Сиерды завпсшше

Если для большинства ученых смерды являлись основной массой сельского населения, если многие специалисты-исследо­ватели не сомневались в наличии свободных смердов, а некото­рые считали их только свободными и независимыми, то вопрос о зависимых смердах оставался как бы в тени. Если о зависимых смердах иногда и говорили, то не делали нз этого признания надлежащих выводов. Это ясно из вышеприведенной историогра^ фической справки.

О «прикрепленных» смердах говорил М. Ф. Владимнрский- Будаиов. «Русская Правда» и летописи, по его мнению, «содержат в себе... указания на бесправное положение смердов, но такие указания относятся к смердам в теснейшем смысле, т. е. прикрепленным». «...Положение свободных крестьян... было далеко от гражданского полноправия и легко могло перейти в состояние прикрепленных. Прикрепление могло быть или вре­менное, или всегдашнее. Временное прикрепление есть ролейное закупничество Рус. Правды, которое образуется из долгового обя­зательства смерда землевладельцу...» «...Прикрепленные смерды были многочисленны уже в древнейшее время: Рус. Правда древнейшая уравнивает штраф за убийство холопа и смерда»^[289].

Признавая, таким образом, наличие в Киевской Руси сво­бодных и зависимых смердов, Владимирский-Буданов под по­следними разумеет ие только смердов в буквальном смысле термина, а и закупов.

0 зависимых настоящих смердах писал Н. П. Павлов-Силь: ванский

В сравнительно недавнее время появились работы, уделяющие этому предмету серьезное внимание, Я имею в виду статью С. В. Юшкова «К вопросу о смердах» и его книги «Очерки по истории феодализма в Киевской Руси» и «Общественно-полити­ческий строй н право Киевского государства»^[290], работу Н. А. Ма- ксимейко «Про смерд!в Русько! Правди» н др.

Здесь проблема ставится по-новому и, мне кажется, пра­вильно, что не мешает мие, однако, расходиться с некоторыми положениями этих авторов. Спешу заранее оговориться, что основное расхождение с некоторыми из указанных авторов заключается в том, что я различаю две группы смердов: 1) смер­дов, не попавших в частную феодальную зависимость от земле­владельцев, и 2) смердов, находящихся в той нли иной степени зависимости от своих господ.

Доводы С. В. Юшкова в доказательство наличия зависимых и ограниченных в правах смердов кажутся мне убедительными. Я совершенно согласен с С. В. Юшковым в том, что крепостное состояние смердов — давно сложившаяся практика ^[291].

Процесс феодализации, развивавшийся на Руси давно, к IX—XI векам уже успел дать весьма определенные результаты.

Значительная часть смердов-крестьян к IX—XI векам уже успела потерять свою независимость.

Смерды в качестве одной из категорий зависимого от феодала населения вотчины по своему бесправному положению весьма близки к холопам. Попробуем собрать указания источников по этому предмету.

Важные постановления «Русской Правды» о смердах содер­жатся в «Правде» Ярославичей, т. е. в «Правде» по преимуще­ству княжой и имеющей назначение оградить прежде всего интересы княжеского двора н хозяйства; в числе зависимых от князей людей, сидящих в его вотчине и обслуживающих ее, называются и смерды: «в рядовници княже 5 гривен, а в смерде и в холопе 5 гривеи» (ст. 25 и 26). Это расшифровка понятия «челядь»: рядовичи, смерды и холопы.

Однако решение этой важной н интересной проблемы упи­рается в спорный вопрос источниковедческого характера. Дело в том, что в Троицком списке «Русской Правды» и в большин­стве других этот текст читается иначе: «за смердни холоп», «за смердьи холоп». В научной специальной литературе этому предмету уделялось и уделяется много внимания н по причинам, вполне понятным. Ведь перед нами один из малочисленных источ­ников, дающих возможность понять правовую и хозяйственную природу смерда. От того или иного чтения текста зависит и решение вопроса о том, кто такой смерд (конечно, не вообще, а лишь в данном контексте): зависимый ли это крестьянин, низ­веденный в социальном отношении до уровня холопа, или же это свободный человек, владеющий холопом, т. е. рабовладелец, эксплуатирующий холопа.

