Виды и механизмы речи

Речевая деятельность (определение). Этапы речевой деятельности: докоммуникативный, коммуникативный, посткоммуникативный (по другой классификации - побудительно-мотивационный, ориентировочный, исполнительский, контроля). Виды речи в зависимости от механизмов кодирования / декодирования информации и от характера психофизиологической деятельности. Внутренняя речь. Характеристики внутренней речи в сопоставлении с внешней, ситуации внутренней речи, условия ее протекания. Механизмы речи.

Человек занимается различными видами деятельности. Это необходимо ему, чтобы жить и работать. Человеческая деятельность различна по своим целям и задачам, по содержанию, способам получения результата и т.п. Различия продиктованы также тем, что определенные виды деятельности не требуют речевого общения, например, труд швеи (можно шить молча). Это некоммуникативная деятельность. И существуют такие сферы деятельности человека, в которых речевое действие, умение общаться становятся важнейшим инструментом деятельности. Это сферы деятельности, по выражению Ю.В. Рождественского, «с повышенной речевой ответственностью». Таковы обучение, журналистика, юриспруденция, менеджмент и др.Для таких профессий знание специфики речевой деятельности, ее законов, этапов протекания во многом способствуют формированию и совершенствованию профессионализма.

Речевая деятельность – это способ реализации общественно-коммуникативных потребностей человека в процессе общения.

«Специфика человеческой деятельности определяется двумя основными чертами. Первая из них - целенаправленность, т.е. наличие с самого начала некоторой цели, с достижением которой акт деятельности прекращается. Деятельность организуется (сознательно или бессознательно) как раз таким образом, чтобы оптимальными средствами и с минимальными затратами времени и энергии достигнуть этой цели. Помимо цели, акт деятельности характеризуется определенным мотивом; одна и та же деятельность может осуществляться благодаря разным мотивам. Так, можно спасти утопающего под влиянием внутренней моральной потребности, а можно точно так же броситься в воду под влиянием честолюбивого желания показать себя героем в глазах окружающих. Вторая черта - это строение деятельности. Она состоит из последовательности действий – таких компонентов деятельности, которые характеризуются самостоятельной промежуточной целью. Действия эти могут быть двух видов: внешние, практические, и внутренние, мыслительные. Принципиальной грани между теми и другими нет: почти любой акт деятельности включает в себя и внешние действия, и внутренние» (А.А. Леонтьев).

Процесс речевой деятельности включает различные механизмы кодирования и декодирования информации.

Код - это совокупность знаков и определенных правил, с помощью которых информация может быть представлена (закодирована) для передачи, хранения и запоминания.

В сфере речевой деятельности говорят о вербальном коде – акустическом (звуковом) и графическом (буквенном); о речедвигательном коде – мысленное проговаривание, артикулирование; об универсально-предметном коде (УПК) – это образы, схемы, представления.

С точки зрения механизмов кодирования – декодирования информации речевая деятельность включает четыре основных аспекта, которые принято называть видами речевой деятельности:

- рецептивные виды (восприятие речи): слушание и чтение;

- продуктивные виды (порождение речи): говорение и письмо.

Говорение – это отправление речевых акустических сигналов, несущих информацию.

Слушание (или аудирование) – восприятие речевых акустических сигналов и их понимание.

Письмо – кодирование (зашифровка) речевых сигналов с помощью графических символов (букв).

Чтение – декодирование (расшифровка) графических сигналов и понимание их значений.

Речь как деятельность подразделяется на внешнюю, доступную другим, и внутреннюю, речь только для себя.

Внешняя речь классифицируется по разным признакам:

по форме – устная и письменная;

по количеству участников – монологическая и диалогическая;

по стилям – научная, деловая, публицистическая, разговорная;

по жанрам – статья, договор, репортаж, беседа и мн.др.

Внешняя речь, в отличие от внутренней, строится по законам языка

Внутренняя речь -это 1) планирование и контроль «в уме» речевых действий (высказываний). В этом смысле внутренняя речь близка к мышлению и может рассматриваться как одна из форм его реализации; 2) внутреннее проговаривание – беззвучная речь «про себя», выполняющая те же функции планирования и контроля и возникающая в определенных ситуациях деятельности (Лингвистический энциклопедический словарь). Русским психологом Соколовым были обнаружены скрытые артикуляции, мелкие моторные движения органов речи в процессе внутренней речи.

Внешняя и внутренняя речь противопоставляются по следующим характеристикам:

а) по назначению, по целям: с помощью внешней речи человек осуществляет речевое взаимодействие с другими людьми, функция внутренней речи - это подготовка внешней речи, устных и письменных высказываний. Внутренняя речь возникает в тот момент, когда мы думаем о чем-то, решаем в уме какие-то задачи, мысленно составляем план, припоминаем книги и разговоры, молча читаем, пишем. С помощью внутренней речи происходит логическая переработка чувственных данных, их осознание и понимание в системе понятий и суждений. Элементы внутренней речи имеются во всех наших действиях и переживаниях. Все это делает внутреннюю речь весьма важным и универсальным механизмом умственных действий.

б) внешняя речь доступна другим, потому что имеет свои средства выражения, а именно акустический код, графический код, телодвижения, мимика, интонация; внутренняя речь может использовать те же коды, но они скрыты от других людей.

В психолингвистике исследуются глубинные структуры внутренней речи и мышления. Мы же рассмотрим лишь несколько ступенек «вглубь». Отсчет начинается от момента, отделяющего внешнюю речь от внутренней.

«Первая ступенька» в «глубину» внутренней речи. Это может быть ситуация повторения стихотворения, проверки сочинения, реферата. Мы мысленно проговариваем текст про себя. Это, в сущности, внутренняя речь лишь постольку, поскольку она недоступна для других людей. В остальном по степени полноты и правильности она ничем не отличается от внешней.

