Эмиль Золя. Деньги 4 страница

Возникали затруднения, дело затягивалось, прошло пять месяцев, а ещеничего нельзя было начать. Наступил уже конец сентября, и Саккар бесился,видя, что, несмотря на все его усердие, постоянно появляются новыепрепятствия, целый ряд второстепенных вопросов, которые нужно разрешить,чтобы основать нечто серьезное и солидное. Его нетерпение так возросло,что одно время он готов уже был послать к черту синдикат, - ему пришла вголову соблазнительная мысль организовать дело при участии одной толькокнягини Орвьедо. У нее были миллионы, необходимые для начала. Почему бы ейне вложить их в это превосходное предприятие? А затем, когда, по егопредположениям, капитал будет увеличиваться, можно будет привлечь и мелкуюклиентуру. Он был искренно убежден в том, что в результате такогопомещения капитала княгиня удесятерит свое богатство, богатство бедных,которое она еще обильнее будет раздавать в виде милостыни. И вот однажды утром Саккар поднялся к княгине и, как друг иодновременно деловой человек, объяснил ей назначение и организационнуюструктуру банка, о котором он мечтал. Он рассказал ей все, изложил планыГамлена, не пропустив ни одного из предприятий, проектируемых на Востоке.И, отдавшись своей способности опьяняться собственным воодушевлением,своей верой в успех, порожденной пламенным желанием его добиться, онвыложил даже безумную мечту о перенесении папского престола в Иерусалим,говорил об окончательной победе католицизма, когда папа будет царить всвятой земле, располагая громадными средствами, которые предоставит в егораспоряжение "Сокровищница гроба господня". Княгиню, пламенную католичку, поразил только этот последний проект,венчающий здание. Ее необузданное воображение, побуждавшее ее выбрасыватьмиллионы на чрезмерную и бесполезную роскошь благотворительных учреждений,было увлечено несбыточным величием этого плана. Как раз в это времяфранцузские католики были поражены и возмущены заключенным междуимператором и итальянским королем соглашением, в силу которого императоробязался при известных гарантиях вывести французские оккупационные войскаиз Рима; это, конечно, значило передать Рим Италии, и католики боялись,что папа вынужден будет уйти в изгнание, жить милостыней, скитаться спосохом нищего. Какой чудесный выход из положения, если бы папа оказалсяпервосвященником и королем в Иерусалиме, утвердившись там при поддержкебанка, акционерами которого с радостью стали бы христиане всего мира! Этотпроект показался княгине таким прекрасным, что она объявила его величайшейидеей столетия, достойной увлечь всякого благородного и религиозногочеловека. Успех представлялся ей несомненным, потрясающим. Почтение ее кинженеру Гамлену, которого она и прежде уважала, зная, что он соблюдаетвсе церковные обряды, еще усилилось. Но она категорически отказаласьучаствовать в деле, так как хотела остаться верной своей клятве - вернутьвсе эти миллионы беднякам, никогда больше не получать ни сантимапроцентов, чтобы деньги, нажитые игрой, рассеялись, поглотились нищетою,как уходит в землю отравленный источник. Тот довод, что спекуляциякапиталом могла бы пойти на пользу беднякам, не оказывал на нее никакоговоздействия и даже раздражал ее. Нет, нет, проклятый источник должениссякнуть, - такова была единственная цель ее жизни. Саккар был обескуражен, однако благодаря симпатии, с которой относиласьк нему княгиня, он добился того, о чем уже давно просил. У него была мысль- сразу после основания Всемирного банка поместить его тут же в особняке.Вернее, эту мысль внушила ему Каролина, так как сам он мечтал о чем-тоболее грандиозном и хотел бы немедленно построить дворец. Достаточно былозастеклить двор, сделать из него центральный зал, а первый этаж, конюшни,каретные сараи использовать под конторы; Саккар отдаст свою гостиную вовтором этаже под зал заседаний совета, столовая и шесть других комнат тожепойдут под конторы, он оставит себе только спальню и туалетную комнату, асам будет жить наверху, с Гамленами, - обедать там, проводить вечера, - итаким образом при небольших затратах можно будет устроить помещение длябанка хотя и тесноватое, но вполне солидное. Княгиня, как владелицаособняка, не дала сначала своего согласия, так как ненавидела всякуюторговлю деньгами: никогда такая мерзость не найдет приюта под ее кровлей!Но теперь, пораженная величием цели, она согласилась из религиозныхпобуждений. Это была огромная уступка, и ее охватывала легкая дрожь, когдаона думала о том, что позволила поместить в своем доме этот банк, этуадскую машину биржевой игры и ажиотажа, которая приводит к разорению исмерти. Наконец, через неделю после этой неудавшейся попытки, дело, которое такдолго тормозилось, к радости Саккара сладилось сразу, за несколько дней.Однажды утром Дегремон пришел сообщить ему, что он получил разрешение вовсех инстанциях и что можно начинать. Тут же в последний раз просмотрелипроект устава и составили акт об учреждении общества. Для Гамленов этобыло очень кстати, так как им опять приходилось туго. У него уже много летбыла одна мечта - стать инженером-консультантом большого кредитногообщества, с тем чтобы, по его собственному выражению, приводить воду намельницу. Нужно сказать, что пыл Саккара понемногу передался и ему, и онзагорелся таким же рвением, стал так же нетерпелив. Напротив, Каролина,вначале увлеченная всем тем прекрасным и полезным, что они собиралисьосуществить, теперь, когда они вступили в дебри и трясины осуществления,казалось, охладела и стала задумываться. Ее здравый смысл, ее прямаянатура чуяли всякие темные и нечистые махинации; особенно она боялась забрата, которого обожала, в шутку называя его иногда "дурачком", несмотряна всю его ученость. Не то, чтобы она хоть сколько-нибудь сомневалась всовершенной честности их друга, она видела, что он всей душой желает имсчастья, но у нее было странное ощущение зыбкой почвы под ногами, онабоялась упасть и завязнуть при первом же ложном шаге. В это утро, после ухода Дегремона, Саккар, сияющий, вошел в чертежную. - Наконец-то дело сделано! - воскликнул он. Гамлен, взволнованный, с влажными глазами, пошел к нему навстречу ичуть не раздавил ему руки, крепко пожимая их. Но так как Каролина толькоповернулась к нему, слегка побледнев, он добавил: - Ну что же, и это все, что вы мне скажете? Вы уже успелиразочароваться? Ее лицо осветила добрая улыбка: - Напротив, я очень довольна, очень довольна, уверяю вас. Потом, когда он сообщил ее брату подробности о синдикате, теперь ужеокончательно организованном, она вмешалась со своим обычным спокойнымвидом: - Значит, это разрешается - объединяться так, по нескольку человек, ираспределять между собой акции банка еще до их выпуска? Он ответил с резким утвердительным жестом: - Конечно, разрешается... Вы думаете, мы так глупы, чтобы рисковатьнеудачей? Не говоря уже о том, что нам нужны солидные люди, хозяева рынка,на случай, если вначале будет трудно. Теперь все-таки четыре пятых нашихакций в надежных руках. Можно будет засвидетельствовать акт учрежденияобщества у нотариуса. Но она все же стала возражать: - Я думала, что по закону весь капитал должен быть распределен междуподписчиками. На этот раз он с изумлением посмотрел ей в лицо: - Так вы читаете Гражданский Кодекс? И она слегка покраснела, потому что он угадал: накануне, уступив своемуглухому беспокойству, неопределенному страху, она прочла статью обучреждении обществ. Она чуть было не поддалась желанию солгать. Затем,смеясь, призналась: - Вы правы, я читала вчера Гражданский Кодекс. После этого чтения я какбудто стала сомневаться в честности своей и других, как после чтениямедицинских книг нам кажется, что мы больны всеми болезнями. Но он рассердился: раз она хотела получить разъяснения, значит, она недоверяет ему и собирается наблюдать за ним своими умными, женскими,подозрительными, во все проникающими глазами. - Ну, - продолжал он, как бы отбросив жестом напрасную щепетильность, -уж не думаете ли вы, что мы будем считаться со всеми капризами Кодекса?