Крупное землевладение и землевладельцы 8 страница

Итак, закуп в «Русской Правде» связан с конем не военным, а рабочим. Эгам конем он и барскую пашню пашет и работает на себя иа предоставленном ему от господина участке.. Ои не военный человек, а сельскохозяйственный работник, не наем- вый в капиталистическом значении термина, а феодально зави«симый, сидящий на предоставленном ему от хозяина участке земли, именуемом в «Правде» «отарндей».

Из разнообразных мнений о значении словз «отарица» наи­более правдоподобным представляется мие мнение, что это участок земли, данный закупу хозяином.

Для такого именно понимания термина имеются достаточные основания: 1) оно соответствует общему социальному облику закупничества; 2) имеет подтверждение в источниках.

Суздальский архнепископ Дионисий в грамоте 1382 г, этим термином переводит греческое слово тгетабАюч¹. Архиепископ Дионисий пишет о недопустимости частной собственности в мона­стырях и указывает, что институт собственности, или отдель­ного частного владения, посеян диаволом и называется текобА-юу, по-русски «отарнца». rfaioGAiov — это старый юридический тер­мин, означающий имущество, которое pater families передает сыну или рабу во владение, но которое он может всегда у него отнять. Права распоряжения этим имуществом владелец не имел. Впервые смысл слова raxootaov был разъяснен законом при императоре Августе ^а.

В Уставе Евфросина Полоцкого «отарица» расшифрована как «особина»: «Итарица, еже есть особина» ³. Отарица закупа, стало быть, не что иное, как участок земли, выделенный ему господином в пользование.

%?2^п?Й₀^{Московской} синодальной библиотеки № 455, л. 64. РИБ, т. VI, СПБ 1888, стб. 2D8, примечание.

См. Фр. Любкер, Реальный словарь классической древности, 1888.

\TF£S^UKUil'J?^ ^по истории монастырской жизни в Псковской земле,М. 1908,стр. 511. Устав Евфросина Полоцкого,? 5,

В разбираемом сейчас тексте «Правды» имеется еще термин, от того или иного понимания которого зависит и наше пред­ставление о юридическом и хозяйственном положении закупа. Это «купа» («...но еже дал ему господин плуг и борону, от него же «купу емлеть»...»). В литературе, особенно в последнее вре­мя, по этому предмету высказывались различные суждения.

После некоторых колебаний в прошлом я прихожу к мнению, что купа — это та сумма денег, которую закуп получает от господина при заключении с ним договора. Такое толкование «купа» очень старо и широко распространено. Так понимал «купу» еще Карамзин^[262], и в настоящее время это мнение при­нимается большинством исследователей.

Действительно, за это мнение имеется ряд серьезных аргумен­тов. Может противоречить ему лишь то, что в слове «емлет» предполагается систематическая повторяемость действия, между тем как «купа» в смысле денег, полученных от господина заку­пом, такой повторяемости как будто не допускает. Однако и это «противоречие» устраняет, как мне представляется, совершенно правильное замечание профессора Г. О. Винокура. В тексте «но еже дал ему господин плуг и борону, от него же купу емлет», Г. О. Винокур считает необходимым слова «от него же» перево­дить «от которого». Что же касается «емлет», то он указывает на то, что глаголы, несовершенного вида в русском языке очень часто обозначают действие, которое имеет значение какого-либо постоянного отношения. Например: «он у него снимает комнату» в значении — «сиял однажды н затем пользуется вытекающим отсюда правом». Наш текст он рекомендует переводить «гос­подин... от которого взял купу».

Коренное родство терминов «закуп» и «купа» говорит о пред­почтительности именно такого понимания слова. Это деньги, при помощи которых недавний смерд приобретал новую социаль­ную оболочку и превращался в закупа.

Ст. 59—62, рассматривающие случаи, когда господин, превышая права, причиняет закупу некоторый ущерб, также помогают нам понять общественную природу закупа. Вот какие «обиды» может причниить закупу господин: 1) изменить в свою пользу сумму, данную им закупу в момент заключения договора; 2) изменить, конечно, в свою пользу, размеры участка земли, отведенного закупу (отарица), может быть, отобрать отарицу у закупа без достаточных оснований; 3) сделать попытку эксплу­атировать закупа путем продажи или отдачи его внаймы; нако­нец, 4) побить его не «про дело», а «несмысля, пьян, без вины». За­мечание Владимирского-Буданова о том, что здесь, в ст. 59—62, имеется в виду закуп вообще, всякий закуп, — мне кажется очень приемлемым, за исключением пункта об «отарице»: едва ли городскому закупу, работавшему во дворе своего господина, выдавался участок земли. Общий смысл этих статей мне кажется ясиым, не вызывающим сомнений.