Как мы могли уже убедиться, «Правда» Ярославичей, где и помещен этот текст, имеет в виду княжескую вотчину, княже­ское хозяйство с разнообразным составом княжеских слуг и непосредственных производителей. Естественнее всего пред­полагать поэтому, что в этой «Правде» речь идет не о смерде, самостоятельном и независимом, а о смерде, работающем в кня­жеском домене вместе с рядовичами и холопами. Об этом гово­рит и штраф в 5 гривен, одинаковый за смерда, рядовича и холопа.

Даже если бы допустить, что в этой «Правде» говорится о независимом смерде, то и тогда мы имеем все основания усом­ниться в том, что смерд имеет своего раба. Теоретически, ко­нечно, можно допустить, что независимый смерд может эксплуа­тировать чужой труд, но фактически — явление это во всяком случае настолько редкое, что едва ли бы закон об этом стал говорить. Все имеющиеся в нашем распоряжении источники рисуют нам смерда человеком бедным, требующим к себе сни­сходительного отношения.

В последнее время этот текст подвергся обстоятельному изуче­нию. Имею в виду крупнейшего знатока «Русской Правды»

В. П. Любимова, которому принадлежат две остроумно задуман­ные работы^[292]. В «Палеографических наблюдениях над текстом «Русской Правды»» автор приходит к убедительному выводу о том, что весь комплекс статей «Правды» Ярославичей, трактую­щий о людском составе вотчины от тиунов до смердов и холопов, в •древнейшем, не дошедшем до нас, тексте, с которого снимал копию переписчик XV века, был объединен графически. Следова­тельно, в сознании людей XI—XII веков весь этот перечень слуг и непосредственных производителей мыслился как комплекс людей, зависимых.от вотчинника (что подтверждается и содер­жанием закона).

Ту же мысль с исчерпывающей убедительностью автор дока­зывает и в другой своей специальной работе «Смерд и холоп». Тут автор в качестве аргументов пользуется и наблюдениями над языком «Правды» н ее содержанием.

После этих работ, мне кажется, спор может считаться закон­ченным и решенным в пользу чтения «в смерде и холопе».

Тут же уместно напомнить, что в Пространной «Русской Правде» в ст. 46 имеется перечень рабовладельцев (князь, боя­рин, церковные учреждения). Смерды в качестве рабовладель­цев здесь не названы н, конечно, не случайно.

С другой стороны, в нашем распоряжении много фактов, говорящих весьма определенно о том, что смерды и холопы очень часто трактуются вместе, что сочетание смерда с холопом для уха современников «Правды» было самым привычным.

Села, принадлежащие феодалам, в X веке, по сообщению В. Н. Татищева, имевшего на то серьезные основания, были населены холопами и смердами. Татищев сообщает, что по до­говору Владимира I с болгарами этим последним запрещалось торговать непосредственно со смердами и огневщиной (челядь). Очевидно, феодалы сохраняют это право исключительно за собой. В «Вопрошании Кирнковом», памятнике XII века, мы имеем подтверждение слов Татищева. Там прямо сказано, что смерды населяют села. Замечательно, что Кнрик о рабах не упомянул. Очевидно, главной массой населения сел были все- таки смерды. «А смерд деля помолвих, нже по селом живуть».

Князья требуют от Ростиславичей выдачи смердов и холопов: «а холопы наши и смерды выдайта»^[293]. Ростовцы высокомерно го­ворили о владимирцах: «несть бо свое княжение град Владимер, но пригород есть иашь, и наши смерды в немжнвут и холопи...»^[294].

Буквально то же мы вндим и позднее в Новгороде, где по договору Новгорода с Казимиром IV запрещается принимать жалобы на хозяев со стороны смердов и холопов; в договоры, •заключаемые с соседними государствами, включается условие о выдаче сбежавших смердов и холопов^[295]. Едва ли более высокое положение смердов можно усмотреть н в известном сообщении Новгородской I летописи под 1016 г., когда князь Ярослав, отпу­ская новгородцев, помогавших ему овладеть киевским столом, «нача вой свои делите: старостам по 10 гривен, а смердом по гривне, а новгородьцом (т. е. горожанам. — Б. Г.) по 10 грнвен всем»^[296].