Ведь мы тогда не сможем сделать и двух шагов, мы наденем на себя путы,которые свяжут нас по рукам и ногам, а в это время другие, наши соперники,живо обгонят нас!.. Нет, нет, я, конечно, не стану ждать, пока подпишутсяна весь капитал; к тому же я предпочитаю придержать часть акций и найдусвоего человека, на которого открою счет, - словом, он будет нашимподставным лицом. - Это запрещено, - объявила она просто своим звучным, серьезнымголосом. - Да, запрещено, но все компании это делают. - Напрасно, это нехорошо. Саккар, сдержавшись резким усилием воли, счел за лучшее повернуться кГамлену, который слушал в смущении, не вмешиваясь. - Друг мой, я надеюсь, вы во мне не сомневаетесь. Я старый волк и имеюнекоторый опыт, вы можете довериться мне в отношении финансовой стороныдела. Подавайте мне хорошие мысли, а я берусь с наименьшим риском извлечьиз них такой доход, какого только можно желать. Мне кажется, это самоебольшее, что сможем сказать деловой человек. Инженер, по природеслабохарактерный и непреодолимо застенчивый, чтобы избежать прямогоответа, обратил дело в шутку: - О, Каролина будет для вас настоящим цензором. Это прирожденнаяклассная дама. - Что ж, я охотно пойду к ней на выучку, - галантно объявил Саккар. Сама Каролина тоже рассмеялась. И разговор продолжался в дружескомтоне. - Все это потому, что я очень люблю брата, да и вас тоже я люблюбольше, чем вы думаете, и меня бы очень огорчило, если бы вы ввязались втемные дела, которые всегда приводят к разорению и несчастью... Скажу вампрямо, раз уж мы заговорили об этом: я до смерти боюсь спекуляции,биржевой игры. Я была так счастлива, когда прочла в проекте устава,который вы просили меня переписать, в статье восьмой, что обществорешительно отказывается от всяких операций на срок. Ведь это значитотказаться от игры, не так ли? А потом вы меня разочаровали, когда сталисмеяться надо мной, говоря, что эта статья существует только для вида, чтоэто формула устава, которую все компании считают долгом чести записать, нони одна не выполняет... Знаете, чего бы я хотела? Чтобы вместо этих акций,этих пятидесяти тысяч акций, которые вы собираетесь выбросить на рынок, вывыпустили одни облигации. Видите, я теперь сильна в финансовых вопросах -с тех пор, как читаю Кодекс: теперь я знаю, что на облигациях нельзяиграть, что держатель облигаций - это просто заимодавец, который получаетопределенный процент с отданных им в долг денег; он не заинтересован вприбылях, тогда как акционер - член общества и может получить прибыль илиостаться в убытке. Скажите, почему бы вам не выпустить облигации? Я былабы так спокойна, так счастлива! Чтобы скрыть действительно мучившую ее тревогу, она говорилапреувеличенно умоляющим тоном. И Саккар ответил тем же тоном, с комическимжаром: - Облигации? Ни в коем случае! На что мне облигации? Ведь это мертвыйкапитал. Поймите же, что спекуляция, биржевая игра - это главная пружина, сердцевсякого крупного дела, такого, например, как наше. Да, она требует крови,вбирает ее отовсюду маленькими ручейками, накопляет ее и затем отдаетреками, текущими во всех направлениях, она создает огромный оборот денег,необходимый для жизни больших предприятий. Без нее великое движениекапиталов и порожденные ими большие работы, развивающие культуру,решительно невозможны. То же самое и с анонимными обществами - мало липротив них кричали, мало ли повторяли, что это притоны, вертепы! А насамом деле без них у нас не было бы ни железных дорог, ни одного изогромных современных предприятий, которые обновили мир. Ведь никакогосостояния не хватило бы, чтобы довести их до конца, и ни одно частное лицоили даже группа лиц не захотели бы взять на себя сопряженный с этим риск.Все дело в риске, а также в величии цели. Нужен грандиозный проект, размахкоторого поразил бы воображение; нужно внушить надежду на значительнуюприбыль, на выигрыш, который удесятерит вложенную сумму, если только онане будет проиграна; и вот разгораются страсти, притекает жизнь, каждыйнесет свои деньги, и тогда можно перевернуть весь мир. Что здесь,по-вашему, плохого? Это добровольный риск, который распределяется междумножеством людей, причем их доли не равны и ограничиваются состоянием исмелостью каждого. Конечно, можно проиграть, но иногда и выиграешь. Всенадеются на счастливый номер, но каждый должен быть готов вытащить ипустой, а у человечества нет более упорной и пламенной мечты, чем попытатьсчастья, получить все по прихоти судьбы, стать королем, стать богом! Теперь Саккар уже перестал шутить. Он выпрямился во весь свой маленькийрост и в лирическом порыве выразительно жестикулировал, как бы посылаясвои слова на все четыре стороны света. - Да вот, например, мы с нашим Всемирным банком! Ведь мы открываемширочайшие горизонты, мы пробиваем брешь в стене, отделяющей нас отдревнего мира Азии, отдаем безграничные территории заступу прогресса,мечтам золотоискателей. Право же, никто никогда не задавался болееграндиозными целями, хотя - я признаю это - никогда перспективы удачи илинеудачи не были так туманны. Но именно поэтому мы на верном пути кразрешению проблемы, и я убежден, что мы вызовем огромное увлечениепублики, как только она узнает о нас. Разумеется, наш Всемирный банквначале будет самой обыкновенной фирмой, занимающейся всеми банковымиоперациями - кредитом и учетом векселей, приемом вкладов на текущие счета,заключением контрактов, ведением переговоров и выпуском займов. Ноглавное, что я хочу из него сделать, - это машину для пуска в ходграндиозных проектов вашего брата: в этом будет заключаться его настоящаяроль, это определит его растущие прибыли, его могущество, а потом игосподство. Ведь банк основывается для того, чтобы поддерживать финансовыеи промышленные общества, которые мы организуем в других странах, - мынайдем держателей для их акций, они будут обязаны нам существованием иобеспечат нам главенствующую роль... И перед этими ослепительными победамибудущего вы еще спрашиваете меня, разрешено ли формировать синдикат идавать премию его членам, с тем чтобы отнести ее на счет первоначальногоустройства банка; вы беспокоитесь о неизбежных маленьких отклонениях отправил, о свободных акциях, которые обществу полезно будет придержать подприкрытием подставного лица; наконец вы обрушиваетесь на игру. На игру!Боже мой, да ведь это и есть душа, очаг, пламя гигантской машины, окоторой я мечтаю!.. Знайте же, все это еще пустяки! Наш жалкий маленькийкапитал в двадцать пять миллионов - только вязанка хвороста, брошенная втопку, чтобы пустить в ход машину! Я надеюсь увеличить его в два, вчетыре, в пять раз, по мере того как наши операции будут расширяться! Намнужен град из золотых монет, пляска миллионов, если мы хотим осуществитьчудеса, о которых идет речь! Э, черт возьми, я не отвечаю за то, что всебудет цело, нельзя перевернуть мир, не отдавив ног кому-нибудь изпрохожих. Она смотрела на него, и, при ее любви к жизни, ко всему сильному идеятельному, он показался ей прекрасным, он увлек ее своим огнем и верой вуспех. И хотя его теории не убедили ее, а только возмутили ее прямой иясный ум, она сделала вид, что сдается. - Хорошо, допустим, что я только женщина и что меня пугают битвы жизни.