Сяерды—свободные члены общины

Под этим термином я разумею основную массу сельского населения всей Руси, не попавшую в частновладельческую зави­симость и подчиненную только государству.

Считаю необходимым тут же сделать оговорку, что в докумен­тах, какими мне придется пользоваться для изучения свободных смердов, далеко не всегда отграничена именно эта категория смердов. Часто источники говорят обо всех смердах без деления их на отдельные прослойки. Иногда бывает очень трудно раз­личать, о каких именно смердах идет речь, особенно когда источники имеют в виду государственные повннпости смердов: ведь подати платили и зависимые и независимые смерды. Однако есть документы, приводимые мною ниже, совершенно четко говорящие именно о смердах — свободных общинниках.

Но показательно уже и то, что в некоторых источниках тер­мином «смерд» обнимается все сельское земледельческое населе­ние, организованное в общины. Если бы под смердами разу­мелась, скажем, только зависимая от господ часть населения, такое словоупотребление было бы невозможно.

Если судить по всем известным текстам договорных новгород­ских грамот со своими князьями («кто купец, тот в сто, а кто смерд, а тот потянет в свой погост. Тако пошло в Новегороде»), то совсем нетрудно сделать вывод о том, что смерды — основная масса сельского тяглого населения новгородских погостов с древ­нейших времен («тако пошло»),

В других местах тех же договоров встречается не менее пока­зательное противопоставление смердов как сельского населе­ния горожанам («закладников не принимати, нн смерда, ни купчины»). Грамоты говорят н здесь о том, что так «пошло», т. е. что это старина. Когда те же грамоты хотят исчерпываю­щим образом назвать все новгородское население, сельское и городское, то пользуются двумя терминами — «смерд» и «куп­чина», под смердами, несомненно, разумея всю массу сельского населения. То же мы можем видеть и позднее.

Смердов-общинников мы можем видеть, например, в псков­ской грамоте XIII века: «...Стояли Лочко и Иван и все рожитча- не, тяжучися с Радишею и с Кузьмою и с черныш епасовекими про мох, что черньцн, Кузьма н Радиш, почали лишати мха Лочка и Ивана и всех рожитчан. И Лочко и Иван и все рожит- чане выложили смердью грамоту аже в грамотах мох Лочков и Ивань и всех рожитчан...»^[278]. Совершенно ясно, что Лочко н Иван представляют собою всех рожитчан и что все они вместе несомненные смерды.

Совершенно ясно показаны свободные смерды-общинники в давно напечатанной «ободной грамоте» 1375 г.: «Се докон- чаша мир в мнр с Челмужским боярином з Григорьем Семено­вичем и с его детми... Староета Вымоченского погосту Арте- мей, прозвищем Оря, со всем племенем, да шунския смерда Иван Герасимов да Василей прозвищем Стойвов Глебовы, да Игнатей прозвищем Игоча, да Осафей Перфирьевы дети, да и все шунжане... мир взяли и метку в Челможском погосте уря­дили (дальше идет определение границ спорной земли)... и не вступатися нам в тую Григорьеву землю, да в ту межю... вла- детн тою межою Челможскому боярину Григорью и его детям во веки»^[279]. Если признать эту грамоту заслуживающей доверия, в чем не сомневаюсь, то придется отметить, что здесь изображены шунгские смерды в качестве общинников-землевладельцев, у которых был какой-то спор о земле с соседом, челмужским боярином, разрешившийся миром и новой фиксацией земель­ных границ.

Вот и другая аналогичная договорная запись архимандрита Юрьева монастыря Григория с крестьянами Робичинской во­лости 1458—1472 гг. В ней читаем: «...урядишася робичичане с архимандритом Григорием и с попы и с черици Юрьева мона­стыря, Федоре, Смене Онкудияове, Овдоте Максимове, Со- фонтеи Васильеве, Петре Сидорове и вси христьяне робочичапе давати им успы и житницю...»^[280].