В различных редакциях Печерского патерика терминами •«рабы» и «смерды» переписчики пользуются альтернативно. Так, в «Слове о святых н преподобных отцех Феодоре и Василии» рассказывается о том, как Василий заставил бесов работать на ■братию. Униженные таким образом бесы, «аки рабы куплени, работають, и древа носять иа гору». В этом месте другой ва_т .риаит патерика заменяет слово «рабы» словом «смерды»^[297].

В докоичаньи Новгорода с королем Казимиром, правда уже 1440 г., говорится: «а межи.собою нам, будучи в любви, за холо­па, за робу, за должника, за разбойника и за смерда не стоятн ни мне ни вам, а выдати его по нсправе»^[298]. Эти смерды должны выдаваться не в качестве преступников, о которых говорится •особо, а именно в качестве смердов, которые и здесь мыслятся рядом с холопами. Ганзейские купцы новгородских смердов счи­тают принадлежащими их господам, которые и являются ответ­ственными за нх преступления. «Смерды ваши, — говорят они новгородским боярам,—и вы повиины по праву за иих отвечать»^[299].

Связь смерда с княжеским домеииальным хозяйством обна­руживается и в том факте, что княжеские кони, повиднмому, пасутся на одном лугу со смердьими и отличаются от смердьих особым тавром — «пятно»

Смердов как рабочую силу княжеского домена и как зависи­мых от князя людей «Правда» запрещает мучить «без княжа сло­ва», подобно тому как н иных людей, принадлежащих к княже­скому двору: огнищан, тнунов, мечников'. Смерды-волхвы s 1071 г. ссылались на свое право: «нама стати перед Святосла­вом, а ты, — обращались они к Яну Вышатичу, — не можеши створити ничто же»..Тут не может быть н речи о подданстве, так как белозерцы были тоже под даиью князя Святослава, а между тем невозможно предположить, что без княжа слова княжеский воевода не мог судить вообще белозерцев. Повиди­мому, княжие смерды, о которых здесь идет речь, принадлежали к феодальной вотчинной юрисдикции князя.

Князья распоряжаются своей землей и населяющими ее смердами. Прямых доказательств этого у нас иет, но достаточно убедительные косвенные доказательства имеются. В 30-х годах XIII века рязанские киязья Ингвар, Олег и Юрий вместе с 300 бояр и 600 мужей дали монастырю «9 земель бортных, а 5 пого­стов» с 1010 «семьями», несомненно не холопскими, а именно крестьянскими, т. е. по терминологии киевской и новгород­ской— смердьими^[300]. Если признать правильным чтение н тол­кование грамоты князя Изяслава Мсгнславича Пантелеймонову монастырю 1136—1154 гг., предлагаемое С. В. Юшковым² (в этом предположении, конечно, остается место для сомнений): «село Витославицы и смерды» вместо прежнего «и Смерды», т. е. если отказаться под словом «смерды» подразумевать географиче­ское наименование и понимать его как обозначение определен­ного общественного класса, то мы получим еще одно прямое доказательство того, что часть смердов в X—XII веках уже нахо­дилась в феодальной зависимости.

Положение смердов, зависимых ие от князей, а от других феодалов, принципиально ничем не отличается от положения смердов в княжеской вотчине и не может быть качественно иным. Заинтересованность дружинников в смердах, в их конях и пашне несомненна.

Трудно иначе понять запись в Ипатьевской летописи под 1111 г., когда по инициативе Владимира Мономаха к Долобскому озеру приехал князь Святополк с дружиной. «Седоша в едином шатре Святополк со своею дружиною, а Володимер с своею. И бывшу молчанию. И рече Володимер: «брате, ты еси старей, почни глаголати, како быхом промыслили о Русьской земли». И рече Святополк: «брате, ты почни». И рече Володимер: «како я хочу молвити, а на мя хотять молвити твоя дружина и моя рекуще: хощеть погубити смерды и ролью смердом...»³. Этих подробностей нет в записи о том же предмете под 1103 г. Между тем деталь, изложенная в тексте 1111 г., очень характерна. Чем объяснить заинтересованность дружинников в смердьей пашне, как не тем, что эти смерды жили в селах дружинников и были обязаны в той или иной форме отдавать часть прибавоч­ного труда своим господам? На это же обстоятельство намекают и другие места той же летописи.

