонько задрожала, так что Эдвард прижал меня к себе ближе. Я начала напевать ему, но его голос остановил меня.
- Если ты скажешь кому-нибудь об этих чертовых штанах, то помоги мне, Боже, ты пожалеешь об этом, Белла, - твердо сказал Эдвард где-то над моей макушкой. Я еще раз хихикнула и практически почувствовала, как он закатывает глаза. Кивнув, я продолжила напевать. И, после того, как он заснул, разрешила себе прижаться к нему еще теснее. Я чувствовала его тепло и каждую выпуклость его тела. И никаких джинсов и свитеров между нами. Только Скуби-Ду. Я улыбнулась и провалилась в сон.
EPOV
Чертов Джас и его идиотские долбанные штаны со Скуби-Ду. Придурок. Но это все, что у меня было. До Беллы я никогда не надевал пижаму. И потом Белла вышла в своей пижаме, скромной для любого другого человека, но не для нее. Ее руки опять были обнажены, и у меня опять возникло странное чувство непристойности. И без ее толстовки я видел гораздо больше. Она была такая нежная, что одновременно создавало и комфорт, и неловкость.
Когда мы проснулись утром, я не вылезал из-под одеяла. Не думаю, что смогу выдержать еще чертовых насмешек. Хотя, надо признать, я еще не видел, что моя девочка так смеется. Унижение стоило этого. Частично. Может быть.
С Беллой в пятницу определенно что-то случилось. И это больше, чем «просто дерьмовый день». Как только она выскользнула за дверь утром, я взял с тумбочки пакет с печеньем. «Рассерженные ириски с грецким орехом». Я знал, как действует моя девочка. Названия ее печений отражали события дня. И что-то разозлило мою девочку. Еще один гребаный эмоциональный срыв.
Когда Белла оделась и собралась, она, как всегда, выставила на тумбочку пакет с печеньем. Мои любимые. «Панацея с арахисовым маслом». К полудню я их доел.
А днем я, в конце концов, поехал в город. Потому что мне нужно было купить чертову пижаму.
---------------------
Когда Белла в десять вечера пришла ко мне, я уже приготовился к переодеванию в пижаму и опять чертовски проголодался. Сегодня она принесла мне стейк, и мне показалось, что это слегка экстравагантно, но, кто я, блять, такой, чтобы возражать против мяса?
Она села на мой диван и начала слушать айпод, пока я занял свое место на кровати и начал поедать стейк. Гребано вкусно. Я знал, что слишком часто говорю это, но каждый раз был искренен. Она, как всегда, смотрела на меня, пока я ел, изредка подпевая песне в айподе, что, разумеется, делало меня более усталым, чем я был.
Я не стал ждать, как прошлой ночью, будучи более уверенным как в моей пижаме, так и в ее. Когда Белла вышла из ванной в той же одежде, как и прошлой ночью, она все еще краснела. Гребано симпатично. И… абсолютно ненужно. Я уже переоделся для кровати, принимая часть нового распорядка, и спокойно ушел в ванную. Хотя на мне были новые, более мужественные, однотонные черные штаны, она опять, блять, хихикнула. Как будто вспомнила Скуби-Ду. Она не даст мне забыть про это дерьмо. Я еще раз обругал Джаспера и его идиотские долбанные шутки.
Мы удобно устроились под простынями. И, выключив свет, я обнял ее маленькое нежное тело и прижал его к себе. Она всегда была такой теплой. И, когда она начала поглаживать мои волосы, я опять вздохнул в них. Как и прошлой ночью, по Белле прошла легкая дрожь, так что я прижал ее сильнее. Когда она начала напевать, я уснул. Без кошмаров. Только тепло и мягкость.
------------------
Когда проскрежетал будильник, я со стоном откатился, расплетая ноги с Беллиными. Она, как всегда, убежала в ванную. И через десять минут уже стояла в своей толстовке и джинсах. Потом она, хихикнув, поставила на тумбочку пакет с печеньем. Я приподнял бровь, но Белла только улыбнулась и выскочила за дверь. Я сонно взял пакет с тумбочки и уставился на этикетку. На крохотном белом прямоугольнике черными чернилами было написано: «Снеки «Скуби». Я сердито уставился на пакет.
Глава 12. «Сливочная помадка «Все ты»
EPOV
Впервые за неделю я не ел свои печенья на ланче. Никоим образом, блять, я не мог показать Джасу названия печений. Он ввалился в кафетерий в своих рваных джинсах и неопрятной рубашке, бросая взгляды на стол Брендон. А я просто закатил глаза. Я дам ему месяц. Если он не станет за это время мужиком, то я возьму ситуацию в свои руки. Моя девочка поможет мне.
Он безмолвно занял свое место передо мной, что-то явно ища на столе. Возможно, отсутствующий пакет с печеньем, которое я съем по пути домой или еще позже. После того, как Джас сожрал половину отвратительного школьного гамбургера, он повернулся на своем стуле и взглянул на стол моей девочки, где она читала и ела чертовых «Снеки «Скуби».