После перечня нескольких крестьян Робичинской волости следует обобщение «и вси христьяне робичичане», "совершенно так же, как в предыдущих грамотах после перечня нескольких смердов прибавлено обобщение «да и вен шунжане», «да и все рожитчане». Едва ли можно сомневаться в том, что перед нами смерды-крестьяне, выступающие организованно.

Если крестьяне Робичинской волости находятся в феодаль­ной зависимости от монастыря, то относительно рожвтскнх н шунгских смердов этого сказать нельзя: в грамотах по крайней мере об этом ничего не говорится. Можно предполагать тут смердов, еще не попавших в зависимость к феодалу.

Смерды — плательщики даней. Не приходится сомневаться и в том, что таких плательщиков дани имеет в виду Новгород­ская летопись в рассказе о походе новгородцев на Югру, когда осажденная Югра в 1193 г. говорит осаждающим: «... не губите нас, своих смердов и своей дани»^[281].

В старинных переводах слову «смерд» соответствует грече­ское «iSuoTYn, fsoipyot», т. е. собственник-земледелец^[282]. Это основ­ная масса сельского населения. Это же и основная масса пла­тельщиков дани. Под 1169г. в Новгородской I летописи записан поход новгородцев на Суздаль, где, между прочим, сказано: «и отступиша новгородци, и опять ся воротивше, взяшя всю дань, а на суздальскых смердех другую»^[283]. Под 1229 г. в той же Новгородской летописи записано: «прииде княз Михаил ис Чернигова в Новгород... и целова крест на всей воли новгород­ской и на всех грамотах Ярославлих; и вдасть свободу смердом на 5 лет дани не платити, кто сбежал на чюжю землю, а сим по- веле хто зде живеть, како уставиле преднии князи, тако пла­тите дань». Так кн. Михаил рассчитывал вернуть крестьян, раз­бежавшихся от притеснений, вызванных политикой посадника Дмитра Мирошкинича, результатом чего, повидимому, и было восстание 1209 г.^[284]. Что именно такое понимание этого текста летописи единственно правильное, говорят многочисленные ана­логичные факты из жнзни Русского государства. В грамоте Василия Васильевича Темного митрополиту Фотию 1426 г. гово­рится: «... с того монастыря и с сел того монастыря разошлись куды люди по которым местам и как придут опять на свои места, ино им на пять лет не надобе никакая моя дань...»

Совершенно аналогичный факт мы имеем в грамоте польского короля Сигизмунда 1525 г. Пограничная с Псковской землей Себежская волость пострадала от военных действий московского войска. Многие крестьяне.«з домов своих прочь разошлись», другие обнищали. Король принимает меры к восстановлению жизни области и в своей грамоте пишет: «Мы, хотячи, абы они (крестьяне. — Б. Г.) зася на свои отчизны ся вернули... дали им воли на чотыре годы»². Можно количество таких примеров и умножить. Вопрос совершенно ясен. Для возвращения по тем или иным причинам ушедших крестьян власть принимает наиболее действительное средство: облегчает крестьянские тяготы, конечно, на определенное только время, так как осво­бождение крестьян от податей вообще было с точки зрения господствующего класса делом совершенно немыслимым.

Если мы примем во внимание факты, совершенно четко знаю­щие свободных смердов-общинников, если допустим, что в тех случаях, когда говорится в документах о смердах вообще, могут подразумеваться и смерды независимые, наконец, если мы признаем всем хорошо известный факт наличия на Русн кре­стьянства, ие освоенного феодалами, даже в более позднее время, когда количество феодалов значительно выросло, то существо­вание в Киевской Руси свободных, независимых смердов станет для нас совершенно очевидным.

Процесс освоения феодалами землн с сидящим на ией на­селением (смердами) н заключался в том, что феодалы систе­матически при поддержке государства овладевали землей и подчиняли себе доселе независимых смердов. Если мы не признаем этого повторяющегося во всей Европе процесса, нам придется соглашаться с теми из наших исследователей, кто считал, что землевладельцы занимали ненаселенную землю и ловили' бродячее население с целью водворения его на своих пустырях.