«Вторая ступенька». Это может быть ситуация проверки усвоения какого-нибудь вопроса перед экзаменом. По сравнению с первой ступенью внутренняя речь отличается: 1) менее строгим подбором слов, 2) далеко не все предложения составляются, 3) не выверяются средства грамматического маркирования, 4) нет заботы об орфографии и пунктуации. Речь в свернутом виде. При этом речь остается вербальной.

«Третья ступенька». Это ситуация внутренней подготовки в процессе самой речи. Этот процесс почти не поддается самонаблюдению. На таком же уровне находится внутренняя речь при чтении «про себя». Но и это еще вербальный уровень, мысль и речь тесно слиты.

По мере углубления внутренней речи ее вербальный характер начинает убывать. Вот ответ знаменитого ученого Эйнштейна на вопрос: какую роль играют слова, речь в его механизме мышления?

«Слова, или язык, как они пишутся или произносятся, не играют никакой роли в моем механизме мышления. Психические реальности, служащие элементами мышления, - это некоторые знаки или более или менее ясные образы, которые могут быть «по желанию» воспроизведены и комбинированы. Конечно, имеется некоторая связь между этими элементами и соответствующими логическими понятиями… Обычные и общепринятые слова с трудом подбираются лишь на следующей стадии».

Автор романа «Имя розы» У.Эко рассказывает о создании романа:

«Я осознал, что в работе над романом, по крайней мере на первой стадии, слова не участвуют. Работа над романом - мероприятие космологическое, как то, которое описано в книге Бытия…[…] То есть для рассказывания прежде всего необходимо сотворить некий мир, как можно лучше обустроив его и продумав в деталях.[…]»

Предельно глубокий уровень внутренней речи психолог Н.И. Жинкин назвал универсально-предметным кодом. Это уровень образов, представлений, понятий, еще не оформленный словами какого-либо из языков. Этот уровень интернационален.

Речевая деятельность, как и любая другая деятельность человека, характеризуется целью и мотивом и состоит из речевых действий.

Речевое действие (акт) – это единица речевого процесса, порождение некоторых высказываний в определенных условиях, что равнозначно произведению поступка (прошу, разрешаю, запрещаю, благодарю, обещаю…).

В речевом действии можно выделить три этапа: докоммуникативный (внутренняя подготовка высказывания), коммуникативный (переход с мысленного на акустический или графический код при порождении речи; при восприятии речи – переход с акустического или графического кода на код мысленной речи) и посткоммуникативный (ответ или действие ).

Каждое речевое действие подчинено своей задаче, поэтому анализ речевого действия начинается с коммуникативного намерения.

Коммуникативное намерение – это единство мотива (уместно ли говорить, читать, писать в данном случае) и цели (зачем говорить, читать, писать), т.е. имеет ли говорящий намерение спросить о чем-либо, узнать, призвать, осудить, одобрить, посоветовать и т.д. Любое отдельно взятое высказывание используется для выполнения конкретного коммуникативного намерения, хотя это не всегда прямо выражено в соответствующих словах. Например, просьба открыть форточку может быть выражена следующими высказываниями: Откройте форточку (прямой коммуникативный акт). Что-то мне душно. Жарко у вас в комнате. (Косвенные речевые акты).

Исходным моментом речевого действия является речевая ситуация.

Речевая ситуация – это такое стечение обстоятельств, которое побуждает человека к речевому действию. Для описания речевой ситуации используется набор характеристик: кто – кому- о чем – где – когда – почему – зачем. Иначе говоря, чтобы речь возникла, нужны ее автор (адресант, говорящий), слушатель (адресат, собеседник), тема (предмет речи), место, время, мотив, цель.

Речевая ситуация порождает мотив (мотивы) высказывания. Мотивация любого действия перерастает в потребность совершения речевого действия. Осознанный мотив становится целью высказывания.

Коммуникативное намерение не исчерпывается формированием мотивов и цели. Говорящий предполагает, к каким результатам приведет его речевое действие. Это вероятностное прогнозирование. И в зависимости от речевой ситуации он решает, к кому и как обратиться, т.е. создает внутренний план высказывания. В действие приводится механизм программирования речевого высказывания. Вся эта работа завершается созданием внутреннего плана высказывания. Докоммуникативный этап завершается семантико-грамматическим структурированием высказывания. На этом этапе действуют следующие механизмы речепорождения:

1) переход от плана программы к грамматической структуре предложения (определяется синтаксическая конструкция);

2) механизм, обеспечивающий поиск нужного слова, и механизм грамматического маркирования; при этом три операции: выбор слов, их порядок и маркирование – совмещены во времени и обеспечивают языковое выражение смысла на вербальном уровне;

3) механизмы, обеспечивающие реальное звучание речи.

Таким образом, механизмы речи – это способности, на базе которых формируются и совершенствуются коммуникативно-речевые умения. Вычленил механизмы и определил их сущность и специфику действий в речевой ситуации известный психолог Н.И. Жинкин. Следует обратить внимание на важнейшие из механизмов речи.

Механизм эквивалентных замен. В процессе речевой деятельности человек должен, осмысливая текст или создавая текст, найти эквивалентные словесные замены тем образам, представлениям, схемам, которые возникают, когда человек реализует свой замысел. Эти образы, схемы, представления рождаются во внутренней речи. Перевод внутренней речи во внешнюю осуществляется с помощью языковых средств. От эквивалентности подбора этих средств зависит эффективность речевого общения. При восприятии текста (слушании, чтении), чтобы понять смысл, человек должен «перевести» текст на «свой язык», т.е. приравнять одни словесные структуры к другим словесным структурам.

Чтобы развивать механизм эквивалентных замен необходимо следующее:

1. Обогащать свой словарный запас в актуальной области знаний.

2. Формировать критическое отношение к подбору языковых средств, упорно искать «единственно верное слово».

3. При восприятии текста добиваться понимания общего смысла и передачи его путем «перевода на свой язык».