Но, пожалуйста, постарайтесь раздавить как можно меньше народу и, главное,не давите никого из тех, кто мне дорог. Саккар, опьяненный взрывом своего красноречия, в восторге отизложенного им грандиозного плана, как будто план этот был ужеосуществлен, пришел в благодушное настроение: - Не бойтесь! Я только прикидываюсь людоедом, но это шутка... Все будуточень богаты. Затем они спокойно поговорили о том, что теперь нужно было предпринять,и решили, что на следующий день после окончательного учреждения обществаГамлен поедет в Марсель, а оттуда на Восток, чтобы поскорей приступить косуществлению их широких планов. Тем временем на парижском рынке уже пошлиразговоры, молва снова извлекла имя Саккара с вязкого дна, куда оно навремя погрузилось, и слухи, которые вначале передавали шепотом, а потомвсе громче и громче, так ясно пророчили ему быстрый успех, что опять, каккогда-то в парке Монсо, в его передней каждое утро толпились посетители.То забегал по пути Мазо, просто пожать ему руку и поговорить о последнихновостях, то заходили другие маклеры - еврей Якоби, известный своимгромовым голосом, и его зять Деларок, рыжий толстяк, доставлявший столькоогорчений своей жене. Кулиса являлась в лице Натансона, очень деятельногомаленького блондина, которому во всем везло. Что касается Массиаса,покорившегося своей тяжкой участи неудачника, то он бывал каждое утро,хотя пока для него не было никаких поручений. Словом, набиралась целаятолпа, увеличивавшаяся с каждым днем. Однажды утром, в девять часов, Саккар, заглянув в приемную, увидел, чтоона уже полна. Он еще не нанял специальных служащих, и ему помогал тольколакей, и то очень неумело; чаще всего ему приходилось самому впускатьпосетителей. В этот день, когда он отворил дверь кабинета, к нему хотелвойти Жантру; но Саккар заметил Сабатани, которого, по его поручению,искали уже два дня. - Простите, друг мой, - сказал он, останавливая бывшего учителя ипропуская левантинца. Сабатани, со своей ласкающей, фальшивой улыбкой, скользкий, как уж,выслушал Саккара, который, отлично зная, с кем имеет дело, без излишнихцеремоний изложил ему свое предложение: - Дорогой мой, вы мне нужны... Нам необходимо подставное лицо. Я откроювам счет, вы купите определенное число наших акций, за которые заплатитефиктивно... Вы видите, я говорю без обиняков и отношусь к вам, как кдругу. Молодой человек посмотрел на него своими прекрасными бархатнымиглазами, ласково мерцавшими на его смуглом продолговатом лице: - Закон, дорогой патрон, категорически требует уплаты наличными... О, яговорю это не потому, что чего-либо опасаюсь. Вы относитесь ко мне как кдругу, и я горжусь этим. Я сделаю все, что вы захотите! Тогда Саккар, чтобы доставить Сабатани удовольствие, рассказал о том, скаким уважением относится к нему Мазо: маклер теперь принимал от негоордера, не требуя никакого залога. Потом Саккар пошутил по поводу ЖерменыКер, с которой он его встретил накануне, и цинично намекнул на слухи,приписывавшие ему чудесные свойства, гигантское исключение, предметмечтаний терзаемых любопытством девиц, известных в биржевом мире. ИСабатани не отрицал, смеялся своим двусмысленным смехом, беседуя на этускользкую тему. Да, в самом деле, очень забавно, что эти дамы бегают заним, они, конечно, хотят удостовериться сами. - Да, кстати, - прервал его Саккар, - нам будут также нужны подписи дляоформления некоторых операций, например передаточных актов... Могу япослать вам пачку бланков для подписи? - Ну конечно же, дорогой патрон. Все, что хотите! Он даже не спрашивал о вознаграждении, зная, что таким услугам, которыедолжен был оказать он, нет цены; и когда Саккар добавил, что ему заплатятпо франку за подпись, чтобы возместить потерю времени, он толькоутвердительно кивнул головой. Затем, улыбнувшись, он сказал: - Надеюсь также, дорогой патрон, что вы не откажете мне в советах. Увас теперь такое выгодное положение, я приду к вам за информацией. - Ладно, - заключил Саккар, который сразу его понял. - До свидания...Берегите себя, не слишком уступайте любопытству дам. И, снова развеселившись, он выпустил его через заднюю дверь, благодарякоторой посетителям не нужно было опять проходить через приемную. Затем,отворив другую дверь, Саккар пригласил Жантру. С первого взгляда онзаметил, что тот совершенно обнищал: рукава его сюртука вытерлись остолики кафе, пока он искал себе работу. Биржа по-прежнему оставалась длянего мачехой, но он все же держался молодцом, щеголяя цинизмом иэрудицией, носил бороду веером и время от времени отпускал цветистыефразы, выдающие человека с высшим образованием. - Я как раз собирался написать вам, - сказал Саккар. - Мы составляемсписок наших служащих. И я поставил вас одним из первых. Думаю, чтоприглашу вас в отдел эмиссии. Жантру остановил его жестом: - Вы очень любезны, благодарю вас... Но я хочу предложить вам однодело. Он не сразу объяснился, начал с общих мест, спросил, какую роль будутиграть в рекламировании Всемирного банка газеты. Саккар загорелся спервого слова, заявив, что он стоит за самую широкую гласность, что онпотратит на это все имеющиеся в его распоряжении средства. Не следуетпренебрегать никакой рекламой, даже самой дешевой. Для него аксиома, чтовсякий шум хорош уже тем, что это шум. Его мечта - иметь в своемраспоряжении все газеты, но ведь это стоит слишком дорого. - Так, вот что! Вы хотите организовать нам рекламу?.. Это, пожалуй,было бы недурно. Мы еще поговорим об этом. - Хорошо, в дальнейшем, если вам будет угодно. А что бы вы сказали особственной газете, которая полностью принадлежала бы вам и где я был быредактором? Каждое утро вам посвящается страница, статьи поют вамдифирамбы, краткие заметки привлекают к вам внимание; мы помещаем намекина вас даже в статьях, не имеющих никакого отношения к финансам, словом,ведем форменную кампанию, по всякому поводу возвеличивая вас за счет всехваших соперников... Ну как, интересует это вас? - А что ж? Пожалуй, если вы за это не сдерете с нас шкуру. - Нет, цена будет умеренная. И он назвал, наконец, газету: "Надежда", листок, который был основандва года тому назад маленькой группой воинствующих католиков и веложесточенную борьбу с правительством. Впрочем, листок этот не имелникакого успеха, и каждую неделю ходили слухи о его закрытии. - Да у нее тираж не больше двух тысяч! - воскликнул Саккар. - А это уж наше дело добиться большего тиража. - И потом это невозможно: она забрасывает грязью моего брата; не могуже я с первых шагов поссориться с ним. Жантру слегка пожал плечами: - Не нужно ни с кем ссориться. Вы знаете не хуже меня, что если банкимеет газету, то не важно, поддерживает она правительство или нападает нанего: если это газета официозная, то банк, конечно, участвует во всехсиндикатах, которые организует министр финансов, чтобы обеспечить успехгосударственных и коммунальных займов; если газета оппозиционная, тот жеминистр будет предупредительно относиться к банку, который онапредставляет, с тем чтобы обезоружить ее и привлечь на свою сторону, и эточасто влечет за собою еще большую благожелательность... Не беспокойтесь жео направлении "Надежды". Вам нужно иметь свою газету, это - сила. С минуту помолчав, Саккар, с той живостью ума, которая позволяла емусразу усвоить чужую мысль, проникнуться ею, применить ее к своимнадобностям, так что она становилась как бы его собственной, набросал пландействий. Он купит "Надежду", смягчит ее резкую полемику, положит газету кногам своего брата, который поневоле будет ему за это благодарен, носохранит ее католический дух и будет держать ее в резерве, как угрозу, какмашину, всегда готовую возобновить свою устрашающую кампанию во имяинтересов религии. И если ему не пойдут навстречу, он станет угрожатьРимом, он покажет им свой главный козырь - Иерусалим. Он сыграет с нимиславную штуку! - А мы будем свободны в наших действиях? - спросил он вдруг. - Совершенно свободны. Они достаточно намучились с нею. Сейчас газетапопала в руки человека, нуждающегося в деньгах, который уступит нам ее задесять тысяч франков. Мы будем с ней делать, что захотим. Саккар подумал еще с минуту. - Ладно, решено. Договоритесь о встрече, приведите сюда этого человека.