Глава четвертая я попадаю в историю археологии

Когда я прибежал в лагерь, то обнаружил, что вся группа, отправившаяся на раскопки того места, где был найден перстень, только-только вернулась. Оказывается, уже пять ча­сов прошло!

Ничего! — со вздохом сообщил мне Вань­ка. — Ни могилы, ни черепа, ну ничегошень­ки!

Да, зря провозились, — вздохнул Ле­вой Гургенович. — Но ничего, это нормаль­но.

А у меня кое-что есть! — сообщил я.

Да ну? — оживился Станислав Борисо­вич. Да и остальные встрепенулись.

Вроде бы ничего особенного, — сказал я. — Костяное изделие, из тех, которых здесь мно­го попадается. Но это — моя первая находка, и я бы хотел ее сфотографировать. У вас ведь есть фотоаппарат? Ее положение я уже занес на план!

Очень интересно! — Станислав Борисо­вич повернулся к Левону Гургеновичу и сту­дентам. — Пойдем, посмотрим все вместе?

Конечно, конечно! — откликнулись они. Причем Ванька чуть ли не громче всех.

Станислав Борисович взял фотоаппарат, и мы дружно направились к месту моей наход­ки.

— Вот несколько зубчиков торчит, — ска­зал я.

Да, любопытно, очень любопытно! — Станислав Борисович сделал несколько сним­ков, с разных сторон и с разных ракурсов. — Ты не возражаешь, если я ее достану? Так ска­зать, как опытный профессионал...

Нет, нисколько не возражаю, — отве­тил я.

Станислав Борисович спустился в яму и ак­куратно извлек откопанный мной предмет. Это оказался двусторонний гребень, часть зуб­чиков которого были отломаны.

Станислав Борисович аккуратно очистил гребень от земли... и вдруг ахнул!

— Что такое? — спросил Левон Гургенович.

А студенты и Ванька подались поближе.

Станислав Борисович молчал некоторое время, потом медленно протянул гребень Левону Гургеновичу.

— На, посмотри. И посмей утверждать пос­ле этого, что моя теория неверна.

Левон Гургенович взял гребень, вниматель­но на него посмотрел — и тоже ахнул.

Вот это да!.. — сказал он. — Вот это да!

Да что там такое? — не выдержав, мы с Ванькой спросили одновременно. По-моему, с нашими голосами слился голос кого-то из сту­дентов, задавшего тот же вопрос.

Левон Гургенович повернул гребень так, чтобы было видно всем, и стал объяснять:

— Вот, смотрите. Округлые изгибы по бо­кам, эта сторона чуть заужена, тут зубчи­ки — крупные и редкие, а с этой стороны — почаще. Все признаки новгородской работы, новгородского стиля. Но главное — рисунок на гребне: русалка с рогом изобилия. Такого рисунка на гребнях не попадалось никогда, вы слышите, никогда! Чаще всего, насколь­ко вы помните, на новгородских гребнях мы встречаем так называемый глазковый узор, символизирующий солнце, иногда попада­ются другие изображения, но чтобы русал­ка, да еще с символом плодородия... Мы зна­ем отношение к русалкам, да и к языческим символам плодородия тоже, поэтому для женщины — что для девицы, что для замужней — появиться с подобным гребнем в во­лосах было бы... гм... ну, несколько вызы­вающе, а то и не очень пристойно. Трудно себе представить, чтобы женщина носила гребень с таким рисунком в православном городе, а то и в церковь с ним заходила, это был бы вызов... или, если хотите, намек для молодых людей. Намек, который могли пре­вратно истолковать. Изображения русалки с символами плодородия мы встречаем на нашейных украшениях и на нагрудных пла­стинах, которые надевались раз в год, в дни праздника русалий на Ивана Купалу. Пос­ле нескольких ночей гуляний и купаний участники празднеств, скорей всего, снима­ли эти украшения и прятали до следующе­го года. Но такой рисунок на гребне, выстав­ляемом напоказ!.. Да, этот гребень — уни­кум, единственный в своем роде! Не знаю, найдут ли когда-нибудь еще подобный ему или нет, но пока он — один на весь мир! И во многом переворачивает современные пред­ставления о быте наших предков! А ты, Бо­рис, одной этой находкой вошел в историю археологии!