Механизм памяти. Его функции: в ходе составления предложения удержать в памяти то, что уже сказано (услышано, прочитано) и в то же время упреждать то, что должно быть произнесено (написано, услышано). Развитие механизма памяти предполагает тренировку в создании различных синтаксических конструкций с целью автоматизации процесса «выдачи» тех или иных предложений.

Механизм антиципации. Антиципация – это предвидение, предугадывание. В процессе создания высказывания говорящий должен, опираясь на общий замысел, предвидеть структуру, композицию текста, реакцию слушателей.

Развитие механизма антиципации предполагает:

1. Формирование умения видеть и предугадывать структуру предложения и текста.

2. Тренировку в дополнении, трансформировании текста.

3. Тренировку в умении составлять текст на основе предъявленной модели.

Коммуникативный этап – это этап внешней речи - говорение или письмо.

Но речевой акт нельзя считать завершенным, если он не воспринят адресатом, не понят им.

Вот как представлена модель процесса восприятия речи в книге М.Р. Львова «Основы теории речи».

В восприятии речи есть два варианта: восприятие устной речи, или аудирование, и восприятие письменной речи – чтение. Ступени восприятия совмещаются во времени.

1. Готовность восприятия речи собеседника или печатного текста.

2. Целостное восприятие всего текста, если оно невелико, или его начальной части. Оно дает слушающему или читающему ориентировку: на каком языке произнесена речь, о чем говорит автор – тема, микротема, связь темы с другими темами.

3. Выделение в нерасчлененном потоке речи фонетических слов, их опознавание. Если адресат не знает слова или оно забылось, то в механизме речи предусмотрена возможность антиципации, или предвосхищения, проще говоря догадки.

4. Осознание структуры текста. Эта ступень подготавливает понимание грамматических связей между словами.

5. Понимание предложения, более крупного блока текста, целого высказывания (текста).

6. Проверка понимания и его оценка.

7. Стратегия дальнейшего речевого и неречевого поведения. Принявший высказывание должен решить для себя ряд вопросов: ограничится ли он услышанным или будет строить собственное высказывание; если нет, то как использует полученную информацию; если да, то начинает строить собственное высказывание

Посткоммуникативный этап – это обратная связь слушающего и говорящего, которая может иметь следующие формы: новое высказывание, действие, внутренний результат (например, мысли и переживания по поводу прочитанного) или отсутствие результата.

Обратная связь – важный элемент контроля речевого действия, позволяющий оценить его результат.

Таким образом, по Львову, выделяется 3 этапа: докоммуникативный, коммуникативный и посткоммуникативный.

Другая классификация:

1. Побудительно-мотивационный этап (возникновение мотива, цели, формирование коммуникативного намерения).

2. Ориентировочный этап (планирование речевого поведения, формирование первоначальных представлений о стиле и жанре, возникновение замысла, грамматическое структурирование высказывания).

3. Исполнительский этап.

4. Этап контроля.

А.Р. Лурия

Психологический процесс понимания речевого сообщения

Известно, что процесс понимания (декодирования) высказывания возможен при трех следующих условиях.

Прежде всего, слушающий должен воспринять и понять отдельные слова —лексические единицы речи. Если слова, их зву­ковой состав и значение не будут восприняты и поняты, процесс декодирования высказывания лишается своего отправного мате­риала.

Затем слушающий должен понять структуру целого предложения — системы, составленной из отдельных слов, иначе говоря, раскрыть смысл всей системы слов, которая позволяет сформулировать определенную мысль.

Если следовать основным положениям современной лингвистики,можно сказать, что слушающий должен сначала выявить поверхностно-синтаксическую структуру предложения и перейти от нее через глубинно-синтаксическую структуру к общему смыслу, или к общей семантической записи предложения. Естественно, что если слова, включенные в предложение, будут поняты слушающим, а основные синтаксические связи между ними останутся неясными,—понимание сообщения будет неполным и должно будет замениться догадками, не опирающимися на объективную структуру высказывания.

Наконец, после того, как отдельные предложения, которые составляют только элементы целого высказывания, понятны, процесс декодирования переходит к последнему этапу — пониманию целого сообщения. Аналогично тому, как смысл целого предложе­ния не равен сумме значений отдельных слов, смысл целого высказывания не исчерпывается значением отдельных предложений. Для понимания целого сообщения воспринимающий должен соот­нести предложения друг с другом, выбрать те из них, которые имеют ключевое, ведущее значение и сформулировать общую мысль высказывания, а иногда и расшифровать тот мотив высказывания, который составляет его подтекст.

Хорошо известно, что отношение «внешнего» значения фраз, входящих в состав высказывания, с его подтекстом, или смыслом, далеко не всегда является простым. Известно, что за вопросом Который час? может скрываться мысль «Уже поздно, пора ухо­дить», а за фразой Чацкого, которой кончается грибоедовское «Горе от ума»: Карету мне, карету! — скрывается подтекст: «Я не гожусь для этого общества, я хочу уйти от него, покинуть его». Переход от внешнего значения целого высказывания к его внутреннему подтексту (смыслу) является, следовательно, весьма непростым, и «глубина прочтения» текста, о которой хорошо знают литературоведы и психологи, может быть очень различной.

Таковы те этапы декодирования сообщения, к которым нам предстоит перейти и психологический анализ которых будет содержанием последующих страниц.

Следует отметить, что если первые два этапа — понимание значения отдельных слов и предложений — в значительной мере протекают в рамках языковых правил — правил фонетики и лексики, с одной стороны, и правил морфологии и синтаксиса, с другой, то при анализе понимания целого высказывания мы уже выходим за пределы лингвистических проблем и переходим в проблемы психологии речевого мышления или познавательной деятельности в целом.

Остановимся на более пристальном анализе каждого из упомянутых выше этапов декодирования речевого сообщения, осветив последовательно психологический процесс понимания отдельных слов, предложений и смысла высказывания в целом.