В ст. 64 рассматривается случай совершения закупом кражи не у своего господина, а на стороне. За него отвечает господин, ио в этом случае сам закуп превращается в раба.

В «Русской Правде»-есть еще ст. 66, которая решительно за­прещает послушествовать холопу и разрешает в малых тяжбах в случае необходимости («в мале тяже по нуже») привлекать к послушеству закупа.

Вот, собственно говоря, и все, что нам известно о закупе.

Все наши наблюдения позволяют, как мне кажется, сделать ряд вполне обоснованных выводов.

1. Закуп — зависимый от феодала человек. 2. Зависимость устанавливается договором, сопровождаемым выдачей госпо­дином закупу денег, подлежащих возврату, если закуп поже­лает уйти от хозяина. Зависимость закупа срочная. 3. Закуп может выполнять самую разнообразную работу на господина. Так называемый ролейный закуп связан целиком с сельским хозяйством господина. Повидимому, либо этот вид закупниче- ства был особенно распространен, либо с ролейным закупниче- ством связывалось большее количество казусов, влекущих за собой судебное вмешательство, но факт остается фактом, что нменно ролейному закупу в уставе Владимира Мономаха отве­дено больше всего внимания. Ролейный закуп вне барского двора и барского хозяйства не мыслится: он пашет господским плугом барскую пашню, боронит господской бороной, запря­гает в иих господского коня, стережет господских коней, заго­няет нх во двор н в хлев, исполняем всякие другие хозяйские распоряжения; в то же время у иего имеется и свое собственное хозяйство на участке земли, полученном от господина. Трудно более ясно показать форму эксплуатации закупа. Перед нами одни из видов отработочной ренты прежде всего,

Итак, по своему происхождению закуп — это в большинстве случаев недавний смерд, лишенный средств пронзводства и вынужденный экономической необходимостью искать заработка у крупного землевладельца. Это один из симптомов разрушения соседской общины под натиском феодальных отношений.

Едва ли может быть какое-либо сомнение в том, что закуп — одна из разновидностей рядовичей.'Трудно также не согласиться и с тем, что закуп, постоянно работающий во дворе своего господина рядом с холопом, входит в состав барской челяди.

«Русская Правда» дает иам возможность познакомиться еще с одной разновидностью рядовичей. О них говорит ст. 111 Про- странной «Правды». «А в даче¹ ие холоп, ни по хлебе работять,

¹ В различных текстах «Правды» тут имеются разночтения: «А вда чену» (Мясниковский список), «А в дачь» (Троицки® IV список, где воз­можно и чтение «А вдачь»).

ии по придатце; но оже не доходять года, то ворочати ему милость; отходить ли, то не виноват есть». Смысл этой статьи может, быть передан так: долг, взятый хлебом илн деньгами, не превращает должника в раба: долг подлежит в случае же­лания работника уйтн от хозяина раньше срока либо отработке в определенный срок, либо возврату.

Владимирский-Буданов полагает, что «здесь указывается

f

cT04HHK одного рода закупничества»Сергеевич цитирует тот текст по списку Мусина-Пушкина: «Вда цеиу не холоп...» и полагает, что эта статья имеет в виду «рабочих, нанимаемых на определенный годовой срок и получающих вперед годовую плату. Плата эта дается или натурой (хлебом и каким-то при­датком к денежной наемной плате), или деньгами (вда цену)»².

Едва ли, однако, можно согласиться с толкованием термина, предложенным Сергеевичем. Прежде всего недоказанным здесь является понимание слова «придаток». Придаток ведь можно понимать и иначе. Владимирский-Буданов, хотя и неуверенно, склонен под «придатком» разуметь процент, и едва ли это будет неправильно.

Вся статья говорит не о найме в смысле капиталистического найма, а о привлечении людей на работу путем выдачи хлеба или денег, что вполне естественно подразумевает проценты, причем самая «дача» есть один из способов привлечения рабочей силы. Вдач обязуется хозяину работой на определенный срок в погашение долга, и совершенно необязательно, как думает Сергеевич, — годовой, потому что слово «год» значит чаще всего время вообще, и в «Русской Правде», когда требуется обозна­чить определенное количество времени, равное году в нашем смысле слова, употребляется термин «лето»: «А женка с до- черню, тем страды на 12 лет, по гривне на лето»^[263] и т. д.; так что естественнее всего здесь разуметь бедного человека, беру­щего в долг хлеб или деньги и обязующегося при этом отрабо­тать этот свой долг в определенный срок либо вернуть долг хозяину в случае желания вдача уйти от хозяина раньше срока.

