Глава вторая арест преступников

Сперва я решил, что этот шум мне снится, потом — что это ветер так свистит и грохот ко­лес отдается эхом. Но затем я понял, что этот шум все-таки доносится из соседнего купе.

Ты уверен, что слежки не было? — спро­сил мужской голос.

Совершенно! — ответил голос помягче и побархатистей. — Я ж два поезда сменил, пре­жде чем перехватить наш. Так что не волнуй­ся. Такие петли заложил, что никакие гончие не достанут.

Твоими бы устами... — проворчал пер­вый голос. — Ладно, показывай, дай полюбоваться.

Вот это да! У меня дыхание перехватило.

Я осторожно глянул вниз. Мама спала. Это хорошо, что на нижней койке была мама.

Отец, с его чутким слухом, мог бы проснуть­ся и тоже услышать голоса. А мне хотелось, чтобы пока что, хоть какое-то время, я один был владельцем потрясающей тайны. В том, что это — тайна и что она — потрясающая, я
не сомневался.

Думая об этом, я продолжал прислуши­ваться.

Что-то звякнуло — будто замки «диплома­та» открылись, потом послышались шелест и шорох.

А видик у нее не очень! — хмыкнул пер­вый голос. — И из-за этой загогулинки такой шорох?

Не просто загогулинка, — ответил вто­рой. — Говорят, двенадцатого века. И что по­ценнее она вот этого. Всего вместе.

Вот этого? — обладатель первого голо­са присвистнул. — В этом-то я разбираюсь! И это... — он примолк. Видно, внимательно что-то изучал. — Это я даже не знаю, на сколь­ко потянет...

Так вот представь себе, что все это — лишь довесок к загогулинке, — сказал второй голос.

Придется поверить, — проворчал пер­вый. — Ладно, раз нам именно за это деньги платят, то так тому и быть. Значит, так. Нам надо еще до Москвы расстаться. Дело такое, что на всех направлениях могут землю рыть. А ты, как я понимаю, наследить все-таки ус­пел.

Это пусть тебя не волнует! — усмехнул­ся второй. — У меня-то билет не в это купе, а через вагон. Товар у тебя, я к себе сейчас удалюсь. Если меня и засекут — то я чист. А про тебя никто не знает. Если, сходя с поез­да, увидишь, что меня ждут или что я иду в сопровождении кого-то, — встречаемся по­том не по первому, а по второму варианту. Я-то отбрехаюсь, ведь при мне ничего не най­дут.

Угу... — проворчал первый. Видно, он что-то обдумывал. — Да, нормально... Ладно, давай за удачу — и разбежимся.

Давай! — согласился второй. — А у тебя, я гляжу, губа не дура, — добавил он после па­узы. — Отменный коньячок взял!

Еще бы! — отозвался первый.

Больше я утерпеть не мог. Услышав, что один из преступников — что я слышал именно преступников и что они украли нечто очень ценное, было совершенно ясно! — собирается удалиться в свое купе, я понял, что должен хо­тя бы мельком его увидеть. Я тихо спустился с полки, нащупал тапочки и так же тихо вы­скользнул в коридор, не забыв прихватить по­лотенце: мол, в туалет иду.

В коридоре никого не было: естественно, почти три часа ночи. И, разумеется, преступ­ники никак не предполагали, что кто-то мо­жет услышать их разговор. Но все равно, гово­рили они достаточно тихо, и если б не мой ост­рый слух и не хлипкие стенки, то и я бы не ра­зобрал, о чем идет речь.

Теперь надо было решить, в какой конец ва­гона двигаться, к какому туалету. Второй го­лос сказал «через вагон» — но в какую сторо­ну? Я могу пройти к туалету со стороны купе проводников — и увидеть только его спину, что будет очень обидно. Но точно так же я мо­гу увидеть только его спину, отойдя к туалету со стороны курилки.

В конце концов я решил пройти к туалету со стороны курилки. Из простого расчета ве­роятностей: наш вагон был пятым, а всего в поезде было пятнадцать или семнадцать ва­гонов (я точно не запомнил). То есть впереди (а купе проводников было по ходу поезда) было только четыре вагона, а позади — не меньше одиннадцати. Выходит, вероят­ность, что обладатель второго голоса пойдет назад, а не вперед, была, считай, в три раза больше.

Вот я и прошел назад и встал у самой двери туалета, где стенка коридора образует угол, и из-за этого угла можно наблюдать за всем ко­ридором так, что тебя самого не заметно. Приоткрыв дверь туалета, я стал ждать. Я решил, что, как только таинственный собеседник пас­сажира соседнего купе выйдет и пойдет по ко­ридору, я громко хлопну дверью туалета — будто как раз вышел — и, зевая, пойду ему на­встречу.

А если мне не повезет и он все-таки пойдет в другую сторону — что ж, я хотя бы постара­юсь запомнить его сложение, особенности по­ходки. И потом постараюсь опознать его среди пассажиров, выходящих в Москве.

Итак, я стоял и ждал.

В подобных случаях пишут, что «мое ожи­дание было вознаграждено». Но я бы не риск­нул использовать эту фразу. Да, в конце кон­цов таинственный собеседник таинственного владельца купе вышел, но пошел он в другую от меня сторону. Так что в полной мере мое ожидание вознаграждено не было.

Я постарался хотя бы запомнить, как он вы­глядит со спины. В сером костюме, несет пере­кинутое через руку пальто, в той же руке у не­го небольшой чемоданчик-«дипломат»... Среднего роста, плотный — даже, пожалуй, толстоватый — покатые плечи, на затылке лысина намечается, идет чуть перевалива­ясь... И забрезжили у меня смутные воспоми­нания, особенно когда я его походку увидел... Где-то, показалось мне, я встречал этого чело­века — но когда и где?

А может, он садился на поезд вместе с нами, и я краем глаза заметил его на перроне?

Да, вероятней всего.

Но если я и на перроне почему-то его отме­тил — значит, есть в нем что-то особенное, и в Москве я его тоже узнаю.

И потом, владельца соседнего купе я обяза­тельно увижу — ведь выходить он будет вме­сте с нами, никуда не денется. Вот и еще одна зацепка.

Признаться, я не знал, зачем мне все это нужно... То есть, понятно, для того, чтобы разоблачить преступников. Но как я сумею их разоблачить, как сумею догадаться, что они натворили, если буду знать их внешность, и ничего больше?

И тут меня осенило! Ведь в билетах всегда пробивают имя, фамилию и номер паспорта пассажира, а билеты сдаются проводнику! Если я сумею завязать разговор с проводни­ком и заглянуть в его кожаную книжицу, то я смогу узнать о нашем соседе практически все!

Да, но как это сделать?..

Торчать в коридоре больше не имело смыс­ла, и я вернулся в купе, продолжая думать. Признаться, у меня глаза совсем уже слипа­лись.

Я еле забрался на полку. Но и засыпая, я продолжал размышлять. И одна интересная мысль пришла мне в голову! Я заснул, думая о том, что, кажется, знаю подход к провод­нику!..

Когда я проснулся, было еще совсем темно. Но при этом возникало четкое ощущение, что наступило утро. Я включил ночник, поглядел на часы. Полседьмого утра.

Отец — разбуженный, видимо, включен­ным мной светом — заворочался и приподнял голову. А я свесил с верхней койки свою.

—'Доброе утро, — сказал я.

— Доброе утро, — ответил отец. — Что это ты проснулся? Сколько времени?

Разговаривали мы шепотом, чтобы пока ма­му и Ваньку не разбудить.

Полседьмого.

Что ж, скоро приедем, — зевнул отец. — Пора потихоньку вставать.

Так, может, я пока схожу к проводнице? Чай закажу?

Сходи, — согласился отец. — Только ти­хо. Пусть мама и Ванька еще немного поспят.

Я тихо спустился вниз, вышел из купе и прикрыл за собой дверь. Перед тем как отпра­виться к проводнице, я оглянулся на соседнее купе.

К моему удивлению, дверь купе была при­открыта.

Я сделал два шага назад и осторожно загля­нул.

В купе было пусто. Ничего и никого. И да­же постель уже собрана... Что в купе ехал все­го один человек, было понятно сразу: три ма­траца так и оставались скатанными в рулоны, как их скатывают проводники, и только один, на левой нижней полке, был развернут, и на нем лежала подушка... Если бы преступ­ник ехал в купе не один, он бы не сумел так свободно и спокойно общаться со своим со­общником...