С широкой улыбкой Джаспер отвернулся.
- Ты слышал, что натворила новая девица? – он показал указательным пальцем на Беллу. – К ее диагнозу добавилось насилие и нанесение телесных повреждений. – Он ухмыльнулся и глотнул молока.
Я нахмурился. О чем, мать его, он говорит?
- Это как? – спокойно спросил я, стараясь не вызывать подозрений.
Он заржал, тщетно пытаясь сдержать смех, чтобы что-то сказать.
- Я слышал, в пятницу она пульнула в Стенли баскетбольный мяч, - он засмеялся, качая головой.
Это определенно нечто новое. Почему, блять, Белла напала на Стенли? Хотя не то чтобы мне самому не захотелось засмеяться. Потому что, если честно, так оно и было.
Джас продолжил после того, как прекратил смеяться.
- Просто, блять, взяла мяч и запустила в ее голову, - он засмеялся еще громче. – И знаешь что? – ухмыльнулся он. – Мяч полетел прямо в голову Стенли. Неплохо, правда? – он еще громче ухмыльнулся, радуясь собственной шутке.
Мой желудок сжался. Пятница стала для Беллы «реально дерьмовым днем». И с этим как-то связана сучка Стенли. Мои кулаки сжались. Неважно, что Белла ничего не рассказала мне о том, что ее беспокоило. Я злобно усмехнулся, потому что Джас ждал от меня какой-то реакции. И, если бы это касалось кого-то еще, то, возможно, мне удалось бы без усилий сделать это.
Мы молчали до конца ланча. Я реально устал, стараясь забыть обо всем и не совать свой нос в чужие дела. Но не мог. Потому что очень хорошо понимал, что я хочу сделать с этой сукой. Тот, кто сказал: «Невежливо бить женщин», - явно не знал Джессику Стенли. У меня ушли месяцы на то, чтобы отвязаться от нее после одной ночи. Телефонные звонки, записки в моем шкафчике, она даже рассказала своим гребаным подружкам о моих шрамах. Но даже этого было недостаточно, чтобы ударить ее. Но я не мог позволить ей брызгать ядом на мою девочку.
Когда я пришел на биологию, Белла уже сидела на своем месте, задрав капюшон вверх. Я так ненавидел это дерьмо, что хотел содрать его с ее головы. Она скрывалась. Она скрывалась от меня, блять. Мне не нравилось это.
Как только я сел на свое место, мистер Баннер начал лекцию про ДНК. Я вырвал листок из тетради и начал писать Белле записку. Это было против правил. Но в этот момент мне было глубоко плевать на это.
Что, блять, сделала тебе Стенли?
Я сложил листочек и толкнул его по столу в сторону Беллы. Она неверяще посмотрела на него, не ожидая, что я нарушу правила. Колеблясь, она взяла записку и развернула ее.
Я внимательно наблюдал за ее реакцией. И мне было наплевать, увидит ли это кто-нибудь или нет. Глаза Беллы расширились, и она застыла. И какое-то время сидела так, просто глядя на записку. Потом поерзала на своем стуле, нахмурилась, взяла карандаш и что-то написала. И слишком, блять, быстро. Она бережно сложила листик и медленно подтолкнула его ко мне. Я открыл его, разозлившись от того, что понимал – прямо сейчас объяснений я не получу.
Вечером.
Это все, что она сказала. Я скомкал в кулаке бумажку и бросил получившийся комочек в сумку. А потом многозначительно посмотрел в карие глаза. Да. Сегодня вечером. И ей, блять, не удастся отвертеться. Белла неловко поерзала на стуле и еще ниже опустила голову. Стыд. Вот что это означало. И я не знал, почему она стыдится, но обязательно выясню это.
Когда прозвенел звонок, я выбежал из класса первым, но не пошел на свой урок. Я подождал, пока Белла выйдет, голова вниз, капюшон вверх, и направится к спортзалу. Я в нескольких футах следом двинулся за ней. Все вокруг отступали от нее. Это было словно идти по дну Красного моря. Они даже не смотрели на нее – просто уходили с ее пути. Это было и дерьмово, и хорошо одновременно.
Как только мы приблизились к спортзалу, я увидел Стенли и ее стаю психованных гиен, толкущихся возле входа. Я остановился там, где меня не было видно, и небрежно прислонился к кирпичной стене. Когда Белла подошла к дверям, Стенли свирепо уставилась на нее, провожая своим злобным взглядом. Если бы взгляд мог убивать, я бы отскабливал тело моей девочки от дверей в спортзал.
Стенли ничего не сказала, просто, блять, прошла за ней. И я еще больше разозлился, потому что понимал: все эти грязные шлюхи запрутся в своей раздевалке и пристанут к моей девочке. И я ничего не мог с этим сделать, мать вашу так.