Не следует игнорировать и термина «милость», который, несомненно, может приблизить нас к правильному пониманию всей статьи. Милостью тут называется хлеб или деньги, вернее, все то, что бедный человек в тяжелую для него минуту получил от зажиточного или богатого хозяина и что он обязан ему отработать.

Мы знаем, что таким путем «работали» людей и в XVII веке⁴. «Русская Правда» такой способ порабощения считает изжитым.

Во всяком случае «купа», если под нею разуметь деньги, при помощи коих бедный человек попадал в кабалу, и «дача», о которой говорит ст. 111 «Русской Правды», —понятия, очень близкие друг другу.

Сжердн

В «Правде» Ярославичей среди рабочего состава барского имения упоминается и смерд. Каким образом он попал сюда, каково его положение здесь, стаиегг ясным после того, как мы разберем вопрос о том, кто такой смерд вообще.

О смердах наши историки писали больше, чем о каком-либо ином сюжете истории Руси.

С. В. Юшков сделал наиболее полный обзор литературы во­проса. Он предложил также и свой опыт классификации суще­ствующих мнений^[264]. Я поэтому не буду делать перечня всех разнообразных соображений различных авторов, остановлюсь только на наиболее ярких.

Мне хочется показать, что эта разноголосица в мнениях о смердах объясняется состоянием нашей дореволюционной науки, ошибочными теоретическими предпосылками, из которых логически выводились и конкретные суждения по данному вопросу.

Для примера возьму небезинтересные для нас высказывания по поводу этого сюжета В. Лешкова. «Соображая статьи устава («Русской Правды». — Б. Г.), — пишет он,—по которым всякий смерд, умиравший бездетным, давал право наследовать в своем имуществе князю; или во которым умучение смерда, без княжеского слава; подвергало виновного наказанию; по кото­рым имущество смердов постоянно противополагалось имуществу князя, напр., конь смерда — коню князя и борть смерда — борти княтсеской; и по которым были особые уроки смердам; оже пла­тят князю продажу: мы заключаем, что смерды были люди князя; могли быть только у князя, подобно тому, как холопы и закупы принадлежали другим владельцам. Может быть, то были военно­пленные, поселенные на землях квязя, или казны, как впослед­ствии в Новгородской земле»^[265].

Итак, по Лешкову, смерды могут быть лишь у князя, у других землевладельцев—только холопы изакупы, смерды исключаются.

Не говоря уже о том, что новгородские источники решитель­но опровергают утверждение В. Лешкова, что холопы в самой «Русской Правде» показаны княжескими, боярскими и чернече­скими¹ (стало быть, В. Лешков сделал попытку лишить князя его холопов совершенно произвольно), достаточно лишь пред­ставить кяязя не только как главу государства, но и владельца своего домена, как все рассуждение В. Лешкова рухнет. Ока­жется, что князь как собственник домена владеет землей, бор­тями и другими угодьями, что у князя есть свое собственное хозяйство, отдельное от хозяйства зависимых от него по домену крестьян, что княжеское хозяйство обслуживается трудом зави­симых от него людей, уже знакомой нам челядью. Другими сло­вами, нам придется признать, что князь в качестве землевла­дельца ничем принципиально не отличается от других крупных землевладельцев, которым Даниил Заточник рекомендует не при­обретать земли в непосредственной близости к княжескому домену, поскольку княжеские слуги, опираясь на авторитет князя, позволяют еебе много лишнего, для более скромных сосе­дей неприятного. Стало быть, если представить в другом свете общественные и политические отношения Киевской Руси, понимание смерда будет неизбежно другим, чем у Лешкова, да и вся «Русская Правда» затоворит иначе.

Не столь уверенно точку зрения В. Лешкова поддерживает В. Никольский, книга которого вышла годом позже. Он при­знает, что прямота ответа, кто такие смерды, источники не дают. А дальше рассуждает так: «если князь отбирал у бессыновно умерших смердов имущество, то, следовательно, он имел на это какое-нибудь право, точно так, как смерды обязаны были под­чиняться этому праву — отдавать свое имущество». Но вместо того чтобы определить, по какому именно праву князь наследо­вал землю бессыновно умершего смерда, автор, решив про себя этот вопрос, пишет: «по существу и прямому смыслу постанов­ления о заднице смердъей, мы необходимо должны признать, что смерды были люди обязанные князю, следовательно, непосред­ственно от него зависимые».