Вы будете главным редактором, и я сконцентрирую в ваших руках всю нашурекламу. Я хочу, чтобы она была необычайной, грандиозной - конечно, вдальнейшем, когда у нас будет достаточно топлива для этой машины. Он встал. Жантру тоже поднялся, довольный тем, что нашел, наконец,кусок хлеба, стараясь скрыть свою радость под ироническим смехомопустившегося человека, уставшего от парижской грязи. - Итак, я возвращаюсь в свою стихию, дорогую моему сердцу литературу! - Не договаривайтесь пока ни с кем, - продолжал Саккар, провожая его.И, чтобы не забыть, - имейте в виду одного моего протеже, Поля Жордана,весьма талантливого молодого человека: он будет превосходным сотрудникомлитературного отдела. Я напишу ему, чтобы он к вам зашел. Жантру уже выходил в дверь, ведущую в коридор, когда удачноерасположение двух выходов привлекло его внимание. - Смотрите-ка! - сказал он со свойственной ему фамильярностью. - Какудобно! Можно перехитрить публику... Когда приходят такие прекрасные дамы,как та, с которой я только что раскланялся в передней, баронессаСандорф... Саккар не знал, что она здесь, и, пожав плечами, хотел выразить своебезразличие, но Жантру посмеивался, не веря в такую незаинтересованность.Они обменялись крепким рукопожатием. Оставшись один, Саккар инстинктивно подошел к зеркалу и пригладилволосы, где не проглядывало еще ни одной серебряной нити. Однако он несолгал, женщины не интересовали его с тех пор, как он снова целиком былзахвачен делами, и он только поддался невольному желанию нравиться, в силукоторого каждый француз, оставшись наедине с женщиной, боится прослытьдураком, если он ее тут же не покорит. Когда вошла баронесса, он сразузасуетился: - Сударыня, прошу вас, благоволите сесть... Никогда еще ее алые губы, огненные глаза, синеватые веки под темнымибровями не казались ему такими соблазнительными. Что ей было от негонужно? И он удивился, когда она объяснила ему причину своего визита: - Ах, сударь, извините, что я беспокою вас по неинтересному для васделу; но когда люди принадлежат к одному кругу, приходится иногда взаимнооказывать маленькие услуги... У вас недавно служил повар, которого мой мужхочет нанять. Я только хотела справиться о нем. Она стала расспрашивать его; он с величайшей предупредительностьюотвечал ей и, беседуя, не спускал с нее глаз, угадав, что это толькопредлог: ее, конечно, мало беспокоил повар; очевидно, она пришла с другойцелью. И в самом деле, она начала вилять и в конце концов назвала общегознакомого, маркиза де Боэна, который говорил ей о Всемирном банке. Тактрудно удачно поместить свои деньги, найти солидные ценности! Словом, онпонял, что она охотно взяла бы сколько-нибудь акций, с премией в десятьпроцентов, предоставляемой учредителям; еще лучше он понял, что если оноткроет ей счет, она не станет платить. - У меня свое личное состояние, муж в мои дела никогда не вмешивается.Это доставляет мне много хлопот, но, признаться, иногда и развлекаетменя... Когда женщина, особенно молодая женщина, занимается денежнымиделами, все удивляются и рады осудить ее за это. Не правда ли? Иногда ябываю в ужасном затруднении, у меня ведь нет друзей, мне не с кемпосоветоваться. За прошлые две недели, из-за отсутствия необходимыхсведений, я опять проиграла значительную сумму... Ах! теперь вы будете втаком выгодном положении, будете все знать; если бы вы были так любезны,если бы вы захотели... Манеры светской дамы плохо скрывали ее страсть к игре, хищную,неукротимую, заставлявшую эту дочь Ладрикуров, предок которой завоевалАнтиохию, эту жену дипломата, которой низко кланялась вся иностраннаяколония Парижа, в качестве подозрительной просительницы обивать порогифинансовых воротил. Губы ее словно сочились кровью, глаза блистали ещесильнее, страсть ее, жажда наживы прорывалась наружу, она как бы кипела вэтой женщине, казавшейся такой темпераментной. И в простоте сердца онвообразил, будто она пришла предложить себя за то только, чтобыучаствовать в его крупном деле и при случае получать полезные сведения сбиржи. - Сударыня, я с радостью сложу мой опыт к вашим ногам! - воскликнул он. Он придвинул свой стул, взял ее руку. Но она как будто сразу отрезвела.Ах нет, до этого она еще не дошла, она всегда успеет заплатить ночнымсвиданием, если ей сообщат содержание какой-нибудь телеграммы. Она и такуже страшно тяготилась своей связью с генеральным прокурором Делькамбром,этим сухим, мертвенно бледным человеком, которого ей приходилось терпетьиз-за скупости мужа. И холодный темперамент, тайное презрение к мужчинамтут же проявились в выражении смертельной усталости на лице этой женщины,которая казалась такой страстной, но воспламенялась только надеждой навыигрыш. В ней заговорили аристократическая гордость и воспитание, которыеи до сих пор иногда мешали ей в делах. Она встала: - Итак, сударь, вы говорите, что были довольны этим поваром? Саккар тоже поднялся, удивленный. На что же она надеялась? Что онвнесет ее в список и будет информировать даром? Решительно, нельзядоверять женщинам, они чрезвычайно недобросовестны в делах. И хоть к этойон чувствовал влечение, но не стал настаивать и поклонился с улыбкой,которая значила: "Как хотите, моя милая, это произойдет, когда вам будетугодно", в то время как вслух он произнес: - Очень доволен, повторяю вам. Только преобразования в моем хозяйствезаставили меня расстаться с ним. Баронесса Сандорф помедлила, не потому, чтобы она сожалела о своемвозмущении: просто она поняла, как было наивно идти к такому человеку, какСаккар, не примирившись заранее с последствиями. И она сердилась на себя,так как хотела быть деловой женщиной. Наконец, слегка склонив голову, онаответила на почтительный поклон Саккара, и он уже проводил ее до маленькойдвери, как вдруг эту дверь внезапно, без стеснения, отворила чья-то рука.Это был Максим, который сегодня должен был завтракать у отца и, как свойчеловек, прошел через коридор. Он посторонился, чтобы пропуститьбаронессу, и тоже отвесил поклон. Когда она вышла, он усмехнулся: - Я вижу, твое дело на полном ходу! Уже получаешь премии? Максим был еще очень молод, но говорил с апломбом опытного человека,который не станет напрасно растрачивать свои силы на случайныеудовольствия. Отец понял этот тон иронического превосходства: - Нет, как раз я ровно ничего не получил, и это не из благоразумия,потому что, мой милый, я так же горжусь тем, что до сих пор чувствую себядвадцатилетним, как ты, кажется, гордишься своей преждевременнойстаростью. Максим рассмеялся еще громче; его смех, серебристый и воркующий, своейдвусмысленностью до сих пор напоминал смех продажной женщины, хотя востальном у него был теперь безукоризненный вид положительного молодогочеловека, не желающего больше портить себе жизнь. Он проявлял крайнюютерпимость, если только ему лично ничего не угрожало. - Ей богу, ты прав, раз это тебя не утомляет. А у меня, знаешь, ужеревматизм. Удобно усевшись в кресло и взяв газету, он сказал: - Не обращай на меня внимания, заканчивай прием, если я тебе не мешаю.