Наверное, я был пунцово красный от сму­щения — и при этом мне казалось, будто я в не­бесах парю. Вот это да! В первый раз копнул — и выкопал такое! Мне безумно хотелось немед­ленно продолжить раскопки и перерыть всю поляну.

Но уже вечер подступал, да и понятно было, что с наскоку такие раскопки вести не стоит.

И тут послышалось тарахтение мотора — на сей раз знакомого.

— Это отец! — завопил Ванька и помчался к берегу.

Отец, увидев нас и услышав Ванькины во­пли, повернул в бухточку.

Ну, как мои сорванцы? — крикнул он, вылезая из катера. — Не надоели вам?

Наоборот! — весело отозвался Левон Гургенович. — Помогли нам сделать несколько находок. А вам старший только что совершил настоящее открытие!

Понимаешь, папа, — затараторил Вань­ка, — мы с Сашкой, — Александра он уже запросто называл Сашкой, — нашли древ­ний перстень с особой печаткой, а Борь­ка,! вообще только что отрыл такое, ^та­кое; что мы все попадали! Понимаешь, вот этот гребень с непристойной русалкой, его, значит, могла только такая тетка носить, которая язычницей была и участвовала в русалиях, и вообще не боялась священни­ков е их карательными отрядами, а значит, Борька попал в историю археологии, пото­му что этот гребень — единственный на весь свет, и из-за него все археологи свихнут­ся, и...

— Погоди, погоди, — остановил его отец. — Чуть помедленней, чтобы я получше понял.

Станислав Борисович и Левон Гургенович принялись объяснять отцу, что и как, и он в конце концов разобрался.

Ну и ну!.. — сказал он, покачивая голо­вой. — Впрочем, я всегда говорю, что моим сыновьям палец в рот не клади. Они — уди­вительные везунчики, в любом деле...

Папа! — сказал я. — Можно мы здесь останемся, хотя бы на день? Чтобы завтра с утра вместе со всеми взяться за раскопки, с самого начала?

Отец засмеялся.

Я так и подумал, что вы захотите ос­таться. Поэтому я сперва побывал дома и прихватил ваши спальные мешки и кое-ка­кие продукты, чтобы вы могли внести их в общий котел, а не объедать экспедицию. Так что если Станислав Борисович и Левон Гур­генович не против...

Нисколько не против! — заверили они.

Тогда я проплыву до лагеря и выгружу амуницию и продукты.

И останетесь с нами поужинать, наде­юсь?.. — сказал Левон Гургенович.

Нет, — отец поглядел на небо. — Уже темнеет, так что лучше я домой отправ­люсь. Как-нибудь в другой день, завтра или послезавтра, я присоединюсь к вам, и мы хоть до утра просидим, а сейчас у меня дел много.

И он, спустившись к катеру, поплыл к ла­герю, а мы пошли по берегу.

Отец привез нам не только спальные меш­ки, но и свитера — на случай, если ночь выпадет неожиданно холодной, и купаль­ные полотенца, а в общий котел — пол­мешка картошки, малосольные огурцы, кабачковую икру и несколько кусков. со­лонины из лося. Такую лосятину прова­рить вместе с картошкой — пальчики об­лижешь, и соли в картошку добавлять не надо.

Выгрузив все это, отец отказался от пов­торного приглашения на ужин и уплыл.

А мы, по нашему с Ванькой предложению, сразу стали готовить лосятину с картошкой, в самом большом котелке.

Принесли воду, поставили воду с солони­ной на огонь и всей компанией уселись чис­тить картошку.