В 1146 г. «разграбиша кияне... домы дружины Игоревы и Всеволоже, и села, и скоты...» Князь Изяслав говорит своей дру- •жине в 1150 г.: «вы есте по мне из Рускые земли вышли, своих сел и своих жизней лишився». Тот же князь в 1148 г. говорил своей дружине о черинговских князьях: «се есмы села их пож­гли вся, и жизнь их всю, и они к иам не выйдуть; а пойдем к Люб- чю, идеже их есть вся жизнь»^[301]. В этих селах, как мы видели, жили «огневщииа» (челядь) и смерды. Несомненно и то, что во­прос о наборе смердьих коней не разрешается княжеской властью, а зависит от самих дружинников. Повидимому, то же можно ска­зать и об участии в войске самих зависимых смердов. Эти зависимые смерды знают прежде всего своих господ-феодалов.

О том, что отношения в княжеской и боярской вотчинах принципиально ничем не отличаются, говорит, хотя и не прямо, а косвенно, и характерная приписка, сделанная к ст. 13—14 Пространной «Правды Русской», где идет речь о княжеских людях — сельском илн ратайном тиуне и о рядовиче: «А в сель­ском тнуне княже или в ратайном 12 гривен, а за рядовича 5 гри­вен» — «Тако же н за бояреск».

Совершенно ясный смысл этой приписки может быть рас­пространен и иа смежные статьи, трактующие о других деталях княжеской вотчниы.

Очень много споров вызывала н вызывает ст. 90 Троицкого IV и других списков Пространной «Правды»: «Аже смерд умреть без детии (цитирую по Троицкому IVсписку), то задннцю князю; аже будуть дщери у него дома, то даяти часть на не; ажебудуть за мужем, то ие даяти части им». О каком смерде здесь говорится? Это либо не зависимый непосредственно от феодала, сво­бодный член сельской общины, либо же это смерд княжеский, крепостной. Если принять последнее понимание текста, то статья делается более понятной, ио является вопрос: можно ли это правило распространить и па пе княжеских смердов, зависимых от других феодалов? На этот счет мы, кажется, имеем положительные показания в Уставе князя Ярослава Влади­мировича о церковных судах, где говорится обо всех «домо­вых» людях, и церковных и монастырских, куда совершенно естественно включить и смердов. «Безатщина» этих людей, т. е. их имущество, при отсутствии прямых, надо думать, муж­ских наследников «епископу идет»².

В. И. Сергеевич находит невозможным проводить параллель между епископской безатщиной и правом наследования бояр после бездетно умерших их дружинников, ссылаясь при этом иа чтение Пушкинского списка «Русской Правды», которому он отдает предпочтение. «Аще в боярстей дружннн, то за князя задннца не ийдеть...»³. Но здесь идет речь не о княжеских смердах, а о княжеских дружинниках, которым в случае их: бездетности наследовал когда-то князь, их сюзерен.

Мне кажется, что мы очень значительно приблизимся к пра­вильному решению вопроса о наследовании после смерти бездет­ного смерда, приняв во внимание аналогичную статью «Поль­ской Правды», которая совершенно определенно говорит о том, что князь, как.князь, тут ни при чем, что это правило касается всякой феодальной вотчины этого периода. Это — хорошо извест­ное Западной Европе право мертвой руки. Здесь я хочу восполь­зоваться аналогией с «Польской Правдой» только для уяснения ст. 90 «Русской Правды».

«Польская Правда» «Русская Правда»

Пространная

Если умрет крестьянин (Ge- Аже смерд умреть (без детии),,

buer), не имея сына, его господин то заднидю князю, (Негг) берет его имущество (Gut). Однако он должен выдать его жене ее подушки и покрывала на скамью и то, что называется denicze, на которой она спит. Также надлежит оказать ей милость (eczliche Gnade) и дать ей из имения (Gute) корову или трое свиней нлн больше и что- либо из иного скота для ее содер­жания.