-------
После звонка я рванулся на парковку. Мне требовалось увидеть Беллу, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке. И я прислонился к двери «вольво», встревоженно глядя на выход из спортзала. Первыми вышли парни, потные и грубые, точно как Эммет после тренировки. После них начали выходить девушки. Я выпрямился, чтобы лучше разглядеть толпу. Стенли и ее гиены, как всегда, выглядящие шлюхами, вышли, хихикая и жуя жвачку. Конечно, я забеспокоился еще сильнее. Наконец, последней показалась Белла. И ее чертов капюшон был надет, а голова опущена. Все еще, блять, скрывается. Брендон уже сидела в своей машине, поджидая Беллу, чтобы отвезти ее домой. И, когда Белла повернулась, чтобы открыть дверь, она достаточно высоко подняла голову, чтобы мне удалось бросить взгляд на ее лицо.
Ее глаза были покрасневшими и набухшими, и я достаточно хорошо знал свою девочку, чтобы понять, что она плакала. Она залезла в «порше» Брендон и тихо прикрыла дверь. Не злым или гневным хлопком, а тихим, робким щелчком. Мой желудок сжался еще сильнее, пока я смотрел, как она уезжает.
Я отвез Джаса домой, пребывая в чертовски плохом настроении. Джас ничего не сказал. Он достаточно хорошо понимал мое настроение, чтобы разбираться, когда я хочу поговорить, а когда нет. Он вылез и быстро махнул рукой, пока я разворачивался. И ехал домой быстрее обычного. Хотя это идиотизм. Часы все равно не покажут десять быстрее.
Я ждал в своей комнате. Ходя по ней и проводя пальцами по волосам, просто дожидаясь, пока наступит десять вечера. Я немного порисовал, даже немного почитал книгу Беллы. Когда Карлайл пришел домой, я спустился и поговорил с ним, просто чтобы занять время. Он не рассказал ничего интересного. Но собирался на выходные на еще одну медицинскую конференцию, и я был точно уверен, блять, что это означает еще одну вечеринку дома, но промолчал. Потому что, если честно, я не возражал бы провести вечер таким образом.
Когда почти наступило десять вечера, я открыл балконную дверь и вышел на холод. Я видел, как Белла ходит по дому Брендон, как она выходит из двери кухни с рюкзаком на спине, как всегда. Я видел, как она пересекает двор, медленно, словно подчиняясь неизбежному. И на ее голове все еще был капюшон. Я перегнулся через перила, опираясь на локти, наблюдая, как она профессионально забирается по решетке.
Когда Белла добралась до перил, я подошел помочь ей, но она так хорошо это делала, что прыгнула на балкон еще до того, как у меня появился шанс. И, как только ее ногои прочно встали на балкон, я протянул руку и сорвал с ее головы чертов капюшон. Никакого скрывания. Она не смотрела в мои глаза, просто вошла в мою комнату и начала распаковывать рюкзак, как и прошлой ночью.
Я стоял, прислоняясь к балконной двери, предварительно закрыв ее, и скрестил руки на груди. Я не так уж хотел есть. Даже еду моей девочки.
- Я хочу печенье, - просто сказал я. Это точно скажет мне, что чувствует Белла.
Она остановилась, но достала из сумки пакет с печеньем и поставила его на кровать рядом с едой.
А потом прошла к дивану и плюхнулась на него, выглядя точно как маленькая девочка, которую наказал папа. Я стоял, терпеливо ожидая. Но она просто села на диван и обняла руками, скрывающимися в рукавах, колени. Я кашлянул. Громко. Пошло все нахрен.
Она закрыла глаза и медленно покачала головой.
- Ты не собираешься просто оставить это в стороне? – прошептала она.
Я фыркнул.
- Именно так, блять. Я не собираюсь просто так оставить это в стороне. Говори, - приказал я, не двигаясь с места и все еще держа руки скрещенными на груди.
Белла глубоко вздохнула.
- Ты ешь. Я говорю, - прошептала она и наклонилась развязать кроссовки. Чтобы она смогла свернуться на моем диване.
На самом деле еда – это последнее, что меня сейчас интересовало, но я подчинился. Сел в центре кровати и посмотрел на этикетку на пакете с печеньем, прежде чем делать все остальное. «Помадка «Все ты». Это, блять, никак не помогло мне. Я поставил пакет на тумбочку и взял контейнер с энчилада. Поднял вилку, которую она принесла мне, отломил кусочек и съел.
Она смотрела, как я ем. Как всегда. В ее усталых глазах читалась грусть, причину которой я не мог понять.
Я поднял бровь.
- Только не подумай, что я не гребано рад этому, но пожалуйста, скажи мне, какого хрена ты ударила Стенли? – спросил я, отламывая еще один кусочек лепешки, но продолжая смотреть на нее.