Но к чему сейчас все эти выкладки! Ведь преступника я упустил — он сошел на какой-то из предыдущих остановок!.. Я готов был локти себе кусать! Как же я так глупо лопух­нулся? Но я ведь слышал их разговор про то, что обоим сходить в Москве... Или это я так решил — а на самом деле они вовсе не Моск­ву имели в виду?..

И тут меня осенило! Часто бывает, что пас­сажиры отказываются от билетов — если би­леты не нужны им в оправдание командиро­вочных расходов или для чего-то подобного — и билеты остаются у проводника! Этот тип, сходя посреди ночи, вполне мог оставить свой билет у проводницы, отмахнувшись, зачем он, мол, ему! Не очень большой шанс — но стоит проверить.

И я направился за чаем. Проводница уже встала и раскочегарила ти­тан, чтобы кипяток для чая был вовремя.

Доброе утро, — сказал я. — Будьте доб­ры, четыре чая в шестое купе.

Сейчас сделаю, — добродушно кивнула она. — Что-нибудь еще? — это она спросила, увидев, что я замешкался.

Да, — сказал я. — Мне... мне просто ин­тересно. Я обратил внимание, что человек, ко­торый ехал в соседнем с нашем, в седьмом ку­пе, ехал совсем один. Он что, все четыре места купил?,

Да, все четыре места, — она поглядела на меня с непонятной мне настороженностью. — А почему ты спрашиваешь?

Ну... Потому что откупать целое купе, под себя — это ж огромные деньги! Такое только самые крутые могут себе позволить! Вот я и подумал, что, наверно, это может быть какой-нибудь известный человек — мо­жет, например, я по телевизору мог его ви­деть...

Видеть ты его вряд ли мог, — усмехну­лась проводница. — А вот что скоро, очень ско­ро можешь увидеть — это вполне вероятно.

Да ну? — сказал я. — Откуда вы знаете? По какой программе?

В криминальной хронике, — и проводни­ца не смогла сдержать торжествующую улыб­ку, увидев, как у меня челюсть отвисла.

В... криминальной... хронике?.. — про­лепетал я.

Да, — проводница понизила голос до ше­пота. — Его сегодня арестовали.

Ой, расскажите! — взмолился я.

А что тут рассказывать? — усмехнулась она. — Незадолго до последней перед Моск­вой остановки объявилась у меня в купе опер­группа угрозыска. Все свои документы пока­зали, все как положено. И велели мне сидеть тихо, потому что они будут брать опасного преступника. Я только из своего купе смотре­ла, как они тихо вошли, отперев дверь специ­альным ключом, и, видно, покрутили его «без шума и пыли», что называется, потому что ни звука оттуда не доносилось. Задержа­лись они там совсем недолго — наверное, только для того, чтобы купе обыскать, не спрятал ли он где чего. Потом его вывели в наручниках, его вещи один из оперативников нес, высадили на той станции. Он шел тихо и спокойно, не пытался ни сопротивляться, ни кричать. А я выглянула в окно и увидела, что из соседнего вагона другая опергруппа выво­дит еще одного человека, тоже в наручниках. Это, выходит, их двое было, и они по разным вагонам ехали, для конспирации. Перед тем как поезд тронулся, я еще успела увидеть, что их обоих в милицейский микроавтобус сажают и увозят. Я сразу к Люське — мол, у тебя, оказывается, тоже пассажира арестовали, как зовут? И он что, тоже ехал в отдельном купе, как и мой? Нет, говорит она, с ним бы­ли и другие пассажиры, но оперативники это­го Бронькова, выволокли так быстро, что ос­тальные пассажиры даже не проснулись! Ну, точь-в-точь, говорю, как моего Мохнатова!..

Так фамилия этого типа Мохнатов? — спросил я.

Мохнатов, Мохнатов, — закивала про­водница. — Во всех четырех билетах фамилия Мохнатов стоит, и номер паспорта, так что не ошибешься.

А у вас его билеты остались? — спросил я.

Остались, — ответила она. — Оператив­ники ими не интересовались, забирать не ста­ли. А что?

Мне бы один билет — на память, — ска­зал я. — Ну, знаете, если это уголовное дело известным окажется, то я ребятам из класса доказать смогу, что в соседнем купе с преступ­ником ехал... и все такое. Может, расскажу им, что сам видел, как его арестовывали. До чего обидно такое упустить! — мне, и правда, волосы рвать хотелось от досады. — А я-то еще удивлялся, когда увидел пустое купе, по­чему он до Москвы сошел! Мне казалось, что человек, который целое купе покупает, толь­ко в Москву ехать может — в столицу, где са­мые крутые дела решаются! Выходит, он и в самом деле ехал в Москву — только не дали ему доехать... Но как же я мог такое проспать!

— Все проспали, — утешила меня провод­ница. — Я ж говорю, они так тихо и быстро сработали, что никто ничего не заметил. И я бы не заметила, если бы мне не по должности полагалось быть на ногах. Я потом только бе­лье этого Мохнатова собрала...

— Так можно мне один из его билетов? — спросил я.

— Можно, почему нельзя. Он их теперь на­верняка не востребует, а у меня еще три оста­нется, тоже на память... Ой, в поездах такого насмотришься!.. Ладно, ступай, а то сейчас все пассажиры подниматься начнут и у меня самая запарка пойдет. А чай я вам принесу, через минутку.

И я вернулся в купе, поосновательней спря­тав в карман драгоценный билет. Ванька и ма­ма уже проснулись и, вместе с отцом, раскла­дывали на столике наш завтрак.

Чай сейчас принесут, — сообщил я.

Это хорошо, — отозвался отец. — А чего ты так долго?

— С проводницей заболтался, — ответил я. — Оказывается, в нашем вагоне оперативники среди ночи арестовали преступника и увезли в наручниках. Мужика, который ехал в сосед­нем с нами купе. Вот в этом, — я указал в сто­рону седьмого купе.

— Да ну?! — подскочил мой братец. — Как это было?!

Я рассказал. Ванька слушал, затаив дыхание. Родители тоже слушали очень внимательно. Как раз когда я заканчивал рассказ, проводница постучала в дверь купе и вошла, неся подносик с четырьмя стаканами чая.

Вот, приятного аппетита, — сказала она.

Спасибо, — поблагодарил ее отец. — А в вагоне, оказывается, большие события проис­ходили, пока мы спали?

Происходили, — улыбнувшись, кивнула проводница. — Ваш пострел вам успел расска­зать?

— Ужас! — сказала мама. — Подумать только, что, может быть, мы ехали рядом с убийцей!

Да нет, на убийцу он не похож, — возра­зила проводница. — Я так поняла, что он, ско­рее, мошенник. Только очень крупный. Похо­же, за ним по всей России охота шла. Но это мне начальник поезда объяснил, когда я по­интересовалась, а он, похоже, и сам не очень точно знает. Оперативники и с ним были не очень разговорчивы.

В общем, сегодня надо смотреть выпуски криминальной хроники по всем каналам, — сказал я. — И «Криминал», и «Дежурную часть», и прочие. Если известного преступни­ка взяли, то об этом скажут. Кстати, его фами­лия — Мохнатов.

Будем иметь в виду, — сказал отец.

А проводница заторопилась к другим пасса­жирам: все уже вставали, потому что до Моск­вы оставалось меньше часа.

Мы спокойно позавтракали, вернули про­воднице стаканы, сдали белье, рассчитались за чай и, приготовившись к выходу, стали глазеть в окно. Намечался рассвет, и зимние сумерки были серыми-серыми, и в этих сумер­ках уже замелькали предместья.

— Через час у Женьки будем, — сказал отец. — Немного передохнем — и можно по городу пошляться.

Куда мы пойдем? — спросила мама.

А ты куда хочешь?

Я бы по Варварке прогулялась, а отту­да, через переулки, к Яузским воротам и к Николоямской. Говорят, там многое отрес­таврировали, перестроили, есть, на что по­глядеть.

Значит, так и поступим, — кивнул отец. — Давненько мы в тех местах не бывали.

А поезд уже замедлял ход. Мы оделись и, взяв наши сумки и рюкзаки, направились к выходу.

Уже было вполне светло, и день, похоже, на­мечался хороший.

Ехать нам было совсем недалеко, несколько остановок по кольцу. По заснеженному перро­ну мы направились в сторону метро... И тут мне сделалось как-то неприятно — знаете, наверное, это ощущение, когда чувствуешь ло­патками и затылком, что кто-то пялится тебе в спину.

Я быстро оглянулся — и прямо застыл на месте. Мимо нас промелькнула знакомая мне фигура — плотная, покатые плечи, походка чуть вперевалочку. Тот самый человек, кото­рый, судя по тому, что я знал, был арестован­ным Броньковым, сообщником Мохнатова!..