Ну? — вернулся Станислав Борисович к теме дня. — Теперь ты согласен с моей тео­рией?

Не просто согласен!— ответил Левон Гургенович. — Завтра я буду рыть ту поляну усердней всех!

Вот так-то! — Станислав Борисович засмеялся. — Убедил тебя, Фома неверую­щий!

— Прошу заметить, — сказал Левон Гур­генович, — что как раз неверующие чаще всего и оказываются самыми верными. Тот же апостол Фома. Да, он требовал от Христа доказательств, что тот умер и воскрес, и да­же в его рану персты возложил. Но, убедив­шись — на опыте, так сказать — в истинности Воскресения Христа, он оказался чуть ли не самым мужественным, стойким и после­довательным из всех апостолов. Когда гово­рят «неверующий Фома», то об этом моменте почему-то забывают. И кстати, ты обратил внимание на то, что подобный гребень его хозяйка просто так не потеряла бы на бере­гу? Гребни хорошей работы в то время нема­ло стоили, а этот еще с особым изображени­ем, сделанным, скорей всего, на заказ... Так что, возможно, ты прав, с хозяйкой гребня стряслось что-то неожиданное... Впрочем, завтра начнем разбираться. Я чувствую, что мы можем застрять здесь и дальше уже не двинуться...

И они действительно застряли в наших краях. Но об этом чуть позже. А пока мы за­мечательно поужинали, гитара откуда-то появилась, студенты играли на гитаре и пе­ли всякие песни. В общем, мы праздновали успех и спать легли очень поздно.

Помню, я проснулся с первыми лучами солнца и вылез из спального мешка. Вокруг было тихо, все похрапывали и посапывали. Я поднялся на взгорок, чтобы окинуть взглядом окрестности.

Розовые отсветы восходящего солнца лежа­ли на воде, казавшейся совсем неподвижной. Справа я видел нашу полянку, а слева, у око­нечности мыска, виднелась моторка двух ры­баков. Я не видел, закинуты у них удочки или нет, но, наверно, были закинуты — с валунов, как я им и советовал.

Один из них, молчаливый, как раз разводил костер. Потом он встал и немного смешной, вперевалочку, походкой пошел с котелком к озеру. Зачерпнул воды, вернулся...

А наш лагерь уже просыпался. Все вставали бодрыми и свежими, и, хоть сна нам выпало с гулькин нос, все рвались в бой.

Мы наскоро позавтракали, и уже к семи ут­ра закипела работа.

Надо сказать, мы сами не ожидали такого успеха. Хотя зрелище, которое открывалось перед нами, когда мы поднимали слой за сло­ем и перекапывали квадрат за квадратом, бы­ло жутким. Это было зрелище большого побо­ища. Мы находили скелеты, мужские и жен­ские, с пробитыми черепами, с перерубленны­ми костями, разбитыми бердышами позвоноч­никами... Нашли мы и следы четырех больших костров — но были это костры участни­ков русалий или на этих кострах людей со­жгли, сказать теперь было невозможно. Впро­чем, Станислав Борисович и Левон Гургенович собрали весь пепел и всю золу, которые мы смогли найти, надеясь на химические ана­лизы: эти анализы вполне смогут показать, считали они, сгорало в костре что-то живое или нет.

Каждый скелет мы тщательно описывали, фотографировали, даже на видео снимали, как и мелкие предметы, которые мы тоже на­ходили: остатки бус, остатки серег и нагруд­ных пластин. Ванька все искал среди черепов тот, который мог потом оказаться говорящим, и успокоился лишь тогда, когда ему напомни­ли: Васька Буслаев встретил говорящий череп на горе, а не в низине.

В общем, мы провели с археологами еще не­сколько дней, почти до самого начала учебно­го года. Археологи остались и на весь сен­тябрь, но мы, когда начались занятия в шко­ле, могли приезжать к ним только на выход­ные.