Она скривилась и теснее обняла колени, глядя на мой ковер.
- Она сидела передо мной на трибунах в пятницу, - начала она и замолчала, сведя брови вместе и тряхнув головой. – Она и Саманта говорили о… - Она опять замолчала и скривилась. – О… всех парнях, с которыми спали.
Мне захотелось пошутить и сказать что-то вроде: «Вау, готов поклясться, что это был чертовски длинный разговор… буквально». Но я не мог, потому что происходило что-то очень несмешное.
- И я устала блокировать их, потому что на самом деле не хотела их слушать, но потом… - Она опять замолчала и вздохнула. – Потом Джессика назвала твое имя, - тихо произнесла она.
Я замер, не дожевав. Я не говорил Белле о Стенли. Ну, не полностью. И теперь она знала.
Она осторожно посмотрела на меня. Уверен, что я выглядел остолбенелым.
- И тогда… я так устала блокировать их, потому что так не хотела слышать то, что они говорили про тебя, - прошептала она.
Я тяжело сглотнул комок, который застыл у меня во рту.
- И что они говорили про меня? – осторожно спросил я, мысленно выстраивая в голове дальнейший ход беседы.
Она пожала плечами и опять начала теребить манжеты.
- Джессика рассказывала Саманте… детали, - прохрипела она.
Мое сердце упало. Потому что единственная деталь, о которой любила рассказывать Джессика и которую наверняка услышала Белла, потому что начала меня защищать – это мои шрамы. Белла опять смотрела на ковер, теребя манжеты.
- Они говорили о… - я замолчал и закрыл глаза, - о моих шрамах, - проговорил я сквозь стиснутые зубы.
Белла резко подняла голову и странно посмотрела на меня.
- Каких шрамах? – непонимающе спросила она.
Мать вашу.
Я простонал и бросил вилку в контейнер с энчилада.
- Я так понимаю, что нет. – Я закрыл контейнер и отставил его в сторону. Мой аппетит пропал.
Она нахмурилась.
- Нет, об этом я ничего не слышала. У тебя есть шрамы? – тихо спросила она. Потом явно поняла, о чем идет речь, потому что помрачнела.
– От огня? – прошептала она. Я скривился и кивнул. Мне никогда не надо было снимать футболку перед этой гребаной шлюхой.
- Прости, я не знала, - нахмурилась она. Мне хотелось отругать ее за то, что Белла опять извиняется, но она еще не дала ответ на более важный вопрос.
- И… - Я попытался вернуть нас на путь, с которого я случайно свернул, перейдя к более личным вещам. – Если это не о шрамах, тогда почему ты ударила ее? – спросил я, доставая из-под кровати альбом.
Она опять скривилась и крепче обняла колени.
- Джессика была очень… подробна. В описаниях, - прошептала она. Потом добавила. – Твоих описаниях. И том, что ты… - она прервалась, отчаянно тряхнув головой.
Но я ее понял. И не хотел бы, чтобы кто-то рассказывал такие вещи о Белле при мне.
Я вздохнул и смягчился.
- Тебе не понравилось, что они говорили такое обо мне? – Это было больше утверждение, чем вопрос.
Она прикусила губу, обняла колени и сжала ткань джинсов. Потом кивнула.
- Да. Мне не понравилось, что они говорили такое о тебе, - решительно подтвердила она, опять кивнув.
Я понимающе улыбнулся. Это не так плохо. И представлял себе, что бы я сделал с парнем, рассказывающим подобные детали о Белле. Наверно, я придушил бы ублюдка. И даже получил от этого удовольствие. А удар баскетбольным мячом – это не так много. Что подводило меня к следующей теме…
Я начал новый рисунок, просто чтобы занять себя, если Джессика на самом деле достала мою девочку.
- И что эта шлюха сделала тебе сегодня в спортзале? – спросил я, двигая карандашом по листу.
Я почти услышал, как Белла скривилась.
- О чем ты? – дрожащим голосом спросила она.
Черт… вот оно.
Я вздохнул, слегка раздражаясь тем, что она так чертовски уклончива.
- Прекрати нести эту чушь, Белла. Я видел, как ты выходила из спортзала. И ты плакала. Что они, черт возьми, сказали тебе? – Я поднял голову от рисунка и она выглядела чертовски грустной. И я понимал, до глубины души, что это, блять, из-за Стенли. И сильнее сжал карандаш, ожидая ее ответа.
- Они не сказали ничего, что не было бы правдой, Эдвард, - улыбнулась она. Но это не было улыбкой. Она была полна горечи и боли, и мне очень захотелось поймать Стенли и придушить и ее. Я еще сильнее сжал карандаш.
- Почему бы тебе просто, блять, не передать мне то, что они сказали, и дать мне возможность решить самому? – выпалил я.