Или не тот же самый?.. Промелькнувший мимо был в плотном пальто того же темного цвета, как и у человека в коридоре. И «дипло­мат» был такой же. Но и темные плотные пальто, и «дипломаты» — все это довольно стандартно, миллионы людей так ходят. Если бы я мог разглядеть форму головы промельк­нувшего мимо и посмотреть, есть ли у него на­мечающаяся лысина, я бы мог сказать опреде­ленней. Но промелькнувший был в меховой шапке.

Но ведь пялился он на меня — именно он, а не кто-то другой!

С другой стороны, зачем ему на меня пя­литься? Ведь он меня не зналг и уж никак не мог засечь — на что угодно можно было поспо­рить, — что я следил за ним в коридоре поез­да. Он удалился, не оглядываясь.

Выходит, мне все это почудилось, решил я в конце концов. А взгляд... Что ж, кто угодно мог посмотреть нам вслед. Может, мой рюкзак ем-то привлек внимание. Едва войдем в мет­ро, подумал я, надо проверить, не расстегнут ли рюкзак и не потекла ли в нем одна из банок с домашними консервами, которые мы везли в подарок тете Жене и Егоровым.

И на том я забыл о мимолетной встрече на перроне.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ЗА НАМИ СЛЕДЯТ!

У тети Жени нас ждал прямо-таки празд­ничный завтрак: со свежеиспеченными пиро­гами, всякими закусками вроде рубленой се­ледки и перетертого с красным перцем творо­га и прочим. Нашлось за этим столом место и нашим дарам: тетя Женя и ее муж сразу же нарезали ломтиками один из кусков кабаньей ветчины и открыли банку нашей домашней овощной икры. За столом шли всякие разгово­ры, расспросы, кто как жил те месяцы, что мы не виделись, что у кого произошло. Хоть мы и перезваниваемся, и письмами обмениваемся, но ведь в письмах и по телефону никогда всего не расскажешь.

Потом взрослые задержались за столом, чтобы выпить кофе и еще поболтать, а мы с Вань­кой ушли в отведенную нам комнату, передох­нуть перед большой прогулкой по городу.

— Жаль, не повезло нам и мы не увидели, как арестовывают преступников! — сказал ой братец, едва мы остались одни. Видно мысль об этом глодала его с тех самых пор, как он услышал о ночном происшествии.

Ну, мне немного повезло... — протянул я.

Что ты имеешь в виду? — сразу напрягся мой братец.

Я ведь взрослым не все рассказал, понима­ешь? Так вот, слушай. Только не вздумай орать, по своей привычке, когда будешь меня о чем-нибудь спрашивать. А то еще услышат... А я хочу, чтобы это было нашей тайной, ладно?

Лады! — согласился Ванька.

И я стал рассказывать ему обо всем. И как проснулся от невнятного шума, и как мне уда­лось услышать кусочек разговора, и как по­том я пытался проследить за одним из пре­ступников.

— Получается, тот, кого я видел, был Броньков, потому что в купе рядом с нами ехал Мохнатов, — закончил я. — Ну, что ты об этом думаешь?

— Думаю? — Ванька почесал кончик носа. — Я думаю, они украли что-то очень ценное. И ста­ринное, кстати. Ведь говорили они о загогулинке двенадцатого века, которая на вид не ахти, но стоит колоссальных денег. Думаю, и все осталь­ное у них такое же древнее. Скорее всего, они ог­рабили какой-то крупный музей. Ограбили по заказу какого-то подпольного коллекционера, раз у них уже есть покупатель... Ну, получается, они заранее знали, кому нести украденное. Вот только интересно, что это за загогулинка? Я пожал плечами.

Что угодно может быть. Вспомни всех ар­хеологов, с которыми мы общались. Да хотя бы тех, которые этим летом приезжали. Как они радовались самым неожиданным и ник­чемным на вид вещам! Позеленевшая, изъе­денная временем монетка оказывается ред­чайшей, а так далеко на севере ее вообще ни­когда не находили. И получается, что она сто­ит колоссальных денег, которые за нее с удо­вольствием отдаст любой коллекционер. Или этот гребень — мол, такой узор на гребне ни­когда не встречался. А перстень с печаткой? Еще разговор был, что такой перстень может стоить подороже бриллиантового... Поэтому загогулинкой может быть любая бытовая ме­лочь, если это — раритет, существующий в на­ши дни в единственном экземпляре.

Это да, — кивнул Ванька. — Но все-таки интересно было бы знать поточнее.

Тогда нам надо более внимательно сле­дить за всеми выпусками криминальной хро­ники по всем программам, - - сказал я. — Если раскрыта крупная кража в крупном музее, то об этом обязательно расскажут.

— Факт! — живо согласился мой братец. — Но... — он озабоченно нахмурился. — Но как же мы сможем следить за программами, если мы будем гулять по городу?

— Преступников арестовали в ночь, журна­листы узнают об этом утром, а то и ближе к се­редине дня. Поэтому вся история попадет толь­ко в вечерние выпуски, — успокоил я его. — А гулять мы будем никак не дольше, чем до ше­сти вечера.

— Тоже факт, — согласился Ванька и с этим. — Значит, сейчас собираемся на прогул­ку, а уж вечером будем гоняться за крими­нальными новостями по всем программам.

И на том мы вместе с родителями минут че­рез сорок вышли в город. Проехали на метро, и прогулку начали с Красной площади. Прошли по Варварке, поглядели и палаты бояр Рома­новых и другие интересные здания, спусти­лись к Китай-городу, оттуда вышли к Солян­ке, прошли через Подкопаев переулок, где ма­ленькая, но очень красивая церковь Николая Чудотворца на Подкопае... Да если я стану рассказывать обо всем, что мы посмотрели, то это слишком много места займет!

Церковь Николая Подкопал, как ее иногда запросто называют, нам очень понравилась. — Очень славный храм, — сказал отец служительнице - - просвирне, по церковному. — И много сил понадобилось, чтобы его восста­новить?

— Ой, много, миленький! — вздохнула она. — Ведь до того, как храм приходу переда­ли, здесь химический завод был.

В таком красивом старом храме — и хи­мический завод?! — ахнула мама.

Он самый, — ответила просвирня. — Да еще по производству каких-то особо ядовитых веществ. Небольшой заводик, но вредный. Так что можете себе представить, что здесь творилось...

Она продолжала рассказывать, но я отвлек­ся. На секунду мне померещилось, что в две­рях храма мелькнул человек, очень похожий на Бронькова — с такой же грузной фигурой и с такой же немного смешной походкой!.. Я обернулся быстрее молнии. И сразу понял, что ошибся. Никакого Бронькова — в храм вхо­дил молодой человек.

Да и откуда было взяться Бронькову, если он арестован?

«Ну, ты совсем чудиком становишься, — сказал я себе. — Еще немного, и тебе вообще всякая чертовщина мерещиться начнет».

Молодой человек оглядел храм, потом встал неподалеку от нас, разглядывая прилавок с церковной литературой, иконками, свечками и прочим.

Закончив разговор с просвирней, мы вы­шли из церкви и отправились гулять дальше.

Удовольствие от нашей прогулки мы по­лучили огромное. А часа через три, проголо­давшись, мы решили зайти в ближайшее ка­фе.

Мы дали заказ официантке, и, в ожидании заказа, болтали о том, куда можно пойти и что нам больше всего понравилось в нынешней прогулке. Ванька лениво обозревал кафе, а по­том начал вертеться, и извертелся так, что отец сделал ему замечание:

— Иван Леонидович! Что с тобой? Сиди спо­койно.

Ванька успокоился, но ненадолго. Теперь он начал толкать меня ногой под столом и скашивать глаза: мол, погляди вон в ту сто­рону!

Я поглядел, но не увидел ничего особенно­го. В другом углу, довольно темном, сидел за столиком молодой человек и меланхолически обедал в одиночестве.

Ты чего? — спросил я Ваньку шепотом.

А ты погляди внимательнее! — тоже ше­потом ответил Ванька. — Ведь это тот самый парень, который толкался возле нас в Нико­лае Подкопае!

Может, и тот самый, а может, и нет, — ответил я. — Его отсюда трудно разглядеть. Я не уверен.

А я уверен! — сказал Ванька.

Ну и что с того, если даже и он? — сказал я. — Осматривая Москву, люди гуляют по приблизительно одинаковым интересным маршрутам.

А вот и нет! — зашипел мой братец. — Они...