(а) Понимание лексических элементов. Значение слова

С первого взгляда может показаться, что для того, чтобы воспринять слово и понять его значение, достаточно иметь четкий фонематический слух (позволяющий выделять фонемы, образующие слово) и прочное знание словарного значения языка. Непонимание значения слова с этой точки зрения может иметь место либо при нарушении фонематическогослуха (при незнании фонематическойсистемы данного языка) либо при отсутствии знания словарного значения воспринимаемых слов.

Однако такое представление оказывается далеко недостаточным. Есть покрайней мере три соображения, которые могут показать подлинную сложность даже такого, казалось бы, простого процесса, как понимание отдельного слова.

В лингвистике давно утвердилось положение об омонимичности (или полисемичности) едва ли не каждого слова языка.

При этом имеется по крайней мере два основных типа разли­чий в значениях слова, и, соответственно,принято говорить о двух типахмногозначности слов.

С одной стороны, указывают на узуальную многозначность слова. Но с другой стороны, то же слово может иметь несколько словарныхзначений. Так, слово ручка может обозначать орган тела (детская ручка), пишущую принадлежность (авторучка), часть предмета (ручка кресла, ручка двери). Естественно поэтому, что первым условием, необходимым для понимания сообщения, яв­ляется выделение того конкретного значения, в котором выступает слово в данном сообщении; а это может быть сделано лишь при условии учета того контекста, в котором дается слово.

Если процесс выбора нужного значения слова из многих возможных не имеет места, если одно значение слова слишком прочно и уступает свое место другому значению лишь с большим трудом, понимание сообщения может встретиться с серьезными препятствиями.

Едва ли не лучшим примером, иллюстрирующим это,может быть понимание речи у глухонемых.

Как показали соответствующие исследования (см. Р. М. Боскис,1953; и др.). глухонемой, который приобретает речь не в процессе живого общения, а в процессе обучения, нередко усваивает только одно, узко ограниченное значение слова и не овладевает его подвижной многозначностью, в силу которой значение слова меняется в зависимости от контекста. Так, слово поднять прочно связывается у него с образом «нагнуться и поднять что-либо с пола» (поднять платок, поднять спичку); поэтому выражения Он поднял руку (в котором слово поднять употребляется в другом значении) и тем более У него поднялась температура, явно расхо­дящиеся с этим привычным образом, часто не понимаются глухонемыми. То же относится к слову ручка, которому глухонемой ребенок был обучен в значении «ручка для письма» и которое им не понимается в сочетании ручка девочки, ручка кресла, ручка двери и т. п. Поэтому совершенно естественно, что задачей усвоения языка глухонемым ребенком является не просто овладение определенным словарем, сколько овладение словарем, осложненное наличием многозначности и омонимии слов, разрешение которых происходит в контексте.

Вторая особенность многозначности слова относится не к егонепосредственной обозначающей функции (его отнесенности к определенному предмету или, согласно А. А. Потебне (1862, 1888) — к функции представления), а к стоящему за словом обобщенному значению. Эта сторона семантического строения слова была особенно подробно разработана Л, С. Выготским и его классической книге «Мышление и речь» (1934, английское издание, 19G2). Согласно Л. С. Выготскому, в слове следует различать две стороны: его «предметнуюотнесенность» (обозначающая функцию слова) и ту систему связей и обобщений, которая стоит за словом и которую Л. С. Выготский предложил назвать «значением». Решающий вклад Л. С. Выготского заключается в том. что он отчетливо показал, что при одной и той же предметной отнесенности слово может иметь разные значения и что на последовательных этапах онтогенеза значение слов развивается. Именно поэтому указание на один и тот же предмет отнюдь не исчерпывает понимание слова, и, относя слово к определенному предмету, говорящий и слушающий могут иметь в виду совершен­но различные системы связей.

Понимание значения слова связано поэтому с различной системой обобщений,скрывающихся за словом, и изучение декодирования слова, не опирающееся на анализ того, какая именно система значении вызывается воспринимающим, остается незавершенным.

Наконец, помимо полисемии/омонимии существует еще один момент, без учета которого психологический анализ понимания слова неполон; эта сторона семантического описания слов была разработана лишь в последнее время в ряде публикаций (см. Жолковский иМельчук, 1967,1969; Мельчук,1972; Апресян, 1972,1974; и др.), которые вплотную подводят учение о слове к учению о словосочетании и вместе с тем являются существенным шагом к пол­ноценной теории семантики слова.

Каждое слово не только указывает на определенный предмет и содержит характеристику определенной системы связей. Как уже говорилось в первом разделе книги, слово имеет соответствующие семантико-синтаксические валентности, иначе говоря, оно требует различных связей с другими словами. Так, слово слезы вызывает лишь одну связь — «кто льет слезы»; слово приказ вызывает по крайней мере три потенциальные связи (приказываеткто? кому? что?); глагол спать требует обязательного соче­тания с одним другим словом (кто спит), в то время как глагол дать неизбежно вызывает вопросы: «кто», «что?», «кому?», а глагол одолжить является еще более сложным по своим отношениям и обязательно вызывает связи «кто?», «кому?», «что?», «на какой срок»?».

Таким образом, восприятие слова предполагает не только восприятие его предметной отнесенности (или ближайшего значе­ния) и той системы смысловых (наглядных или отвлеченных) свя­зей, которые за ним скрываются; восприятие слова предполагает и восприятие его как единицы живой речи и связано с возбуждением системы семантико-синтаксичееких отношений его с другими словами. Последнее и является еще мало изученной динамической стороной значения слова, подводящей вплотную к проблемам синтаксиса и составляющей, как мы увидим ниже, важнейший компонент «чувства языка».

Из сказанного становится ясным, что понимание слова вовсе не является простым узнаванием его значения: это активный процесс выбора из многих возможных значений, протекающий неодинаково на различных уровнях развития познавательной деятельности. Одновременно понимание слова включает и значение потенциальных связей данного слова с другими словами, вплотную подводя тем самым к внутренним законам связной, синтаксически организованной речи.