Белла сжала зубы и стиснула кулачки в тугие крохотные комочки, лежащие на ее коленях, так туго, что костяшки побелели. И мое сердце почти разорвалось, когда я заглянул в ее глаза, заполненные горечью и разочарованием.
- Они сказали, что я ненормальная. И что я разозлилась на Джессику, потому что ханжа. И сказали, что я ханжа, потому что никто в мире, блять, не дотронется до меня, - гневно выплюнула она… и горько.
Я побледнел. Я побледнел и, блять, передернулся от ее голоса. Потому что за все ночи, что я проводил, разговаривая с Беллой о самых ужасных и отвратительных событиях в нашей жизни, я никогда не слышал, чтобы она настолько вышла из себя. И я никогда не слышал, чтобы она ругалась.
Я сидел на кровати, расширенными глазами глядя на мою девочку.
- Это херня, - выдохнул я. Я злился на них за то, что они сказали такое Белле. Но я все еще не отошел от такого полного и неожиданного изменения поведения Беллы, что не смог добавить в голос необходимую ярость.
Она громко и без юмора рассмеялась и горько улыбнулась.
- Да, Эдвард? – прохрипела она, явно скрывая слезы. – Это херня? Не думаю. Я думаю, что мне всегда придется жить с этим. – По ее щеке скатилась слеза, и ее глаза вспыхнули от ярости, на которую, я не думал, что Белла способна. Она гневно смахнула слезу со щеки.
- Я никогда не смогу коснуться мужчины. У меня никогда не будет первого поцелуя, я никогда не выйду замуж, и я всегда буду ненавидеть таких сучек, как Джессика гребаная Стенли, которая может все это и которая все это получит, - выплюнула Белла и все-таки всхлипнула.
И я, блять, сорвался. Я не мог больше слышать горечь в голосе Беллы. Я не мог видеть, как она плачет из-за того, что сказала ей долбаная сука. Я отбросил альбом и спрыгнул с кровати, метнувшись через комнату к моей девочке, которая сидела на диване, в позе эмбриона, и рыдала в свои колени. Я наклонился, взял ее за плечи и развернул, приподнимая, пока она не встала, и тогда прижал ее к себе. Прижал так тесно, что мог почти полностью, блять, задушить ее. Она рыдала так сильно и громко, что едва держалась на ногах, но я держал ее так сильно, что не давал ей упасть. Она сжала кулачками мою рубашку, зарыла лицо мне в грудь и намочила ткань своими слезами. И мне было не плевать на нее. Мне хотелось, чтобы она избавилась от горечи и разочарования. Я не мог допустить, чтобы это отравляло ей жизнь.
Я повернул нас и медленно сел на диван, опуская ее маленькое тело на свои колени. Она все еще рыдала так тяжело, что ее тело сотрясалось. Я медленно покачивал ее, поглаживал волосы и растирал спину, точно как тогда, в школе, пару недель назад. Тогда она пыталась быть храброй и встать лицом к лицу с монстром, который создал ее горечь. Монстр, который всегда, блять, побеждал ее. И это был единственный монстр во всей этой гребаной ситуации, с которым я не мог покончить физически.
Я сидел на кожаном диване, покачивая ее, кажется, часы. Просто позволяя ей выплакаться. В конце концов, рыдания превратились во всхлипы. А потом в шмыгание носом. А потом она успокоилась. И, наконец, перестала плакать. Выплакав свою горечь и злость на мою рубашку.
Она не отрывалась от меня, пока слезы не прекратились, и Белла не успокоилась. Она раскрыла глаза и просто уставилась в пространство, прижавшись щекой к моей груди. Она не выглядела усталой или разозлившейся. Она просто выглядела гребано оцепенелой.
- Белла? – прошептал я, все еще продолжая поглаживать ее спину и волосы, но откинув голову на спинку дивана, чтобы видеть ее лицо.
- Ммм? – промычала она, не двигаясь.
- Думаю, что ты должна знать… у тебя грязный ротик, - сказал я, стараясь заставить ее улыбнуться. Хотя бы чуть-чуть.
И это сработало. Один уголок ее рта дернулся, и медленно превратился в небольшую улыбку. Потом, через секунду, это превратилось в смешок. И я возблагодарил гребаного бога, который где-то там присматривает за мной, что я все еще могу развеселить мою девочку, и мне не нужно надевать ради этого штаны со Скуби-Ду.
- Я училась у лучших, - ухмыльнулась она, пожимая плечами в моих объятиях. Тогда засмеялся я. Потому что у меня был чертовски грязный рот.
Глубоко вздохнув, Белла неохотно слезла с моих коленей, слегка улыбнулась и молча пошла в ванную, прихватив с собой сумку, чтобы переодеться в пижаму.