Я пришел раньше, потому что заходил к своему врачу и не застал его. В эту минуту лакей доложил, что Саккара желает видеть графиня деБовилье Немного удивленный, хотя он уже и встречал свою благороднуюсоседку - так называл он графиню - в Доме Трудолюбия, Саккар приказалпринять ее немедленно, потом, вернув лакея, велел отказать всем остальнымпосетителям, так как устал и очень проголодался. Войдя, графиня даже незаметила Максима, которого закрывала спинка большого кресла. И Саккар ещебольше удивился, увидев, что она привела с собой свою дочь Алису. Этопридавало особую значительность их визиту: обе женщины были такие грустныеи бледные - мать, худая, высокая, совершенно седая, и дочь, уже увядшая,со слишком длинной, даже уродующей ее шеей. Он любезно, почти суетливо,чтобы лучше выразить свое почтение, придвинул кресла: - Сударыня, вы оказываете мне такую честь... Если бы я мог иметьсчастье быть вам полезным... Очень застенчивая, несмотря на свой высокомерный вид, графиняобъяснила, наконец, причину своего визита: - Сударь, мысль обратиться к вам явилась у меня после разговора с моейприятельницей, княгиней Орвьедо. Признаюсь, сначала я колебалась, потомучто в моем возрасте трудно менять убеждения, а я всегда очень бояласьнекоторых вещей, которые практикуются теперь, но для меня непонятны.Наконец я переговорила об этом с дочерью, и, мне кажется, долг велит мнепреодолеть сомнения и попытаться обеспечить счастье моей семьи. Она узнала от княгини о Всемирном банке: конечно, в глазахневежественной толпы он ничем не отличается от других кредитных обществ,но для посвященных имеет такое бесспорное оправдание, такую высокую идостойную цель, что люди с самой боязливой совестью не могут против неговозражать. Она не произнесла имени папы, не назвала Иерусалима: об этомникто не говорил, это была увлекательная тайна, которую шепотом передавалидруг другу верные католики; но в каждом ее слове, в ее намеках инедомолвках сквозили надежда и вера, согревавшая религиозным пылом ееубеждение в успехе нового банка. Саккар сам удивился ее сдержанному волнению, ее дрожащему голосу. Досих пор он говорил о Иерусалиме только в лирическом порыве, в душе он неочень-то верил в этот безумный план, чувствовал его смешную сторону и былготов отказаться от него и посмеяться над ним, если его встретят шуткамиОднако визит этой святой женщины, с таким волнением пришедшей к немувместе с дочерью, таинственность, с которой она давала понять, что самаона и все ее близкие, все французское дворянство поверит этому плану иподдержит его, произвели на него сильное впечатление, воплощая егонеосуществимую мечту, расширяя до бесконечности поле его деятельности.Так, значит, это и в самом деле был рычаг, при помощи которого он могперевернуть мир! Благодаря своей способности быстро усваивать чужие мысли,он сразу применился к обстановке. С такой же таинственностью он заговорилс графиней о венчающей дело торжественной цели, которую он будетпреследовать в молчании, слова его звучали проникновенно. Он и впрямьощутил веру, веру в правильность того способа действий, который былподсказан ему критическим положением папы. Он обладал счастливойспособностью верить, если только этого требовали интересы его планов. - Словом, сударь, - продолжала графиня, - я решилась на то, на чтопрежде никогда не пошла бы... Да, мне никогда не приходила в голову мысльпустить в оборот деньги, поместить их под проценты: это старое пониманиежизни, щепетильность, которая теперь, я знаю, кажется немного глупой, ночто же делать? Нелегко идти против убеждений, которые впитываешь с молокомматери. Я думала, что только земля, большие имения должны кормить подобныхнам людей... Но, к несчастью, большие имения... Она слегка покраснела, так как ей приходилось теперь признаться в своемразорении, которое она так тщательно скрывала. - Этих имений у нас больше нет... Нам пришлось многое испытать... У насосталась одна только ферма. Тогда Саккар, чтобы избавить ее от смущения, заговорил с жаром, сильносгущая краски: - Сударыня, теперь уж никто больше не живет доходами с земли. Прежнееземлевладение - это отжившая форма богатства, которая потеряла всякийсмысл. Ведь это был мертвый капитал, а теперь мы в десять раз увеличилиего стоимость, бросив его в оборот посредством бумажных денег и всякихценных бумаг, коммерческих и финансовых. Только таким образом можнообновить мир, а ведь без денег, без оборотных средств, без денег,проникающих повсюду, немыслимо ничто; ни применение науки, ниокончательный мир на всем земном шаре... Землевладение! Оно отжило свойвек так же, как деревенские таратайки. Можно умереть с миллионом,вложенным в землю, - и жить с четвертой частью этого капитала, поместивего в выгодные предприятия, приносящие пятнадцать, двадцать и дажетридцать процентов. Графиня слегка покачала головой с бесконечной грустью. - Я вас не совсем понимаю, я, как уже сказала вам, принадлежу к томувремени, когда таких вещей боялись, как чего-то нехорошего изапрещенного... Но ведь я не одна, я прежде всего должна подумать одочери. За несколько лет мне удалось отложить некоторую, правда, небольшуюсумму... Она снова покраснела. - Двадцать тысяч франков, которые без пользы лежат у меня в ящикестола. Впоследствии, может быть, я стала бы раскаиваться, если бы не извлеклаиз них никакого дохода, и раз ваше дело достойное, как мне сказала мояприятельница, раз вы будете работать над тем, к чему все мы стремимся, надосуществлением самых горячих наших желаний, то я хочу рискнуть... Словом,я была бы благодарна, если бы вы могли оставить мне акции вашего банка насумму в десять - двенадцать тысяч франков. Я пришла вместе с дочерьюпотому, что, не скрою от вас, эти деньги принадлежат ей. До сих пор Алиса не открывала рта и сидела со скромным видом, хотя ееумные глаза выражали живой интерес. С движением, полным нежного упрека,она обратилась к матери: - Ах, мама, разве у меня есть что-нибудь, что не принадлежит и вам? - А если ты выйдешь замуж, дитя мое? - Но ведь вы знаете, что я не хочу выходить замуж! Она слишком быстро произнесла эти слова, и тоска одиночества прозвучалав ее слабом голосе. Мать скорбным взглядом заставила ее замолчать, имгновение они смотрели друг на друга, не в силах скрыть свое общее горе,которое они, таясь ото всех, переживали ежедневно. Саккар был растроган: - Сударыня, если бы даже у меня и не было больше акций, для вас я ихвсе-таки нашел бы. Да, если нужно, я дам вам из своих... Ваше решениебесконечно тронуло меня, вы оказали мне большую честь своим доверием... И в эту минуту он в самом деле верил, что обогатит этих несчастныхженщин, он уделял им часть того золотого дождя, который скоро должен былполиться на него и вокруг него. Дамы удалились. Только в дверях графиняпозволила себе прямой намек на великое предприятие, о котором покаумалчивали: - Мой сын с прискорбием сообщает мне из Рима о том, какое уныние тамвоцарилось при известии об отзыве наших войск. - Терпение! - заявил с убеждением Саккар. - Мы здесь для того, чтобывсе исправить. Саккар с глубоким поклоном проводил их до площадки лестницы, на этотраз через приемную, так как предполагал, что она уже пуста. Но,возвращаясь, он увидел, что на скамеечке сидит человек лет пятидесяти,высокий и худой, похожий на принарядившегося рабочего, и с ним хорошенькаядевушка лет восемнадцати, тоненькая и бледная. - В чем дело? Что вам угодно? Девушка встала первая, а мужчина, смущенный этим резким приемом, началбормотать какие-то запутанные объяснения. - Я приказал никого больше не принимать! Как вы сюда попали? Скажите,по крайней мере, как вас зовут. - Дежуа, сударь, а это моя дочь Натали. Он снова запнулся, и Саккар в нетерпении хотел уже выставить его задверь, но тут посетитель, наконец, объяснил, что его давно знает госпожаКаролина и что это она велела ему подождать здесь. - А, вас рекомендовала госпожа Каролина? Что же вы сразу не сказали?..