(6) Понимание синтаксических конструкций

Мы остановились на строении лексических элементов речи — слов, на их сложной семантической структуре и на условиях, необходимых для их адекватного понимания.

Не менее сложными являются процессы, связанные с вторым этапом декодирования сообщения, — с пониманием синтаксической структуры предложения.

В течение длительного времени понимание (декодирование) предложения рассматривалось как относительно простой процесс, для успешного выполнения которого было достаточным четко знать значение слова и те его морфологические характеристики, которые определяют его связь с соседними словами.

Как уже было сказано выше, такое представление со временем перестало быть приемлемым и было заменено представлениями современной структурной лингвистики, в соответствии с которыми в предложении стала различаться достаточно сложная поверхностно-синтаксическая структура, неодинаковая для разных языков и разных предложений, и глубинно-синтаксическая структура, единая для разных языков и отражающая основные логические структуры, лежащие за предложением.

С этой точки зрения понимание (декодирование)предложения стало представляться как переход от самого предложения к его поверхностно-синтаксической структуре, а затем к его глубинно-синтаксическойструктуре, открывающей путь к семантической записи, т. е. к представлению значении предложения.

Как же построен этот процесс декодирования значения предложения и каких условии он требует?

С первоговзгляда может показаться, что понимание простых предложений, не включающих в свой состав сложной системы соподчиненных или последовательно подчиненных частей, вводных предложений или иных конструкций, осложняющих процесс декодирования, не представляет сколько-нибудь заметных трудностей.

Однако внимательный анализ показывает, что это далеко не так, что предложения (даже самые простые) являются столь же многозначными, как и отдельные слова,так что для их однозначного понимания требуется весьма сложный путь.

Возьмем еще раз совсем простую и с первого взгляда однозначную фразу.

Мы уже говорили, что предложение

(1) Иван пришел к Ольге с Петром

имеет на первый взгляд всего одно (вполне определенное) значение, а в действительности, если это предложение имеет структуру

(2) Иван пришел (к Ольге с Петром),

то оно означает, что Иван пришел к Ольге, которая живет вместес Петром, а если оно имеет иную структуру —

(3) Иван пришел (к Ольге) с Петром, то оно означает, что Иван и Петр вместе посетили Ольгу.

Приведенный пример показывает, что различное членение на непосредственные составляющие, т. е. обнаружение различных поверхностно-синтаксических структур, может приводить к различному пониманию даже столь простого предложения.

Еще большие трудности представляет однозначное понимание более сложных предложений, которые по самому существу их синтаксической конструкции могут быть поняты неодинаково.

Так, предложение

(7) Приглашение рабочих бригад вызвало осуждение товарища Иванова —

сконструированное Ю. Д. Апресяном (личное сообщение), имеет 32 различных значения, так как составляющие его компоненты могут пониматься по-разному. Так, рабочие бригады может быть понято либо как «бригады, состоящие из рабочих», либо как «рабочие, входящие в (составляющие) бригаду»; выражение това­рища Иванова — либо как «т. Иванова», либо как «товарищи не­коего Иванова»; приглашение бригад — либо как «приглашение бригад кем-либо куда-либо», либо как «приглашение, исходящее от бригад»; и т.п.

Из всех сложных грамматических конструкций, которыми изобилует современная развернутая, и в первую очередь, письменная речь, мы можем выделить некоторые, представляющие особенные трудности для декодирования.

Сюда относятся, прежде всего, любые конструкции управления (или гипотактические конструкции), которые пользуются флексиями, предлогами, относительными словами, союзами и т. д.; все эти средства, являющиеся способом маркировки сложных синтаксических соотношений, далеко не всегда доступны для непосредственного восприятия, и, как правило, их декодирование требует специальной внутренней работы.

Сюда относятся, далее, дистантные конструкции, в которых одна часть сообщения отделяется от другой, непосредственно связанной с ней по смыслу, длинными промежуточными построениями, например придаточными предложениями (типа: Крыша хижины, которая стояла на вершине лесистого холма, поросла густым мхом), в этих случаях человек должен на время отвлечься от «вставленного» предложения, чтобы мысленно соединить физически далеко отстоящие друг от друга, но по смыслу непосредственно связанные части (крыша хижины (.....) поросла мхом). Еще

большую трудность представляет декодирование сложных конструкции, где к фактору дистантности прибавляется фактор вложения (именно такие конструкции были детально прослежены такими психологами, как Дж. Миллером и его сотрудниками (Миллер, 1962; Миллер и Селфридж, 1951; Миллер и Изард, 1964)).

Нам нужно остановиться, наконец, ина последнем факторе, осложняющем понимание грамматических конструкций. Это фактор инвертированности конструкции.

Конструкции с инверсией можно разделить на две группы. В одной из них трудность заключается в том, что внешний поря­док слов вступает в противоречие с порядком событий, обозначае­мых конструкцией. Примером могут служить конструкции типа:

(17) Я позавтракал после того, как прочел газеты.

Я вымыл машину после того, как почистил площадку, где последовательность событий является обратной по отношению к последовательности слов во фразе.

Такие конструкции, процесс понимания которых был тщательно изучен в последнее время (ср. Смит и Мак-Магон, 1970; и др.), могут быть правильно поняты лишь после восстановления соответствия между последовательностью событийи последовательностью слов во фразе; необходимость вспомогательных трансформаций, устраняющих включенную во фразу инверсию, здесь совершенно очевидна.

К другой группе подобных инвертированных конструкций относятся конструкции со смысловой инверсией, типичным примером которых являются конструкции с двойным отрицанием типа:

(18) Я не привык не подчиняться правилам,

для понимания которых необходима промежуточная операция устранения двойного отрицания (не привык не подчиняться=привык подчиняться).

Процессы, необходимые для понимания подобных конструкций, были изучены в последнее время рядом авторов (Бивер, 1971; Уэзон, 1969; и др.), и мы еще вернемся к их анализу в соответствующем месте.