Автор находит все же необходимым поставить трудный во-' прос: «в чем состояла эта зависимость?». В. Никольский не остав­ляет его без ответа. Но ответ едва ли может кого-либо удовле­творить. Он заключается в том, что когда бродящие варяжские князья осели, оин заняли пустопорожние земли, которые и «сделались одним из главных источников» дохода казны вместо прежней дани. Киязья начали заселять эти земли для их обработки всякого рода людьми: военнопленными, рабами, обедневшими свободными. Это и есть «смерды, низший, ра­бочий, безземельный класс. Они были как бы наймиты, закупы княжеские, работавшие на князя из хлеба и, следовательно,

обязанные отдать ему все свои силы за полученную от него землю, хлеб, жизнь, содержание и за защиту, которою пользо­вались как люди бесприютные, беззащитные»^[266].

В. О. Ключевский всю княжескую землю считает государ­ственной. Смерда он видит только иа государственной земле н потому называет его государственным крестьянином. По его мнению, «Русская Правда» пользуется термином смерд в двоя­ком значении: это «свободный простолюдин вообще и свободный крестьянин в частности. «Правда» указывает на ближайшее от­ношение смерда к князю: князь наследовал имущество смерда, не оставившего после себя сыновей. Позднее в Новгородской и Псковской областях XIII н XIV веков смердом назывался воль­ный хлебопашец, пользовавшийся казенной землей, т. е. госу­дарственный крестьянин. Повиднмому, такое же значение имел этот термин н во время «Русской Правды»: так назывался вольный хлебопашец, живший на княжеской земле»^[267].

В 1935 г. эти основные положения взял под свою защиту С. Н. Чернов в статье «О смердах Русн XI—XIII вв.»^[268].

Иной взгляд на смердов высказывает другая группа ученых, среди которых мы можем отметить нмеиа М. Ф. Владимирского- Буданова, Д. Я. Самоквасова, Н. П. Павлова-Сильванского, Н. А. Максимейко. Всех этих ученых объединяет признание двух категорий смердов: 1) смерды-сельчане, сидящие на старых общинных землях, еще не освоенных феодалами, и 2) смерды, зависимые от феодалов. Разъединяют—некоторые другие стороны дела.

М. Ф. Владимирский-Буданов первую группу крестьян скло­нен считать государственными или княжими^[269], тогда как Н. П. Павлов-Сильванский этих «княжих» смердов считает вла­дельческими, поскольку онн сндят на земле княжеского домена и поэтому ничем принципиально от смердов боярских не отли­чаются^[270]. Оба названных автора признают наличие прикреп­ленных смердов, хотя н по-разному понимают их. М. Ф. Вла­димирский-Буданов прикрепленными смердами считает и заку­пов, и половников, и нзорников.

Д. Я. Самоквасов, если внимательно разобраться в его ори­гинальной терминологии, должен быть отнесен тоже к этой группе ученых. Он различает население «городских общин, обращенных в подданных завоевателя, обложенных данью», т. е. в тяглое состояние. Иногда это население автор называет «горожанамн-смердами» — это черные люди Русской земли дотатарского времени; в Москве называются они, по его мнению, крестьянами. Он отмечает и владельческих крестьян н назы­вает нх рабами. «Земледельцы рабского состояния княжеских сел в эпоху Русской Правды назывались смердами в тесном смысле», позднее они стали называться «дворцовыми крестья­нами» Ч

В. И. Сергеевич, резко подчеркивая «свободу» смердов («смерды составляют свободное население»... «у смердов может быть собственность» и пр.), тем не менее признает, что некоторые смерды сиделн иа землях землевладельцев и были обязаны им урочными работами^[271].

Наличие двух категорий смердов признает н Н. А. Мак- симейко. В своей специальной работе «Про смердов Русько! Правди» он высказывается за то, что были смерды не только княжеские, жившие в княжеском домене, но и частновладель­ческие. Под словом «смерд» в широком смысле слова он понимает селянина, т. е. крестьянина вообще^[272].