................................................................................. Аже будуть дщери у него дома,

Если умирающий оставит дочку, то даяти часть на не; аже будуть тот обязан дать ей приданое, кто за мужем, то не даяти части им получает наследство, сын или гос- (ст. 90). подин (Негг) (ст. XXII).

Зависимость крестьянина по этим двум «Правдам» одина­кова. Одинакова и судьба, по крайней мере в основных чертах, польского и русского крестьянина. Параллельный процесс шел не только в этих двух смежных славянских странах, а во всей. Европе. Если челядь как основной контингент эксплуатируе­мой в барской вотчине рабочей силы имела в той или иной форме- тенденцию к постепенному исчезновению, то эксплуатация не­посредственного производителя, сидящего в деревне на своем участке земли, интенсивно развивалась. Главный интерес фео­далов переключался все больше и больше на освоение новых пространств земли и на увеличение количества подданных. Эти- тенденции дали себя в совершенно четкой форме знать уже в XIII—XIV веках. Тогда и отношение земледельца к вопросу о наследовании после бездетных смердов существенно изменилось. Но едва ли есть основания сомневаться в том, что в XI и XII веках и каждый русский феодал-землевладелец, ие только князь, на­следовал имущество своего крестьянина, не имеющего сыновей.

Изменения по вопросу о наследовании после бездетных cluep- дов ярко заметны в Вислицком (польском) статуте (XIV век), который в особо приспособленном и переведенном на русский.

язык виде был введен как действующий закон и в Галнцкой Руси, незадолго перед 3fHM включенной в состав Польского Госу­дарства.

Вислицкий статут Галицкий его вариант (приводит старый закон «Польской Правды», аналогичный «Русской Правде»)

...Cum aliqui kmetones de hac Коли же некоторый люд, а либо vita absque prole decedunt, ipsorum кметь (смерд) умрет без детей, тогда omnia, bona mob ilia et immobilia пан его увязуется в лустовщину. nomine. Puscizna domini^[302] eorundem consveverint occupari^a.

НОВЫЙ ЗАКОН

В и с л и ц к и й с т а т у т Галицкий его вариант

Unde nos eandem abusivam con- О пустовщине сельской, а либо

svetudinem reprobantes, statuimus: местьской. Коли ж некоторый люд,

quod de bonis eorundem decedentium, а либо кметь умрет без детей, тогда

si tanium reperiatur in ejisdem пан его увязуется в лустовщину.

(bonis)^[303] calix pro marca cum dimi- Про то мы ныне укладаем тот обы-

aia dandus ecclesiae parochiali com- чай: с того имения, будет ли, абы

paretur reliqua vero oona ad proxi- келнх учинен был за 1¹/_а гривны

miores consanguineos vel affines, к церкви, где прибегал, а остаток,

cessante quolibet impedimento, devol- и то ближним и приятелем штобы

vatur (Helcel. Starodawne prawa pol- дано, skiego pomnild, §20)^[304].

Совершенно очевидно, что Внслицкнй статут называет вред­ным обыкновением (abusiva consvetudo) закон обеих «Правд» (Русской и Польской) о мертвой руке, потому что он одинаков в этнх двух «Правдах».

Почему право мертвой руки, существовавшее во всей Европе в течение нескольких веков, в Польше в XIV веке стало казаться вредным и, как выражаются некоторые варианты Статута, неле­пым и противоречащим справедливости, здесь можно и не разъ­яснять, так как сюжет этот выходит за рамки Киевской Руси.

Я привел эти тексты только для того, чтобы у читателя не оставалось сомнений в том, что 1) польский и русский феодалы одинаково рассматривали зависимого смерда и свое право на его землю в случае его смерти без сыновей и что 2) процесс развития феодальных отношений в Польше н иа Руси был аналогичен.

Я привел пример, взятый из истории Польши потому, что Русская и Польская «Правды» встретились при составлении га- лицкого варианта Вислицкого статута и могли быть использо^ ваны здесь только ввиду близости нх содержания.

Для изучения хозяйственного и правового положения смерда, мне кажется, мы можем выйти и за пределы тех источников, кото­рые трактуют непосредственно о смерде, называя его по имени. Мы имеем основание сопоставлять смердов с сиротами, сябрамн, а иногда и с людьми.