Мы указали на ряд трудностей, которые могут возникнуть перед декодированием предложения, составляющего часть сообще­ния об известных событиях,если только оно использует ряд конструкций, которые не могут быть сразу поняты и для расшифровки которых необходимо включить ряд вспомогательных операций — возвращение к пройденным частям фразы, удержание элементов предложения в кратковременной памяти или включение ряда вспомогательных трансформаций фразы, которые устраняют трудности конструкции.

Еще большие затруднения для понимания могут возникать, если предложение сообщает не об известном конкретном событии, а о системе отношений,иначе говоря, если мы имеем дело с «коммуникацией отношения» (Сведелиус, 1897).

В этих случаях воспринимающий сообщение должен не просто отразить наглядные факты, о которых сообщается, а проанализировать те отношения, в которые вступают отдельные элементы сообщения между собою, иначе говоря, выполнить известную дополнительную логическую операцию, без которой значение всей логико-грамматическойконструкции не может быть понято.

Естественно, что это представляет существенно иную задачу и создает новые значительные трудности для декодирования сообщения.

«Коммуникация отношения» может использовать различные грамматическиесредства, в число которых входят флексии существительного (например, флексии родительного падежа, имеющего атрибутивное значение), служебные слова (типичным образцом которых являются предлоги под и над, перед и после), расстановка слов в предложении и т. д.

Психологические особенности конструкций, содержащих коммуникацию отношения, еще далеко не достаточно изучены, и поэтому мы укажем здесь лишь некоторые условия, которые могут существенно усложнять процесс декодирования этих форм коммуникаций, отнюдь не настаивая на том, что ими исчерпывается сложность процесса понимания, и твердо зная, что эти условия еще должны стать предметом дальнейшего тщательного исследования.

К числу условий, которые могут существенно затруднить процесс понимания подобных конструкции, относятся такие факторы, как наличие/отсутствие глагола, выражающего отношение (Человек боится собаки понимается легче, чем «сокращенная» конструкция боязнь собаки), абсолютный/относительный характер значения входящих в конструкцию слов (выражение кусок хлеба, где как кусок, так и хлеб имеет абсолютное значение, воспринимается легче, чем брат отца, где как брат, так и отец имеют лишь относительное значение: брат не сам но себе, а только брат кого-либо, отец — кого-либо), наличие обратимости (выражения, не имеющие обратимости, вроде ошейник собаки, для которого нет осмысленного «обратного» выражения* собака ошейника, воспринимаются легче, чем выражения, потенциально обратимые, вроде брат отца, имеющие обратную конструкцию отец брата, или хозяин собаки, которая может иметь обратную конструкцию собака хозяина). Наконец, к таким факторам, которые могут существенно осложнить понимание, относится еще и однозначность/многозначность конструкции, причем многозначность, требующая от слушающего выбора из многих альтернатив, естественно, вызывает значительно большие дополнительные трудности по сравнению с однозначной конструкцией, понимание которой такого выбора не требует.

Наше описание оставалось бы неполным, если бы мы не остановились еще на одной группе конструкции коммуникации отношения, которая представляет особенные затруднения для понимания. Речь идет о группе конструкций, выражающих отношения сравнения.Психологический анализ этих конструкций был прове­ден большим числом авторов (Кларк, 1965—1970; Флорес д'Ар-кайс, 1966, 1970; Гуттенлохер, 1967, 1968; Липманн, 1972; Бипер, 1970 и др.; Гарретт, 1970; и мн. др.). Примером таких конструкций, в которых отношение двух или трех предметов выражается посредством прилагательных в сравнительной форме, могут быть конструкции типа:

(21а) Слон больше мухи пли (21 б) * Муха больше слона,

(22а) Петя сильнее Вани или (22 б) Ваня сильнее Пети,

или, наконец, наиболее сложная конструкция, которая уже многократно применялась в психологических методах исследования дискурсивных операций:

(23) Оля светлее Сони, но темнее Кати и т. п.

Содержанием всех этих конструкций, как легко видеть, является не какое-либо наглядное действие лиц или объектов, а их сопоставление в один ряд по определенному признаку, иначе говоря, их сравнение. Эта операция может выполняться с помощью сопоставления одного слова в именительном падеже, которое обозначает подлежащее, с другим, стоящим в родительном па­деже и обозначающим объект сравнения, и в развернутой форме может быть представлено в следующем виде:

(24) Слон; он больше (по размеру), чем эта муха, или Слон — он больше; а муха — она меньше.

Иначе говоря, операция сравнения требует, чтобы прилагательное больше было отнесено лишь к одному из двух названных предметов, в то время как для понимания того, что сообщается о втором, нужна замена одного, включенного и предложение прилагательного (больше), на обратное (меньше), что, таким образом, требует дополнительных вспомогательных трансформаций, которые воспринимающий производит в сокращенном «умственном действии».

Приведенные образцы сравнительных конструкций имеют различное логико-грамматическое строение, и их декодирование включает неодинаковые операции.

К декодированию первой (необратимой) конструкции могут быть привлечены смысловые признаки (знание того, что слон большой, а муха маленькая), благодаря чему ее расшифровка может протекать и вне грамматических маркеров (Слон большой! Муха маленькая! Значит — слон больше, чем муха). В отличие от этого вторая конструкция (Петя сильней Вани) не включает в свой состав таких семантических опор; оба имени в данном отношении нейтральны, и их сравнение может опираться только на формаль­ные, грамматические флексии, требующие оценки слова, стоящего в родительном падеже (...Вани), как слова, обозначающего объект, с которым производится сравнение (= чем Ваня), и поэтому вспомогательная трансформация конструкции является здесь более необходимой.