Моя рубашка, блять, промокла. Абсолютно. Но мне было плевать на это. Оно того стоило. Когда через десять минут Белла вышла из ванной в пижаме, она не краснела. Что-то сказало мне, что я видел больше, чем просто ее руки. Она показала мне ту часть, которую раньше скрывала. И я тоже переоделся для сна. Я почти уже надел штаны со Скуби-Ду, только ради того, чтобы опять услышать ее смех. Но решил, что шуточки по поводу «грязного рта» помогут мне поддержать ее хорошее настроение остаток вечера.
Когда я вышел из ванной в пижаме, Белла опять сидела на диване, что было странно – обычно она ждала меня на кровати. Я изогнул брови, глядя на нее.
- Не обращай внимания, я просто хочу немного посидеть, - прошептала она, умоляюще глядя на меня своими покрасневшими глазами. Я кивнул. Но не хотел стоять. Прошел к кровати и вернулся к рисунку, который начал раньше. Но он был пропитан горечью Беллы, поэтому я вырвал страницу, скомкал ее, выбросил в мусорную корзину и начал новый рисунок.
Хотя, блять, меня поедало изнутри то, что Белла может думать о себе такое.
- Ты на самом деле думаешь то, о чем говорила? – тихо спросил я, не отрывая взгляда от рисунка.
Я слышал, как Белла шмыгнула носом.
- Неспособна на все это? – спокойно уточнила она, словно бы, блять, уже смирилась во всем этим.
Я кивнул и нахмурился, концентрируясь.
- Да. Ты даже не надеешься на то, что тебе станет лучше? Что твои проблемы просто исчезнут нахрен? – недоверчиво спросил я, заштриховывая бумагу карандашом.
Она опять шмыгнула.
- Нет. У меня никогда не будет первого поцелуя, и ты будешь единственным мужчиной, которого я могу коснуться. – Я почти слышал, как она пожала плечами, словно не придавая этому большого значения.
Я фыркнул. Мне хотелось опять рассмешить ее. Мне хотелось слышать ее смех, а не горечь, и определенно не смирение. Я рассмеялся сам, продолжая штриховать бумагу.
- Похоже, ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя, - ухмыльнулся я.
Я ждал, что она хмыкнет, или рассмеется, или ухмыльнется, или, может быть, треснет меня по затылку за то, что предложил такую нелепость, но меня встретила полная и абсолютная, мать ее, тишина. Карандаш в моих руках замер, оставляя рисунок заштрихованным только наполовину, и ухмылка сползла с моего лица.
Я медленно поднял голову и посмотрел на Беллу. И она не отрывала взгляда от книги. И, блять, покраснела.
Мать вашу.
Она на самом деле хотела этого. Она хотела, чтобы я поцеловал ее. Но я просто не мог это сделать. Не с Беллой. Нет, только если она сама попросит об этом.
Она посмотрела на меня. И я был чертовски уверен, что ошарашенно пялился на нее. Тогда она покраснела еще сильнее и быстро отвела взгляд.
И воздух покинул мои легкие.
- Белла, - осторожно начал я. – Если ты на самом деле хочешь этого, то попроси. Не надо всякой хрени, - тупо попросил я. Я не мог принять сам, что она хочет чего-то такого, и потом просто, блять, сделать это. Тогда я точно буду гребаным манипулятором.
Она так и держала опущенным пылающее лицо, иногда шмыгая носом.
- И ты скажешь «да»? – прошептала она.
Вот тогда я начал думать, блять, на самом деле. Это будет чертовски неловко. И это может стоить нам всего распорядка. Это все слишком рискованно, блять. Но, с другой стороны, Белле может быть нужно это на самом деле. Это то, что может помочь ей избавиться от этой ненавистной мне горечи.
Я сделал глубокий вдох. Она так и не отрывала взгляда от ковра.
- Это не будет чертовски странно? - спросил я, желая получить немного уверенности в том, что наш распорядок не уйдет.
Она медленно покачала головой, не поднимая ее.
- Не для меня, - тихо прошептала она, перелистывая страницы книги.
Я медленно закрыл альбом на моих коленях и отложил карандаш, не сводя с нее взгляда. Может быть, для нее это и не чертовски странно, но я не мог допустить, чтобы оно стало таковым для меня.
- Ладно, - в конце концов, сказал я. Ее голова дернулась, и глаза чуть расширились. И, если раньше я думал, что сильнее покраснеть нельзя, то ошибался. Я сдержал смешок.
- Иди сюда, - сказал я, похлопывая по кровати передо мной. Она секунду испуганно смотрела туда, но, в конце концов, захлопнула книгу и положила ее на диван рядом с собой. Медленно она поднялась с дивана и побрела к кровати.
Дойдя до нее, она положила ладони на матрас и залезла на нее, пристраиваясь на местечко передо мной. И скептически смотрела на меня, зеркально отображая мою позу – садясь в позу лотоса со скрещенными ногами, так близко, что наши колени почти коснулись друг друга. Я опять чертовски хотел усмехнуться. Она так сильно напоминала маленькую девочку, которая чему-то учится, расширив глаза и гребано нервничая. Но я не мог смеяться над своей девочкой. Для нее это было чем-то новым. А поцелуй для нее – это, возможно, чертовски стыдно.