Больше двух — говорят вслух, — строго сказал отец, прерывая разговор с мамой. — О чем треплетесь?

Да так, ни о чем, — ответил я.

Ну, ладно... — возможно, отец и еще что-нибудь спросил бы, но тут принесли наш за­каз, и мы принялись за еду.

Больше мы молодого человека не обсужда­ли, пока не вышли из кафе. На улице мы чуть поотстали от родителей, и Ванька вернулся к этой теме.

Как же это ты его не узнал? У тебя ж все­гда глаз — алмаз! Прямо этот самый, Зоркий Сокол!

Послушай, — ответил я, — сегодня я бо­юсь кого-нибудь узнавать. Мне уже два раза казалось, что я узнал преступника, арестован­ного в поезде! С меня хватит! Так ведь и спя­тить можно!.

А я тебе точно говорю, что это он! И ты не прав, когда говоришь, что все ходят по при­близительно одинаковым маршрутам! Все, кто приезжает в Москву, идут смотреть самые известные места — Кремль, там, с его Грано­витой палатой, Красную площадь, Третья­ковку, ГУМы-ЦУМы и прочее! А чтобы вот так взять и отправиться бродить по красивым переулкам в центре, такое мало кто делает! И чтобы еще один человек пошел таким же пу­таным и необычным маршрутом, как и мы — такого быть не может! Я уверен, он следит за нами!

Зачем ему за нами следить? — возразил я.

А кто его знает! Может, он вор. Может,, он решил, что, раз люди приехали Москву посмо­треть, значит, у них большие деньги при себе, и теперь придумывает, как бы деньги незамет­но вытащить! В общем, надо держать ухо вос­тро!.. И еще, — продолжил мой братец после небольшой паузы. — Я поглядел, что он зака­зал. Он взял только салат, бутерброд с крас­ной рыбой и сок — ничего горячего. То есть то, что его не задержит, и что он в любом случае съест быстрее нас! Чтобы можно было сразу рвануть за нами, когда мы выйдем. И в кафе он вошел сразу вслед за нами — когда я в пер­вый раз глянул в тот угол, там никого не было! И если ты будешь оглядываться, то, спорить готов, в какой-то момент засечешь, что он про­должает за нами идти!

Эй! — окликнул отец. — Чего вы там от­стали?

Вот на этот дом залюбовались! — ответил Ванька. — Не надо их пока волновать, — ска­зал он мне с важным видом.

Мы догнали родителей, и дальше пошли все вместе, но на душе у меня сделалось немного беспокойно. А вдруг Ванька прав? Вдруг этот парень и впрямь за нами следит, с какими-ни­будь темными намерениями?

Я периодически оглядывался — и раза два-три успел уловить взглядом фигуру молодого человека, двигавшегося за нами чуть в отдале­нии. Сначала я сомневался: не принимаю ли я разных людей за одного? К тому же уже стемнело — зимой ведь темнеет рано, — и люди в отдалении стали превращаться в неясные силуэты. Но когда наш преследователь попадал од самый свет фонаря или приближался метров на десять, разглядеть его можно было вполне хорошо. В общем, к тому моменту, ко­да мы прошли по Николоямской улице до самых Яузских ворот и стали подниматься к метро «Таганская», все сомнения отпали. Да, тот молодой человек и правда шел за нами неотступно — он за нами следил!

— Все точно! — шепнул я Ваньке, когда мы пять отстали от родителей. — Этот тип прется за нами! Только интересно, зачем?

— Да ясно, что не за чем-нибудь хорошим! — ответил мой братец. — Интересно, спуститсяли он за нами в метро?

Теперь мы оба смотрели вовсю. В метро нам сперва показалось, что он больше нас не пре­следует. Но потом я увидел его, когда мы дела­ли пересадку! Он подобрался довольно близко, боясь потерять нас в толпе!

— Идет! — шепнул я Ваньке. — Как при­клеенный.

— Вот сволочь! — возмутился Ванька.

После пересадки он вошел в соседний вагон, встав в самом торце вагона, у бокового окна, чтобы не упускать нас из виду. Видимо, он проделал то же самое и тогда, когда мы ехали по кольцу, но тогда мы этого трюка не раску­сили.

И только когда мы вышли из метро, нам по­казалось, что он наконец отстал.

Может, все-таки сказать родителям? — пробормотал я.

Не надо! — воспротивился Ванька. — За­чем нам лишняя буча? И потом, похоже, он отвалил.

Я быстро оглянулся. Почудилось мне, что мелькнула какая-то тень, исчезнув за углом, или наш преследователь продолжал идти за нами, проявляя теперь двойную осторож­ность? Точно сказать я не мог и решил про­молчать.

Я оглядывался еще раза два, но ничего осо­бенного не увидел. К тому же во дворах, на самом подходе к дому, было темнее, чем на улицах, поэтому одного человека от другого практически невозможно было отличить, тем более в отдалении.

Пожалуй, решили мы, можно передох­нуть. Скорей всего, за нами шел очень на­стырный карманный вор, который усвоил наконец, что ему ничего не светит, и отпра­вился искать другие жертвы.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Я УЗНАЮ ПРЕСТУПНИКА!

— Борис! Иван! — окликнула нас тетя Женя. — Вы хотели посмотреть криминаль­ную хронику? Идите, она начинается!

Мы пулей вылетели из нашей комнаты, и уселись в гостиной у телевизора, вместе со взрослыми.

Сперва прошел сюжет о заказном убийст­ве в центре Москвы. Потом — об очередном рейде налоговой инспекции. Затем — о взя­тии банды угонщиков автомобилей. А по­том, наконец, — то, чего мы так жадно жда­ли.

— Сегодня ночью, — сказал ведущий, — была обезврежена крупная преступная группа, специализировавшаяся на краже и перепродаже художественных, историче­ских и культурных ценностей. Двое руково­дителей группы были задержаны в поезде, в котором, по всей видимости, они ехали на встречу с очередным клиентом, готовым ку­пить у них краденые ценности. Остальные были арестованы в разных местах...

На экране возникли кадры ночного полу­станка, оперативники, ведущие к машине двух людей в наручниках, потом показали открытый «дипломат», в котором лежали так хорошо знакомые нам костяные изде­лия древних славян, а еще драгоценные ук­рашения, явно старинные, если не сказать древние, и другие красивые вещицы.

— На сей раз, — говорил ведущий, — жертвой преступников стал один из круп­нейших музеев нашей северной столицы. Но угрозыск уже шел по следу преступной группы и, воспользовавшись дополнитель­ными уликами, оставшимися после этого ог­рабления, сумел отследить точный маршрут передвижения всех ее участников. Осталь­ное было, как говорится, делом техники. При задержании у преступников были изъя­ты не только похищенные ценности, но так­же огнестрельное оружие и крупные суммы в валюте...

Камера показала пистолеты и пачки дол­ларов.

— Главарями преступной группы были некие Игнатий Мохнатов и Владимир Броньков... — продолжал ведущий.

Камера переехала на лица угрюмо сидя­щих у стены Мохнатова и Бронькова.

И тут я чуть не подскочил!

Мохнатова я в жизни не видел — но Бронькова я знал! Это был рыбак, с которым я разговаривал в тот день, когда нашел уни­кальный гребень!

Я припомнил его молчаливого приятеля, с покатыми плечами и немного смешной по­ходкой...

Ну, конечно! Этого приятеля я видел в по­езде, а не Бронькова! Выходит, в поезде еха­ли трое преступников — и об одном из них милиция ничего не знала!

В моей голове все встало на свои места. Ра­зумеется, я вполне мог видеть спутника Бронькова на вокзале! Разумеется, он меня узнал — и задумался, наверное, а случайно ли пацан, работавший с археологами, ехал в том самом поезде, в котором арестовали его подельщиков?! Может, меня специально от­правили в этом поезде, чтобы я мог их опоз­нать?.. Или какие-то другие мысли пришли ему в голову? Неважно. Главное — что в две­рях церкви Николая Святителя вполне мог промелькнуть именно он. И молодого человека послал следить за нами... Интересно, откуда он узнал, где и как нас искать?.. Впрочем, это вопрос второй... А первый — что им от нас надо? Почему мы им так важ­ны?

Я так разволновался, что чуть не прослу­шал заключительную часть сюжета.

К сожалению, — говорил ведущий, — пока не найдена одна из основных ценностей, похищенных преступниками — вот этот уни­кальный костяной гребень, способный стать жемчужиной любой коллекции, — и он по­казал фотографию моего гребня! — Если кто-нибудь из вас где-нибудь увидит эту вещь, сообщите немедленно. Гребень уже находится в федеральном розыске, и сегод­ня же будет заявлен в международный розыск...