Наконец, в третьем случае (Оля светлее Сони, но темнее Кати) выступают еще новые трудности, которые сводятся к двойному отнесению среднего члена (Оля): этот член одновременно выступает в двух противоположных значениях, как более светлый по отношению к одному и более темный по отношению к другому объекту. Как и двойное вложение, двойное отнесение представляет значительные перцепторные трудности, которые (как это было отмечено Бивером, 1972; и др.) аналогичны тем, которые мы встречаем при рассмотрении «невозможных фигур»; поэтому и в этих случаях требуется коренное преобразование структуры, устраняющее эту трудность.

Итак, мы описали различные формы, в которых может выступать коммуникация отношения, и отметили те психологические трудности, которые делают этот тип сообщения несравненно более сложным для декодирования, чем коммуникации события. Естественно ожидать, что процесс декодирования всех этих конструкций проявит при нейропсихологическом исследовании неодинаковую сохранность.

Однако прежде чем перейти к нейропсихологическому анализу интересующих нас конструкций, мы хотели бы отметить следующий факт. Выше были описаны различные трудности понимания (декодирования) речевого сообщения, зависящие от степени сложности синтаксических структур. Однако для того, чтобы учесть все стороны процесса декодирования предложений, следует остановиться не только на особенностях их формально-грамматического строения, но и на особенности того содержания, которое в них заключено, той информации, которую они в себе несут. Различное содержание предложений с необходимостью отражается и в различиях самого процесса их декодирования.

Сравним процесс понимания двух простых фраз с одинаковой конструкцией, выражающей коммуникацию события, одна из которых содержит компонент, не известный из прежнего опыта:

(25) Я вышел на улицу, чтобы купить себе...(?)

(26) Наступила зима, и выпал глубокий...(?)

В (25)—(26) пропущено последнее слово, и воспринимающий должен заполнить этот пробел; правильное заполнение и будет означать полное понимание предложения.

Легко видеть, что психологический процесс декодирования предложения в обоих приведенных случаях протекает совершенно по-разному.

Первое предложение не сообщает слушающему готовой информации, и поэтому его значение остается неопределенным. В этом случае пробел в фразе может быть заполнен любым из неопределенного множества слов (... чтобыкупить себе...газету? хлеба? шляпу? и т. д.).

Второе предложение имеет одно ясное с самого начала значение; заполнение пробела подготовлено первой частью высказывания (Наступила зима, и выпал глубокий...) и совершенно однозначно: фраза может быть закончена только одним словом снег.

Из различия содержания обоих предложений следуют отчетливые психологические выводы. Предложение (25) может быть истолковано лишь в результате анализа возможных альтернатив, создания гипотезы и принятия решения, тогда как (26) не требует работы по анализу альтернатив и принятия решения: оно может быть закончено путем простого использования готового опыта, иначе говоря — путем обращения к «догадке», которая всплывает на основе сообщаемой слушающему хорошо упроченной,однозначной информации.

Приведенные фразы просты по своему грамматическому строению. Однако аналогичные различия в психологическом процессе декодирования предложения могут иметь место при понимании грамматически более сложных конструкций.

Мы ограничимся лишь двумя из приведенных выше примеров. Две фразы, выражающие пространственные отношения:

(27а) Картина висит над кроватью и

(27 б) Круг над квадратом,

совершенно одинаковы по своему грамматическому строению. Однако в первой из них положение картины подсказывается практическим опытом слушающего и фраза имеет одно очевидное значение,которое может быть понято без специального анализа формальной конструкции (порядок слов, значение предлога, учет флексии); во втором случае пространственное расположение пред­метов не дано в предшествующем опыте и расшифровка значения фразы целиком зависит от анализа ее грамматического строения.

Аналогичное явление может иметь место и в сравнительных конструкциях, при которых процесс расшифровки значения двух предложений

(28a) Слон больше мухи

(28 б) Оля больше Кати

психологически протекает неодинаково. Если в (28а) воспринимающий имеет опору в самом содержании высказывания и конструкция может быть понята по догадке даже без анализа грам­матических маркировок, то в (28 б) такая семантическая опора отсутствует и понимание сообщения здесь может быть достигнуто только в результате специального формально-грамматического анализа.

Сказанное приводит к выводу, что психологический процесс декодирования предложений может протекать по-разному в зависимости от того, содержится ли в сообщении какая-либо готовая (= заранее известная) информация или содержание сообщения может быть понято лишь на основе анализа формально-грамматических признаков конструкции. В последнем случае процесс пони­мания протекает с опорой на сложный, иногда сопровождающийся вспомогательными трансформациями, анализ, в первом случае такой грамматический анализ может быть обойден и понимание сообщения может быть результатом простой догадки или, говоря точнее, простого воспроизведения прежнего опыта.

Мы еще увидим, какое значение имеют эти различия в процессе декодирования грамматических структур для нейропсихологического анализа его механизмов.

(в) Понимание сложного сообщения (текста)

Речевое сообщение лишь в отдельных случаях исчерпывается изолированным предложением. Как правило, оно состоит из серии следующих друг за другом предложений, составляющих разверну­тое повествование о каком-нибудь событии; эта серия предложений и образует то, что условно можно назвать текстом.

Было бы неправильно думать, что смысл воспринимаемого текста исчерпывается смыслами отдельных предложений. Процесс понимания смысла целого текста несравненно сложнее и имеет совершенно иную психологическую структуру, которая — на этот раз — выходит далеко за пределы лингвистических закономерностей. Анализ понимания смысла целого текста так же не может сводиться к анализу последовательных предложений, построенному по принципу марковских цепей, как и понимание предложения не сводится к пониманию просто следующих друг за другом отдельных слов.

Только в относительно простых повествовательных текстах типа Наступила весна. Солнце начало пригревать. Дни стали длиннее. В саду расцвели деревья и т. д. смысл целого текста является простой последовательностью смыслов отдельных следующих друг за другом предложений.