Я приблизился к ней так, что ее колени легли на мои, и сделал глубокий вдох. Ее лицо багровело, она нервничала, но я видел вспышку возбуждения в ее глазах. Это только сделало ее более привлекательной. Мне вновь пришлось бороться со смехом.
- Закрой глаза, - нежно приказал я. Когда она позволила им закрыться, добавил: - И расслабься. – Она слегка расслабилась. Я наклонился к ней и положил обе руки на ее бедра, лежащие на матрасе, чтобы мог придвинуться ближе. Она все еще слишком напрягалась, но я больше ничего не мог с этим сделать. Я наклонился так, что мой нос почти коснулся ее, и чувствовал на лице ее дыхание.
Легко, чтобы проверить ее, я наклонил голову и коснулся ее губ. Она полностью застыла. Я закатил глаза и, подняв руку, обнял ее лицо, поглаживая щеку большим пальцем. Это было уловкой. Она, наконец, расслабилась и чуть приоткрыла губы.
Я попробовал опять, наклоняя голову набок и касаясь ее губ. На этот раз она ответила. Она слегка выпятила губы ко мне. Я нежно захватил ее верхнюю губку в свои, а она сделала то же самое с моей нижней. Это было мягко и тепло, точно так же, какой всегда была моя девочка. Я осторожно отстранился, но вернулся опять, чтобы поцеловать ее сильнее. Она, похоже, начинала понимать, что происходит, потому что с большей страстью захватила мою нижнюю губу. Я прижал ее лицо к себе сильнее, и зарылся рукой в ее волосы, ласково посасывая ее верхнюю губу, и потом опять отстранился. Мы еще пару раз повторили это, все еще мягко и нежно. Это все, чего я ждал. Но, в последний раз, я внезапно ощутил, как теплый язык Беллы коснулся моих губ.
Я сомневался, должен ли я ответить. Но потом напомнил себе, что это Белла, и, если она хочет полный поцелуй, черт с ним… Я так и сделаю. Так что я встретился своим языком с ее. И, когда они коснулись друг друга, Белла еще больше приоткрыла губы и втянула мой язык в свой рот. Он был таким мягким и теплым, что стало невозможно сложно продолжать держать выключатель выключенным. Потом я ощутил, как ее маленькая нежная ручка скользнула по моей руке и обвилась вокруг моей шеи, и потом она нажала мне на затылок, придвигая ближе мою голову. И потом профессионально поцеловала меня. Вжимая свой маленький язычок в мой, вначале нежно, потом сильнее, и потом она ворвалась в мой рот. И наше дыхание, блять, участилось, и я даже не мог прижать ее ближе, потому что ее маленький кулачок прижимал ее тело к моему, и выключатель поднялся, блять. И, прежде чем я смог остановить это, мое тело ответило на поцелуй. Я поднял вторую руку и придвинул ее ближе. И чувствовал ее теплое тело, почти усадив на свои колени. Я громко простонал в ее рот и застыл.
Руками я осторожно расцепил ее объятия и, задыхаясь, отодвинулся на свое место. И был чертовски благодарен тому, что мой альбом все еще лежит на коленях. Белла некоторое время не двигалась и не открывала глаз. Просто сидела, положив руки на колени, восстанавливая дыхание и облизывая с губ мой вкус.
Наконец, успокоившись и открыв глаза, она улыбнулась. Широко и чертовски радостно. Я закатил глаза и улыбнулся в ответ. Она выглядела так, словно кто-то рассказал ей, что Санта существует, и засмеялась, увидев мои закаченные глаза. Но мне было наплевать.
Она ничего не сказала, или не чувствовала себя неловко, просто залезла под одеяло со своей стороны кровати. Готовая лечь спать. Моя… ситуация… почти исчезла, так что я убрал альбом и лег под одеяло рядом с ней. Выключил лампу и обнял свою девочку, зарываясь лицом в ее волосы, показывая, что кто-то может касаться ее. И я почти слышал, как она улыбнулась, когда начала напевать колыбельную. И больше не было никакой ярости, никакой грусти и никакой горечи.
Глава 13. «Черные кожаные «Дамские пальчики»
BPOV
Эдвард поцеловал меня. И не просто чмокнул в губы. По-настоящему, с языком, учащенным дыханием и стоном в конце. И, хотя мне не с чем было сравнивать, я согласилась с Джессикой. Он фантастически, офигительно целуется.
Я понимала, что это поцелуй из жалости. И я бы солгала более, чем немного, если бы сказала, что не подталкивала его к этому. Может быть, это и неправильно, но я абсолютно не сожалею. Когда Эдвард согласился, у меня наступил шок. А на его лице читалась решительность. Он собирался дать мне то, что, возможно, больше никто не мог. И это самое милое, что он сделал.