Борька! — заорал мой братец. — Они твой гребень сперли!

Взрослые так и подскочили от этого кри­ка. Впрочем, ругать Ваньку никто не стал — историю моей находки знали все.

Ну, Борис... — отец покачал головой. — Ты у нас Шерлок Холмс, тебе и. карты в ру­ки. Один раз ты этот гребень нашел — ищи во второй.

По-моему, его и искать не придется, — сказал я. — Дело в том, что я знаю одного из преступников.

Знаешь?! — изумились все.

Я рассказал про встречу с рыбаками и за­кончил:

— Броньков — это разговорчивый рыбак.

А молчаливого рыбака я видел в поезде, а потом на перроне. Он мне показался смутно знакомым, только я его не узнал тогда. Уз­нал бы, конечно, если бы увидел их вместе, Бронькова и этого, молчаливого. Да, и еще я думаю, — продолжил я после паузы, — ни­какие они были не рыбаки. Они следили за археологами, чтобы выяснить, что ценного
эти археологи нашли и нельзя ли это сразу же украсть. А может, они были еще и «чер­ными» археологами, надеялись пошуровать на городище и в местах прежних раскопок, но быстро смылись, увидев, что место заня­то. Я видел их тогда около шести утра, а ко­гда в следующий раз посмотрел на мысок, часа в два дня, — их уже не было. Но глав­ное, я уверен: гребень у этого молчаливого рыбака.

Остается придумать, как его поймать, — сказал дядя Витя, муж тети Жени.

По-моему, я и это знаю... — пробормо­тал я. — Но тут надо подумать...

Да чего думать! — взорвался Ванька. — Понятно, что этот парень следил за нами весь день по его наводке! Вот и надо ловить на нас как на живца, раз мы им зачем-то нужны! И еще ясно, что загогулина, о которой они говорили, — это и есть твой гребень! Все точно — видик так себе, а ценность ог­ромная! Что это еще может быть!..

Вот так Ванька взял и проболтался — от волнения, потому что вообще-то он умеет держать язык за зубами.

Я не... — начал я. Но взрослые нас пе­ребили, заговорив наперебой:

За вами следили?! — подскочила тетя Женя.

— Батюшки! — мама всплеснула руками. — Не успели ребята приехать в Москву, как опять во что-то впутались! Когда?.. Ведь все время были у нас на глазах!

Это не мы впутались, это оно в нас впу­талось! — возразил мой братец, весь крас­ный и злой на себя как черт за то, что прого­ворился.

Так преступники вас тоже опознали?.. — нахмурился дядя Витя.

А отец замахал руками:

— Тихо, тихо! Пусть Борис расскажет все по порядку.

В общем, пришлось мне рассказывать, а Ванька по ходу дела вносил свои поправки и уточнения.

Когда мы закончили, наступила тишина.

— Господи! — вздохнула мама. — У всех дети как дети, а наши обязательно отыщут приключения себе на голову. Будто магнитом притягивают к себе всякие такие исто­рии!

Дядя Витя и тетя Женя засмеялись.

— Все к лучшему, — сказал дядя Витя. — Раз преступники сами вертятся около вас, то не составит труда их схватить. Надо обра­щаться в милицию.

— Я только одно хочу сказать, — вмешался я. — Я думаю, загогулина — это не гребень.

Скорей всего, гребень остался у молчаливого сообщника Бронькова, который даже от своих его утаил. Видно, на гребень у него есть собст­венный покупатель, и он ни с кем не хочет де­литься деньгами. Да и странно говорить про округлый широкий гребень «загогулина». Преступники, наверное, имели в виду ту шту­ковину, которая промелькнула в кадре среди
обнаруженных в дипломате вещей. Она была похожа на резной черенок ложки.

— Наверно, ты прав, — сказал отец. — В общем, как бы то ни было, надо с милицией связываться. Как это сделать? Позвонить по «02»?

— Можно и по «02» позвонить, — сказал дядя Витя. — Там, конечно, примут сообще­ние и передадут следователю, ведущему это дело. Но у них столько дел, что они могут передать не сразу, а скажем, завтра утром.

Я сейчас пытаюсь сообразить, какие у нас имеются знакомые в милиции...

А зачем искать знакомых? — сказала тетя Женя. — По-моему, в криминальной хронике объявили телефоны, по которым следует обращаться тем, кто что-нибудь зна­ет об этом деле.

Точно! — воскликнул Ванька. — Толь­ко... только кто их запомнил?

Все растерянно глядели друг на друга — оказывается, телефонов никто не запомнил, в поднявшемся шуме.

Надо же, как глупо прошляпили, — вздохнул мой братец.

Из-за тебя прошляпили, — сказал я. — Если бы ты не завопил и не отвлек всех, мы бы эти телефоны наверняка записали. Это ж надо так идиотски пролететь!

Ничего, — успокоил меня отец. — И на старуху бывает проруха. А проблема эта — разрешимая.

По-моему, оба телефона начинались на 200... — неуверенно сказала мама. — Или на 290?..

Мы сделаем проще, — сказал отец. — Мы все-таки позвоним по «02» и попросим нам помочь.

Так он и поступил. Записав номера, кото­рые ему продиктовали, отец повернулся к нам.

— Оба номера начинаются на 200. Сейчас и звякнем.

И он набрал номер, сверяясь с записью. — Здравствуйте, — сказал он. — Меня зо­вут Болдин Леонид Семенович, и я звоню по поводу сюжета, который показали по теле­визору. У нас есть важная информация об арестованных преступниках. Да, хорошо, жду. Простите, а как зовут? Спасибо... Сое­диняют со следователем, который ведет это дело, — сообщил он нам. Потом опять заго­ворил в трубку. — Здравствуйте Николай Михайлович. Меня зовут Леонид Семено­вич. Очень приятно. Начну с того, что мой сын и есть тот человек, который нашел на раскопках украденный костяной гребень. Дальше — больше. В поезде, когда мы ехали в Москву, мой сын видел преступников. Причем их было не двое, а трое! Один из них ушел от вас, и вы о нем даже не подозревае­те... Наш адрес? Да, диктую. Вы знаете, только одно: ускользнувший преступник, похоже, тоже опознал моего сына. Это от­дельная история, как они пересекались раньше... Весь день за нами кто-то следил. Поэтому, на всякий случай, приезжайте не на милицейской машине и не в форме. Да, спасибо. Ждем.

Отец положил трубку.

Скоро приедет, — сообщил он нам.

Давайте пока ужин накроем, — предло­жила тетя Женя.

— Я помогу, — моя мама встала с кресла. — Действительно, чего впустую сидеть и ждать?

Мы тоже помогли накрывать стол к ужи­ну, и когда в дверь позвонили все было гото­во. Николай Михайлович примчался чуть меньше, чем за полчаса.

Он оказался высоким и худым, в опрят­ном и неброском костюме.

Добрый вечер, — сказал он. — Надо сказать, заинтриговали вы меня вашей ис­торией... Помчался на полной скорости.

Проходите, проходите, — сказала тетя Женя. — Надеюсь, вы поужинаете с нами?

Не откажусь, — кивнул он. — На рабо­те, знаете, порой целый день ничего перехва­тить не удается, кроме чашки чаю. Так и бе­гаешь голодным... Батюшки, какой стол! — восхитился он, проходя в комнату. — Наде­юсь, не ради меня старались?

Нет, — улыбнулась тетя Женя. — Мой брат с семьей на денег; приехал в Москву.

Ваш брат, как я понимаю, и есть Лео­нид Семенович? — осведомился Николай Михайлович. — А это — его сыновья? Так кто из них нашел гребень?

Старший, Борис, — сказал отец, под­талкивая меня вперед.

Очень приятно, — улыбнулся Николай Михайлович. — И у Бориса, значит, есть важная информация о преступниках?

Да, — кивнул я.

Что ж, поговорим во время ужина, сов­мещая, так сказать, приятное с полезным... Да, вы не против?.. — Николай Михайлович достал маленький магнитофон.

— Нисколько, — ответил я.

Николай Михайлович включил магнито­фон и я начал рассказывать обо всем, начи­ная со встречи с «рыбаками» и кончая сего­дняшним типом, следившим за нами. Он слушал очень внимательно, ел при этом с аппетитом и иногда задавал уточняющие во­просы. Дослушав мой рассказ до конца — и заодно управившись с ужином, — он вы­ключил магнитофон и попросил разреше­ния закурить.