Сироты, повидимому, те же смерды, только живущие в северо­восточной Руси, хотя нужно сознаться, что терминология здесь не совсем выдержана. Здесь, на северо-востоке, термин «смерд» почти неизвестен. Только новгородцы называют по-своему сель­ское население Суздалыцины смердами. Термин «сирота» известен и Новгороду и Суздальской земле. В Суздальской земле офици­ально он дожил до XV века, а в частном быту им во всем Русском государстве пользовались крестьяне, именуя себя иногда сиро­тами и в XVI и в XVII веках. Сирот мы видим, также как и смер­дов, и свободными н зависимыми.

О зависимых сиротах говорит, между прочим, новгородский архиепископ Илия (XII век) в своем поучении: «А сирота не мо- зите великой эпитемьи давати. Пищеть бо в заповедях: «сущим под игом работным наполы даятн заповеди». Да не мозите отяг- чати заповедью, оть вси каются. Иго бо христово легко есть», т. е. архиепископ запрещает накладывать на сирот, как на людей, находящихся под «игом работным», стало быть, выну­жденных к подневольному труду и не располагающих полной свободой действий, большие эпитимии, для них невыполнимые именно вследствие их подневольности.

Другой новгородский епископ, Лука Жидята (около 1036 г.), пишет: «Помните н милуйте странныя и убогия и темиичинки и своим сиротам- милостивы будете».

О свободных сиротах и об их освоении говорит в своей про­поведи Серапиогг, епископ владимирский (XIII век), когда он упоминает о людях, «именья пе насыщающихся», порабощаю­щих и продающих свободных сирот^[305].

В Пушкинском виде «Русской Правды» имеется дополнитель­ная статья «О кэне», где говорится: «А кто конь купить княжь боярин, или купечь, или сирота...». То же и в Новгородско- Софийском и в- Археографическом виде Пушкинской группы². Тут краткий перечень населения: боярин, купец, сирота. Последний термин, конечно, обозначает крестьянина.

Смерда мы можем подразумевать в зависимости от общего смысла документа и под очень широким термином «люди». Так, на­пример, в завещании галицкого князя Владимира Васильковича 1287 г. написано: «... Дал ешь ей (жене. — £..Г.)селасвоеГородел и с мытом, а людье како то на мя страдале (другой вариант — «яко на мя тягли»), тако и на княгиню мою по моем жнвоте; аже будеть князю город рубити, и ни к городу, а побором и татарь- щнною ко князю»¹. Последнее дополнительное распоряже­ние говорит о том, что люди, здесь упоминаемые, не рабы, а крепостные смерды, или сироты. Они «страдают», т. е. рабо­тают на господина, или же дают ему оброк и в то же время тянут тягло.

Едва ли мы будем очень неосторожны, если вспомним здесь древнейшее сообщение Лаврентьевской летописи о том, что в 947 г. княгиня Ольга по Мете и Луге устанавливала «погосты и дани», «оброки и дани». Несомненно, что в погостах и тогда жили смерды, и княгиня Ольга, наученная горьким опытом своего супрута, сочла за благо упорядочить взимание этих даней и оброков. Эта «реформа» была рассчитана иа упорядочение экс­плуатации смердов прежде всего, и, конечно, не только смердов. Не будет натяжкой, если мы скажем, что здесь можно подразу­мевать и некоторую организационную работу по устроению княжеских доменов.

Если в нашем распоряжении имеется достаточно оснований видеть в наших источниках две категории смердов, из коих одна — это смерды, находящиеся в непосредственной зависи- -мости от своих господ-феодалов, то нужно сознаться, что у нас слишком мало данных для того, чтобы точно судить о характере этой зависимости.

Нам хорошо известно, что феодальное общество характе­ризуется прежде всего наличием крупного землевладения н зависимого от землевладельцев крестьянства. Качество этой зависимости может быть п в действительности бывает, как нам тоже известно, самым разнообразным.

В какой зависимости находились рядовичи (закупы), мы уже видели. Но о характере зависимости смердов мы знаем значительно меньше, да и то, о чем говорят иашп источники, может иметь, как мы могли убедиться, различные толкования.