Мне кажется, что для этого решительно нет никаких осно­ваний. О том, что смерды самая значительная часть населения Древнерусского государства, весьма красноречиво говорит и топо­нимика. «Ни одно социальное обозначение, — говорит по этому поводу автор специального исследования, — не дало столь богато­го и столь разнообразного по форме производных отражений в топонимике, как слово «смерда». Тот же автор указывает огромные пределы распространения этого термина: на первом месте в этом отношении стоит Новгородско-Псковская область, к ней примыкают северная и северо-восточная части Двинской области и северо-западная часть бывш. Вятской губернии; вторая большая группа земель, хорошо знающих этот термин, — Во­лынь, Подолия, Холмщина, Галичнна, Малая Польша; к ним примыкают Познань, Силезия и Восточная Пруссня. Значитель­но распространен термин в Белорусских и Литовских землях, В районах Ковно, Вильно, Гродно. Очень редко встречается термин в Верхнем Поволжье (районы Твери, Владимира и Ярос­лавля). Здесь термин замирает. На Западе этот термин известен еще в некоторых частях Германии¹.

Казалось бы, что есть достаточно оснований для подтвер­ждения мнения о смердах как массе сельского населения, хотя термин этот и не исчерпывает всех его категорий.

Такого именно мнения и держится большинство исследова­телей (Н. А. Максимейко, С. Н. Чернов, М. Ф. Владимирский- Будаиов, М. А. Дьяконов и др.).

С. В. Юшков о смердах думает иначе. Во многих своих тру­дах, где он касается этого сюжета, и особенно в своих работах «Очерки по истории феодализма в Киевской Руси» н «Общест­венно-политический строй и право Киевского государства» он старается доказать, что под термином «смерд» наши источники разумеют только зависимых людей. Само собой разумеется, многие из вышеприведенных мною источников он понимает по- своему. Кроме того, в подтверждение своей основной мысли он выдвигает следующие пункты: 1) «быстрое» исчезновение тер­мина «смерд», что было бы невозможно, если бы этот термин обозначал большую массу сельского населения; 2) в известном тексте Никоновской летописи («несть бо свое княжение град Владимир, но пригород есть наш, и наши смерды в нем живут и холопы: каменносечцы, и древоделы, и орачи») якобы смерды противопоставляются орачам; это, по мнению С. В. Юшкова, должно обозначать, что термин «смерд» ие покрывает всего сельского населения; 3) в поучении Владимира Мономаха гово­рится, что неприятели «только семцю {земца) яша единого живого, ти смерд неколико», где земцы, сельские жители, про­тивополагаются смердам.

Вот как будто самые главные возражения С. В. Юшкова. На мой взгляд, ни одио из них не колеблет опровергаемого С. В. Юшковым мнения.

1. Термин «смерд» не исчез «быстро». Только надо искать его там, где он имел свое распространение. В Волжско-Окском бассейне он н не был значительно распространен, как это видно из топонимических данных Е. А. Рыдзевской и из письменных памятников. Новгородцы по-своему называли сельское населе­ние Суздалыцины смердами, а сами суздальцы, как и вся Волж- ско-Окская территория, этим термином пользовались редко. В Центральном Междуречье летописный термин «смерд» юга н северо-запада Руси заменялся терминами «сирота» или «кре­стьянин». Возьмем хотя бы знаменитое описание Долобского съезда, где дано классическое изображение смерда. Оно в Вос­кресенской летописи, составленной в Москве в 30—40-х годах XVI века^[285], передано с характерной заменой термина «смерд». «И реша дружина Святополка: не годно иыне пойти на весне кони'изморити, а христиан рольи лишити. И рече Володимир: дивно ми, о дружино, оже жалуете лошадей, ими же орете, и ролни христианские; а сего о чем не промыслите, егда начнуть люди орати...». Смерды ~ крестьяне = люди (достаточно ши- рокое значение термина!).

Там же, где этот термин был в ходу издавна, как, например, в Новгороде, он не исчез до самого конца новгородской незави­симости. «А купец пойдет во сто, а смерд потянет в свой потуг» — стоит в договорной грамоте 1471 г. Нет никакого сомнения в том, что в быту этот термин держался еще дольше. К сожале­нию, мы не знаем бытового языка, а в официальных документах после присоединения Новгорода к Москве стала употребляться терминология, возникшая на Русн в XIII—XIV вв., и термин «смерд» был вытеснен термином «крестьянин». В 80-х годах XV в. смерды под своим именем выступают и в Пскове.