— Да, интересная история, — сказал он. — Очень интересная. Член банды, о котором мы слыхом не слыхивали. Судя по всему, самый хитрый и осторожный из всех. Арестованные, конечно, собираются на допросах молчать о том, что кто-то остался на воле. Но теперь, имея твои показания, мы можем их при­жать... Недаром этот неизвестный так завол­новался. Он, конечно, считает твое появление в поезде не случайностью, а частью операции по задержанию преступников, и его, разуме­ется, волнует, узнал ты его или нет. Ведь ты — единственный, кто способен его опознать. Ка­ков ход его мыслей? Возможно, тебе — парню, нашедшему гребень и вообще причастному ко всей этой истории — милиция показывала, на всякий случай, фотографии известных пре­ступников, Мохнатова и Бронькова. В Бронь-кове ты опознал «рыбака», вившегося летом вокруг лагеря археологов, и добавил, что с ним был еще один человек, которого нет на фотографиях. В итоге милиция попросила те­бя прокатиться на том же самом поезде, и, ес­ли ты увидишь второго «рыбака», указать на него оперативникам, чтобы и его задержали. И теперь ему позарез нужно выяснить, наблю­дая за твоим поведением и твоими поступка­ми, идет за ним охота или нет... И этот моло­дой человек очень интересен... хотя таинст­венный «рыбак» мог нанять любого прощелы­гу, чтобы следить за вами, даже не объясняя, зачем нужна эта слежка. И гребень, конечно, у этого «рыбака». Что ж, будем искать. Ска­жи, ты поможешь нам составить его фоторо­бот?

Наверно, помогу, — ответил я. — А ко­гда это надо?

Чем скорее, тем лучше, — сказал Ни­колай Михайлович.

Завтра утром мы уже должны быть в Подмосковье, — сказал я. — И никак не мо­жем опаздывать. Наша подруга будет высту­пать на конкурсе юных фигуристок. Мы просто обязаны ее поддержать!

— Все организуем, — кивнул Николай Ми­хайлович. — Не опоздаете. В крайнем слу­чае, мы отвезем вас туда на машине. Всего и делов-то — на полчаса заскочить на Петровку!

— Но если за домом продолжают следить, — сказал я, — то этот тип заметит, что меня повезли на Петровку. Он сразу сообщит «рыбаку» — и тот заляжет на дно так осно­вательно, что вы его никогда не найдете. Ни его, ни гребень!

— Значит, надо как-то обмануть твоего шпика, — усмехнулся Николай Михайло­вич. — Это не проблема. И потом, напраши­вается один естественный вывод...

Какой? — спросил Ванька, когда Нико­лай Михайлович выдержал паузу.

Раз ему так важно понять, как ведет се­бя единственный свидетель — значит, зале­гать ему особенно некуда. То есть, получает­ся, он — слишком заметная фигура, чтобы его исчезновение прошло бесследно.

Но тогда, получается... — отец нахму­рился. — Тогда, получается, он может...

Он не договорил, совсем помрачнев.

— Решиться на что-нибудь отчаянное, чтобы избавиться от свидетеля, так? — за­кончил за него Николай Михайлович.

— Не думаю. Но, в любом случае, вам надо быть очень осторожными, пока мы его не возьмем. Пожалуй, и охрану к вам стоит приста­вить.

Охрану?.. — воскликнула мама.

Незаметную, — кивнул Николай Ми­хайлович. — Двух-трех молодых людей, ко­торые будут сопровождать вас чуть в отдале­нии. Буквально один-два дня, не более. Пока мы не поймаем этого молчаливого «рыба­ка»... — он задумался. — Кстати, Бронькова арестовали в седьмом вагоне, а наш третий неизвестный прошел вперед, в четвертый или третий. Надо будет запросить имена всех пассажиров, бравших билеты в эти вагоны. Данные еще должны храниться в компьюте­ре... В общем, решено! — он слегка прихлоп­нул ладонью по столу. — Спасибо вам и за ин­формацию, и за ужин. Завтра с раннего утра я пришлю людей. Мы все организуем так, чтобы незаметно от наблюдающих вывезти вас из дома на Петровку. А потом мы доста­вим вас к месту назначения на своей машине. Не волнуйтесь, все будет тип-топ!

И на том он распрощался и уехал.

— Да, дела... — сказала тетя Женя, за­ крыв за ним дверь и возвращаясь в комнату.

И остальные согласились с ней.

ГЛАВА ПЯТАЯ ФОТОРОБОТ

Спать мы в тот день легли рано и около семи утра уже были на ногах. Николай Михайло­вич позвонил в начале восьмого.

— У нас все готово. И мы, кстати, установили личность типа, который за вами следит. Так, мелкая сошка. Мы могли бы его задержать, но не стали пока трогать, чтобы не вспугнуть его хозяина... Надеемся, он нас на этого хозяина выведет. Около двенадцати ночи этот тип вер­нулся домой, переночевал, а сейчас опять вы­ехал, чтобы дежурить неподалеку от вашего подъезда. Мы его немного задержим в пути, чтобы вы успели уехать. Но примем и дополни­тельные меры предосторожности — вдруг он не один за вами наблюдает? В общем, так. Спускайтесь минут через пятнадцать и ждите, когда онари над подъездами погаснут. Сегодня их выключат не в девять утра, с рассветом, а в пол­восьмого, когда еще совсем темно. Такие ошиб­ки случаются, они никого не удивят. Вы тут же выходите и сворачиваете за угол дома. Там вас будет ждать машина с выключенными фарами. «Жигули», номер К899МЛ. Прямо к подъезду мы машину подавать не хотим, чтобы это ко­го-нибудь не насторожило. Вскакиваете в ма­шину — и уноситесь. Все поняли?

Прямо как в шпионском романе! — ус­мехнулся отец.

Нельзя исключать возможность того, — продолжал Николай Михайлович, — что наш «рыбак» или какой-нибудь его сообщник, о котором мы не знаем, дежурит с биноклем в доме напротив. Когда погаснет свет, он мину­ты на две ослепнет настолько, что ничего не увидит. Вам этих минут хватит. Удачи — и до скорого!

Отец положил трубку и пересказал нам все инструкции.

Класс! — восхитился Ванька. — Дейст­вительно, как в боевике.

Скорей бы этот боевик закончился, — вздохнула мама.

Как бы то ни было, мы в точности последо­вали инструкциям и через десять минут стоя­ли в подъезде. Едва свет погас, мы тут же выскочили и свернули за угол дома, где нас дей­ствительно ждала машина с указанным номе­ром. Мы быстро забрались в машину и водитель тут же тронул с места.

Все нормально обошлось? — спросил он.

Вроде, да, — ответил отец. — А уж следи­ли за нами или нет — этого мы не знаем.

Водитель привез нас на Петровку, где нам уже были выписаны пропуска, и проводил к Николаю Михайловичу.

— Быстро доехали! — приветствовал он нас. — Рад вас видеть. Сейчас быстренько ре­шим вопрос с фотороботом — и вы свободны.

Пошли!

И он повел нас за собой в помещение, где с помощью специального оборудования состав­ляют фотороботы.

Составление фоторобота оказалось делом очень увлекательным. Мы все отлично знаем, как это делается, тысячи раз видели в кино. Но когда сам этим занимаешься — это совсем другое. Тебе показывают изображения овалов лица, ртов, носов, ушей — и ты отчаянно сооб­ражаешь, такая это деталь или не такая. И ра­дуешься, когда понимаешь, что попал в самую точку. Немного похоже на складывание кар­тинок-головоломок.

Вот так я сидел в кресле и говорил: «Нет, гу­бы чуть поуже» или «Нет, нос чуть поменьше... А теперь наоборот, чуть побольше. Вот так, в самый раз, только не такой острый» или «Воло­сы приблизительно такие, только у него были залысины на лбу и на затылке. Не очень боль­шие, но заметные...» И радовался, когда что-то удавалось воспроизвести в самую точку. Под­напрячься пришлось изрядно, ведь единствен­ный раз я видел этого человека вблизи в авгу­сте, всего несколько минут. Неудивительно, что теперь, когда я пытался вспомнить какие-то черты его лица, они расплывались в моей па­мяти, как в тумане.

Наконец мы получили довольно похожий, по моему мнению, фоторобот. С экрана на нас глядело полноватое лицо, с грузным, но не слишком выступающим носом, со слегка вы­пяченной нижней губой и узкой верхней, с широко расставленными глазами и с залыси­ной надо лбом.