Принимая во внимание, что в состав челяди входили рабы, более чем вероятно, что феодал, имея в своем распоряжении крепостного крестьянина, был мало склонен проводить какую- либо большую разницу в степени.своей власти над рабом н кре­постным, считая и того л другого своими людыян. Но наличие крестьянской общппы, этого оплота крестьянской независимо­сти, во всяком случае должно было сыграть весьма определенную роль по отношению к массе свободных смердов, задерживая

' СГГиД, т. II, ЛЬ-!—5; Ипатьевская летопись, стр. 595. S35

темпы процесса феодализации, с одной стороны, и — с другой, смягчая формы крестьянской зависимости.

Как конкретно протекал этот процесс в ранней своей стадии на территории Восточной Европы, мы, к сожалению, ничего не можем сказать точно. Во всяком случае нам известно, что свободный смерд, в результате внеэкономического и экономи­ческого принуждения попадавший в зависимость от феодала, боролся против надвигающегося на него феодализма путем кол­лективных восстаний, в летописи по вполне понятным причинам не нашедших себе полного отражения; протестовал он также и в форме индивидуальных действий, и прежде всего путем побега. Мы могли видеть случаи бегства смердов, отмеченные Новгородской летописью в начале XIII века, знаем также меры, принимаемые новгородской властью для борьбы с бегством смердов, холопов, должников и др. Хотя у нас и нет никаких оснований думать, что эти меры были выработаны только в это время, хотя неизбежно предположить, что эти меры подразумеваются уже в древнейших из дошедших до нас договорах Новгорода с князьямн, тем не менее это не прямые, а лишь косвенные доказательства.

Аналогия с положением польского зависимого крестьянина, которого господин в XIII веке мог не только возвратить из бегов, но и сильно наказать за это^[306], тоже не прямое доказательство. Древнейшая «Правда», равно как «Правда» Ярославичей и Про­странная «Правда», ясно говорят только о бегстве челядина, вполне вероятно включая сюда и смерда. «Устав» Владимира Мономаха, помещенный в Пространной «Правде», знает бегство закупа, но ни одна нз «Правд» не говорит прямо о бегстве смерда. Это отсутствие ясного упоминания о беглом смерде может на первый взгляд дать повод к заключению о независимости смер­дов вообще, но это заключение будет решительно противоречить тому, что мы знаем о зависимом смерде из всех других наших источников. Ведь в Пространной «Правде» имеется статья: «А в холопе и в робе виры нетуть...» (Троицкий IV список, стр. 89), о том, что в зависимом смерде тоже нет виры, в «Правде» нет ни звука. А между тем это так: за смерда, за холопа, за ря­довича, кормильца, кормилицу, сельского и ратайного старост, т. е. за весь рабочий состав кияжого двора, изображаемого в «Правде» Ярославичей, взыскивается не вира, а вознаграждение за истребление ценностей, в данном случае принадлежащих князю. Так понимает статьи 24—27 «Правды» Ярославичей и

Владимирский-Буданов^[307], с которым нельзя не согласиться. Ст. 66 Пространной «Правды» говорит о том, что к послушеству нельзя привлекать холопа, закупа можно только в крайнем случае. А зависимого смерда? — Опять молчание. Если молча­ние повторяется слишком часто, то это что-нибудь да значит. Почему «Псковская судная грамота» ни разу не говорит ни о смерде, ни о холопе, между те£Г>ак существование в это время и смердов и холопов нам очень хорошо известно? Относительно молчания «Русской Правды» мы можем лишь сказать, что это — загадка, одно из решений которой в смысле независимости всех смердов, или, точнее, в смысле отсутствия в это время, т. е. в XI—XII веках (а надо думать, и раньше), зависимых смердов, исключается.

Выводы из молчания источника — вещь опасная и часто приводят исследователя к ошибкам. Яркий пример тому — заключение на основании молчания «Псковской судной грамоты» о холопах и смердах, об отсутствии в Пскове тех и других и об изорииках, как об основном населении псковской деревни. Осторожность в выводах особенно необходима при исследовании «Русской Правды», лаконичной по существу, говорящей далеко не о всех сторонах общественных явлений, ею затрагиваемых.