С некоторыми оговорками к этой же группе исследователей можно отнести и А. И. Никитского^[273]. «Под смердами в древней Руси, — пишет он, например, в «Очерке внутренней истории Пскова», — разумелись лица, пользовавшиеся всеми правами свободных состояний, сами отвечавшие, перед судом- за свон преступления и' njafHBniije судебные штрафы, виры и продажи». Судя по терминологии, автор здесь имеет в виду смердов «Рус­ской Правды». В дальнейших своих высказываниях он касается исключительно смердов псковских и новгородских.

Не исключена возможность, что А. И. Никитский видел некоторые особенности в их положении по сравнению со смер­дами киевскими. Автор подчеркивает, что смерды — платель­щики даии, и считает необходимым указать, что это н есть «соб­ственно смерды», которые, по его мнению, обитали «на землях Господина Пскова». Несколько ниже автор пишет: «...смерды находились, кажется, в менее выгодном (по сравнению с поло­вниками. — Б. Г.) положении; по крайней мере, постановле­ния Правды (автор имеет в виду Псковскую судную грамо­ту. — Б. Г.) не имели относительно смердов никакого значения, так как обязанности последних к землевладельцу определялись особенною, так называемою смердьею грамотою, хранившеюся, наравне с другими бумагами, в архиве Троицкого собора»^[274]. Как надо понимать соотношение «земель Господина Пскова» н земель «землевладельцев», автор не разъясняет н ставит в большое затруднение тех, кто хотел бы узиать точно его соображения относительно смердов. «Под смердами в древности, — говорится у того же автора в другой его книге, — разумелись людн, не имев­шие собственной землн и принужденные жить на чужой» '.Ив то же время автор отмечает наличие «крестьянского землевладе­ния»: «было бы несправедливо думать, что... самостоятельное крестьянское землевладение в настоящую эпоху (речь идет о XIII веке.—Б. Г.) исчезло совершенно. Оно не только не исчезло, но продолжало образовывать все еще заметную величину»^[275]. Как будто А. И. Никитский и этих крестьян-землевладельцев скло­нен причислять к смердам. Приходится говорить столь осто­рожно, потому что у автора нет полной ясности в изложении его мнения о смердах.

Если, однако, взять на себя труд подытожить мысли авто­ра, то придется признать наличие трех категорий сельского насе­ления, которые могут быть подведены под понятие «смердов». Это будут: 1) земледельцы, «снимавшие земли у частных собствен­ников», 2) «собственно смерды, обитавшие на землях Господина Пскова», т. е. на землях государственных, однако освояемых н в значительной мере освоенных крупными землевладельцами (как видно из разъяснения автора на стр. 282), и, наконец, по «Очеркам экономического быта Великого Новгорода», 3) jgife стьяне-собственники.

Много над вопросом о смердах думал А. Е. Пресняков. Тон­кий критик разрушил ряд нагроможденных в исторической лите­ратуре предрассудков, но своего мнения о смердах в закончен­ном внде не дал. Он согласился с господствующим в его время мнением, «что слово смерды означает всю массу сельского насе­ления», н в то же время как будто признает наличие н зависимых от князя смердов, смердов княжеского домена. Но когда ему пришлось подводить итоги своих наблюдений, он прншел к очень неутешительному выводу: «Разрешение его (вопроса о смердах. — Б. Г.) представляет трудности почти непреодоли­мые. Вопросу о древне-русских смердах суждено, повиди- мому, оставаться крайне спорным — надолго, быть может, на­всегда. Причина тому в скудости данных, какими располагаем: несколько случайных упоминаний в летописи, да тексты «Русской Правды»^[276],

В течение ряда лет над этой проблемой в некоторых отноше-^[277]ниях довольно успешно работал С. В. Юшков. Ему принадлежит заслуга изучения правового положения зависимых смердов. Разъ­единяет меня с ним только то, что он, признавая в Киевской Руси наличие свободного крестьянства, отказывается видеть его под термином «смерды», на мой взгляд включающим в себя свобод­ных и зависимых смердов. С. В. Юшков не считает термин «смерд» равнозначным с более поздним термином «крестьянин», обозначающим на протяжении его истории два состояния: независимое и зависимое крестьянство¹.

В дальнейшем мне придется по ходу дела сталкиваться с аргументацией разных авторов, в том числе и с аргументами С. В. Юшкова.

В последнее время в общих трудах по истории Украины и Киевской Руси вопросу о смердах отводится видное место, и, на мой взгляд, вопрос близится к своему правильному решению.