В общем, похож, — сказал я. — И одно­временно не очень похож... Потому что чело­века надо брать всего вместе, понимаете? Вот если б он пошел сейчас своей смешной, ковы­ляющей походочкой или спину чуть сгорбил, то был бы совсем похож.

С фотороботами всегда так, — сказал Ни­колай Михайлович. — Что-то от живого чело­века в них теряется, даже в самых похожих. Хотя, надо сказать, если фоторобот умень­шить до размеров фотографии в паспорт, то от живого человека порой не отличишь. А поход ка — очень важная примета. Мы всюду разо­шлем этот дополнительный ориентир. Может быть, у этого человека какая-нибудь болезнь ног — артрит или ревматизм. А может, он дол­го служил моряком. В любом случае, я наде­юсь, что сегодня все будет кончено. Нам нужно, чтобы его шпион добрался до вашего дома, подежурил и часа в два дня позвонил «рыба­ку»: мол, все в порядке, они сидят дома. Как только мы засечем хоть один звонок и узнаем, на какой номер он сделан, можно будет брать обоих. Ну, и еще кое-какие меры мы приняли. Борис, ты сумеешь приехать в Москву на опо­знание, когда мы его возьмем?

— Сумею, конечно, — ответил я. И полюбо­пытствовал: — А что говорят арестованные?

— Я решил их не допрашивать, пока фото­робот не будет у нас в руках, — сказал Нико­лай Михайлович. — Мы еще подретушируем этот фоторобот так, чтобы было совсем похоже на обыкновенную фотографию, и тогда можно бухнуть им в лоб: мол, мы знаем об этом ва­шем сообщнике. Рассказывайте, где его най­ти, и вам это зачтется, как смягчающее обсто­ятельство... — Он устало улыбнулся. — Ду­маю, долго они не продержатся. Это одна из мер, на которые я рассчитываю. Ладно, давай­те я провожу вас немного.

— А можно и нам несколько экземпляров фоторобота? — спросил я.

— Да, конечно, — ответил Николай Михай­лович. — Петрович, — попросил он, — распе­чатай для свидетелей несколько штук.

Петрович кивнул, нажал какую-то кнопку, и через минуту у нас в руках было три све­женьких распечатки портрета преступника.

А вы уже проверяете пассажиров первых вагонов поезда? — поинтересовался я.

Да, — ответил он. — Пока без особого ре­зультата. Но в таких проверках всегда прихо­дится как следует покопать, прежде чем полу­чишь результат.

Точно как в археологии, — сказал я.

— Совершенно верно, — согласился он. — Да, кстати, где вас быстро найти, если вы по­надобитесь?

Отец сообщил ему номер телефона Егоро­вых, и Николай Михайлович записал. Потом он проводил нас до машины и помахал нам вслед.

Мы проехали через центр Москвы, выехали на шоссе, ведущее к нужному нам подмосков­ному городу.

Где и когда вас будут ждать? — поинтере­совался водитель. Болтая о том и о сем, мы уже выяснили, что его зовут Мишей.

На привокзальной площади, в одиннад­цать, — ответил отец.

А Ванька вытащил фотопортрет «рыбака» и опять стал рассматривать.

— Теперь я этого типчика всюду узнаю! — твердо сказал он. — И все равно мне не очень понятно, почему он стал преследовать нас, вместо того чтобы побыстрее смыться из Мо­сквы к чертям собачьим? Или хотя бы дер­жаться от нас подальше? Неужели он считает, что с Борькиной помощью его всюду найдут? — Видимо, да, — сказал Миша. — Я ведь тоже помогал отслеживать этого субъекта, которому он поручил следить за вами. Некий Аркадий Желтовский. Мелкий мошенник, чуть ли не наркоман. Два раза попадался у обменных пунктов валюты, где «кидал» лю­дей, подсовывая им «куклу» или фальшивые доллары. Оба раза отделался, что называет­ся, легким испугом. В первый раз уголовное дело прекратили, потому что он согласился компенсировать пострадавшим все убытки и моральный ущерб, и они забрали заявление, второй раз получил два года условно. А вот что интересно, так это то, что он проходил по касательной в деле о незаконной продаже икон и предметов старины, но тогда зацепить его не удалось. Другие под суд пошли и сели. Да он, по всей видимости, никакой важной роли и не играл. Так, был на подхвате. Я это к тому, что какие-то связи с подпольными коллекционерами, похитителями культур­ных ценностей — и, возможно, с «черными» археологами — в его прошлом прослеживаются. И выходит, прилип он к вам не просто так.

А что это было за дело, когда он вывер­нулся? — поинтересовался отец.

В аэропорту «Шереметьево-2», в междуна­родном, задержали одного иностранца с не­сколькими иконами, — объяснил Миша. — Разрешение на вывоз было у него в полном по­рядке, но таможню насторожило то, что на та­кие редкие и старые иконы разрешение обычно не дают, и они решили проверить. Вызвали сво­его эксперта по произведениям искусства — на любом таможенном пункте есть такой. Дело и закрутилось. Эксперт сверил разрешения на вывоз этого иностранца с другими разрешения­ми на вывоз последнего времени — и оказалось, что все разрешения на вывоз икон, литых изде­лий шестнадцатого-семнадцатого веков, выши­вок бисером, изделий фирмы Фаберже и проче­го подписаны одним и тем же человеком — ра­ботником того управления в министерстве культуры, которое дает разрешения на вывоз. Нет, все правильно, разрешения зависели от не­го, и право ставить государственную печать он имел... Но, сами понимаете, нехорошо это пах­ло. С таможни нам сразу и позвонили. Мы при­мчались, побеседовали с иностранцем. Нор­мальный мужик оказался, честный коллекцио­нер, гражданин Дании, ничего не знал. Расска­зал, что бродил по московским галереям и антикварам в поисках интересных вещичек для сво­ей коллекции. И в одной галерее на Старом Ар­бате пересекся с молодым человеком, который рассказал ему, что неподалеку есть галерея, предлагающая просто замечательные вещи на продажу — и главное, эта галерея имеет право оформлять разрешения на вывоз. Молодой че­ловек даже проводил его до этой галереи...

— Это и был Желтовский? — спросил я.

— Он самый, — кивнул Миша. — Дальше он в этой истории не участвует. Проводил и все. Прицепиться не к чему. Мол, случайно знал об этой галерее и хотел человеку услугу оказать. Так и увильнул в тот раз. А датчани­на приняли со всем почетом, показали все, выставленное в открытую продажу, а потом сказали ему, что для самых хороших клиен­тов у них есть особые предложения. Мол, кое-какие вещи, слишком ценные, в торговые залы не выставляются. Провели его в заднюю комнату, очень уютную, с мягкими кресла­ми, и там, за чашечкой кофе, показали ему такие иконы, что он просто обалдел. Да и сто­или иконы по-божески. Как ему объяснили, в Москве сейчас настолько шаткий рынок ис­кусств, что за более крупную цену самые луч­шие вещи не продаются. Вот он и отобрал три иконы. Затем зашел через три дня, оплатил иконы, забрал их вместе с разрешениями, а на следующий день выехал в аэропорт...

И что было дальше с этим датчанином? -поинтересовалась мама.

Вот и предстояло решить вопрос, как с ним быть, — ответил Миша. — Вроде, мужик ни в чем не виноват, и разрешения в полном порядке, выданы человеком, обладающим властью и правом выдавать такие разреше­ния. Задержать иконы до выяснения обстоя­тельств — шум может начаться, а нам лишне­го шума не надо. Николай Михайлович при­кидывал, звонил начальству, советовался... В итоге решили так. Датчанину оставили иконы как законно приобретенные и законно оформ­ленные к вывозу, но взяли у него подписку о неразглашении всей этой истории в аэропорту и беседы с ним. Сказали, что, мол, его никто не теребит и всегда добро пожаловать в нашу страну, но если он разболтает эту историю, его, во-первых, навеки лишат права въезда в Россию, и, во-вторых, в Европе оповестят, что он оказался пособником контрабандистов — вольным или невольным, это пусть они там разбираются. Втолковали ему, что пока необ­ходимо сохранить секретность в интересах следствия. Датчанин согласился на эти усло­вия, подписал все нужные бумаги и улетел. А дальше — дело завертелось. Там много чего всплыло. И коррупция, и огромные взятки за разрешения на вывоз — с тем чиновником де­лились щедро. И незаконная предпринима тельская деятельность, и перепродажа краде­ных икон, и соучастие в контрабанде и расхи­щении культурных и исторических ценно­стей... Упекли, в общем, всю честную компа­нию, по целому букету статей.