Войдите, да поскорее, я очень голоден. В кабинете он даже не предложил им сесть и сам остался стоять, чтобыотпустить их поскорее. Максим, после ухода графини вставший со своегокресла, уже не считал нужным прятаться и с любопытством смотрел напосетителей. И Дежуа стал медленно рассказывать о своем деле: - Вот, сударь... Я был в отпуске после военной службы, потом поступилрассыльным в контору господина Дюрие, мужа госпожи Каролины, когда он былеще жив и имел пивоваренные заводы. Потом я поступил к господинуЛамбертье, комиссионеру на рынке. Потом я поступил к господину Блезо,банкиру, которого вы хорошо знаете: он застрелился два месяца тому назад,и теперь я без места... Прежде всего надо вам сказать, что я был женат.Да, я взял себе жену Жозефину, как раз когда служил у господина Дюрие, аона была кухаркой у невестки моего хозяина, госпожи Левек, которую госпожаКаролина хорошо знает. Потом, когда я устроился у господина Ламбертье, онане смогла поступить туда, она пошла на службу к одному врачу из Гренеля,господину Ренодену. Потом она поступила в магазин "Трех Братьев" на улицеРамбюто, где, как нарочно, никак не устраивалось места для меня... - Короче, - прервал его Саккар, - вы пришли просить у меня места, нетак ли? Но Дежуа обязательно хотел рассказать о несчастье всей своей жизни, и отом, как ему не везло: женившись на кухарке, он никак не мог устроиться втом же доме, где служила она. Выходило почти так, как будто они и не былиженаты, ведь у них никогда не было общей комнаты, они встречались вкабачках, целовались за дверями кухонь. И у них родилась дочь Натали,которую пришлось до восьми лет держать у кормилицы, пока, наконец, отец,которому надоело жить одному, не взял ее к себе, в свою маленькуюхолостяцкую каморку. Так он стал настоящей матерью для малютки, воспитывалее, водил в школу, ухаживал за ней с бесконечной заботливостью, и егонежная любовь к дочери постепенно превратилась в обожание. - Ах! Могу сказать, сударь, я очень ею доволен. Она образованная, ведетсебя хорошо. И вы сами видите, другой такой славной и не найти. И в самом деле, она показалась Саккару очаровательной - бледный цветокпарижской мостовой, хрупкий и грациозный, с огромными глазами под мелкимикудряшками светлых волос. Она позволяла отцу обижать себя и пока ещесохраняла целомудрие, так как ей не было никакого смысла терять его; ееясные, прозрачные глаза выражали свирепый и спокойный эгоизм. - Так вот, сударь, ей пора выходить замуж, и как раз есть хорошийжених, сын переплетчика, наш сосед. Но только этот малый хочет открытьсвое дело и просит шесть тысяч франков. Это не слишком много, он мог быпретендовать на девушку с большим приданым... Надо вам сказать, что женамоя умерла четыре года назад и оставила нам свои сбережения, ну, знаете,маленькие доходы кухарки... У меня четыре тысячи франков, но ведь это нешесть тысяч, а молодому человеку не терпится, да и Натали тоже... Девушка слушала, улыбаясь, с ясным, холодным и решительным взглядом и взнак согласия резко кивнула головой: - Конечно... Ведь это не шутки, я хочу покончить с этим так или иначе. Саккар снова перебил их. Он уже оценил этого человека, хоть иограниченного, но прямого и доброго, привыкшего к военной дисциплине. Ктому же достаточно было и того, что его послала Каролина. - Прекрасно, друг мой... У меня скоро будет газета, я возьму васрассыльным при редакции. Оставьте мне ваш адрес, и до свидания. Однако Дежуа не уходил. Он смущенно продолжал: - Сударь, вы очень любезны, я с благодарностью принимаю это место,потому что мне нужно будет работать, когда я пристрою Натали... Но япришел просить вас о другом. Я узнал от госпожи Каролины и еще от другихлиц, что у вас, сударь, скоро будет большое дело и что вы сможете датькакой только захотите доход своим друзьям и знакомым. И вот если бы вы,сударь, захотели подумать о нас, если бы согласились дать нам несколькоакций... Саккар опять почувствовал волнение, еще более сильное, чем впервый раз, когда графиня так же доверила ему приданое своей дочери. Ведьэтот простой человек, этот скромный капиталист со сбережениями,накопленными по грошам, воплощал доверчивую, наивную толпу, большую толпу,дающую многочисленную и солидную клиентуру, армию фанатиков, вооружающуюбанк непреодолимой силой. Если этот славный человек пришел сейчас, дотого, как появилась реклама, что же будет, когда откроются кассы? И онрастроганно улыбался этому первому скромному акционеру, он видел здесьпредзнаменование большого успеха. - Договорились, друг мой, вы получите акции. Лицо Дежуа просияло, как будто ему объявили о великой милости. - Сударь, вы очень добры... Не правда ли, за шесть месяцев я, наверное,смогу на свои четыре тысячи получить две тысячи дохода, чтобы пополнитьнужную сумму... И раз вы, сударь, согласны, я бы хотел лучше сразупокончить дело. Я принес деньги. Он полез в карман, достал конверт и протянул его Саккару, который стоялнеподвижно и молча, как зачарованный, охваченный восхищением при этомпоследнем поступке Дежуа. И свирепый корсар, не раз присваивавший чужиекапиталы, разразился, наконец, добродушным смехом, решив действительнообогатить и его, этого человека с открытым сердцем: - Нет, милый мой, так это не делается... Оставьте пока у себя вашиденьги, я запишу вас, и вы уплатите в свое время там, где полагается. На этот раз ему удалось их выпроводить; Дежуа велел Наталипоблагодарить, и ее красивые, жесткие и прозрачные глаза осветилисьдовольной улыбкой. Оставшись, наконец, наедине с отцом, Максим сказал со свойственным емудерзким и насмешливым видом: - Так ты уже наделяешь девушек приданым? - А почему бы и нет? - весело отозвался Саккар. - Неплохо вкладыватьденьги в счастье других. Он приводил в порядок бумаги, прежде чем выйти из кабинета. Вдруг онспросил: - А ты не хочешь взять акции? Максим, мелкими шажками расхаживавший по комнате, резко обернулся иостановился перед ним: - Ну вот еще! Ты что, принимаешь меня за идиота? Саккар рассердился, - этот ответ показался ему непочтительным и простонеумным; он готов был закричать сыну, что дело его действительнопревосходное, что Максим ошибается в нем, считая его простым мошенником,как другие. Но глядя на Максима, он почувствовал жалость к своему бедномумальчику - в двадцать пять лет тот был совершенно опустошен, сталбережливым, даже скупым и так постарел от прежнего распутства, что непозволял себе никакого расхода, никакого удовольствия, не определиввначале, какую это принесет ему пользу. И сразу утешившись, гордясь тем,что сам он так пылок и неосторожен в свои пятьдесят лет, Саккар сновазасмеялся и хлопнул сына по плечу: - Ну, ладно! Пойдем завтракать, мой бедный малыш, и лечи свойревматизм. Через день, пятого октября, Саккар вместе с Гамленом и Дегремономотправился на улицу Сент-Анн к нотариусу Лелорену, чтобы составить актучреждения анонимного общества под названием Всемирный банк с капиталом вдвадцать пять миллионов, разделенным на пятьдесят тысяч акций по пятьсотфранков каждая, причем от держателей требовалось вначале внести толькочетверть их стоимости. Выло объявлено, что банк помещается на улицеСен-Лазар, в особняке Орвьедо. Один экземпляр устава, составленного всоответствии с актом, был передан в контору господина Лелорена. В этотдень ярко светило осеннее солнце, и все трое, выйдя от нотариуса, медленнопошли по бульвару и по улице Шоссе д'Антен, жизнерадостные и веселые, какубежавшие с урока школьники. Общее учредительское собрание состоялось только на следующей неделе, наулице Бланш, в маленьком танцевальном зале, где, после разорения бывшеговладельца, один промышленник пытался устраивать выставки картин.