В более сложно построенных текстах смысл целого отнюдь не сводится к последовательности смыслов частей и нуждается в сложнейшем процессе анализа и синтеза, с сопоставлением отдельных,иногда далеко отстоящих друг от друга фрагментов сообщения, с созданиемгипотез об общем смысле и нередко — с выходом за пределы «внешнего» текста, с переходом в «подтекст»,заключающий в своем составе общую мысль всего высказывания, а иногда — оценку тех мотивов, которые скрыты за этим текстом.

Быть может, лучше всего эта сложность смысловой структура текста проявляется в басне (притче), процесс понимания которой может быть оценен как модель любого сложного процесса понимания текста. Неслучайно Л. С. Выготский в одной из своих ранних работ посвятил именно психологическому строению басни специальное исследование.

Остановимся на одном примере, который позволит показать сложность структуры декодирования смысла подобных текстов.

Слушающему читается краткий рассказ Л. Н. Толстого «Галка и голуби»:

«Галка услыхала, что голубей хорошо кормят, побелилась в белый цвет и влетела в голубятню. Голуби подумали, что она тоже голубь, и приняли ее. Но она не удержалась и закричала по-галочьи. Тогда они увидели, что она галка, и выгнали ее. Она вернулась к своим, но те ее не признали итоже не приняли».Понимание смысла этого отрывка предполагает очень сложный психологический процесс.

Прежде всего, в этот процесс входит смысловое объединение отдельных предложений, которое Л. С. Выготский обозначил в свое время как процесс «влияния (вливания) смыслов». Смысл каждой последующей фразы включает в свой состав смысл предыдущей, и только при этом условии содержание целого отрывка может быть понято. Сказанное означает, что последующие части данного отрывка должны сохранять отношение к тому предмету или событию, о котором шла речь ранее и указание на которое было эксплицитно выражено в первой из входящих в отрывок фраз. Если этого не будет, целый отрывок неизбежно распадается на ряд изолированных, не связанных друг с другом предложений.

Это условие, скрытое в тексте, можно выразить в следующем его прочтении:

«Галка услыхала, что голубей хорошо кормят; (она, галка) побелилась в белый цвет и(она, галка) влетела в голубятню. Голуби подумали, что она (галка) тоже голубь, и (голуби) приняли ее (галку). Но она (галка) не удержалась и закричала по-галочьи. Тогда голуби увидели, что она (галка) — галка, и выгнали ее (галку). Она (галка) вернулась к своим, но те (галки) не узнали ее (галку) и тоже не приняли (ее, галку)». Такое вынесение наружу обозначения объекта, о котором идет речь, отсутствующее во внешнем тексте, указывает на первое условие, необходимое для единства понимания целого текста. Однако оно не исчерпывает всех условий, необходимых для понимания общего смысла отрывка.

Вторым, пожалуй, наиболее существенным условием понимания смысла целого текста, является оценка внутреннего, скрытого смысла, стоящего за сообщением.

Такое декодирование внутреннего смысла может выступать уже при понимании некоторых относительно простых конструкций (например, метафор) или при понимании внутреннего смысла фразеологизмов (например, пословиц). Хорошо известно, что выражение золотой человек имеет внутренний смысл ’добрый и умный человек’, золотые руки — смысл ’умелец’, а синий чулок — характеризует определенные особенности характера женщины. Столь же известно, что смысл пословицы Не все то золото, что блестит отнюдь не ограничивается констатацией внешнего факта, а имеет внутренний смысл ’не оценивай вещи или людей по внешности’, который близок к смыслу совершенно иной по внешнему содержанию пословицы Не красна изба углами, а красна пирогами.

Легко видеть, что во всех этих случаях понимание фразеологизма не ограничивается расшифровкой его внешней грамматической структуры, но включает и переход к его внутреннему смыслу, или «подтексту».

В еще большей степени это выступает при понимании целого текста, и прежде всего — текста басни (или притчи). В этом случае подлинное понимание смысла текста предполагает сначала интерпретацию скрытого смысла отдельного фрагмента, а затем— и общего смысла всего текста в целом.

Попытаемся пояснить это основное психологическое условие дополнительным представлением текста, в котором этот внутренний смысл вынесен наружу.

Приведенный выше текст примет при этом следующий характер (в верхней строке дан открытый, «внешний» текст, в нижней — его скрытый смысл): Галка услыхала, что голубей хорошо кормят,

(она позавидовала голубям)

(Она) побелилась в белый цвет

(решила сделаться похожей на голубя, сделать так, чтоб ее не узнали)

и влетела в голубятню.

(чтоб питаться так же, как голуби)

Голуби подумали, чтоона тоже голубь и (голуби) приняли ее.

(ее замысел удался, она оставалась нераспознанной, голуби были обмануты) Но она не удержалась и закричала по-галочьи

(она была неосторожна и выдала себя)

Голуби увидели, что она галка и (голуби) выгналиее (галку)

(Обман был раскрыт, и перекрасившаяся галка была разоблачена)

Она (галка) вернулась к своим,

(галка захотела снова жить по-прежнему)

но те (галки) не узнали ее и тоже не приняли.

(двуличие галки получило свою оценку, и она оказалась наказанной)

Легко видеть,что восприятие («прочтение») каждой части отрывка включает наряду с пониманием «открытого» текста еще и параллельное заключение о «внутреннем смысле» подтексте ) каждой части. Только из сопоставления всех составных частей этого подтекста делается вывод об общем смысле всего отрывка: оценка галки как двуличной, лживой и вывод общей морали данного отрывка («нужно жить честно», «не нужно выдавать себя за другого», «нужно оставаться самим собой», «ложь и двуличие всегда бывают наказаны» и т. д.).

Совершенно понятно, что психологический процесс подобного понимания текста выходит далеко за пределы декодирования отдельных грамматических структур, включенных втекст; он требует абстракции от частного значения, выраженного отдельными эле­ментами текста, и от сообщения, которое является его «внешним»содержанием; наиболее существенным звеном понимания текста становится его внутренний смысловой анализ, психологическая структура которого остается до сих пор еще почти полностью неизученной.