В украинско-русских землях, отошедших к Литве и Польше, этот термин живет н в XIV веке, встречается и в XVI веке. Так, в переводе Вислицкого статута имеется термин «смерд» («О смерде, который забьет другого смердя», ст. 56). Смерд здесь противополагается рыцарю: «Много смердов из одного села до другого села не могут без воли пана своего ити» {ст. 70) и др.

Наконец, и в Москве жив этот термин в XVI веке. В трактате Иосифа Волоцкого о неприкосновенности монастырских иму- ществ есть такое место: «Того ради неции от вельмож зело не любяху мя и глаголаху: с собою ли смерд принес?» (речь ндет о монастырском имуществе)^[286]. А Берсень-Беклемишев, осмелившийся высказать Василию III свое недовольство новыми порядками, услышал от него в ответ: «Пойди, смерд, прочь—не надобен ми еси!»^[287].

2. Смысл выступления ростовских бояр против города Вла­димира тоже ясен. Ростовцы хотят показать, что Суздаль не город, а зависимый от них пригород и что живут там зависимые от них люди —смерди и холопы, после чего указывают на тех же зависимых от них людей, но уже по профессиональному при­знаку, Каменносечцы, древоделы и орачи — это занятия смер­дов и холопов. Никакого «противопоставления» смердов орачам тут нет. Конечно, смерды тут подразумеваются зависимые, о чем речь будет впереди.

3. В «Поучении» Владимира Мономаха, наконец, приведено не совсем ясное для нас выражение «семцю». Допустим — это «земец». Нужно сознаться, что о земцах даже более позднего времени (XV век) мы знаем очень мало. Насколько позволяют судить скудные источники, все же видно, что это — мелкий зем­левладелец, но стоящий по своему достатку выше крестьянина н отличающийся от него тем, что земец эксплуатирует в своем небольшом хозяйстве чужой труд. В Псковской I летописи под 1431 г. называются земцы: «и земцы березкнп даша мастером 300 рублев» (речь идет об укреплении Гдова)^[288]. В Псковской II летописи то же место сформулировано яснее: «а на гдовскых земцах, в кого тамо отчина, взяша 300 рублей в камену стену»¹. Земцев приходится, таким образом, рассматривать как одну из низших прослоек господствующего класса. Это вотчинники, а не крестьяне. Противоположение земца крестьянину уместно, но оно не может поддержать мнения С. В. Юшкова о смердах.

Очень интересна своей терминологией Жалованная грамота сиротам Терпиловского погоста 1411 г. Она называет население Терпилова погоста, т.смердов, тремя однозначащими терми­нами: «Даша грамоту жаловалную, на веце на Ярославле дворе, сиротая Терпилова погоста: давати ам поралье посаднице и тысяцкого по старым грамотам, по 40 бел, да по 4 сева муки, по 10 хлебов. А кто крестьянин Терпилова погоста в Двинскую слободу войдеть, ино ему, мирянину, тянути в Двинскую слободу; а который двинянин слободчанин почнет житн на земле Терпилова погоста, а той потянет потупом в Терпилов погост»¹. Члены Терпнлова погоста названы здесь и сиротами, и кресть­янами, и мирянами. Если мы вспомним, что новгородские документы неоднократно повторяют, что основное население погостов — смерды, то получим очень интересный ряд; смерд — сирота — крестьянин —мирянин, а в сочетании с только что приведенными другими текстами получаем: смерды — сироты— крестьяне—миряне—людн. Терминология, обозначающая очень широкие слои сельского населения.