Учредители уже разместили те акции, которые они не оставляли за собой, ина собрание явились сто двадцать два акционера, представлявшие околосорока тысяч акций, - это должно было составить две тысячи голосов,поскольку необходимо было иметь двадцать акций, чтобы получить правоприсутствовать на заседаниях и голосовать. Но так как каждый акционер,сколько бы у него ни было акций, не мог иметь больше десяти голосов, товсего оказалось тысяча шестьсот сорок три голоса. Саккар настоял на том,чтобы председательствовал Гамлен. Сам же он нарочно затерялся в толпе. Онзаписал на себя и на инженера по пятьсот акций, которые они должны былиоплатить только на бумаге. Все члены синдиката были налицо: Дегремон,Гюре, Седиль, Кольб, маркиз де Боэн, каждый во главе предводительствуемойим группы акционеров. Здесь был и Сабатани, один из самых крупныхподписчиков, и Жантру вместе с несколькими служащими банка, открывшегосяуже два дня тому назад. Все постановления были хорошо подготовлены исформулированы заранее, и потому никогда еще ни одно учредительскоесобрание не проходило в таком согласии, так гладко, просто и спокойно.Заявление о том, что подписка на весь капитал закончена и взносы по стодвадцать пять франков за акцию произведены, не вызвало никаких сомнений.Затем общество было торжественно объявлено учрежденным. После этогоизбрали правление: оно должно было состоять из двадцати членов, которые,кроме вознаграждения за участие в заседаниях, выражающегося в пятидесятитысячах франков в год, должны были, согласно одному из параграфов устава,получать десять процентов прибылей. Это было довольно заманчиво, каждый изучредителей потребовал, чтобы его включили в правление. Дегремон, Гюре,Седиль, Кольб, маркиз де Боэн, а также Гамлен, которого прочили впредседатели, прошли, конечно, в начале списка; остальные четырнадцатьчленов, не столь влиятельные, были избраны из самых послушных и обладающихпредставительной внешностью акционеров. Наконец, когда настал моментизбрания директора, появился Саккар, до сих пор остававшийся в тени, иГамлен предложил его кандидатуру. Имя его было встречено одобрительнымтопотом, и он также был избран единогласно. Оставалось только выбрать двухчленов Наблюдательного совета, которые должны были представлять собраниюотчет о балансе и для этого контролировать счета, представляемыеправлением: обязанность настолько же щекотливая, насколько и бесполезная.На эту должность Саккар наметил неких господ Руссо и Лавиньера; первый изних был всецело подчинен второму, а Лавиньер, высокий, очень вежливыйблондин, со всем соглашался, снедаемый желанием в дальнейшем, когда егоуслуги будут оценены, войти в правление. После избрания Руссо и Лавиньерахотели было закрыть заседание, но председатель нашел нужным упомянуть опремии в десять процентов членам синдиката, составляющей в общем четырестатысяч франков, и собрание, по его предложению, согласилось отнести ее насчет расходов по учреждению банка - это была пустяковая сумма, о которойне стоило и говорить. Толпа мелких акционеров стала расходиться, топчась,словно стадо, а крупные подписчики вышли последними и еще раз на тротуарес довольным видом обменялись рукопожатиями. На следующий же день правление собралось в особняке Орвьедо, в бывшейгостиной Саккара, превращенной в зал заседаний. Большой стол, покрытыйзеленой бархатной скатертью, с двадцатью креслами, обтянутыми той жематерией, стоял посередине комнаты; другой мебели не было, кроме двухгромадных книжных шкафов со стеклами, задернутыми изнутри шелковыми, тожезелеными, занавесками. Темно-красные обои придавали комнате несколькомрачный вид; окна ее выходили в сад особняка Бовилье. Оттуда шелсумеречный свет, распространяя спокойствие, как в старинном монастыре,уснувшем под зеленой сенью деревьев. Все было строго и благородно, вседышало старинной порядочностью. Правление собралось, чтобы избрать бюро, и когда пробило четыре часа,все уже были в сборе. Маркиз де Боэн, высокий, с маленьким мертвеннобледным аристократическим лицом, казался типичным представителем старойФранции, тогда как Дегремон, очень любезный, олицетворял процветающуюкрупную собственность империи. Седиль, более спокойный, чем обычно,разговаривал с Кольбом о неожиданных изменениях на венском рынке, арядовые члены, стоя вокруг них, старались поймать какие-нибудь полезныесведения или разговаривали о своих личных делах, - ведь они приходилисюда, только чтобы создать кворум и подобрать свою долю при дележе добычи.Гюре, как всегда, опоздал и пришел, запыхавшись, улизнув в последнююминуту с заседания парламентской комиссии. Он извинился, и все уселись вкресла вокруг стола. Старейший по возрасту, маркиз де Боэн, занял председательское кресло,более высокое и обильнее позолоченное, чем другие. Саккар, как директор,поместился напротив него. Как только маркиз предложил избратьпредседателя, Гамлен встал, чтобы решительно отклонить свою кандидатуру:он уже слышал, что многие из этих господ имели в виду выбрать его, нопросил их учесть, что завтра ему придется уехать на Восток, что, крометого, он совершенно неопытен в ведении счетов, в банковских и биржевыхоперациях, словом, что он не может взять на себя бремя такойответственности. Саккар слушал его с изумлением, так как еще накануне ониобо всем договорились. Зная, что утром Гамлен долго беседовал с сестрой,он угадал влияние Каролины. Однако, не желая, чтобы председателем сталкто-нибудь другой, какой-нибудь человек с независимым характером, которыймог бы стеснить его, он позволил себе вмешаться, объяснив, что должностьэта скорее почетная, что председатель должен присутствовать только наобщих собраниях, чтобы поддерживать предложения правления и произноситьтрадиционные речи. Кроме того, будет еще и товарищ председателя, чтобыподписывать бумаги. А что касается остального, чисто технической стороныдела, бухгалтерии, биржи, тысячи деталей работы большого банка, то все этобудет делать он сам, Саккар, - ведь он избран директором именно длявыполнения этих обязанностей. Он по уставу должен руководить работойотделов, реализовать поступления и производить расходы, ведать текущимиделами, подготавливать заседания правления, словом, представлятьисполнительную власть общества. Доводы были как будто убедительные. НоГамлен все еще упирался, пока Дегремон и Гюре не насели на него самымрешительным образом. Маркиз де Боэн с величественным видом воздерживалсяот выражения своего мнения. Наконец инженер уступил и был назначенпредседателем, а товарищем Председателя выбрали какого-то никому неизвестного агронома, бывшего члена Государственного совета, человекапокладистого и алчного, превосходную машину для подписывания бумаг.Секретарь был взят не из членов правления, а выбран среди служащих банка,- это был заведующий отделом эмиссии. Наступал вечер, большаяторжественная комната погрузилась в зеленоватый, бесконечно печальныйсумрак, и члены правления, решив, что они поработали хорошо и достаточно,разошлись, постановив собираться два раза в месяц: большой совет - потридцатым числам, малый - по пятнадцатым. Саккар и Гамлен вместе поднялись в чертежную, где их ожидала Каролина.