Молчание «Русской Правды» о побегах смердов, факты чего мы знаем из других источников, быть может, объясняется тем, что в XI—XII веках количество крепостных смердов было еще сравни­тельно невелико, что зависимость смердов носила разнообразный характер. Но что одна из форм зависимости смерда вполне соот­ветствует западноевропейскому серважу, у нас нет сомнений. Наконец, мне кажется, в «Русской Правде» имеется статья, в которой естественнее всего как будто понимать бегство всякого зависимого человека вообще, за исключением холопа. Это ст. 120 Троицкого IV списка. Предыдущая статья говорит о бег­лом холопе: «Аже холоп бегая будеть добудеть товара, то госпо­дину же и холоп и долг, господину же и товар...». Следующая ст. 120, начинающаяся с красной киноварной буквы, что подчеркивает новую, отличную от предыдущего текста мысль, говорит: «Аже кто бежа, а поиметь что суседнее или товар, то господину платити за нь урок, что будеть взял». Хочу обратить внимание на употребление этого словосочетания во всем этом отделе «Правды», имеющем общий заголовок «О холопмве».

112. Аже холоп бежить...

113. Аже кто переиметь чюжь холоп...

114. А кто сам своего холопа досочнться...

115. Аже кто иеведая чюжь холоп устрящеть...

116. Аже где холоп вылжеть куны...

117. Аже кто пустит холопа в торг...

118. Аже кто купить чужь холоп...

119. Аже холоп бегая добудеть товара...

120. Аже кто бежа...

121. Аже холоп крадеть кого любо...

Шесть раз упоминается здесь «кто» и всегда не в смысле хо­лопа. Четыре раза говорится прямо о холопе. Очень похоже на то, что в ст. 120 «кто» — ие холоп. Однако у пего есть господин. Под этнм «кто» может вполне скрываться н зависимый смерд^[308].

Нужно также отметить, что в «Правдах» имеются в внду три случая пропажи холопа: кража холопа, бегство его после нане­сения побоев свободному человеку, т. е. укрывание от наказания, и просто бегство от своего господина. Закупа, очевидно, никто не воровал, укрываться от наказания, вероятно, и он был спо­собен, хотя закон об этом молчит; бегство закупа от господина закон знает. Закупов и смердов землевладельцы могли перема­нивать к себе. Если смерда забирали в плен, он отрывался от всех своих условий производства, превращался в живой товар и приравнивался к рабу. Бежать смерд, конечно, мог и фактиче­ски бегал, как мы это и видели, ко «Правды» об этом ясно ие говорят ничего.

Итак, наличие зависимых смердов в Киевской Руси несом­ненно. Появление зависимых смердов и дальнейшее распростра­нение власти феодалов над свободным сельским населением — неизбежный процесс во всякой стране, знающей феодальный строй.

Необходимо, однако, сказать, что в современной нам лите­ратуре существуют мнения, отрицающие наличие зависимых смердов в Киевской Руси. Имею в виду статью Б. И. Сыромят- никова «О «смерде» древней Руси»^[309] и рецензию 'С. А. Покров­ского на первое издание моей книги «Крестьяне на Руси».

Б. И. Сыромятников, считая Киевскую Русь обществом ра= бовладельческим, полагает, что в киевском обществе именно ие смерд, а раб был основным производителем. Соответственно с этой своей совершенно ие доказанной и недоказуемой мыслью он старается тенденциозно истолковать данные «Русской Правды».

С. А. Покровский признает Киевскую Русь страной феодаль­ной, но феодально зависимыми людьми считает только закупов. Смердов-крестьян он признает свободными.

Состояние источников таково, что мы лишены возможности всесторонне рассмотреть правовое положение зависимого смерда. Однако этих источников достаточно, -чтобы расстаться со старым представлением о независимости смерда-крестьяиина на Руси до XVI илн даже XVII века.

Источники совершенно определенно говорят о крепкой зави­симости попавшего под власть феодала смерда. «Русская Прав­да» знает институт мертвой руки, и этого одного достаточно, чтобы понять характер этой зависимости.

Русь в своем развитии шла с древнейших времен по тому са­мому пути, по которому шли все народы средневековой Европы.