Надо было видеть, как они уезжали. Еще в августе, после первых находок, они заказа­ли специальные контейнеры, куда все эти находки можно было бы складывать и хра­нить. А к возвращению им пришлось вызы­вать грузовые фургоны. Так что, приехав налегке, они снимались с места настоящим табором в две грузовые и две легковые ма­шины.

Уже в ноябре они прислали нам археологи­ческий журнал, где была фотография гребня и подпись, что он «найден Борисом Болдиным, берег озера Светлое». Этот журнал я с гордо­стью всем показывал.

К журналу было приложено письмо:

«Здравствуйте, дорогой и уважаемый Бо­рис Леонидович!

Вот он, найденный Вами прекрасный гре­бень, сфотографированный с профессио­нальной постановкой света, чтобы четко выявить все детали, объемы и формы. Теперь гребень в музее.

Надо сказать, находка произвела насто­ящий фурор и переполох, множество наших коллег хотят на нее поглядеть, поздрав­ления сыплются на нас со всех сторон, но мы всегда говорим, что поздравлять надо не нас, и все поздравления пересылаем к Вам.

Музейный реставратор предметов быта, очень хороший резчик, сделал несколь­ко абсолютно точных копий гребня, что­бы показывать тем, кто, занимаясь куль­турой древних славян, захочет поработать с гребнем не только по фотографиям, но и «вживую», ощутить предмет. А также для того, чтобы время от времени заменять ко­пией оригинал. Например, когда оригинал отъедет на зарубежную выставку. Сделал он эти копии настолько точно, воспроизве­дя шероховатость любого слома и все «мик­ротравмы», которые получил гребень за го­ды лежания в земле, что даже мы не смогли бы отличить копию от оригинала.

Такое не раз делалось в истории науки. Например, в Пушкинском Доме есть точ­ные копии со всех рукописей Пушкина. Чтобы сделать эти копии, даже искали такую же бумагу, которой пользовался Пушкин. Особенные сложности были с голубоватой бумагой — и Вы можете предста­вить себе счастье ученых, когда они нашли чистую, неиспользованную пачку листов бумаги из той самой «голубоватой» пар­тии, из которой и Пушкин некогда приоб­рел большую упаковку.

Можно сказать, им сказочно повезло — но мы ведь знаем, что самое сказочное везе­ние приходит к тем, кто ищет, знает, где искать, и продолжает поиски, не покладая рук. С тех пор всем исследователям для ра­боты с рукописями Пушкина почти всегда выдают копии, а оригиналы хранятся очень бережно, в особом режиме. Мы реши­ли, что Ваш, гребень заслуживает того же.

И мы тоже искали, не покладая рук, веря в удачу, и представляя, где и что искать! Будем так держать и дальше. Очень наде­емся на следующее лето продолжить наши розыски и очень надеемся, что Вы вновь присоединитесь к нам, и вновь вас (это «вас» включает и Вашего младшего брата, Ивана) будут ждать крупные успехи. Рабо­тать с вами обоими нам было очень прият­но и будет приятно всегда.

Искренне и дружески Ваши,

Станислав Борисович

Левон Гургенович»

Так что я действительно попал в историю археологии.

Ванька так увлекся, что засел читать и пе­речитывать русские былины. Читал он, пери­одически восклицая: «Вот сволочь!..» Или, с удовлетворением: «Ага!.. Так им и надо!..» И периодически у него возникали идеи, какие еще былины могут иметь историческую осно­ву и где еще следует произвести раскопки. Все эти идеи он записывал в отдельную тетрадку, и в этой же тетрадке рисовал схемы предпола­гаемых раскопок, чтобы быть во всеоружии, когда придет время. А что время придет, мы не сомневались. Следующим летом мы соби­рались вновь на какое-то время присоединить­ся к археологам.

Вот так завершилась первая часть этой истории. Но это было далеко не все! Прои­зошли и другие, самые неожиданные, собы­тия. Но об этом нужно отдельно рассказы­вать.