Я нервничала, забираясь на постель и устраиваясь перед ним. И я думала, а что, если мне станет плохо, и не хотела унижения, если Эдвард решит, что я плохо целуюсь. Но, как только он коснулся меня, я полностью расслабилась, и все чувствовалось таким натуральным. Просто инстинкт и его электричество. Легкие поцелуи были замечательны, но я не могла справиться с собой, потому что хотела большего. Я сломала правило «бери все, что можешь получить». А он даже не заметил. И его язык на мне был потрясающим. Я ощутила дрожь в таких частях своего тела, о существовании которых и не подозревала. И хотела, чтобы он чувствовал то же, что и я, хотя бы только на этот момент. И я опять нарушила свое правило, прижавшись к нему телом. И я ощутила это – возбуждение и короткую вспышку похоти в его поцелуе. И потом я услышала это. Этот стон, который на долгие годы сохранится в глубине моей памяти.
И не имеет значения, что он отстранился до того, как мог ощутить большее. Это дало мне надежду. Надежду, что, может быть, однажды Эдвард сможет почувствовать ко мне что-то, длящееся дольше нескольких секунд. Я ложилась спать с широченной улыбкой на лице, и даже не пыталась скрыть ее от Эдварда. Потому что не могла. Я показывала ему каждую свою часть, которой понравился его поцелуй. И, когда он, наконец, лег под одеяло и прижался ко мне, вся похоть ушла, но моя улыбка никуда не делась.
-----------
Я даже не возненавидела будильник, когда он прозвенел утром, но, как обычно, прижалась к Эдварду, потому что все еще чувствовала усталость и не хотела вылезать из его объятий. Но он со стоном, который был очень не похож на вчерашний, при поцелуе, отодвинулся. Однако я все еще помнила тот стон и инстинктивно облизнула губы.
Я провела утренние процедуры так нормально, как могла. Мне не хотелось усложнять все для Эдварда, как-то изменяя порядок действий. Но, как только я закрыла дверь ванной, так мое лицо опять расплылось в широкой улыбке, пока я переодевалась.
Собрав вещи, я почувствовала, что нужно оставить пакет с печеньем, и тут поняла, что уже вчера отдала его. Помадка «Все ты». Хотя это не полностью означало мой день. На самом деле мне хотелось написать «Печенье «Я ненавижу Джессику Стенли и всех ее подружек-шлюх, из-за которых я так дерьмово себя чувствовала в задрипанной раздевалке спортзала», но что-то подсказало мне, что этикетка недостаточно большая для этого. И я была счастлива, что не позволила ей вчера увидеть меня плачущей. Я подождала, пока она закончить орать, и вышла из раздевалки прежде, чем слезы потекли по моим щекам. Джессика Стенли не получит удовлетворения, увидев их.
Эдвард все так же лежал на кровати с закрытыми глазами, лениво проводя пальцами по волосам, как и делал каждое утро, пока я надевала капюшон и закидывала рюкзак на спину. Я повернулась к нему спиной, подходя к двери, молча, как мы обычно поступали, когда его голос остановил меня.
- Эй! – позвал он хриплым утренним голосом, который я едва разобрала. Я повернула голову. Он опирался на локоть, второй рукой все так же проводя по волосам.
И суженными сонными зелеными глазами смотрел на меня.
- Не позволяй этой суке доставать тебя, Белла, - твердо сказал он. Я кивнула в ответ и улыбнулась. Мне плевать, что она или ее подружки думают обо мне. И тогда его лицо искривилось в усмешке.
- Плюс, - добавил он. – Стенли далеко до тебя в умении целоваться. – И потом он хлопнулся на спину и скатился с кровати.
И этим утром я просто летела по двору, добираясь домой.
---------------
Ничто не могло испортить мое настроение. Даже Элис и ее бухтение по поводу вечеринки у Калленов в эти выходные. Фактически это даже еще больше улучшило мое настроение. Потому что я собиралась попросить Эдварда проследить, чтобы Джаспер пришел на нее, и прослежу сама, чтобы Элис надела зеленое. И всю дорогу до школы я пыталась спрятать свою улыбку, думая про это.
Хотя их танцы друг вокруг друга на самом деле были глупыми и отвратительными. Конечно, это лицемерие, учитывая, как я ради Эдварда встаю с ног на голову, точно как Элис, только не говорю ему об этом. Хотя, может быть, по совершенно другой причине.
Элис всегда ждала действий Джаспера. Просто сидела и ждала, пока он подаст какой-нибудь сигнал, что замечает ее. Они были полными противоположностями друг другу в их компании… если Эдварда и Джаспера вообще можно назвать «компанией». Наши ситуации были так похожи, и в то же время так различались. По крайней мере, Элис и Джаспера не сдерживало ничего, кроме них самих. Там не было безответ