Можно к вопросу подойти и с другой стороны. Предположим, вслед за С. В. Юшковым, что смерды есть только однн из раз­рядов зависимого от феодалов населения — homines pertinen­ces. Тогда возникает вопрос — как назывались крестьяне, не по­павшие в зависимость? Где онн? С. В. Юшков предполагает наличие такого сельского населения. О «свободном крестьянстве» он говорит в связи с вопросом об увеличении размеров княже­ского землевладения («...земельный массив увеличивался- по мере того, как князья превращали свободное крестьянство в за­висимое сельское население»)², но не находит для этого свобод­ного крестьянства никакого наименования. В другом месте С. В. Юшков пишет: «там, где сельское население окончательно превратилось из данников в рабочую силу княжеского домена илн церковной или боярской сеньории, ему присваивалось название смердов»³. Стало быть, свободное сельское населе­ние, платящее дань, по мнению автора, — не смерды. Смердами оно становится с момента превращения в зависимую от сеньера рабочую силу.

Однако С. В. Юшков до конца не удерживает свонх позиций: на стр. 128 он говорит: «...вначале, когда смерды еще не все были феодально-зависимыми людьми, — платили только дань..., т. е. приблизительно в IX—X вв...» (курсив мой.—Б. Г). С. В. Юш­ков здесь очень близок к моей точке зрения на смердов: он как будто признает, что смерды не всегда и не все были феодально зависимыми людьми и что часть их была свободными платель­щиками дани.

Новгородских смердов С. В. Юшков выделяет и говорит о них иначе, чем о киевских: «и в Новгороде, — пишет он, — даныцикн стечением времени стали называться смердами...»¹. Но, по мнению автора, новгородские смерды находились в осо­бом положении по отношению к князю. Очевидно, таким спо- собом автор подходил к пониманию известного места Новгород-

¹ АИ, т. I, СПБ 1841, № 17, стр. 26.

² См. С. В, Юшков, Очерки по истории феодализма в Киевской Руси, стр. 45, 50.

^а Там же, стр. 89.

' С. В. Юшков, Очерки по истории феодализма в Киевской Руси, стр. 240. К сожалению, С. В. Юшков не разработал этого вопроса с такой же тщательностью, как вопрос о зависимых смердах.

ской летописи о походе новгородцев на Югру: «Югра лестьбою рекуще тако, яко копнм сребро и соболи и ина узорочья, а не губите своих смерд и своей дани».

Я думаю, что Югра, притворяясь покорною, назвала себя смердами-данщикамн, учитывая, что это наиболее естественное состояние смердов, населяющих погосты-потуги. Между нов­городским смердом и киевским установить какую-либо прин­ципиальную разницу нет возможности.

«Русская Правда», имея в виду и киевских и новгородских смердов, знает не только крепостных смердов, но, как мы уже виделн, и свободных. Свободный смерд отвечает сам за свои преступления: «то тн уроцн смердом, оже платять княжю про- дажю», говорит ст. 45 Пространной «Правды». Стало быть, не все смерды платят князю продажу, т. е. отвечают за себя, а только.свободные. Зависимые смерды отсюда исключаются.

Как видно из этой главы, я сделал попытку доказать, что смерды Киевской Руси — это широкая масса сельского населе­ния, часть которого, как и у всех народов Европы, в связи с процессом феодализации переходила и перешла из состояния свободных в положение зависимых и крепостных.

В Киевской Руси в IX—XII веках этот процесс перехода смер­дов в зависимое состояние полностью и не завершился, н поэтому совершенно понятно, почему мы находим на Руси в это время и свободных и зависимых смердов.

Все эти соображения я счел необходимым привести здесь с тем, чтобы мобилизовать материал для решения проблемы о по­ложении основной массы сельского населения в период раз­вития феодальных отношений в Древнерусском государстве. Не наша вина, если мы сейчас ие можем ответить на все вопросы, поставленные перед иами в связи с проблемой положения смер­дов в древнейший период истории нашего общества. Но если мы не можем ответить па эти вопросы полностью, то во вся­ком случае для пас ясно, что смерды и в Древнерусском госу­дарстве были основным сельским населением и переживали те же этапы в своем историческом развитии, что и крестьяне любой феодализирующейся и феодальной страны.

Независимые смерды-общииннки, хотя и под другим именем (крестьян), сохранялись в течение многих столетий на севере Руси. •