За окном мелькали заснеженные поля и ле­са, современные, сверкающие яркими краска­ми бензоколонки и старые, покосившиеся из­бы деревень, красивые новые кафе для автолю­бителей с тугим кошельком и обшарпанные за­бегаловки для шоферов-дальнобойщиков.

— А меня продолжает волновать вопрос, почему этот «рыбак» нас преследует, — ска­зал я. — Понятно, что, выходит, ему некуда спрятаться и нужно идти ва-банк. Но поче­му? И разве он сам не должен соображать, что если я ехал в поезде по просьбе милиции, чтобы опознать преступников, то и его фото­робот давно у вас имеется? А может, вы знае­те, кто он такой, и не арестовываете по ка­ким-то своим причинам — чтобы просле­дить, на кого еще он вас выведет? В любом случае, я ему получаюсь уже не нужен, нисколечки не нужен... Мне кажется, следя за мной, ему надо выяснить что-то совсем осо­бенное, совсем неожиданное... Что-то такое, что нам и в голову не приходит.

— Факт! — сказал Ванька. — Я и сам ломаю голову, что бы такое это могло быть... А тот чиновник, который за взятки разрешения на вывоз давал — что с ним стало? — поинтересо­вался он.

Восемь лет получил, — усмехнулся Ми­ша. — До сих пор отдыхает на сибирском ку­рорте за колючей проволокой.

А не может быть такого, — сказал отец, — что этот «рыбак» был одним из тех, кто постав­лял краденые ценности галерейщикам? Оттуда он и Желтовского может знать. Ведь вполне возможно, что он, как хитрый колобок, кото­рый и от дедушки ушел, и от бабушки ушел, ус­кользнул тогда незамеченным, как чуть не ус­кользнул сейчас...

Ну, на всякого колобка лиса найдется, — ответил Миша.

«Рыбак» вполне может быть государст­венным чиновником, связанным с музеями, — сказал я. — Поэтому ему и линять некуда. Ему надо оставаться на своем месте, чтобы и даль­ше ворочать своими темными делами.

Эта версия тоже проверяется, — сказал Миша. — Выясняем, например, кто имел дос­туп к фондам музея, из которого были укра­дены экспонаты, и твой гребень в том числе. И кто мог знать о музейных системах сигна­лизации и прочем.

Так что твои подсказки не требуются! — отец, обернувшись, подмигнул мне. — Как ты видишь, работа кипит по всем направлениям! Все учтено!

— А я и не подсказываю, — я немного на­дулся.

— На самом деле, нам требуются любые подсказки и любая информация, — сказал Миша. — Конечно, многое приходится отсеи­вать, но никогда не знаешь, где среди мусора блеснет жемчужина или золотое зернышко.

Эти слова меня немного приободрили и я опять задумался, глядя в окно. Странным бы­ло поведение этого «рыбака», очень стран­ным... Он словно нарочно подставлялся... Но зачем?

ГЛАВА ШЕСТАЯ ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ ФАНТИКА

На привокзальную площадь мы приехали где-то без десяти одиннадцать. Дядя Сережа уже ждал нас. Он стоял у своей машины и погляды­вал в сторону станции и здания автовокзала, где парковались прибывшие автобусы. Увидев нас вылезающими из жигуленка, он удивился:

Ба, как это вы так?

Знакомые подбросили, — сказал отец. — Здорово, Серега!

Здорово, Ленька! — они обменялись креп­ким рукопожатием. — Перегружайтесь в мою машину.

Спасибо вам огромное, — обратилась мама к Мише. — Ради нас пришлось ехать в такую даль...

— Что вы, мне нравится быть за рулем! — весело ответил Миша. — Хлебом не корми, дай покататься. И потом, я своего тоже не со­бираюсь упускать. Раз уж я здесь, погляжу выступления фигуристок.

— Надеюсь, это не из-за нас... — начал отец.

Нет, нет, — поспешно заверил Миша. — Просто я очень люблю фигурное катание. На­деюсь, билетик еще можно достать? — обра­тился он к дяде Сереже.

Вроде да, — ответил дядя Сережа. —; На­роду полно, но дворец огромный, так что биле­тов хватает.

Вот и замечательно! Вы ко дворцу? Тогда я поеду вслед за вами!

Мы перенесли вещи в машину дяди Сере­жи, сели в нее и поехали. Миша тронулся сле­дом, стараясь не отставать.

— Кто это? — полюбопытствовал дядя Се­режа.

Работник угрозыска, — хмуро ответил отец.

Вот как? — дядя Сережа присвистнул. — Ребята опять какую-то кашу заварили?

Угу, — ответил отец. — Но, слава Богу, ничего особенного. Потом расскажем.

Мы подъехали ко дворцу, и дядя Сережа провел нас со служебного входа, предвари­тельно объяснив Мише, где билетные кассы.

— А мы проходим бесплатно, как родители одной из главных конкурсанток, — сказал дя­дя Сережа. — Мы и наши друзья. И места нам отведены замечательные! Давайте зайдем к Фантику, вы ее поприветствуете. Только не­надолго, она вся на взводе.

Фантик сидела в комнате для конкурсан­ток, серьезная и сосредоточенная. Она была уже в костюме для выступлений, зеленом с золотом, который ей очень шел. Только конь­ки она еще не надела, а держала в руках. Она беззвучно шевелила губами, будто повторяя про себя то, что ей ни в коем случае нельзя за­быть.

Увидев нас, она искренне обрадовалась.

Привет! Как здорово, что вы добрались!

Привет! — сказала мама. — Забежали по­желать тебе успеха!

Спасибо! — сказала Фантик. — Я... я уж постараюсь!

А под какую музыку ты будешь высту­пать? — с подозрением спросил Ванька.

Фантик была без ума от «Титаника», и го­ворила, что будет выступать под мелодию песни из этого фильма. Учитывая, что этой мелодией она нас летом просто извела, посто­янно ее напевая, беспокойство Ваньки было вполне оправданным. Он успел возненави­деть эту мелодию до глубины души и ни за что не пожелал бы услышать ее еще раз.

— Не под «Титаник», не беспокойся, — улыбнулась Фантик. — Мы с тренером, Надеж­дой Сергеевной, еще в сентябре решили, что слишком это расхожая сейчас мелодия. Мы подготовили две композиции. Одну — под му­зыку из «Щелкунчика», ведь там все дело на Рождество происходит, и музыка самая что ни на есть рождественская, как раз к случаю. И вторую — на музыку очень хорошего танго, чтобы, как она говорит, «повеяло знойной Ар­гентиной посреди русской зимы». Надежда Сергеевна считает, что контраст будет впечат­ляющим и очень выигрышным. Вот за танго я больше всего волнуюсь. Резковатая получи­лась композиция, а мне резкие движения да­ются хуже, чем плавные. Жутко волнуюсь, че­стное слово!

— Да все у тебя будет хорошо! — сказал я.

Тут появилась тетя Катя — мама Фантика.

— Мы пойдем, — сказал отец. — Не будем докучать Фантику. После выступлений полно будет времени, чтобы все пообщались.

Дядя Сережа отвел нас на наши места, пото­му что уже начинались выступления.

На противоположной стороне мы разгляде­ли Мишу и помахали ему рукой, а он помахал в ответ.

Заиграла музыка, по громкоговорителям объявили начало выступлений. Сначала нам показали «Ледовую феерию».

Это был целый спектакль в исполнении взрослых артистов! Дед Мороз собирался в путь, в окружении медведей, зайцев, лис и других своих друзей. Сделано все это было очень здорово и красоч­но, и мы хлопали от души.

После «Ледовой феерии» выступали кло­уны, потом акробаты, потом дрессированные медведи.

В общем, удовольствия мы получили кучу. Но, конечно, мы с нетерпением ждали гвоздь и завершение программы: выступления юных фигуристок, учениц знаменитой местной школы. И вот великий миг настал!

Диктор объявил, что начинается финаль­ная часть конкурса юных фигуристок и на­звал имена восьми финал исток, которые бу­дут сражаться за главный приз.

Все восемь финалисток выехали в центр ле­довой площадки и встали в ряд. На белом ледя­ном пространстве все они казались такими ма­ленькими, тоненькими и хрупкими! И каждая была в красивом костюме. Все костюмы были разных цветов, так что настоящая радуга в гла­зах сияла.

И вот, после приветствий и представления фигуристок, начались выступления.

Такие вещи бывает трудно описывать. Это, наверно, как танцы: чтобы их хорошо опи­сать, надо сочинять стихи, а обыч