У Гамлена был смущенный вид, она сразу догадалась, что, по слабостихарактера, он опять уступил, и сначала очень рассердилась. - Но послушайте, это же неразумно! - воскликнул Саккар. - Подумайте,ведь председатель получает тридцать тысяч франков, и эта сумма будетудвоена, когда мы расширим наши дела. Вы не настолько богаты, чтобыпренебрегать таким заработком... И чего вы боитесь, скажите? - Да я всего боюсь, - ответила Каролина. - Брата здесь не будет, сама яничего не понимаю в денежных делах... Да вот, например, эти пятьсот акций,записанные на него и еще не оплаченные! Разве это законно? Ведь он будетотвечать, если дела пойдут плохо! Саккар рассмеялся. - Что за пустяки! Пятьсот акций, первый взнос в шестьдесят две тысячисто пятьдесят франков! Если при первой же реализации прибыли, раньше чемчерез полгода, он не сможет возместить эту сумму, тогда нам лучше сейчасже броситься в Сену, а не начинать дела... Нет, вы можете быть спокойны,спекуляция губит только неумелых... В сгущающемся сумраке лицо ее оставалось строгим. Но вот принесли двелампы, и на стенах широко осветились большие чертежи, яркие акварели, такчасто навевавшие ей мечты о далеких странах. Равнина все еще былапустынной, горы закрывали горизонт, и она представила себе, как наукаподнимет из грязи и невежества этот старый мир, печально дремлющий надсвоими сокровищами. Сколько великих, прекрасных и полезных деяний можнобыло бы совершить! Постепенно перед ее взором вставали новые поколения,новое человечество, более сильное и счастливое, вырастающее на древнейземле, перепаханной прогрессом. - Спекуляция, спекуляция! - повторяла она машинально, терзаясьсомнениями. - Когда я думаю о ней, у меня сердце разрывается от тревоги. Саккар, хорошо угадывавший ход ее мыслей, прочел на ее лице надежду. - Да, спекуляция! Почему это слово вас пугает?.. Спекуляция - это самаясоблазнительная сторона существования, это вечное стремление, заставляющеебороться и жить. Если бы я осмелился сделать одно сравнение, я убедил бывас... Он снова засмеялся, на секунду смутившись. Потом все-таки решился, таккак не привык церемониться при женщинах: - Послушайте, как вы думаете, без... как бы это сказать? - безсладострастия много ли рождалось бы детей? Бывает, что на сотню детей,которые могли бы появиться на свет, едва удается смастерить одного. Толькоизлишество обеспечивает необходимое, не правда ли? - Конечно, - ответила она, смутившись. - Ну так вот! Без спекуляции не было бы дел, мой милый друг... С какойстати я буду выкладывать деньги, рисковать своим состоянием, если мне непообещают необыкновенных доходов, внезапного счастья, которое вознесетменя на небеса? При скудной законной оплате труда, при благоразумномравновесии ежедневных деловых соглашений существование превращается вскучнейшую пустыню, в болото, где застаиваются и дремлют силы; нопопробуйте зажечь на горизонте надежду, обещайте, что на одно су можновыиграть сто, предложите всем этим сонным людям поохотиться заневозможным, нажить за два часа миллион, хотя бы с риском сломать себешею, - вот тут и начинается скачка, энергия усиливается в десятки раз,образуется такая толкотня, что стараясь исключительно для своегоудовольствия, люди иногда производят на свет ребенка, - я хочу сказать,осуществляют какое-нибудь большое, живое и прекрасное дело... Ах, чертвозьми, есть много бесполезных пакостей, но без них мир, несомненно,прекратил бы свое существование. Каролина тоже решилась рассмеяться - онавовсе не была синим чулком. - Итак, - сказала она, - по-вашему выходит, что нужно примириться, разуж это в природе вещей. Вы правы, в жизни много мерзостей. Она и в самом деле почувствовала прилив мужества при мысли о том, чтони один шаг вперед никогда не обходился без крови и грязи. Нужна сильнаяволя. Она не отводила глаз от планов и чертежей, развешанных по стенам, иперед ней вставало будущее - порты, каналы, шоссе, железные дороги, поля,громадные фермы, механизированные, как заводы, новые чистые, культурныегорода, где люди широко образованные будут жить до глубокой старости. - Ну, - сказала она весело, - мне, как всегда, приходится уступить...Постараемся сделать хоть немного добра, чтобы нам простили... Ее брат, все так же молча, подошел и обнял ее. Она погрозила емупальцем: - О! Ты умеешь приласкаться. Я тебя знаю... Завтра, когда ты от насуедешь, тебе и в голову не придет беспокоиться о том, что происходитздесь; там, как только ты углубишься в работу, все у тебя пойдет хорошо,ты будешь мечтать о блестящем успехе, а в это время здесь дело, бытьможет, начнет трещать по всем швам. - Но ведь уже решено, - шутливо воскликнул Саккар, - что он оставляетвас возле меня в качестве полицейского, с тем чтобы вы схватили меня зашиворот, если я буду плохо себя вести! Все трое расхохотались. - И можете быть уверены, я так и сделаю! Вспомните, что вы нам обещали,во-первых, нам, а потом стольким другим, например моему славному Дежуа, окотором я вас очень прошу позаботиться... Ах да, и нашим соседкам тоже,этим бедняжкам де Бовилье, - я видела, как они сегодня наблюдали закухаркой, когда она стирала какие-то их тряпки, очевидно чтобы меньшеотдавать прачке. Когда Саккар снова спустился в свой кабинет, лакей доложил, что егоупорно дожидается какая-то женщина, хотя он и сказал ей, что идетзаседание правления и хозяин, наверное, не сможет ее принять. Саккар былутомлен и, рассердившись, велел было отказать ей, но мысль о том, что онобязан поддерживать свой успех у публики, страх, что если он закроет передней дверь, удача отвернется от него, заставили его передумать. Наплывпосетителей с каждым днем увеличивался, и эта толпа опьяняла его. Кабинетосвещался одной только лампой, и он не мог как следует разглядетьпосетительницу. - Это господин Буш прислал меня, сударь... Его охватил гнев, и он остался стоять, даже не предложив ей сесть. Вэтой тучной женщине с тонким голоском он узнал госпожу Мешен. Хорошаакционерка, эта покупательница акций на вес! Она стала спокойно объяснять, что Буш послал ее за справкамиотносительно бумаг, выпущенных Всемирным банком. Остались ли еще акции?Можно ли надеяться получить их с премией, полагающейся учредителям? Но этобыл, конечно, только предлог, способ попасть к нему, увидеть его дом,выведать, чем он занимается, и прощупать его самого; потому что еемаленькие глазки, как будто буравчиком просверленные на жирном лице,шарили повсюду и упорно старались проникнуть в глубину его души. Буш,который уже давно терпеливо ждал, обдумывая пресловутое дело с покинутымребенком, решился действовать и послал ее в качестве разведчика. - Ничего больше нет, - грубо ответил Саккар. Она почувствовала, что сейчас ей ничего не удастся узнать, и сочланеосторожным настаивать. Поэтому, не давая ему времени вытолкать себя задверь, она первая шагнула к выходу. - Почему же вы не просите акций для себя? - спросил он намеренноязвительным тоном. Своим шепелявым, пронзительным голосом она, как будто насмехаясь,ответила: - О, это не по моей части. Я подожду. Он вздрогнул, заметив большую потертую кожаную сумку, с которой она нерасставалась. Неужели в такой день, когда все шло прекрасно, когда он такрадовался рождению долгожданного кредитного общества, эта старая чертовкасыграет роль злой волшебницы, предсказывающей судьбу у колыбели принцессы?Он знал, что сумка, которую она таскала по конторам новорожденного банка,полна обесцененными бумагами, не котирующимися акциями, а в этих словахему послышалась угроза: старуха будет ждать, сколько понадобится, до техпор, пока не лопнет банк, - чтобы похоронить в своей сумке и его акции.Это был крик ворона, который летит вслед за армией, провожает ее, а в деньразгрома парит и камнем падает вниз, зная, что сможет поклеватьмертвечины. - До свидания, сударь, - почтительно сказала Мешен и ушла, запыхавшись.