На этом свой краткий обзор состояния литературы о смердах я считаю возможным закончить и перейти к рассмотрению во­проса по существу.

Причина неудач в разрешении проблемы у исследователей крылась, а отчасти и кроется, не столько в недостаточности источников, сколько в неправильной постановке вопроса, т. е. дело не столько в материеле, сколько в методе исследования.

У нас имеются все основания полагать, что В. И. Ленин считал смердов крестьянами и к тому же не однородной по своему хозяйственному и правовому положению массой. Об этом гово­рят всем известные места из его сочинений. «И «свободный» рус­ский крестьянин в 20-м веке все еще вынужден идти в кабалу к соседнему помещику — совершенно так оке, как в 11-м веке шли в кабалу исжрдыъ (так называет крестьян «Русская Правда») и «записывались» за помещиками!»Отработки вРоссии держатся «едва лн не с начала Руси (землевладельцы кабалили смердов еще во времена «Русской Правды»)»³. По мнению В. И. Ленина, крепостничество существует иа Руси ^ IX века¹. Ясно, что В. И. Ленин тоже не считал всех смердов закабаленными; в кре­постном состоянии оказалась только часть смердов. Едва ли можно сомневаться в том, что В. И. Ленин предполагал в этот период истории Руси наличие двух категорий смердов — зави­симых, крепостных, и независимых, свободных.

Как мы могли убедиться" даже из краткого историографи­ческого обзора, значительная часть ученых искала единого юридического определения для всех смердов. Так как источ­ники действительно не дают возможности дать такое единое определение, то некоторые из ученых даже приходили к заключению о безнадежности исканий точного определения понятия смерд.

На мой взгляд, необходимо отказаться от попытки дать единую юридическую формулировку явлению, не имевшему и немогущему иметь единства в конкретной действительности, по­скольку мы имеем дело с динамическим явлением, в процессе жиз­ни которого неизбежны были изменения. Необходимо подойти к решению задачи с мыслью о текучести, сложности и разно­образии правовых положений в крестьянской среде. Необхо­димо в каждый данный отрезок времени стараться найти место смерда в определенной исторической системе производства.

По своей экономической природе крестьянин есть непосред­ственный производитель, владеющий собственными орудиями производства и самостоятельно ведущий свое хозяйсФво, необ­ходимое для реализации его труда и для производства средств его существования, самостоятельно ведущий свое земледелие, как и связанную с ним деревенско-домашнюю промышлен­ность¹, в противоположность рабу, работающему при помощи господских средств производства и представляющему собой полную собственность своего господина.

Крестьяне могут быть либо свободными земледельцами, лнбо зависимыми в разной степени и форме от землевла­дельцев как светских, так и церковных. Общая тенденция в судьбе крестьянина в период феодализации общества есть пре­вращение его из свободного в подвластного, платящего оброк, отбывающего барщину или даже становящегося крепостным.

В Германии, например, в XII—XIII веках только к востоку от Рейна находилось некоторое количество свободных крестьян. Вся же масса крестьян к этому времени оказалась в крепост­ной зависимости от феодалов.

И свободный и зависимый крестьянин сохраняет, однако, свою экономическую сущность. Это всегда владеющий сред­ствами производства земледелец. Только в этом смысле и можно говорить об исчерпывающем определении этого класса.

Киевский и новгородский смерд есть не кто иной, как кре­стьянин в смысле только что данного определения. Иначе никак нельзя понять ни статей «Русской Правды», ни известных мест летописей, н совершенно нет никакого основания прихо­дить в отчаяние от невозможности свести смерда к какому-либо единству юридического положения: смерд может быть и свободным общинником и зависимым, вырванным из общииы человеком, может оказаться в зависимости, и не порывая связи с общиной, поскольку вся общинная земля с сидящим на ней населе_: нием могла попасть и попадала под власть землевладельца: князя, княжеского дружинника, боярина, церковного учрежде­ния. Характер зависимости совершенно не мыслится обязательно во всех случаях однородным¹, как могут быть разнообразны и термины, обозначающие крестьянскую массу. Я не собираюсь приводить здесь все известные места наших источников о смер­дах полностью, но считаю нужным указать на те из них, кото­рые могут пролить достаточный свет на темный вопрос.

Исходя нз мысли, что между социальной природой киевского и новгородского смердов принципиальной разницы иет, даль­нейшие выводы свои относительно смердов я строю как на нов­городском, так и на киевском материале, конечно, с учетом особенностей в истории южной и северной частей Руси.